Мать ничего не сказала на моё неудачное поступление в институт. Не упрекала, не возмущалась, что проездил много денег. Больше тысячи рублей спустил. Написал Косте письмо, чтобы он выслал адрес Люды, я даже её фамилию не знал. Месяц от него не было ответа. Написал еще раз, думая, что письмо затерялось. Он ответил грубым письмом, но адрес сообщил. Я не понял причину его недовольства. В письме спросил об этом, но он перестал отвечать.
Снова и снова периодически возникало желание рисовать, хотя понимал свою абсолютную бездарность. Неспособен, не глядя на натуру, нарисовать что-либо путное. Но, если срисовывал, хотя бы с природы, то кое-что получалось, и мне это нравилось. Другие не могли даже так нарисовать. Покупал акварельные краски и отводил душу, копируя какую-нибудь открытку. Если кто не знал, откуда я срисовал, то удивлялись, как хорошо получилось. Случайно удалось прочитать секрет рисунка акварелью, что сначала наносятся самые нежные тона сильно разведенной краской, а потом уже добавляются гуще.
Уже одно это знание помогало делать сносные рисунки. До этого я рисовал акварельными красками, будто это масляные. А техника должна быть разной. Как-то за моим занятием застал Коля, который пренебрежительно сказал:
— Хотя ни разу не брал в руки краски, но спорим, нарисую не хуже тебя.
— Давай, — согласился я.
Мне тоже было интересно. Сможет ли он нарисовать лучше? А вдруг у него талант художника? Мы выбрали портрет Карла Маркса из журнала «Огонек», который я часто покупал ради великолепных цветных иллюстраций. Накопилась целая стопа репродукций с картин советских и зарубежных художников.
Мы увлеченно рисовали около получаса, закончив почти одновременно. Вероятно, и Коле нравилось рисовать. Он посмотрел на мой рисунок и ничего не сказал. Я тоже промолчал. Не стал торжествовать. Это было бы глупо, потому что я знал, как надо рисовать, а он рисовал словно масляными красками, потому рисунок получился грязным. Хотя для первого раза неплохо. Видно, что нарисовано лицо с бородой.
Больше к этой теме не возвращались. Пошли гулять по бульвару, надеясь увидеть троицу девушек. Может, какое чудо поможет с ними познакомиться? Мы стеснялись своей бедности, хотя об этом никогда не заикались, потому что знали, так живут многие. Всё это временно. Вероятно, он считал, что я живу лучше – своя квартира в центре города, мать – учительница, а он живет в темной комнатушке на окраине города и мать уборщица на кофеиновом заводе.
У него тоже единственный серый костюм, купленный на первую рабочую зарплату. Мой костюм тоже не очень стар, но куплен на вырост. Я почему-то перестал расти. Пришлось укоротить полы и рукава пиджака. Мать с усмешкой посматривала на мои жалкие портняцкие потуги, старания выглядеть немного лучше. Вероятно, у неё получилось бы лучше, всё-таки, женщина, умеет шить, но и здесь она, по обыкновению, устранилась. Вид получился более приятным, особенно, если не приглядываться.
Деньги, если у нас и были, то жалкие крохи, и мы понимал, если встречаться с девушкой, то надо тратиться и на неё, а это уже нам не по карману. Мы не могли позволить себе ни мороженое, ни бутылку пива. Только раз в неделю кино и пачка сигарет на день. Поэтому мы и не старались проявлять излишнюю смелость, чтобы остро не чувствовать свою унизительную бедность.
С триумфом по городским кинотеатрам прошёл американский фильм «Великолепная семёрка» Джона Стёрджеса. Для рафинированного, неискушённого советского зрителя всё было ново и интересно. Многие смотрели фильм по два раза. Никто представления не имел, что здесь был перепев сюжета фильма «Семь самураев» Акиро Куросава, но все видели афишу «Расёмон», которая оставила плохое впечатление у местных зрителей, мол, сильно затянуто, непонятно, поэтому я и не пошёл, хотя много позже, когда читал критику, пожалел о своём решении — это была классика, которую знать обязательно.
Двухсерийный американский мюзикл «Оклахома» не понравился. Музыка далека от наших вкусов, не мелодична.
«Смешная девчонка» с Барброй Стрейзанд оставила равнодушной, всё слишком далеко от наших интересов. Тем более ни одной её песни не прозвучало, я не знал, что она станет моей любимой певицей из-за своего потрясающего голоса и песен.
Двухсерийный американский фильм «Этот ужасный, ужасный мир» я до сих пор считаю самым лучшим комедийным фильмом всех времён, смеялся от начала до конца. Так было лишь ещё на одном фильме «Мистер Питкин в больнице». «Мистер Питкин на фронте» уже был не смешон, вызывал лишь снисходительную улыбку и воспоминание о первом фильме. А американский фильм я был готов смотреть бесконечно. Даже поехал к Володе Баранову и уговорил и его с Лизой посмотреть этот фильм, и с ними ещё раз посмеялся.
