Модель

Ранняя осень обнимала Город, затерянный в ее сухих, нежных красно-желтых глубинах. Чуть сероватое высокое осеннее небо дарило Городу какую-то особую белизну и тишину. На сухие асфальтовые дорожки падали желтые и красные листья. И словно все замерло. И словно реальность остановилась. Жизнь и смерть стали лишь короткими промежутками между падением прекрасных иссушенных листьев.

Почему-то в последние дни Лин не мог сидеть дома. Он боялся мягких теней предметов, ему казалось, что они наезжают и давят его. Мягкое солнце потоком проникало сквозь стекла его маленькой квартиры на последнем этаже и освещало предметы, делая их какими-то чужими. Лин не мог найти себе занятия, не мог ни на чем сосредоточиться. Он не мог читать, не мог думать, не мог писать.

Лин поселился в Городе, чтобы создать роман. Не то, чтобы он был писателем. Просто ему было предначертано создать великий роман, и он знал это. Нельзя противиться судьбе. Вот почему Лин выбрал для себя этот тихий Город, в котором, кажется, вечно царит ранняя осень. Город, над которым не властны никакие силы.

У него не получалось. Все, что он писал, не имело смысла. Тетрадка за тетрадкой наметки романа навеки убирались в душную коробку под кроватью. Это было не то. Абсолютно не то.

Лин долгие часы проводил за столом, который, казалось, был воплощением стихии чернил. Словно поглощая солнечный свет своей нежной бледной кожей, Лин питал им свои мысли, чтобы дать им жизнь на белой разлинованной бумаге. Но они не складывались вместе. И вот уже долгие месяцы жизнь Лина была одинока и пуста.

Отчаявшись, он стал просто бродить по пустынным улицам Города. Мягкий ветер раздувал его прекрасные волнистые волосы, достававшие ему до пояса, развевал полы плаща. Лин просто бродил и бродил. Его взгляд точно запутался в мерцаниях теней деревьев, устилавших асфальт. Близился вечер. Солнце мягко и незаметно подбиралось к монолитной линии горизонта.

Лин оказался на алее. Ровные, точно одинаковые деревья ведут куда-то вдаль. Между ними – узкая заасфальтированная дорожка. Именно здесь Лин впервые увидел Его.

Он шел навстречу, пристально глядя прямо в глаза Лину.
Дорожка была узкая и два человека не могли разойтись. Лина и незнакомца обступали деревья. Их фигуры утопали в тенях. В последних красных лучах заходящего солнца незнакомец тихо произнес каким-то особенным голосом:

- Я нашел.

- Нашел? – спросил Лин.

- Тебя, – ответил он тихо. Его лицо не выражало ничего. Только глубокие серые глаза, не моргая, продолжали вглядываться в Лина.

- Зачем я тебе?

- Ты прекрасен. Ты будешь моей моделью.

- Я согласен. Моделью чего?

- Я художник. Я нарисую твой портрет.

- Как твое имя? – спросил Лин.

- Моё имя Художник, - ответил Художник.

- Я рад с тобой познакомится. Я Лин. Я пишу роман.

- О чем?

- Я не знаю.

- Кто ты, Лин?

- Я не знаю.

- Тогда как ты собираешься писать роман, если не знаешь, кто ты?

- Я не знаю.

- Тогда мой портрет поможет тебе.

Художник коснулся лица Лина тонкой рукой, облаченной в кожаную перчатку, приподнял его подбородок, провел пальцами по нежному лицу и убрал за ухо выбившуюся белую прядь.

- Ты совершенен. Ты – самое прекрасное, что только есть в этом Городе.

Лин улыбнулся.

- Не льсти мне.

И солнце зашло.

***

На следующий день Лин пришел в дом Художника, который стоял на самом краю города, утопая в красных кленах. Большое деревянное двухэтажное чудо. В его пустых окнах отражались лучи солнца. Из них открывался вид на высохшее желтое поле, над которым плыли бесконечные пушистые гряды облаков.

Здесь было тихо. Только шелест осенних листьев наполнял мягкое безмолвие. Лин разрушил его, когда постучал в укрытую тенью клена деревянную дверь. Лин улыбался.

Через несколько минут дверь со скрипом отворилась. Художник ничего не сказал Лину и не пригласил его войти. Несколько минут он безмолвно любовался на юношу, такого прекрасного в мягком дневном свете. Ветер гнал потоки желтых листьев, и они окружали Лина, точно салют его красоте.

Наконец художник произнес:

- Заходи.

