На фото: художник-певец русского топора
и первопроходец тайги Леонтий Андреевич Усов
Беседа Сизифа с Леонтием Андреевичем Усовым
НАРОДНЫЙ ПАМЯТНИК
Александр Сизиф. Я знал только одного Леонтия – Магницкого – создателя первого в России учебника арифметики. Теперь знаю еще одного Леонтия – Усова – актера, первопроходца, скульптора, земляка и современника Ломоносова. Поэтому не хотелось бы, чтобы наша беседа страдала композиционной и смысловой рутиной. Давай попробуем построить её так, чтобы она впоследствии могла быть сыграна как пьеса. Поскольку мы будем говорить о разном, ограничимся конкретными темами, которые можно было бы считать актами или действиями пьесы. Развитие сюжета в переделах каждой темы будет соответственно сценографией этой темы. Начнем с твоего рассказа об идее народного памятника. Что это такое?
Леонтий Усов. Это необычные памятники – «Чехов», «Болельщик», «Любовник», «Тапочки», «Влюбленные», «Пожарник», «Домовой», «Ребенок в капусте», «Аист». Последние два памятника для роддома.
А.С. То есть, как видим, здесь налицо ирония, лиризм, романтическая устремленность и в то же время вся серьезность намерений авторов идеи. Не хотелось бы только, чтобы всё это выродилось в шумную буффонаду, лишенную накала чувств и смысла. Надеюсь, комнатные тапочки трактуются как символ достатка и семейного уюта?
Л.У. Не только! Тапочки иррациональны, как, например, обломовщина, поэтому над ними так интересно работать. Планируются памятники водовозу, первооткрывателям Томска, электрику, лени, науке – всего 160 проектов.
А.С. О науке прошу подробнее!
Л.У. Это книги, книги, книги – такая высокая стела, наверху которой сидит человек и поливает из лейки, чтобы научное древо кустилось и росло.
А.С. Так, а Лена? Это же река в Восточной Сибири! Или все же девушка?
Л.У. Нет, это лень-матушка, что прежде нас родилась.
А.С. О, это уже чревато! Так искусством можно воспитывать оболтусов и лоботрясов.
Л.У. Отнюдь! Памятник лени сделан так, что совсем не возникает желания следовать ей. Наоборот, она отталкивает, пугает и человек, ужаснувшись, бежит от неё с воплями. Короче, принцип совершенно новый: это не просто памятники героям и деятелям разного калибра, но нашей обыденности, нашему каждодневному ковырянию в носу, нашему обжорству, пьянству, запинаниям – всему, что прямо или косвенно может отражать абсурдность и неустроенность нашего существования.
А.С. Главное, чтобы они будили в человеке творческую активность, звали его к какой-то деятельности, высоким идеям и целям! Интересно было бы посмотреть на памятник электрику! В подъездах, понимаешь ли, ни одной нормальной лампочки не горит, а вы там собираетесь прославлять электрика.
Л.У. Мы хотим сделать электрика таким, чтобы сам памятник обязывал его быть настоящим человеком и мастером своего дела. Ведь должны быть на Руси – и я знаю, что они есть! – настоящие электрики без страха и упрека!
А.С. Где будет стоять памятник любовнику?
Л.У. Он будет висеть, ухватившись за балкон. Ситуация житейская: приходит муж домой, а там – любовник, которому ничего не остается как быстро свеситься с балкона, чтобы муж его не заметил.
А.С. Памятник домохозяйке предусмотрен?
Л.У. Да, бронзовая женщина с огромными авоськами, вышедшая из магазина.
А.С. Эх, незавидна её долюшка! Но каков будет памятник пожарнику? Подвигнет ли он его на борьбу с огнем? Ведь пожары стали знамением нашей повседневности. А в будущем, как предсказывают астрологи, они будут случаться всё чаще. Бесспорно, очень важен памятник водовозу, потому что без воды человечество обречено. Вообще, несмотря на присущий идее юмор, нетрудно понять, сколь велико воспитательное значение народных памятников. Кто первым всколыхнул народные массы такой идеей?
Л.У. Инициатор этой эпопеи с памятниками – Кислицкий – председатель Томского Отделения Творческого Союза художников России. Я одним из первых присоединился к проекту как автор нашумевшего памятника Чехову.
А.С. Это тот самый «Чехов глазами пьяного мужика, лежащего в канаве и не читавшего «Каштанку»?
Л.У. Да, с него-то и начался весь сыр-бор! Группа, реализующая проект, состоит из 5-6 человек. Мы готовим книгу, где будут репродуцированы проекты всех памятников.
