Антон Чимбуров не был первым человеком, ступившим на "землю" Марса. Первым был Денис Прокопенко, уже через полтора часа после посадки на Красную планету рискнувший покинуть спускаемый аппарат.
Борт-инженер Чимбуров вышел на связь напрямую с Землёй, так как орбитальный корабль находился в тот момент по другую сторону над планетой, и, рискуя истратить весь энергорезерв, доложил о прибытии и прославился тем, что на вопрос с Земли "Ну так есть ли жизнь на Марсе?" бодро ответил:
— Теперь есть!
И если Прокопенко встал наравне с Н. Армстронгом как сделавший первые шаги по планете, то антоново "Теперь есть" человечество запомнит на века, как и гагаринское "Поехали!".
И вот теперь Антон лежит перед нами бездыханный, и даже не знает, что когда-то жил, что в составе группы из восьми человек впервые в истории оказался на планете Марс в Первой длительной экспедиции, и что стал первым человеком, скончавшимся на этой планете.
Мы находились здесь уже более трёх недель. Район, выбранный для посадки первого пилотируемого корабля, выглядел уныло и плоско. Равнина Исиды была выбрана ввиду её близости в экватору. В перспективе планировалось устроить здесь взлётно-посадочную для тяжёлых транспортных кораблей. И главная задача нашей постоянной миссии, помимо монтажа первого марсианского посёлка, была — определить конкретное наиболее подходящее место для космодрома.
Чимбуров вместе со всеми сооружал наш первый опорный пункт на далёкой планете. Расстояние до Земли уже превысило 100 миллионов километров, и всё увеличивалось. Вокруг Марса вращался дежурный орбитальный корабль с ещё тремя космонавтами.
Нам предстояло объездить выбранную равнину на вездеходах, и мы уже втроём отъезжали от посёлка на тридцать километров к югу на целых три дня. Кажется, больше всех радовался этой экспедиции именно Антон — шутил, острил, а когда узнал, какой фурор произвели на Земле его острота "Теперь есть", так и вовсе чуть не запрыгал, а потом всерьёз сказал:
— Ну, в самом деле, ведь мы же живые, ребята! Мы и есть жизнь — самое огромное чудо на свете. Может, ради нас, ради людей и вселенная-то существует!
А когда три дня назад мы вчетвером отправились в ещё более далёкое, рассчитанное на неделю, путешествие в северо-западном направлении, Антона мы брать с собой почему-то не хотели. Но он всё-таки напросился. На второй день во время движения ему вдруг стало плохо, он потребовал остановить вездеход и вышел из него. Сказал, что от тряски внезапно возникла боль в груди, и теперь она только возрастает.
Аптечка у нас с собой, естественно, была. Но, как на грех, оба врача экспедиции остались в посёлке, один из них и должен был ехать вместо Антона. Таблетка сильнодействующего препарата не помогла Чимбурову, и нам пришлось немедленно возвращаться.
Но мы не довезли Антона. Начальник Первой постоянной Марсианской экспедиции Николай Портнягин только теперь понял, какую ошибку он совершил, разрешив Чимбурову ехать вместо врача в такую даль. Ведь предстояло проехать не менее ста километров, и не взять с собой медика, понадеяться на богатырское здоровье первых марсонавтов — это был верх халатности, и он признал это.
Поначалу мы растерялись, когда поняли, что Антон умер. Ведь даже на Луне, где теперь постоянно живёт более 50 человек, ещё никто никогда не умирал. Были, конечно, проблемы со здоровьем у людей, но близость Земли-матушки успокаивала и ободряла. В крайнем случае, больного могли отправить на Землю или на околоземную орбитальную станцию, если тому были противопоказаны перегрузки при посадке. Там, на этой станции, был хороший медицинский отсек и несколько первоклассных врачей.
Но здесь, на Марсе, так далеко от милой Земли и так внезапно умер крепкий 36-летний человек, что просто невозможно в это поверить.
И ведь мы, в силу околосолнечного движения планет, продолжаем удаляться от родной планеты!