И Лин вошел.

Зеркала. Здесь повсюду были зеркала. Чистые и запыленные. Большие и маленькие, в пластмассовой и серебряной оправе. Лин остановился в замешательстве. Он никак не мог скоординироватся в таком странном зеркальном пространстве.

- Не обращай внимания. Это Комната Безумия, - сказал художник, - давай поднимемся в мансарду, я рисую там.

Художник взял Лина за руку и повел за собой. Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице наверх, в комнату со скошенными стенами. Окно было распахнуто настеж. За ним качалось на ветру дерево, оно разбивало солнечный свет на сотни маленьких зайчиков, устилавших комнату.

Время от времени ветер приносил высушенные листья. Повсюду в мансарде валялись изорванные куски холстов. На стенах висели портреты. Вернее только контуры людей. Почему-то, ни в одной из своих работ Художник не изобразил лица. Это было немного страшно.
Лин указал рукой на безликие портреты, обернулся к Художнику и спросил:

- Почему?

- Они не были совершенны.

- Ясно.

Художник поставил холст на мольберт. И обернулся к Лину.

- Раздевайся, - сказал он.

Лин стянул с себя свитер и майку и бросил их на пол, к изорванным мольбертам, за ними последовали ботинки, штаны и трусы. Лин остался голым. Было приятно ощущать солнечный свет всем телом. А босым ногам нравился прогретый деревянный пол.

Около получаса Художник пристально изучал своими бездонными серыми глазами каждый изгиб тела Лина.

- Ты прекрасен... - повторил он еще раз.

И маленькая мансарда погрузилась в тишину. Наконец, Художник встал, достал карандаш и провел на холсте первую линию.

- Кто ты, Лин? - спросил он.

- Я не знаю.

Художник провел еще одну линию.

- Зачем ты тут, Лин?

- Чтобы написать роман.

И еще один штрих ложится на холст.

- Что за роман, Лин?

- Я не знаю.

- Ты счастлив, Лин?

- Я не знаю?

- Ты живешь, Лин?

- Я не знаю.

- Тебе нравится этот город, Лин?

- Он прекрасен.

- Кто ты, Лин?

- Я тот, кому нравится этот город.

- Чем он нравится тебе, Лин?

- Он прекрасен.

- В чем его красота, Лин?

- В тишине солнца.

- Тебе нравится солнце, Лин?

- Да.

- Кто ты, Лин?

- Я тот, кому нравится солнце.

- За что ты любишь солнце, Лин?

- Оно делает вещи видимыми.

- Что бы ты хотел увидеть больше всего, Лин?

- То, что даст мне ответ.

- Что за ответ, Лин?

- Я не знаю.

- А ты придумал вопрос, Лин?

- Нет, не придумал.

- Зачем тебе ответ, Лин?

- Чтобы написать роман.

- Зачем тебе писать роман, Лин?

- Это моя судьба.

- Ты прекрасен, Лин.

И карандаш Художника остановился. На холсте, укрытое черно-белыми штрихами, жило тело Лина.

- Почему ты не нарисовал мое лицо? - спросил он.

- Всему свое время, - ответил художник.

- Ты же говорил, что я идеален.

- Это так. Ты устал?

- Да, немного.

- Хочешь выпить чаю?

- Да.

- Давай спустимся в чайную комнату.


Художник отодвинул от одной из стен прислоненный мольберт, и за ним оказалась маленькая дверь. Художник вынул из кармана тонкий серебряный ключ и отворил ее. Он взял Лина за руку.

- Идем?

- Подожди, я оденусь.

- Ты замерз?

- Нет.

- Тогда зачем тебе одежда?

- Просто.

- Тогда одевайся.

Лин натянул штаны и свитер, но обуваться не стал – ему нравилось тепло деревянных досок. Дверь была такой низкой, что пройти сквозь нее можно было только нагнувшись. За ней была темнота, а в темноте пряталась маленькая узкая лестница, уходящая вниз.
Лин и Художник спустились по ней и попали в маленькую комнату с единственной дверью, но зато с тремя окнами.

- Это моя чайная комната, - сказал Художник.

Лин обвел ее глазами.

Повсюду – яркие картины, лежат тысячи и тысячи странных вещей, сломанных кукол, сломанных механизмов. Посреди комнаты – большой круглый стол с тремя стульями, а в углу – камин и плита. На маленьком буфете – тысячи различных баночек чая и специй к нему.

- Садись за стол, - сказал художник.

- Лин подчинился. Художник принес ему изящную фарфоровую чашку.