А.С. Предлагаю посвятить книгу 250-летию Российской Академии художеств и сделать её надо на высшем уровне по композиции, дизайну, пластике. Ну, хорошо, – всё это современность. Но надо подумать и о первопроходцах, исторических фигурах, кто или забыт, или вообще никогда не упоминался. Кстати, кто посмел основать город Томск?
Л.У. Указом Бориса Годунова от 1604 года. Начинали строить острог, очевидно, казаки.
А.С. Памятник казаку-первопроходцу есть?
Л.У. Такого в Томске нет. Есть на побережье Тихого Океана, во Владивостоке.
А.С. Непорядок! Надо исправить ситуацию! Именно безымянному казаку-первопроходцу – собирательному, символическому образу. Как памятник Неизвестному Солдату.
Л.У. Стоп! Очень уж большой груз забот возникает! Я не смогу поспевать всюду, смотреть за всеми лично, пробивать и доводить до полной реализации. В лучшем случае я могу позвонить в нужные инстанции, дать толчок. А так – мне надо работать! Моё основное дело – творчество.
А.С. Я бы тоже предпочёл заниматься исключительно творческими делами, однако вынужден море сил, изобретательности отдавать и делам организационным. Потому что знаю, что никто другой этого сделать не сможет, ибо нелегка ноша Сизифа.
Л.У. Так на то ты и голова! А у меня – руки! Это же разные вещи!
А.С. У тебя тоже голова – вон какая! Как холм Вещего Олега! Ведь неспроста я тебе шапочку привез из монастыря, освещенную от 28 святых мощей!
Л.У. За святую волшебную шапку спасибо! Когда станешь президентом, – не забудь меня, чтоб мне не пришлось говорить, мол, раньше я с этим человеком здоровался за руку, а теперь он даже не смотрит в мою сторону.
Голос (откуда-то сверху). А ты вот выпей с нами, тогда мы тебя точно никогда не забудем!
А.С. Как я могу забыть друга Магницкого и Ломоносова?
Л.У. Боюсь, батюшка, – боюсь! Знаю, что не забудешь в праведных трудах своих. Ты как истинно неутомимый Сизиф всё идешь в гору и тащишь камень-крест скорбей человеческих. Давай захватывай промежуточные высоты-плацдармы, укрепляйся на них, чтобы никакой недруг не смог тебя оттуда выбить. Глядишь – и мы двинемся за тобой с саблями наголо и копьями наперевес, играючи топориками.
А.С. Мы говорим об искусстве. Что для тебя искусство топора? Ведь когда о чем-то говорят, что это «топорная работа», хотят подчеркнуть грубость, безыскусность. Налицо противоречие, если, по меньшей мере, иметь в виду плотницкое искусство.
Л.У. Топор многолик! А в многообразии есть и крайние противоположности. Значит, любое многообразие парадоксально сочетает в себе утверждение и отрицание. Например, когда я легонько постучу обухом по столу, жена знает, что я нечто вежливо утверждаю. Когда же я бью лезвием наотмашь с плеча, жена быстро понимает, что в данный момент я всё решительно отрицаю. Как видим, топор действительно парадоксален! Искусство топора столь же неоднозначно. Например, изготовить хороший топор, чтобы он пел в руках, так же непросто, как и отлить звонкий колокол. О красоте линий, поверхностей, пропорций топора я здесь не говорю, – это особая сага мастерства. Топорище сделать – тоже искусство! А правильно топор заточить? А насадить его на топорище, чтобы он радовался и не возражал? Так что изготовление топора, бесспорно, истинное художество! Но искусство топора еще и в другом – в том, что можно им сотворить! Я, например, о моих деревянных скульптурах говорю, что не режу их, не вырезаю по дереву или из дерева, но вырубаю. Этим я сознательно подчеркиваю преимущества топора. Вспомним Кижи и легендарного плотника Нестора, забросившего в Онегу свой топор после того, как он срубил дивный храм. Или взять деревянное кораблестроение, где без топора – никуда! Сам царь Петр Алексеевич умел держать в руках топор и этим гордился. Библейский Иосиф тоже был плотник, и, надо полагать, искусный. Ну, а кто не знает, что из топора при нужде можно и кашу сварить? Топор он и кормилец, и защитник от ворога, и украшатель жизни. Я бы сказал, что для русского человека топор – сама жизнь! Что касается выражения «топорная работа», то оно возникло вследствие отчуждения от топора. Под влиянием большевистского «просвещения» топора стали стыдиться как неотесанной деревенщины. Будь моя воля, я бы в обязательном порядке вменил каждому россиянину носить топор за поясом как символ национальной гордости. И факультативно – держать топор в красном углу под образами или под подушкой.