Когда первый шок прошёл, Антона решили похоронить здесь, на Марсе. Об отправке тела на Землю и речи быть не могло. Родственники Антона на Земле дали своё безусловное согласие на погребение их сына, мужа и брата в пыльном грунте четвёртой от Солнца планеты. Там, на исторической родине человечества, даже объявили всепланетный траур по первому оставшемуся на Марсе навсегда человеку.
Тяжело хоронить друга и товарища, такого весёлого и моложавого при жизни, но сейчас посиневшего и с совершенно серьёзным выражением лица. Когда покидали Землю, как-то не хотелось думать "А что, если я не вернусь?". Теперь такие мысли лезли в голову каждому. Ведь нам на Марсе предстояло прожить около трёх лет, пока прибудет смена. Да ещё путь сюда и обратно. Но не исключено, что кто-то из нас захотел бы добровольно остаться на этой планете на постоянное жительство.
Константин Сергеевич Красильников наконец-то в последнее время смог хорошо спать. После двух с половиной лет, прожитых на Марсе в качестве главного врача экспедиции, ему самому потребовалась квалифицированная помощь психолога. Он едва дождался сменной команды с Земли. Хотя Красильников был совершенно физически здоров, страх никогда больше не вернуться на родную планету усиливался у него с каждым днём, но особенно — перед сном, когда он подолгу лежал и не мог заснуть. Наверное, нечто подобное испытывают больные раком, когда понимают, что им уже не вырваться из цепких когтей болезни.
И вот уже третий месяц он на родной планете. Там, на Марсе, особенно когда Марс и Земля находились по разные стороны от Солнца, он постоянно думал:
"Зачем я забрался так далеко? Ведь никто ещё из людей не забирался в столь отдалённые от Земли места! Можно было получить назначение на одну из околоземных станций, или, в крайнем случае на Луну. Нет, дурацкая мальчишеская мечта посетить Красную планету толкнула меня на эту авантюру. Да ещё экспедиция эта началась с дурного события — смерти Чимбурова. Хотя я и не суеверен, но... Подумать только, до родного Белгорода сейчас четыреста миллионов километров! Увижу ли когда-нибудь его? Лучше бы вместо меня Куряков полетел, он так рвался... Эти молодые такие бесшабашные, ничто их не пугает! А мне уже 43 года, старый что-ли становлюсь? Скоро наверное, буду бояться, как бы марсианин в окно не постучал..."
С товарищами, правда, Красильников своими страхами старался не делиться, но от Портнягина было трудно утаить душевные терзания. Он хоть и моложе на год, но очень хороший психолог. Не зря именно его назначили начальником Первой экспедиции.
Теперь, после полутора месяцев реабилитационного санатория, сон нормализовался, нервы немного успокоились, аппетит возрос. Руководство и лечащие врачи отпустили Красильникова к родной сестре в Белогородскую область, повидать близких, в том числе и родившихся за время его отсутствия на Земле. Слава Богу, ему хоть удалось стать первым вернувшимся на Землю с Марса человеком.
— Помидоры-то как пахнут, а! — произнёс Константин, находясь ласковым августовским вечером в огороде у сестры и нюхая помидорные листья. — В жизни не думал, что на Земле так могут пахнуть помидоры!
— Господи, ботва что-ли ихняя? — смеялась Антонина, женщина простоватая, но в свои пятьдесят ещё вполне сочная и моложавая.
— Нет, вам этого не понять! — отвечал брат. — И вы даже не представляете, что испытывает человек, четыре года не евший свежих помидор.
— Дядя Костя, а разве у вас там на Марсе не было оранжереи? — спросил вертевшийся рядом племянник, 14-летний Витька.
— Да теперь уж наверно отгрохали там такую оранжерею, что нам и не снилась, — ответил бывший марсонавт. — А у нас была маленькая оранжерейка, да и почвы было маловато. Пробовали выращивать в основном огурцы да картошку, да мало их было, на всех не хватало.
Константин Сергеевич вдыхал свежий вечерний воздух, вновь привыкая к плотной и ароматной земной атмосфере. Никуда за пределы родной планеты он больше не отправится. Да это и не нужно — главное дело жизни сделано, на смену пришли другие. Но он знал: Марс будет сниться ему почти каждую ночь. До конца жизни.
