Автор Цусимы. Из воспоминаний Л. М. Клейнборта

Леонид Пауди
Несколько слов об авторе «Цусимы»

     В 1912 году в журнале «Современник» появился рассказ «По темному». Меня заинтересовал автор этого рассказа.
     В редакции журнала узнал я, что это матрос царского флота, участвовавший в Цусимском сражении во время русско-японской войны, крестьянин села Тамбовской губернии, эмигрировавший из России в Англию.
      Рассказ был напечатан по рекомендации Максима Горького, который с большим вниманием относился к молодым начинающим  писателям — выходцам из народа.
     В эти годы и меня стали занимать рабочие и крестьяне, стремящиеся в литературу.
     Это плеяда начинающих писателей, которая после Октября заняла место в советской литературе. Это Павел Низовой, Николай Ляшко, Федор Гладков, Михаил Савичев.
     Среди них был и автор вышеуказанного расказа — Новиков-Прибой.
     Будучи повязанный с ними я просил  Федора Васильевича Гладкова увязать меня с Новиковым.
     В один из зимних дней 1915 года в мой уютный дом с заснеженным садом и теплом печного огня приехал Федор Гладков с Алексеем Новиковым. На нем еще был отпечаток «европейца», где он провел несколько лет.
     Это была масленница, и на блины приехали Н.И.Иорданский с женой, Чириков, Демян Бедный.
     Мы знали, что Новиков недавно провел год в Италии на Капри, бок о бок с Горьким. Стали говорить о Горьком.
     -Это чудо-человек, - сказал Новиков, - сердце мое наполнено преданностью лично к нему. В его доме я встретил Бунина, Сашу Черного, Амфитеатрова, Шаляпина и других деятелей литературы и искусства. В его доме я приобщился к культуре и литературе.
     Стали говорить о русской деревне, о русском быте, о юности самого Новикова.
     -Село, где я родился, отсталое, окруженное зеленой стеной дикого леса. Биография моя неровная, сложная, - сказал Новиков.  - Школы не было. Грамоте начал меня учить отец. Азбуку я выучил шутя, но когда дело дошло до складов, все затормозилось. Мне настолько опротивела грамота, что потом никакими мерами не могли заставить меня учиться. В продолжение трех лет мучился я над слогами. Каждое печатное слово вызывало во мне отвращение. Я проклинал тех, кто выдумал азбуку. В этот период моей жизни я мечтал лишь о том, как бы попасть в шайку разбойников и вместе с ними разрушить все школы на свете. Но где найти такую шайку! Сколько ни шатался в своих лесах, не встретил я ни одного разбойника.
     Мы сидели за круглым  чайным столом, слушали Новикова и удивлялись, как он неистощим на всякие выдумки, как у него быль переплетается с фантазией.
     Когда он закончил, Марья Карловна Иорданская с иронической улыбкой сказала ему:
     -Как же вы хотите стать писателем при этой ненависти к грамоте и книге?
     -От любви к ненависти, говорят, один шаг, - сказал Новиков.
     Гости разъехались. Иорданская обещала дать Новикову место в ее журнале.
     Гладков и Новиков остались ночевать. До глухой ночи Алексей Силыч Новиков отрывочными строками говорил о своей жизни, о своих скитаниях по белу свету.
     Уезжая, он оставил несколько рукописей своих рассказов, которые он написал еще в Италии.
     Так прошла первая встреча моя с Новиковым-Прибоем. Затем он уехал в Сибирь.
     В начале 20-х годов имя Новикова-Прибоя становится общеизвестным, популярным. Появляются в печати его рассказы «Море зовет», «Две души», «Женщины в море», «Судьба», «Подводники».
     В это время наше общение становится регулярным, дружеским.
     Будучи в Москве, я всегда посещаю его гостеприимный дом. Большой теплотой его отличаются письма ко мне. В своих письмах Новиков всегда рассказывал о своих замыслах, о своей работе. В начале 1923 года он пишет мне: «Мнение Ваше о «Подводниках» для меня очень дорого. Мне кажется,  что я все еще учусь писать и только со следующей крупной вещью буду держать экзамен на аттестат зрелости в литературе. Это будет повесть или роман из жизни международного комерческого флота. Такое произведение я не выпущу из рук до тех пор, пока не вобью последнего гвоздя.
     «Подводники» не автобиографичны. Но я шел на подводных лодках, все время якшался с офицерами и матросами, изучал их жизнь более или менее основательно.
      Иначе писать не могу.
      Я все жду Вашего привета.»
В том же 1923 он пишет мне: «Если у Вас есть свободное время, приезжайте в Москву. У меня остановитесь. Квартира незавидная, но жить можно. Угощу Вас тамбовским липовым медом, какого Вы никогда не пробовали. Кстати,  повидаетесь со всей нашей братвой. Дома я не приобрел, но мечту об этом не оставил. Время в провинции провел хорошо. О впечатлениях расскажу при свидании. Ждем Вас. Приезжайте.»
      В конце 20-х годов Новиков-Прибой занялся  материалами Цусимского боя. У него давно уже была мысль о большой литературной работе о Цусиме.
      В конце 1931 года он пишет мне: «Я занялся очень большой работой на тему «Цусима». Это будет книга на 25 листов. Мне не так много осталось. Кое-что я напечатал из нее в периодических очерках. Японцы моментально подхватили и перевод пустили в своем журнале.»
     В конце этого  же года он пишет: «Я никак не могу закончить мою «Цусиму», все некогда в Москве. Уехал я в Дулево к знакомому писателю. Здесь сижу за письменным столом довольно усердно и никто не мешает. Дело пошло хорошо. Обещанная книжка «Бегство» очень плохо издана с массой опечаток, потому и не высылаю ее тебе. Она уже печатается вторым изданием, исправленным и дополненым Как-только выйдет, немедленно пришлю тебе.»
     Шли годы. Повторялись наши встречи то в Москве, то в Ленинграде.
     Последняя моя встреча с Алексей Силычем была за несколько лет до войны, в год, когда в газете «Красный флот» появилась статья некоего Амурского, в которой Новиков обвинялся в отсутствии патриотизма, в которой утверждалось, что «Цусима» вместо пользы может принести большой вред, что книгу надо переделать.
     Эта недооценка талантливой эпопеи вызвала возмущение читателей, журналистов, критиков.
     Сам Алексей Силыч был удручен.
     В глубоком внутреннем волнении, сидя со мной в его кабинете, говорил:
     -Вот, прочти мое открытое письмо критикам «Цусимы», Амурскому. Они хотят затемнить настоящую правду истории. Они порочат идейно-художественные книги в том числе и меня.
      Правда — превыше всего, а ее в их критике нет. Одно злословие. Жаль, что нет Луначарского, он вправил бы мозги этим горе-критикам.»
     В этот же день я позвонил  Серафимовичу, Демьяну Бедному, с которыми меня связывала долголетняя дружба в прошлом.
     Открытое письмо Новикова скоро было напечатано в газете «Красный флот». Больше нападок не творчество Новикова не было.
     В начале 1944 года стало известно, что Алексей Силыч тяжело болеет, а 30 апреля радио передало о преждевременной смерти автора «Цусимы».
     Молодым, любящим жизнь, любящим людей, талантливым и милым человеком остался в моей памяти Алексей Силыч Новиков-Прибой.