Изредка, раз в год, летом, на улице Сталина, или на пересечении её с улицей Ленина, встречались две бывшие графини. Маленькие, одетые по-скоморошьи, в то, что носилось сорок пять лет тому назад, и за это время обносилось и обветшало – это не имело вида и выглядело очень странно, как и сами старушки, которые, казалось, были не в своем уме, потому что не понимали нелепости своего наряда. Да и движения у них суетливые, излишняя жестикуляция, гримасничанье. Все на них смотрели с едва скрываемой усмешкой. Я старался не приглядываться, считая неэтичным пристальное внимание на больных старушек, которые всё еще жили в своем, ушедшем мире.
Потом они долго не показывались. И вдруг я увидел одну старушку. Более внимательно пригляделся. Маленькое старушечье лицо, обильно напудренное и накрашенное, вызывало жалость. Ветхая, когда-то изысканная одежда с обрывками кружек, какие-то бусы, тонкая, по-девичьи, фигура. Последняя из могикан. Было её жаль, что вся жизнь прошла в таком подвешенном состоянии. Я вдруг вспомнил, как видел, что однажды мальчишки дразнили их, и они чуть ли не бежали от преследователей, оглядываясь и бросая бранные слова назад.
Подумал: попили нашей кровушки графья. Небось, не больно обращали внимание на бедных в свое правление. Крутились какие-то мысли: виновата ли она лично, что приходится отдуваться за всех? Не долго думал о сумасшедшей старухе, своих забот много. Пошел дальше, понимая, что увидел графиню в последний раз.
По привычке зашел, как всегда, в пустой фирменный магазин «Табак». Единственный магазин в городе, а покупателей почти нет, хотя выбор намного больше, чем в других магазинах. «Тройка» с золотым ободком, «Фемина» – длинные и не очень приятные сигареты, для женщин. Мои любимые «Джебел». Жаль, часто всё исчезало и нам приходилось снова покупать «Приму» первой или второй тбилисской фабрики.
По нашим понятиям - в магазинах всё необходимое есть. В промтоварные заходили редко, чтобы не расстраиваться. Такие деньги не скоро появятся, чтобы купить тройку-костюм, красивую рубашку. У меня их всего две, одна рабочая. Двое трусов. Единственные, прохудившиеся туфли.
В продуктовых магазинах чего только нет? 15 видов колбас, до самой дорогой, охотничьей. Кто её только покупает? Твердые сыры разных сортов. Миндаль в сахаре дороговат, но 100 граммов купил. Теперь знаю, что это очень вкусно. Дешевые финики. Их мало кто берет. Немыслимое сортов конфет. Так и должно быть. В будущем станет ещё лучше. Я встану на ноги и смогу всё это купить. Не буду дрожать над каждым рублем, как сейчас.
В газетах выступления Хрущева:
«КПСС выдвигает великую задачу – достичь за предстоящие 20 лет такого уровня жизни народа, который будет выше, чем в любой капиталистической стране. В начале второго десятилетия наша страна оставит далеко позади США по производству на душу населения промышленной и сельскохозяйственной продукции. Дело коммунизма продвигается вперед исполинскими шагами. Не только наши потомки, а мы с вами, товарищи, наше поколение советских людей будет жить при коммунизме».
В обещанный коммунизм через 20 лет никто не верил. Это был столь долгий срок, что за него можно построить всё, что угодно. Конечно, коммунизм мы не построим, но жить, несомненно, станем лучше. Иначе и не может быть. Хорошо, если уровня коммунизма достигнем через сто-двести лет.
С улыбкой читали выступления политологов, доказывавших реальность построения коммунизма в нашей стране за 20 лет. По радио, в киножурналах трескотня и эйфория от выступления генсека. Народ молчал и скептически усмехался. Хрущев, видимо, читал анекдоты про Ходжу Насреддина, когда тот взялся за большие деньги учить ишака читать, говоря, что за 20 лет или ишак сдохнет, или сам шах. Этот же анекдот случился и у нас. Сдох сам шах.
Ко мне редко приходили друзья, но иногда приходили. И почему-то именно в это время матери доставляло удовольствие измываться надо мной. Она знала, что при друзьях я не стану с ней спорить, скандалить, буду вынужден молча сносить все её издевательства. Друзья делали вид, что ничего не замечают – это семейное дело. После их ухода, когда я начинал ей выговаривать, она притворялась:
— А что тут такого? Я ничего не говорила. Подумаешь, никто ничего и не заметил.