Игорь Дмитриевич смеялся от души. Искренне таак смеялся, что Оксане стало несколько неудобно. Она где-то уже видела подобный смех. Кажется, в фильме "Комиссар", в котором революционный командир так же смеялся над забрюхатившей комиссаршей. Она видела этот фильм ещё на Земле. Теперь почти тем же манером смеются над ней.
— И как же это тебя угораздило, Камырина? Нет, я вовсе не берусь тебя осуждать, но ведь мы же все на виду друг у друга... И вообще, ты же должна понимать, что любое хирургическое вмешательство — это серьёзно, а аборт — очень серьёзное вмешательство.
— Я, Игорь Дмитриевич, — набравшись смелости, сказала она, внутренне вся сжавшись, — намерена родить...
Игорь Дмитриевич сначала ошарашенно молчал, а потом разразился почти криком:
— Да ты понимаешь, что говоришь, Камырина? У нас же тут условий нормальных нет! И потом, помнишь подписанные нами на Земле обязательства? Относительно женщин они гласят: "Обязуюсь не допускать беременности во время выполнения полёта"!
— Так мы же сейчас не летаем, мы на планете сидим, Игорь Дмитриевич, — перебила она его.
— Тебе сколько лет, Камырина?
— Двадцать девять.
— А чего ты дурочку из себя строишь в свои двадцать девять? Ты же сама понимаешь, что под полётом подразумевается всё то время, что ты находишься вне Земли... Ох, узнаю я, кто этот хахаль...
И. Д. Стативкин, недавно ставший начальником постоянной марсианской экспедиции, постепенно успокаивался. Но он никак не ожидал, что здесь, на Марсе, ему придётся организовывать ещё и роды.
— Ну хорошо, будь мы с тобой, допустим, на Луне, тебя бы сразу отправили на Землю, — говорил он ей уже заметно спокойнее. — Но сейчас-то мы от Земли удаляемся! Понимаешь ты это или нет?
— Игорь Дмитриевич, да вы не беспокойтесь так, — взволнованно начала Оксана, — я смогу родить, я в этом убеждена, это ведь первая моя... беременность, Игорь Дмитриевич... Я ни разу в жизни не делала этот аборт, прости Господи. Да, я нарушила условия полёта, я это не отрицаю, но неужели родить, пусть даже и тут, на Марсе — это такое ужасное преступление? А, Игорь Дмитриевич? Ведь у нас тут новый хороший медицинский блок. Я готова на любые жертвы пойти, только бы родить, Игорь Дмитриевич...
Стативкин, сам удивлённый своей вспышкой гнева, постарался дальше говорить с Камыриной поласковее.
— Да я верю тебе, Оксана, верю, родить ты сможешь, это факт. Только вот с ребёночком как быть — на Землю ведь его, такого махонького, не отправишь, а тут у нас всё питание на взрослые желудки рассчитано. Придётся срочно с Землёй связываться, заказывать консервированное детское питание. Родить-то когда должна?
— Месяцев через семь, пожалуй.
— Не успеют доставить, — огорчился Стативкин.
— Так я полгода, не меньше, грудью кормить буду. Разве ж это не выход?
— Год, Камырина. Целый год нужно будет малыша грудью кормить; ну, или, хотя бы месяцев десять — тогда успеют доставить грузы. — Начальник глубоко вздохнул. — Ох, небывалое дело ты затеваешь, Камырина, небывалое...
— Ну, Игорь Дмитриевич...,— укоризненно произнесла она.
— Что, так и не скажешь, от кого, Камырина? Ну, не говори, всё равно узнаю. Дитя-то как назовёшь?
— Если мальчик родится, то Васей. А если девочка — Любой.
— Чёрт побери, как же я легко согласился с твоими родами, Камырина! — вдруг вновь вспыхнул Стативкин. — А, может, всё-таки передумаешь?
— Нет, товарищ начальник экспедиции, — строго и по-официальному сухо отрезала О. Камырина. — И не уговаривайте. Я твёрдо решила. Потому к вам и пришла.
— Ну, как знаешь, Камырина, как знаешь, — торопился завершить разговор Стативкин. — Ты у нас сама микробиолог, знаешь, чем это грозит. Твои обязанности в дальнейшем будет выполнять Левников.
