Стальные двери медленно закрывались. Я не мог успеть выбежать через них в мир, кажущийся теперь таким невинным и светлым, таким совершенным...
Я точно знал, что это конец, но все же бежал. Бежал как порыв урагана, бежал, как не бегал никогда. Ветер, наполненный удушающим ароматом корицы, бил мне в глаза, словно хотел высушить их, волосы иссиня-черной рекой развевались мне вслед.
Почему я делал это?
Наверное потому, что остаться без цели, одному, в бесконечном лабиринте безумия было настолько страшно, что единственный выход - это бежать, теша себя верой в чудо, верой в то, что каким-то необъяснимым образом двери откроются.
Не то, чтобы я действительно верил в это, нет, умом я понимал, что это конец, но пока я еще бежал я мог себе позволить не проникаться этим осознанием полностью.
Еще совсем чуть-чуть! Буквально на расстоянии вытянутой руки передо мной узкая полоска настоящего мира, полоска нежного живого солнечного света, разрушающего неестественную материю лабиринта. Мгновение. И ворота сомкнулись.
Я закрыл глаза.
Как я ни оттягивал этот момент, он наступил. Я остался один. Один на один с лабиринтом. Единожды закрывшись, ворота уже не откроются никогда. Мне предстоит провести здесь вечность.
Вечность без смерти. Я не могу объять это разумом. Мне страшно. Мне так страшно! Я словно выхожу из тела, я уже не я, но создание, обреченное на бесконечное одиночество. Бесконечное бессилие. Бесконечную смерть.
Я не помню, зачем я вошел в лабиринт. Первое, что он отнял у меня – это упорядоченность воспоминаний. Теперь в моей голове всего-лишь отрывки и эпизоды. Но я помню ощущения, которые я испытывал, входя в огромные стальные ворота. Потрясение и восхищение, чувство ответственности, миссии. Жаль, не помню, в чем она состояла.
Вот он – лабиринт. Бесконечность неоформленности и сумасшедшего смешения. Я не знаю, сколько времени провел я тут. Оно здесь также неупорядочено и безумно, как и пронизывающий это место первородный хаос.
Боже, каким прекрасным может быть лабиринт! Он – это квинтесенция исскуства, само воплощения прекрасного. Однако этого совершенства так много, что оно теряет любую ценность и подавляет, заставляя чувствовать собственное ничтожество.
Цвета сменяют друг друга: розовый, фиолетовый, черный, белый, и так дальше по кругу. Удушающий запах корицы. Он повсюду. Обычно люди через несколько минут привыкают и перестают чувствовать любой запах. Однако лабиринт не позволяет сделать этого. С каждым вдохом я чувствую нежным аромат, ставший моим проклятием, он словно распространился по всему моему телу, каждой его клеточке, поработив, схватив, растерзав.
Я отвернулся от ворот, зная, что никогда их больше не увижу. Как только ты выпускаешь из поля зрения любой предмет в лабиринте, он тут же сменялся другим, поэтому я словно лишен зрения – точнее оно абсолютно бесполезно.
Когда я бежал к воротам, пространство вокруг меня было похоже на рыцарский замок с каменными стенами, однако сейчас передо мной простиралось поле, полное фиолетовый цветов. Синие облака в небе отражали цветочные лучи и преломляли их в розовые искры. Вместо ворот за моей спиной оказалось огромное фиолетовое дерево. Горизонта, разумеется, не было, только розовая дымка – лабиринт скупится на расстояния. Я побрел вперед.
У меня больше не было ни цели не надежды. Я не знал, что мне делать. Абсолютно. Я мог блуждать, любуясь лабиринтом, целую вечность, но это – стояние на месте, которое не даст мне цели для существования. Я заплакал. Безумно хотелось исчезнуть, умереть, но я знал, что лабиринт меня не отпустит.
***
Дурной сон. Его тяжесть. Вот что я чувствовал в своей бессмертной и бесцельной вечности. Это оказалось совсем не так страшно, как я ожидал. Когда вы спите, время в кошмарах тянется для вас безумно медленно, однако стоит вам проснуться и сон уже кажется лишь несколькими секундами образов.
Так и для меня.
Секунда, в которой я живу - тягостна длинна и бессмысленна, однако, оглядываясь назад, мне кажется что не было тех тысяч лет, что я провел здесь, они слились в еще один миг. Это совсем не так тяжело, как я когда-то думал.
С каждой такой секундой я все больше проникался уважением к лабиринту – он ни разу не повторился, его образы были уникальны. Тысячи лет каждые несколько минут он изменялся и становился все совершеннее и совершеннее…
А я как то размывался. Запах корицы. Он начал мне нравиться. Такой нежный и всеобъемлющий. Каждый вдох словно дарует мне еще каплю счастья.
Я шел вперед и вперед по странным сплетениям образов лиц, сросшихся в причудливом переплетении фиолетовых побегов. Грязно-розовые листья парили в воздухе, словно праздничный салют. Я уже давно смирился с тем, что не знаю, кто я такой, даже не знаю, как я выгляжу – сотни раз я смотрелся в зеркала и водные глади и каждый раз видел разные лица: прекрасные и уродливые, молодые и зрелые, голубоглазые и черноокие, но все – не мои. Глупо было бы ожидать, что лабиринт, сама суть которого – хаос, даст мне увидеть собственное отражение.
***
Несколько десятилетий назад меня стал интересовать вопрос, что же все-таки такое, этот лабиринт, где его сердце. Я много думал над этим. Мысли как обычно путались и ни к чему не вели, но они облегчали мою участь, и я был им благодарен.