Художник указал на буфет.

- Здесь находится полторы тысячи сортов чая и четыреста различных приправ к нему. Комбинируя их, я создаю индивидуальный чай для каждого.

- А какой чай подходит мне? – спросил Лин.

- Сейчас узнаем, - сказал Художник.

Он поднес свое лицо к лицу Лина и на короткое мгновение коснулся его губ.

- У тебя горький поцелуй, тебе подойдет вавилонский чай.

Художник достал маленький сверточек из самого угла буфета.

- А теперь нужно узнать, какие в него положить приправы. Дай мне свою руку.

Лин протянул свою хрупкую белую руку Художнику.

Художник стал разглядывать его ладонь.

- У тебя тонкие линии на руке, как они изящно переплетаются… Я добавлю в твой чай измельченную сушеную землянику, корицу, немного лунной пыли и солнечную ваниль.

Через несколько минут художник наполнил чашку Лина прекрасной серебристой жидкостью.
- Это твой идеальный чай, - сказал он.

Никогда еще в жизни Лин не пил ничего настолько вкусного и совершенного. Казалось, каждый глоток делает его счастливее и приносит какое-то особое, умиротворенное блаженство.
Художник налил чай и в свою чашку. Чай Художника был черным, как бескрайняя и беспроглядная бездна вселенной.

- А что у тебя за чай? - спросил Лин.

- Египетская ночь с обсидиановой пылью и пыльцой розы.

Лин допил последний глоток чая.

- Тебе понравилось? – спросил Художник.

- Это было невероятно, - ответил Лин.

- Я рад, - улыбнулся Художник, - идем со мной дальше.

- Куда? - спросил Лин.

- Увидишь, - ответил Художник.

Он отодвинул буфет, за ним оказалась еще одна дверь, на этот раз – высокая, но узкая, такая, что пройти в нее можно только боком.

За ней - уводящая вверх лестница.

Художник и Лин поднялись по ней и вдруг оказались на крыше.

Художник сел на прогретую солнцем черепицу и стал смотреть куда-то вдаль, на высушенное поле.

Лин сел с ним рядом. Они молчали и смотрели. Под босыми ногами Лина колыхались красно-желтые деревья.

- Что там, за горизонтом, ты знаешь? – спросил Художник.

- Мир, другие города, - ответил Лин.

- Ложь, - сказал Художник, - это – единственный Город на свете. Все люди живут только в нем.

- Неправда. Я пришел сюда из другого места.

- Откуда? Ты помнишь?

- Нет. Но я не всегда был здесь.

- Ты только думаешь так. На самом деле ты был тут.

- Кто знает… - сказал Лин.

Художник обнял юношу и прижал к себе.

- Сколько не иди, горизонт не приблизится, потому что это – единственный город, из него никуда не уйти.

- Это грустно, - сказал Лин, уткнувшись в теплое плечо Художника.

- Почему? Ты же любишь Город?

- Да. Люблю.

- Ну вот и здорово.

Так они сидели, пока не начало заходить солнце.

- Тебе пора, - сказал художник, - тебе лучше не бывать в моем доме после заката.

- Хорошо, - ответил Лин, - я возвращаюсь домой.

- Не приходи ко мне снова раньше, чем через неделю, тогда мы продолжим портрет.

- Почему? – спросил Лин.

- Нам некуда спешить.

- Ясно.

И Лин вернулся домой.

***

На следующий день он смог написать начало своего романа. Оно было об обсидиановой ночи, которая царила над улицами ночного Вавилона. Он писал и писал. И писал и писал. Но как только завязка была дана, Лин точно наткнулся на невидимую преграду, после которой мысли теряли смысл и начинали разъезжаться. Только вступление. Только описание. Только начало.

После этого, на него внезапно напала невероятная сонливость. Лин лег на свою кровать и уснул. И ему снилось, как падают с деревьев желтые и красные листья, их подхватывает ветер и несет куда-то вдаль. И много дней подряд он только и делал, что спал и спал, просыпаясь лишь изредка для того, чтобы выпить чая, и поводить ногтем по пыли на стекле, вырисовывая причудливые узоры.

А через неделю к Лину пришел Художник, в руках он нес сложенный мольберт

- Сегодня я буду рисовать здесь! - сказал он с порога.

- Хорошо, - ответил Лин.

Художник поставил мольберт возле кровати Лина, сел на нее и сказал юноше:

- Раздевайся.

Лин снял с себя все.

Художник начал рисовать.