Камырина ушла. Одна из четырнадцати женщин, которые уже живут на планете по имени Марс. Живут при подавляющем превосходстве числа мужчин...
"Как же она на меня надавила, — думал Стативкин. — Женщина ведь... Нужно срочно довести до ума новый медицинский блок на ул. Чимбурова, дом 3. Хотя какие это дома — по сравнению с земными небоскрёбами!"
А за окном свирепствовала летняя марсианская ночь. Минус сорок шесть градусов. Стативкин заварил себе чашечку кофе. Ему не спалось.
— А я всё равно своего добьюсь, я смелая!
Люба очень любила Гену, но готова была с ним поссориться. Гена Жернаков убеждал её,что побывать на Земле ей не суждено — руководство Марсианской корпорации её не отпустит.
— Ген, ну неужели теперь, когда каждый год между Марсом и Землёй курсируют самые большие корабли в истории, для меня не найдётся место? — говорила она ему. — Да каждый раз, с каждым рейсом сюда прибывает по сорок, а то и по пятьдесят новых людей, а обратно сколько убывает?
— Знаю, два-три пассажира, от силы пятеро, — признавал Жернаков. — Но и ты пойми, Люба, новый начальник терпеть тебя не может. Этот канадец и на Земле, говорят, имел очень скверный характер. А тут и вовсе стал всепланетным диктатором.
Они ехали втроём на вездеходе по равнине Элизий по очень хорошей накатанной дороге в город Марсоград — главный опорный пункт человечества на этой планете, её неофициальную столицу. Хотя какой это, к чёрту, город — по сравнению с земными 15-миллионными мегаполисами — Шанхаями да Нью-Йорками.
— Вот именно, раз он меня ненавидит, то пусть поскорей и отправит на Землю — ведь я же там никогда не была! — продолжала убеждать Гену Люба. — А какой фурор произведёт мой приезд На самой Земле! Обо мне опять будут писать все газеты, все сайты в интернете! Ведь там печатается много газет, правда, Геннадий?
— Много, Люба, много, — вмешался в разговор Майкл Стоун, хотя и владел русским языком не очень хорошо. — Но меньше, чем раньше. И вообще: если бы ты отправилась на Землю навсегда, то, пожалуй, тебя бы и отпустили. Но ведь ты хочешь потом вернуться, а это уже проблема.
— Майкл хотел сказать: "проблематично", — уточнил Геннадий.
— Всё равно мне должны пойти навстречу, — говорила Любовь своим попутчикам. — Хотя бы ради памяти моей матери, она ведь так хотела, чтобы я побывала на Земле.
— Сколько уже лет прошло? — сочувственно спросил её Жернаков.
— Уже восемь лет, Геночка.
— Да, — вздохнул Майкл, — За сорок пять лет освоения Марса тут выросло целое кладбище!
— Какое ещё кладбище, всего двадцать шесть могил! — не согласился с Майклом Жернаков.
— Только не надо говорить мне, мальчики, чтобы я отправилась в архив. Я уже все записи пересмотрела, что у нас есть, я всю Землю по ним знаю. Я так хотела, чтобы вы мне помогли увидеть её своими глазами.
— Ладно, Люба, мы с Майклом попробуем убедить этого пня отпустить тебя на пятилетку на историческую Родину, — с улыбкой поглядывая на Майкла, говорил Жернаков.
— Конечно, Люба, — подтвердил Майкл, — я тоже постараюсь тебе помочь. Ведь я австралиец, а мистер Скиннер канадец; между нашими странами много общего.
— Не сомневайся, Майкл, — заметил Геннадий, — Люба очень хорошо знает географическую карту Земли, не хуже, чем мы с тобой.
22-летняя марсианка Любовь Камырина улыбалась, но ничего не сказала парням. Её отпустят побывать на Земле, и каждый её шаг будут сопровождать корреспонденты — так сказал ей Гена. А потом она вернётся сюда, к своему Гене, или же он сам вернётся на Землю. Он любит Любу, она это знает, хоть он и не признавался ей в этом. Ведь где бы ни жили люди, им никак нельзя жить без главного чувства — любви.
14 января 2005 г.