А.С. Могу тебя порадовать: я уже много лет храню топор под подушкой. И если бы вдруг вышло постановление об обязательном ношении топора, я бы не преминул воспользоваться им. У меня с топором связаны сильные впечатления. Помню, как в детстве отец из простой доски на моих глазах одним топором сделал мне винтовку. Что за чудо была эта винтовка! Она казалась мне лучше настоящей – железной! Я не расставался с ней ни днем, ни ночью. Забросил уроки, музыку. Кончилось тем, что отец в сердцах разоружил меня, а винтовку своими же руками сломал. До сих пор помню запах смолистого приклада! Такая вот история с участием топора. Как ты думаешь, можно ли что-нибудь сделать для того, чтобы прямо или косвенно топор стал действующей силой, оказывающей влияние на политиков? Или, – более широко, – как такой силой может стать искусство в целом?
Л.У. Я об этом никогда не думал.
А.С. Попробуй задуматься над этим здесь и теперь! Мир катится по наклонной плоскости. Могут ли топор, искусство его остановить? или выскажись по поводу современной скульптуры, которой ты занимаешься.
Л.У. Только чтоб нравилось мне. Это – прежде всего! Безусловно!
А.С. Развей, пожалуйста, эту мысль. Скажи о разных материалах – бронзе, гипсе, камне, дереве и пр.
Л.У. Что касается влияния художника на политику, то он, по-моему, всегда старался пробраться к креслу царя. О материалах ничего не хочу говорить. Тут формула проста: материал – это материал. Я работаю преимущественно с деревом – кедром. Человек живет с деревом с первобытных времён, когда впервые взял в руки палку, сделал первое копьё, зажёг костёр. С деревом связь человека особая – подсознательная, на генетическом уровне. Ну, а при работе с деревом для меня главное мерило – классическая линия тысячелетий должна быть сохранена! Когда удаётся создать, изобрести необычную, новую форму, в основе которой испытанная на эстетическую прочность классическая линия, думаешь, мол, какой же ты молодец, и благодарный преисполняешься к топору особым почтением и тёплым чувством. Однажды, играя спектакль, я как-то задумался над тем, какой же я след смогу оставить после себя? Не наследить, нет, – именно след в памяти человеческой! Зачем-то же я родился? И каким образом я могу «наследить»?
А.С. Наилучшим, конечно!
Л.У. Это естественно, – что наилучшим. Тут у меня никаких сомнений не было. Я понял, что лицедейство больше ремесло, чем искусство, поэтому, проработав в театре много лет, я навсегда покинул сцену. Как выросший в лесу, с детства органически приобщившийся к дереву, я в итоге снова сблизился с ним – взял в руки топор и стал рубить деревянную скульптуру. Должен сказать, что еще раньше, в 25 лет я стал учиться рисовать. Потом была живопись маслом, поиски своего стиля. С самого начала была уверенность, что надо делать такие вещи, которых бы до меня в мире никто не делал. Как найти гармонию небывалых форм с классической линией? Этот вопрос немало помучил меня. Но потом я понял, что мне, наконец, удалось совместить, казалось бы, несовместимое – классику и авангард.
А.С. Я не согласен с тем, что актёрская стезя не столько искусство, сколько ремесло. Просто имеет место своеобразный кризис перепроизводства – очень много подготовлено специалистов-профессионалов в разных областях искусства, среди которых лишь единицы вдохновенные истинные художники своего дела. Большинство же – вот оно, наследие большевизма! – дипломированные халтурщики. Ну, да об этом и говорить не интересно. Вспомним призывы основателя футуризма Маринетти: сжечь библиотеки, разрушить музеи, всю классику – долой с корабля современности!
Л.У. (поправляя за поясом походный топор) Жаль, что Маринетти не услышит уже моих аргументов от топора! В этом смысле могу тебе сказать, что я анти-Маринетти!
А.С. Почему всё-таки без классического наследия человечество обречено на гибель?
Л.У. Период Маринетти – это время разрушения. Тогда было, что разрушать. Еще далеко не всё было разрушено. Низкие инстинкты всегда жаждут разрушения.
А.С. Вроде бы понятен и объясним его эпатаж, бунт против мещанства и обывательщины. Но привело это к чему? Фашисты взяли его идеологию на вооружение…
Л.У. И разрушили весь мир.