- Ты хорошо выспался за эту неделю? – спросил Художник.

- Да. На много дней вперед. – ответил Лин.

- Ты ведь смог теперь начать свой роман?

- Да. Но только начать.

- Теперь ты немного знаешь себя, Лин?

- Да. Немного знаю.

- Весь мир – это ты, Лин, ты прекрасен.

- Я знаю.

- Я нравлюсь тебе, Лин?

- Да. Очень.

- А я совершенен, Лин?

- Нет.

- А в чем мое несовершенство, Лин?

- Я не знаю.

- Кто я, Лин?

- Я не знаю.

- Почему я рисую тебя Лин?

- Я не знаю.

- Ты должен знать, Лин.

- Потому что я совершенен?

- Ты так думаешь?

- Я не знаю.

- Ты любишь, когда тебя рисуют, Лин?

- Я не знаю.

- Чего ты боишься, Лин?

- Я боюсь не написать роман.

- Почему ты боишься этого?

- Все потеряет смысл.

- А какой у всего смысл?

- Я не знаю.

- Ты должен знать!

- Да. Должен. Но я не знаю.

- Я люблю тебя, Лин.

- Я знаю.

- Ты любишь меня, Лин?

- Да.

- Сильнее, чем этот город?

- Нет.

- Слабее, чем этот город?

- Нет.

- Ты живешь, Лин?

- Да, я живу.

- Ты любишь свое лицо, Лин?

- Да.

- О чем ты мечтаешь, Лин?

- Написать свой роман.

- Об этом ли ты мечтаешь, Лин?

- Я не знаю.

- О чем ты мечтаешь, Лин?

- Знать.

- Знать что, Лин?

- Знать, в чем смысл.

- Смысл чего, Лин?

-Смысл всего.

Художник оторвал карандаш от холста.

- Портрет готов. Я дарю его тебе. – сказал он.

- Это прекрасно, - сказал Лин, вглядываясь в свое лицо, изображенное на холсте.

- Я ухожу. – сказал Художник. Он вышел, не оглянувшись.

Лин любовался своим портретом. Он вдруг понял, что знает, что случится в его романе дальше.

И следующие дни, много-много дней, он сидел и исписывал страницу за страницей, тетрадь за тетрадью. Нежное солнце освещало ровные строки, и Лин понимал, что они гениальны и совершенны.
Одна за одной. Одна за одной. Мысли ложились ровно и четко.

Конец. Лин чувствовал, что он близок, но не знал, каким он будет. Роман был готов, но ему недоставало концовки. Еще несколько дней Лин бился, стараясь ее придумать, но ничего не помогало. Тогда Лин решил пойти к Художнику.

Художника не было дома. Сколько Лин не стучал в деревянную дверь, никто не открывал ее. Тогда Лин начал бродить по безлюдным улицам, стараясь отыскать Художника. Час за часом. Час за часом он бродил и бродил.

Он встретил Художника на той же самой аллее, на которой они увиделись впервые.

- Тебе нужна концовка? – спросил Художник.

- Да, - ответил Лин.

Густые черные волосы художника развевались на ветру. Он молчал несколько минут подряд.

- Если ты закончишь роман, это будет Конец… Ты понимаешь это?

- Да. – ответил Лин.

- Понимаешь и все равно хочешь завершить его.

- Да. Это моя судьба.

- Хорошо, - кивнул Художник и достал из кармана плаща нож.

- Пронзи меня им, - сказал он.

- Я не хочу, - ответил Лин, - я люблю тебя.

- Тогда ты не завершишь роман, - ответил Художник.

- Мне страшно.

- Что ты выбираешь, Лин?

- Я должен завершить роман.

- Тогда воткни в меня нож. Только у тебя есть право на это.

Лин сжал холодную рукоять в руке и несколько минут просто смотрел на изящные узоры, окаймляющие смертоносный кусок металла. Потом он посмотрел в глаза Художника и словно утонул в их серой глубине. Прожилки в его зрачках складывались в тот же узор, что был выгравирован на кинжале.

И Лин размахнулся и вонзил нож в грудь Художника. Из нее брызнула обсидианово-черная кровь.

- И все-таки ты совершенство, - спокойным голосом сказал Художник и исчез.

Лин вернулся домой и начал писать. Конец был гениален. Долгие часы он писал как сумасшедший, пока, наконец, в его романе не была поставлена последняя точка. Тогда он закрыл тетрадку и лег спать. Больше он не проснулся в этом Городе. Больше над этим городом не взошло солнце. Потому что это был Конец.