Думаю, у лабиринта должно быть сердце. А он сам – это тоже сердце чего-то высшего.
***
То, что мне хотелось найти сердце лабиринта было просто невероятно хорошо. Разумеется, лабиринт не прислушивался к моим желаниям, но зато у меня появилась мечта. Она помогла мне отделить, отклеить границы своей индивидуальности, которая к этому времени практически слилась с изменчивостью бесконечного хаоса. Мне снова стало больно, я почувствовал страх и одиночество, но эти неприятные чувства были искренни и потому сладки.
***
Бесконечность проходила за бесконечностью, мягкие волны времени текли одна за другой, океан за океаном. И мечта перестала меня греть. Я остановился. Я больше никуда не шел. Я сидел.
Лабиринт менялся вокруг меня, и я менялся вместе с ним. Волна за волной волна за волной. Я больше не думал. Волны несли меня на себе, и я стал просто еще одной волной в изменчивом течении. Я больше не отделял себя от окружающего. Я не мыслил, я не осознавал себя. Я был лишь бесполезным зрением в пустой точке пространства.
Волна за волной, волна за волной. Проходили миллионы ничего не значащих лет. Меня не было, но я был…. был… был гармонией хаоса, бесконечностью лабиринта. Я был временем и пространством, я был циклом и красотой, я был тьмой и светом.
Когда я потерял себя, я помню, что видел бесконечный замысел мира и его первоидею, и сущность всего сущего, но мне не было смысла вникать в нее, я был равнодушен, как только я отвел взгляд, я все забыл, ведь у меня не было памяти, только бесполезный взгляд в пустой точке мнимого пространства.
***
Передо мной лежало сердце лабиринта. Это было мое лицо. Теперь я знал, как выглядел. Это вернуло мне мою личность. Я не заметил, откуда оно взялось передо мной, и в какой момент это произошло. Но я чувствовал, что ЭТО - мое лицо и одновременно сердце лабиринта.
Прекрасное и нежное, как все в лабиринте, оно источало сильный запах корицы. Длинные волосы, иссиня-черные, словно бесконечность вселенной, парили в воздухе, причудливо переплетаясь в невесомости. Лицо было совершенно. Безупречно красиво. Ни единого изъяна.
В моей груди смешались два живительных противоположных чувства – разочарование от того, что мечта сбылась и легкий интерес, что же будет дальше. Я чувствовал, что пришло время для действия, и впервые за тысячу бесконечностей я пошевелился и встал. Я взял свое лицо в руки. Я держал в руках сердце лабиринта. Я был его повелителем и властелином, а он, не обращая на это ни малейшего внимания, продолжал жить своей хаотично-гармоничной жизнью, преображаясь и превращая пространство во время.
Но что же мне делать? Да, сердце у меня в руках, вот только… Что с того? На меня не снизошло никакого откровения. Как с помощью сердца произвести Действие, которое будет иметь смысл.
***
Бесконечность волн утекла прежде чем я решился сделать Это. Не знаю, что вдруг ни с того ни с сего привело в мой мозг эту идею. Но она появилась. Терять мне было нечего. Я разобью сердце лабиринта, разобью собственное лицо. Это будет Действием. Не знаю, что оно повлечет, но это будет Действием.
Я отвожу левую руку на несколько сантиметров, и лицо начинает медленно-медленно лететь к земле. Прошла еще одна вечность прежде чем мраморный лик достиг поверхности. Однако как только это произошло, он с невероятной скоростью раскололся на миллиарды фиолетовых кусочков, а лабиринт начал умирать.
Его гармоничная дисгармоничность сворачивалась в трубочку, как оторванные со стены обои. Образы разбивались на мелкие составные части, разрушались цвета, все темнело. Запах корицы слабел, но набирал силу запах ванили. Наконец осталась только темнота. И запах. Только темнота. А потом вдруг произошел переход. Ничего не изменилось. Вокруг по-прежнему была только темнота, но я почувствовал, что изменился я.
***
Я почувствовал в себе возможность и со страхом реализовал ее. Темнота со страхом раздвинулась от центра к краям – это я открыл глаза.
***
Клиническая смерть. Летаргический сон. Сколько слов… Люди странные: говорят и не слушают своих слов.
Мир вокруг меня… Он не похож на лабиринт. Теперь он негармоничен, безыдеен, нереален в своей реальности...
В нем есть что-то, уничтожающее разум.
Они сказали, что год назад, до того как я уснул, я был писателем. Я принял это. Они отвезли меня в дом к моим жене и детям – чужим мне людям, которых я видел впервые.
Я чувствовал, как будто я в каком-то другом лабиринте, но не мог понять его правил игры и потому просто отдавался течению.
Все - таки здесь легче, чем там.
Я попробовал писать.
Ни единой строчки.
Ни единого образа.
Ничто не заполнит пустоты в моем сердце. Да и сердца-то у меня нет, я сам его разбил. Но как же я хочу уметь писать! Писать миры. Писать бесконечность и красоту. Писать любовь и высшую идею.
Жаль, что не выходит ни строчки.
Но все же радует, что смерть совсем скоро, всего несколько мгновений, ведь здесь нет бесконечности. Как же я надеюсь, что смерть – это конец, и нет никакого Рая и никакого Ада, в которые тут верят все, даже самые закоренелые атеисты. Они просто не могут представить, как это, когда тебя нет. Я тоже не могу, но очень хочу…
Исчезнуть или писать – вот две мои великие мечты