А.С. Интеллектуальные игры хороши в среде просвещенных, да и то в меру. Когда же они становятся достоянием невежественной толпы, это принимает угрожающий оборот и приводит к катастрофам.
Л.У. Представь, что ветви дерева сказали бы корням, мол, обойдёмся без вас, – вы грязные, невежественные, вечно в земле, ничего не смыслите! Но, тем не менее, двигаться вперед надо, искать новые средства и способы выразительности необходимо. Надо бежать, биться лбом, пытаться что-то изменить в нашем положении. Однако надо оставаться мудрым и корни свои сохранять как нечто священное. Именно корни и помогут разрастись духовно, помогут в поисках нового. Я так скажу: поиск новых форм в искусстве – это нечто онтологическое, без чего сама жизнь немыслима. Как Чехов говорил устами Треплёва в «Чайке», – надо искать новые формы, искать! Потому что идиотский постулат соцреализма «форма – отдельно и содержание – отдельно» – да этого быть не может!! Значит, одно хреново и другое тоже никуда не годится, если нет их органического единства!
А.С. Одно без другого не существует. Форма есть содержание, а содержание – форма. Диалектически они тождественны.
Л.У. Разумеется!
А.С. Как тождественны материя и сознание.
Л.У. Это два момента. Я бы отметил еще третий – некое состояние духовности, как бы обволакивающее форму и содержание, материю и сознание в их тождественном взаимопроникновении. В работе с деревом я стараюсь выявлять это так, чтобы зритель чувствовал беспрецедентность сочетания формы и содержания в моих произведениях. В этом смысле самый интересный объект для изображения – человек. Здесь бесконечность возможностей пронзительного выявления этого самого состояния одухотворённости формы содержанием.
А.С. Искусство, конечно, шире, чем изображение человека. У тебя немало отвлечённых, абстрактных работ.
Л.У. Кто-то понимает абстракцию как чёрточки и закорючки.
А.С. Здесь много профанации, потому что абстракция стала той дверью, через которую в искусство лезут все, кому больше нечем заняться. Хотя в переводе с латыни абстракция – это отвлечение, а значит, предельное обобщение.
Л.У. С отвлечением согласен. Оно присутствует во многих моих работах. Благодаря ему, собственно говоря, искусство и вторгается в область метафизики. Но это не на поверхности, а где-то незримо сокрыто внутри. Почему ребенок хочет разобрать игрушку, заглянуть внутрь и узнать, как же она устроена? Потому что он ощутил, выражаясь взрослым языком, некое смысловое движение от формы к содержанию.
А.С. Почему именно новые формы так важны в онтологическом плане?
Л.У. Я уже сказал, почему они интересны, прежде всего, для меня. По-моему, когда человек видит новое, – а мы говорим о таком человеке, душа которого откликается на новое, – в нём возникает некое внутреннее движение ощущений, чувств, ассоциаций. Рождаются мысли, человек удивляется. И вот уже душа его завибрировала и преобразилась. Это и есть становление или онтология, о которой ты говоришь. Есть по сути дела четыре состояния или качества, которые всегда актуальны, а поэтому интересны человеку. Это добро и зло, любовь и ненависть. Все великие работали на этих смысловых высотах. Шекспир, Достоевский, Рембрандт и многие, многие другие. Эти качества, пока человечество существует, неистребимы.
А.С. Тут никаких возражений нет. Ты с оптимизмом смотришь на мир? Вот говорят, мир спасёт красота. Но мало кто понимает, что сама красота нуждается в спасении.
Л.У. Ну, если все бросятся спасать красоту, то они затопчут ее ногами в ажиотаже неистовства! Вообще-то трудно понять, что хотел сказать Достоевский этими словами, вложенными в уста литературного героя? Или вспомним слова Мити Карамазова: «Широк русский человек, – я бы его сузил!»
А.С. И всё же – твоё видение проблемы красоты?
Л.У. Да я не забиваю себе этим голову. Нет времени на праздные думы. Просто беру топор и рублю, вырубаю.
А.С. Нет, ты скажи, как ты понимаешь фразу «мир спасёт красота»?
Л.У. Да никак я её не понимаю! Сегодня – так, завтра – иначе, а послезавтра вообще забыл о ней. Это красивая фраза, формула, но только никто не следует ей! По-моему, достаточно человеку найти себя, своё призвание и качественно, на совесть выполнять то, без чего он не мыслит своего существования.
А.С. Но мы ушли в сторону от влияния топора на ход политических событий.