Я не мог понять, почему она так поступает? Хоть на несколько минут почувствовать свою власть? Что здесь она хозяйка! Снова и снова убеждался в различии жизни, описываемой авторами от реальной. В книгах часто описывались заботливые и любящие матери. В реальности они тоже были, хотя бы Славкина мать, тетя Надя.
Очень редко Славка и Коля вместе приходили ко мне, потом мы шли на бульвар. Под впечатлением откровенного разговора о нашем будущем, как мы его представляем, я расхвастался и сказал, что когда-нибудь напишу рассказ на невероятную тему – «Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю, что».
Почему-то казалось, что через несколько лет я поумнею настолько, что без труда выполню своё намерение. Я даже сказал друзьям, что есть мысль написать роман об Иисусе Христе, развенчать его божеские притязания, показать его заурядность, из которой потом сотворили миф. Понимал, что моих знаний недостаточно, надо много поработать с источниками, но всё это преодолимо.
Пока же основная проблема, куда бы устроиться на работу? Я не имею представления, куда идти и как говорить? Мать ничего не подсказывает, словно её это не касается. Наконец, она сказала, что договорилась через знакомую: меня возьмут на подсобные работы в СМУ, надо прийти по такому-то адресу. Я оделся похуже и в назначенный час был в конторе. Сказали подождать во дворе, где толкались несколько мужчин.
Кто-то рассказывал о художнике способном нарисовать деньги так, что невозможно отличить от настоящих. И его посадили в тюрьму. Не ахти какое достижение. Умный человек не должен сидеть в тюрьме.
Потом вышла миловидная женщина прораб, лет 30-ти, и до обеда я ходил вместе с ней по дворам, квартирам, недоумевая, какой в этом смысл, и какая моя роль при этом? То ли адъютанта, то ли «шестерки». Появилось чувство, словно она ко мне приглядывается, насколько оправдаю её ожидания?
После обеда помогал в конторе разгружать доски. Такая неопределенная работа не нравилась, но ничего поделать не мог. На следующий день вместе с другими рабочими послали на стройку какого-то здания возле мясокомбината. Подавал кирпичи, раствор. На обед ходил домой. Путь длинный. В голову лезут рифмованные строчки:
«Улицу ночную, свистом оглушая, парень терпеливо что-то ждет, не знаю».
Понравилось. Стал придумывать дальше. Придумал. С того дня на меня иногда накатывало, и я записывал несколько ритмических строчек, которые жаль выбрасывать, стремился оформить в законченное стихотворение.
На другой день меня и 14-летнего крепкого армянского мальчика заставили рыть глубокую яму. Прикинул: около четырех кубометров на брата. До этого я никогда не работал лопатой так много, и сомневался, что сможем до конца рабочего дня выбросить столько земли.
Старался не отставать от паренька, который моложе, но физически намного превосходил.
И всё же, мы яму вырыли, и нам тут же приказали засыпать её пушистой известью, которая сильно пылила, лезла в горло, в легкие. Это было легче, чем кидать землю, но очень неприятно. Когда усталый и голодный пришел домой, то не смог и ложки борща проглотить, сильная боль в горле от извести.
Я разозлился на начальство, которое не подумало нам дать хотя бы примитивный респиратор, и на следующий день не вышел на работу. И на другие дни тоже. Мать ничего не говорила, не спрашивала, словно так всё и должно было идти, не интересовалась, как мне работается? Она, то ли не знала, где я могу работать, (и это можно понять. Откуда ей знать? Но она взрослый человек! Должна знать больше меня!) то ли решила бросить щенка в воду, чтобы научился плавать сам, без подсказок.
Я снова вел праздный образ жизни. Ходил по друзьям, купался, загорал. Вечером долго слушал зарубежную музыку по радио, ловил неизвестные станции. Но понимал, что это не может долго длится, надо работать. Через две недели прогулов, снова вышел на работу. Никто слова не сказал о моих прогулах, послали вместе с рабочими строить забор из бетонных блоков, которые по два клали на носилки и поднимали на леса. От непривычной тяжести пальцы разжимались, и один раз носилки выскользнули из рук. Под конец рабочего дня я не выдержал и сказал, что не могу носить такие тяжести.
— Уходи, если не можешь, — к моему удивлению сказал мужчина. У него была своя правда, нужно зарабатывать деньги, а сопляк волынит от работы.
Я ожидал, что он согласиться со мной, поймет, что не для новичка столь тяжелый труд, и найдут более легкую работу, пусть и меньше оплачиваемую. Я не гонюсь за деньгами. Но при таком ответе мне ничего не оставалось делать, как снова не выходить на работу. Некому что-либо доказывать. Никому не нужен. Это сознание обиднее всего.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/01/21/1292