Поутру, когда все мы еще досматривали свои сны, мама ставила в печь хлеб. Так и сегодня, Все было по заведенному порядку, одно только вылетело у нее из головы: забегалась и не закрыла вьюшку. Все тепло и улетело в трубу, в морозный день. И когда мы с бабулей вечером залезли на печь, она была совсем холодная.
Говорят, привычка хуже неволи. Слезать нам не хотелось, мы постелили полушубок кверху мехом, а ноги прикрыли старым байковым одеялом, и скоро теплота сама пришла к нам.
-... Весна в тот год, как очумела. Сирень, помню, сплошь цветами выпирала из палисадников. В саду у Боярских и вовсе от запахов дух захватывало. А, может, больше от молодой крови, что в жилах так и играла, молоденькая я тогда была, едва семнадцать сполнилось. В тот год взяли меня в богатый дом Боярских няней.
Тетка Дарья, материна сестра, я у нее воспитывалась, маменьки-то не помню, умерла она от родов, так вот тетка-то Дарья и пеклась с той поры обо мне. Своих детей она не сподобилась иметь, мужик ее рано помер, а замуж она так боле и не вышла. Хозяйство потихоньку рушилось без твердой мущинской руки...
И вот надумала тетка Дарья отдать меня в богатый дом: глядишь, мол, и в люди выйдет. Обещали меня одевать, обувать, еще и кое-какие деньги выдавать. Дарья радовалась: чистая и легкая работа будет у ее сиротки. Хозяевам я пондравилась.
Работа и впрямь была нетрудная. “Я хочу, Катенька,- сказала мне хозяйка в первый день,- чтобы ты стала старшей подружкой, сестричкой моей Лалочке. Ей всего двенадцать лет, и я не могу ее одну никуда отпускать. Будете всюду вместе ходить и играть с ней будешь, чтобы ей не скучно было...”
Отвели меня в маленькую клетушку-комнатку. Дом Боярских - каменный, - в два этажа, горниц - не сосчитать, самый богатый в станице, богаче атаманского. Хозяин, сам Боярский, был купцом, дома бывал редко, и распоряжалась всем хозяйка. На зиму они уезжали в город, а летом в доме было людно, наезжали гости, шум стоял...
Я, правда, к этому всему касательства не имела, потому как привязанная с утра до ночи без всяких там выходных была неотлучно с Лалочкой. Ну и капризная же девка была.
Поначалу-то все мне внове было: и кисейные платья ее, и туфли новомодные, и игрушки, каких я отродясь не видывала. Только она играть в игрушки не хотела, а все чего-то выдумывала.
Надоело мне сидеть все в саду да в саду и решила я: дай, думаю, свожу ее к поскотине, развлеку. За деревней перед приходом стада, собирались парни и девки. Вроде и скотину встренут, а пока стадо не подошло, парни с девками заигрывают. Песни, смех. Меня хорошо знали. “Ну, как живешь: Как твоя барышня?”- спрашивают. Барышня моя все пугливо жалась ко мне, а потом не выдержала да как заревет в голос, ножками топает: “Пойдем сейчас же домой, и больше не води меня сюда!”
На том и кончились мои перегляды с Иваном, уж больно он по душе мне был. Ну, не жизнь настала, а тоска смертная да и только, и конца-краю ей не видать. Дальше саду и ходу нет.
“Катерина, давай в салочки играть. Беги, Катерина!” Я и бегу, разопрею, паду в траву, мне и тут нет ни покоя, ни продыха. “А я хочу свой огород, - стучит она рукой по коленке. - Городи огород!”
Сижу как-то, насобирала палочек да прошлогодних березовых веточек и горожу огород. Вбила обломком каленого кирпича колышки и обвиваю их прутиком...
“Что это ты, Катенька, делаешь?” - Подняла голову и... залилась я краской, как маков цвет. По ту сторону частокола Иван стоит. И так неловко мне стало, что занимаюсь детской чепухой с такой большой девкой, а потом обида захлестнула, что девчонка эта командует мной, как ей вздумается, и не моги ничего в ответ сказать, не сдержалась я да при парне-то бухнула: “Да вот этой дылде, дундочке чертовой огород горожу!” - Вскочила с земли, стряхнула юбку и побежала к дому.
На другое утро уж солнце давно встало, а меня никто не зовет. Тихо, и Лалочки нигде нет. Я уж и сама не рада, что вчера такое сорвалось, да что поделаешь, слово-то не воробей, жду. Зовет, наконец, меня сама хозяйка.
- Ты уж, Катерина, поезжай назад к своей тетке, нам такая нянька не нужна,- говорит она мне сходу, - Лалочка сказала, что ты ее нехорошими словами называла... Ты платьишко-то, что тебе дали да обувку, оставь,- остановила меня хозяйка, когда я к двери направилась, - ты их еще не заработала.
Тут меня такое зло разобрало, ах ты, думаю, ведьма кудлатая, это я-то за три месяца такой жизни не заработала? Закипело все во мне, да только сдержалась. Тут же сняла полботинки, что они мне дали, а через минуту и платье ей бросила, так в одной исподней рубахе и побежала в свою клетушку под лестницей. Слезы меня душили.
Так и не вышло из меня воспитательницы,- закончила свой очередной рассказ баба Катя.- Собрала я свой узелок да к тетке Дарье. Лучше, говорю, буду у тебя землю пахать, полы мыть, сено косить, чем с этой дылдой от безделья маяться.
А по осени-то и замуж выскочила, правда не за Ивана. Ну, да это уж друга история.