Л.У. Обух топора – это колокол совести, а лезвие – черта Апеллеса, разделяющая прошлое и будущее. Серафим Саровский ходил с топором и прорубивший окно в Европу царь сделал это тоже топором – буквально и метафорически. Если чиновники и политики всегда будут помнить об этом, жизнь станет более осмысленной, нравственно чистой и созидательной.
А.С. Хотелось бы в это верить, дабы не пришлось реставрировать лобные места, где топор из созидательной силы искусства превращается в смертоносное оружие милосердного возмездия. Я знаю одно: пока русский человек будет владеть многовековым искусством топора, Россию никто не сможет одолеть.
Л.У. Ничего не остаётся, как мужественно прорубать дорогу к светлому будущему!
МУЗЫКА ДЛЯ ТОПОРА И ЧЕРНОГО КВАДРАТА
А.С. Как ты полагаешь, – топор двигатель прогресса или, наоборот, его тормоз?
Л.У. Я не совсем понимаю, что такое прогресс? Если это научно-технические достижения, основанные на доктрине подчинения природы, то рост таких достижений сопряжён с падением нравов, выхолащиванием души. Мы с топором против такого расклада! Если же прогресс есть духовное усовершенствование, то никакой корреляции с ростом науки и техники я здесь не усматриваю. Я считаю, что топор – однозначно оппозиция научно-техническому экстремизму.
А.С. Но тогда он, очевидно, поборник усовершенствования души. Чем, например, ты объяснишь, что «топорная» страна Россия дала миру Кандинского, Малевича, Филонова – первопроходцев абстрактного искусства, супрематизма и аналитического искусства соответственно?
Л.У. Благодаря таящейся в топоре потенции, его можно считать олицетворением крайнего радикализма. А если так, то новаторство названных тобой художников следует признать закономерным явлением российской действительности. Должен сказать, что творчество этих мастеров очень помогает мне в поиске новых форм именно при работе с деревом, когда живописная текстура поверхности предопределяет соответствующее объёмное решение. Но я ощущаю на своём творчестве и сильное влияние Андрея Рублёва.
А.С. Это потому, что его фамилия происходит от глагола «рубить»?
Л.У. Интересная мысль! Но тогда денежная единица России тоже лексически родственна со словом «рубка». Иначе говоря, выходит, что опосредованно рубль родствен топору!
А.С. Считаю, что это большое смысловое открытие, стоящее многих экономических теорий! Ведь если это поймет каждый в России, то страна так рванет вперед!
Л.У. Важно, чтобы это поняли президент и правительство, ибо здесь ключ к конвертируемости рубля, к утверждению его позиций на мировой арене.
А.С. Оставим экономические вопросы пока в стороне. Поговорим о воспитании любви к природе. Значение деревянной скульптуры в этом вопросе невозможно переоценить! Причем идеология трех названных первопроходцев искусства через деревянную скульптуру, как это ни покажется странным, поможет в деле воспитания нового человека – не расхитителя, не истребителя, но заботливого сына природы.
Л.У. Признаюсь, ни о чем таком мне еще не приходилось думать, поскольку, в противном случае, не останется времени на работу топором.
А.С. Для меня это обычное состояние, поэтому ничего сложного здесь не нахожу. Сейчас разберёмся! Ты сам сказал, что дерево издревле сопровождает человека. Отнюдь не утрачено его значение и в наши дни. Больше того, когда человек так оторвался от матери-природы, значение дерева и связанного с ним творчества возросло. Поясняю. Деревянная скульптура сочетает в себе живописность текстуры, графичность линейных очертаний и объёмность пространственного тела. Значит, ее можно воспринимать глазами, ушами и руками. То есть комплексом ощущений – зрительных, слуховых, осязательных.
Л.У. Но тогда для полноты картины надо сказать еще о вкусовом и обонятельном ощущениях! Каждая порода дерева на пробу её языком обладает характерным вкусом. Ну, а запах, аромат – это само собой!
А.С. Да, но как-то не принято, чтобы зритель на выставке лизал деревянную скульптуру, пробуя ее на вкус. И если нюхать еще можно, то трогать руками, как правило, нельзя. Например, когда я выставлял своих деревянных схимников в Копенгагене, Базеле и Цюрихе, то сопроводил выставку специальным текстом о том, как это полезно для души и тела трогать деревянные произведения руками. Как известно, есть даже специальный вид терапии посредством касания. А в древнеиндийской философии касание, как категория, имеет особый статус. И если на твоих многочисленных выставках нет соответствующих текстов о пользе прикосновений к деревянным скульптурам, то это большое упущение, которое должно быть исправлено.
Л.У. Да, озадачил ты меня!
А.С. Теперь представь, как человек может интимно, задушевно общаться с деревянной скульптурой! Он видит живописное многообразие ее текстуры, любуется прихотливостью линий, – вот где твоя классическая линия может быть лейтмотивом! Кроме того, ощущает пластику объема, твердость, упругость, гладкость, шероховатость, бархатистость телесно-вещественного. Наконец, слегка постукивая по дереву согнутым пальцем, можно ощутить его звучание. В итоге возникает ассоциативно сложное переживание, часто меняющее человека в лучшую сторону. Разве это не педагогика эстетического безмолвия? После такого общения с деревом человек перерождается. Он уже не пойдет в лес, чтобы сеять там смерть, помня об этих чудесных мгновениях общения с деревянной скульптурой.
Л.У. Пожалуй, с этим невозможно не согласиться! Но как с воспитательным значением дерева связана идеология первопроходцев искусства?
А.С. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! Одно дело – рассказывать неискушенному зрителю о новаторских идеях Кандинского, Малевича, Филонова, и совсем другое – выразить эти идеи в материале и показать результат. Ведь чем еще дерево замечательно? Оно дышит! Забирает влагу из окружающей среды – вдох. Отдает влагу, еще больше высыхая, – это выдох. А вода по самым новейшим представлениям – это мыслящая субстанция космического происхождения. Вот почему можно говорить о магическом воздействии дерева на человека.
Л.У. Ладно, с Василием Васильевичем Кандинским пускаться в рассуждения не будем. Он – гений, соединивший эстетику Востока с эстетикой Запада. Причем, под Востоком я понимаю преимущественно Японию и Китай. В том, что природный русак создал идеологию абстрактного искусства, я вижу некое миссионерское значение России.
А.С. Ты сказал парадоксально и одновременно очень метко. Кандинский такой же русский, как и немец, в жилах которого текла тюркская кровь. Есть интересная гипотеза, что русских как нации уже давно не существует. От древнего народа, называвшегося «руси» и говорившего на древнеславянском языке, впоследствии сохранился видоизмененный временем язык, именуемый русским. По языку стали называть и народ – «русские». Стало быть, русский сегодня тот, кто говорит на русском языке и сам этнически относит себя к потомкам древних русичей. Иначе говоря, в генах современных русских есть влияние самых разных народов – тюркских, финно-угорских, аборигенов Сибири, индоевропейцев, семитов. Как ты полагаешь, что это может означать?
Л.У. По-моему, русские – народ будущего в том смысле, что в перспективе этногенеза будет иметь место смешение народов и наций. То есть будут возникать большие общности людей, объединенных единством языка и сочетающих в себе генетическое богатство разных народов.
А.С. Вот именно! Возьми, например, американца. Кто он такой?! Это может быть представитель любой нации мира, говорящий на английском языке. По сути дела сегодня весь народ любой большой страны – это общность многих разноязычных народов, спаянных главенствующим единством одного языка. Во Франции – французского, в Германии – немецкого, в Китае – китайского, в России – русского, в Египте – арабского. Что можно сказать о бесспорно русских поэтах Пушкине, Державине, Жуковском. Дельвиге, Кюхельбекере, Баратынском, Есенине, Бродском? Первый – потомок эфиопов. Второй – потомок татар. Третий и четвертый – немцы. Пятый – польско-литовского происхождения. Шестой – мордвин. Седьмой – еврей. Все они – слава России и украшение русского языка! Все они самые настоящие русские! А русские полководцы Суворов, Кутузов? Оба они с преобладанием татарского гена. Вот откуда вселенская грусть русского, в крови которого генетическое многообразие народов всего мира!
Л.У. Ну, я бы сказал еще, что не только грусть, но и космический оптимизм! Недаром же есть такое течение как русский космизм!
А.С. Конечно!
Л.У. Вообще-то реформаторов в искусстве было мало с русскими фамилиями.
Голос (со стороны). Больше было информаторов!
А.С. Ввиду сказанного нами можно любую фамилию смело считать русской!
Л.У. Тогда, очевидно, поляк Казимир Малевич – истинное украшение русского искусства, а ввиду сказанного – российского и мирового! Когда-то я понял, сколь велик был Казимир, подшутивший над всеми своим черным квадратом. Получилась такая концептуальная вещь. Все стукаются, бьются головами, до сих пор не могут прийти в себя. Профессиональные художники кричат в негодовании, мол, да что же это такое, что за ерунда – квадрат нарисовать, – да я «тоже так могу»! Нарисовать-то сможешь, но ведь открыл «мир квадратного концептуализма» именно Малевич! Так что сиди и не вякай.
А.С. Малевич конституировал черный квадрат как концепцию, философскую категорию. В этом его приоритет. Чем не новое положение, что Мир это не шар, но куб, а наряду с круглым колесом существует также квадратное? И что такое черный квадрат, как не символ космического «ничто», пустоты. Все дело в том, что дурак воспримет эту пустоту как отрицание чего бы то ни было, а умный – как потенцию всего существующего, как производящее из себя весь Мир первоначало.
Голос (сверху). Это говорит о том, что любое деяние, даже самое страшное и злое, всегда можно объяснить концептуально.
А.С. Я противник черного квадрата в том смысле, что нельзя выдавать его за эталонно высокую художественную вещь, как это часто делается. Иначе можно дойти до полной потери ориентации в ценностях, до нигилизма и утверждения антихудожественного в статусе прекрасного.
Л.У. Но ведь черный квадрат это еще и четыре соответствующих удара топором на четыре стороны света. Поскольку топор прекрасен, как мы выяснили, стало быть, и черный квадрат не хуже! Я считаю, что концепция дорогого стоит. В гносеологическом плане это лучше, чем написать просто прекрасную картину.
А.С. Всё так, но надо четко различать обращенную к чувствам, к душе художественность и ту составляющую концептуального, которая обращена к разуму. При этом так же надо понимать, что нет только чувства или только разума, но есть их диалектическое единство.
Голос (скептически). Искусство призвано воспитывать в душах прекрасное. Какой красотой воспитывает черный квадрат?
Л.У. (темпераментно, без шанса на возражение). Почему прошло столько лет, а черный квадрат продолжает будоражить умы? Да потому, что он постоянно раздражает, провоцирует, вызывает, как правило, активную реакцию на него. Я утверждаю, что черный квадрат идеален по цвету и по форме, как идеален искусно сработанный топор! Вообще странно, что композиторы до сих пор не написали симфонию для топора и черного квадрата!
А.С. У меня уже готовы три варианта такой симфонии.
Л.У. Интересно было бы услышать!
А.С. Вариация первая. Сцена с роялем, на крышке которого лежит топор. Выходит музыкант, садится и начинает играть нечто задушевное и лирическое. Топор молчит, не вступает, – в этом месте у него длительная пауза. Вариация вторая. Звучит фортепианная музыка. На сцену выходит человек с топором и, останавливаясь, смотрит не то с недоумением, не то с подозрительностью на игрока, музицирующего за роялем. Мгновенье – и, размахивая топором, он подбегает к роялю и начинает крушить его ожесточенными рубящими ударами. Либо решительно отрубает голову игроку, воспользовавшись крышкой рояля как плахой.
Л.У. Даже я в своём топорном экстремизме не захожу так безоглядно далеко, хотя меня и окрестили разрушителем русского искусства.
А.С. Вариант третий – это когда черный квадрат используется как составная часть предметного коллажа в овеществленной мифологии.
Л.У. Что такое овеществленная мифология?
А.С. Мифология, выраженная языком вещей.
Л.У. Приведи, пожалуйста, пример!
А.С. Берем черный квадрат, выполненный из жесткого материала, накладываем на него топор и закрепляем. Такую композицию можно назвать, например, «Гордиев узел», «Топор Малевича», «Топорный супрематизм» или «Квадратура от топора». Как видно, каждое из названий придаёт особый смысл композиции.
Л.У. Хорошо, а где черный квадрат в приведенных двух вариациях?
А.С. Предполагается, что он изображен на заднике сцены.
Л.У. Итак, к чему же мы пришли? – Снова к квадрату, от которого никуда не деться, что бы мы о нем ни говорили.
А.С. Из сказанного следует, что не всё в искусстве непременно красиво.
Л.У. А я считаю, что черный квадрат – это красивая вещь и по цвету, и по геометрии, и по уму! Наконец, его можно считать красивым как курьезный исторический случай. Это как Кандинский, пришедший однажды вечером домой, увидел в неожиданном ракурсе упавшую со стены картину. Так и Малевич писал какой-то сюжет, долго мучился над ним, не удовлетворяясь сделанным, а потом взял всё закрасил – надоело! И вдруг – открытие: на холсте был черный квадрат, в котором Малевич внезапно увидел свою концепцию – «царственного младенца». Но самое-то интересное в том, что если бы эта идея черного квадрата была внутри Малевича, то есть им придумана, – она была бы мертворожденной. Она ждала своего выхода, явления, воплощения как объективная вещь в себе. И как только Малевич воскликнул «Эврика!» – произошло чудо: вдруг всем это стало интересно. Потому что все внутренне тыкались, бились в это место, не могли его оформить никак, а Казимиру повезло выполнить это физически, материально. И все интуитивно точно почувствовали, что они бились туда, бились, не находя ответа, – а открытие совершил Малевич: на, да и закрась всё!
Голос (предостерегающе). Ой, друг Гораций, не говори красиво! Тогда большевики создали…
Л.У. (энергично взвиваясь возмущением). Значит, я протестую в присутствии моего адвоката: черный квадрат гениален по цвету и по форме! Никаких большевиков здесь нету! Возьмите и придеритесь к черному квадрату, – хрен вам!! Ни одно из ваших умствований не позволит к нему просто придраться! При чем здесь большевики? Он прост и гениален! Вот большевики – суки – это они причина всех бед! Ударил молотком по пальцу – большевики виноваты! Затупил топор – опять большевики вредоносят! Сел на круглую кнопку, – что такое? Почему кнопка круглая, а не квадратная? Снова козни большевиков! Но черный квадрат зазвучал и ни одна сволочь эту симфонию не опровергнет! Ты когда-нибудь задумывался, почему черный квадрат звучит?
А.С. Для меня он звучит семантически, символизируя сокрытую в глубинах Космоса вечную тайну.
Голос (не отступая). Не каждый услышит это звучание. Ты слышишь, другой – нет!
Л.У. Ты понимаешь, – это ерунда! Когда ты написал, сделал эту вещь – и вдруг – о-о-о!!! – я точно все время об этом только и думал! Слушай, как? – я не знаю! И вот это со мной происходит, и называется уже явлением. В данном случае – явлением черного квадрата Миру. Если это красиво по форме, идеально по геометризму, как черный квадрат, – это становится событием. Всё остальное – события, которые были, но о них не узнали – не являются событиями, правда? А в данном случае Кандинский и Малевич – они сотворили чудесное!
Голос (примиряющее). Кандинский и Малевич – они революционеры в искусстве! И поэтому я сравнил большевиков, которые привнесли новое политическое сознание, новую жизнь на одной шестой суши, с революционерами искусства, тоже преображающими жизнь своими открытиями.
Л.У. Что за чушь – взять и приравнять их к большевикам! А я возьму и приравняю их к белогвардейцам и меньшевикам. Так, хорошо, а что мы будем делать с революционером импрессионизма Мане? Расстрелять его как большевика? Он ведь революцию сделал в живописи! Так, революционера Мане – расстрелять, чтоб неповадно было другим. Это ведь из-за него к власти в России пришли большевики! Стрелять всех надо, стрелять! Или под гильотину – и рубить в капусту! Короче, – надо ставить памятник благодетелю и освободителю от ига узколобости Василию Васильевичу Кандинскому.
Голос (с сожалением). Мне обидно, что за миллион долларов выкуплен черный квадрат и подарен – кому? – детскому лицею! Что они там найдут, что увидят? Это опустошение еще не окрепших душ!
А.С. Черный квадрат хорош для интеллектуалов, как и теория гомологий – для продвинутых алгебраистов. Для неподготовленных он опасен как лозунги Маринетти. Покажи его детям, сказав, что это эталон художества, – и они в порыве нигилизма кинутся все крушить и с гиканьем прыгать с седьмого этажа. Поэтому черный квадрат при всей своей революционности угрожающе опасен как острое лезвие топора.
Л.У. Что же получается? Запретить его теперь? Тогда ты сам уподобишься большевикам, регламентирующим, кому что можно, а кому нельзя. Проще сразу расстрелять всех – и никаких проблем!
А.С. Оставив шутки в сторону, надо признать, что до сих пор никто из искусствоведов и философов не дал фундаментальный сюрфутуристский анализ черного квадрата как мифологемы абсурда, как смысловой сингулярности, то есть явления, исполненного бесконечности парадоксального смысла, не поддающегося вербализации.
Л.У. Ну, что ж, возьми и сделай это, если ты истинный Сизиф, а не самозванец!
А.С. Обещаю тебе как романтик топора и плахи, что я поставлю черный квадрат на место.
Примечание. Партия Голоса может быть исполнена казаком-первопроходцем Юрием Ивановичем Москвиным-Землянухиным.