Впервые в моей жизни, и в последний раз, мать решила отметить мой день рождения, что было мне совершенно не нужно, представления не имел, что это такое и кому это нужно.
Пригласили Черновых. Они подарили две простые белые рубашки с отстегивающимся воротником, и запасные воротники, которые можно менять по мере загрязнения, не стирая рубашку. Экономия.
Стирать-то приходилось руками, в тазу, часто, без горячей воды. Но постельное бельё вываривалось в выварке — огромной оцинкованной кастрюле на два ведра воды.
Пришла коллега матери, жена офицера, высокая и красивая женщина, с очаровательной дочкой, третьеклассницей.
Подарили мне книгу стихов Некрасова, красивым почерком написано фиолетовыми чернилами: «На память Славику от Ядвиги Б». Я долго был уверен, что книгу надписала Нелли, почерк детский, но, если судить по надписи, то писала мама.
Стихи мне понравились, впоследствии все перечитал, а в старших классах книга пригодилась, когда проходили Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
Они же принесли свою долгоиграющую пластинку, послушать, скрасить вечер; у нас были обычные — на 78 оборотов, долгоиграющие стоили намного дороже.
В последующие дни я часто ставил её на проигрыватель, пока не вернули. Понравились все песни, кроме последней: Леонида Утесова «Теплоход».
Странное дело, почему-то все песни этой пластинки забылись, в памяти лишь осталась эта: очень нудная и скучная песня, которая тянулась хриплым и слабым голосом, не сравнить с красивым голосом Александровича и его песней — «Амапола».
В своё время эта мелодия станет саундтреком в культовом фильме «Однажды в Америке», наравне с песней битлов «Yesterday»;— вчера.
Через несколько лет в газете прочитал, что Александрович эмигрировал, мол, певец со слащавым голосом, исполнявший неаполитанские песни, сбежал за границу.
А я на долгие годы получил отвращение к пению Утёсова: для меня он был низкопробным певцом, поражался, что его слушают, даже снимается в кинофильмах.
Взрослые выпили пару рюмок, захмелели, и мать решила исполнить ритуал именинника, привлечь ко мне внимание, сказала мне, чтобы я прочитал какое-нибудь стихотворение.
Подобное она видела в кино, когда карапуза ставили на табуретку, и он выразительно декламировал про мишку с оторванной лапой, а взрослые умилялись.
При всем своем желании, я не смог бы выполнить желание матери, потому что никогда не учил стихи наизусть. Что за блажь?!
Впрочем, на меня не стали наседать, и я со Славкой вышли на улицу. На его губах блуждала загадочная полуулыбка знания какой-то тайны, или чего-то такого, что ставило меня в неприглядном свете.
Догадывался, что он слышал разговоры родителей о моей семье, весьма нелицеприятные, когда долго шли по дороге в Бони ко мне на именины.
Возможно, перемывали косточки, кто-то сообщил, что Ветохин погуливает налево, судачили о нашем незавидном состоянии бедняков.
Мне же, не нравилось его затаенное чувство превосходства, которое он, по своей наивности, не мог скрыть. От этого понимания не было радости и этому дню, и подаркам, без которых мог обойтись, как и без этого сборища, которым понадобился повод собраться и выпить.
Непривычное чувство всеобщего внимания и какой-то своей значимости, то был никому не нужен, и вдруг, на тебе.
Закончив застолье, пошли провожать Черновых до поворота на барцханскую дорогу, а потом жену офицера и девочку Нелли. Они жили ближе к кладбищу на частной квартире в маленьком домике.
На следующий день я пришел к Нелли, которая вывела младшего брата, и мы играли на бревнах, сложенных на дороге перед домом. Она чувствовала, что нравится мне, вела себя очень свободно и шаловливо, и, случайно, я больно ударился о бревно. Стало обидно, что она так неосторожно играет, и ушел. Больше не приходил, но иногда вспоминал.
Через девять лет случайно увижу на рынке вместе с матерью, и сразу узнаю. Высокая, в маму, но от детского очарования не осталось ни следа. Заурядное, невыразительное лицо с крупными чертами. Мила, как милы все девушки, своей молодостью и чистотой.
Удивил лихорадочный, ищущий взгляд, быстрота движений, словно что-то терзало её изнутри. Неутоленное желание? Промелькнула за три секунды.
Возникло минутное сожаление, что наше знакомство не получило развития. Кто знает, как бы всё сложилось? Но всё это из области фантазий.
Развлечений у мальчиков мало. По субботам и воскресеньям стараемся проскочить в солдатский клуб Нижнего городка, но часовые редко милостивы.
Перед самым началом фильма перебираемся через высокий каменный забор и ныряли в темный зал. Из фильмов запомнился «Абессалом и Этери» — опера, вероятно, из-за своей нудности осталась в памяти.
В какой-то день в этом клубе провели соревнование боксеров. Мы видели впервые так близко, с азартом следили за слабыми боями, хорошо, если третьеразрядников.
Сильных ударов не было, никто не падал, обошлось без нокдаунов и нокаутов. Конечно же, нашим любимым фильмом был «Первая перчатка» с Кадочниковым в главной роли. Вот там были бои, загляденье! Сожалели, что о боксе так мало показывают фильмов.
Запомнился «Мексиканец» с Олегом Стриженовым в главной роли. Позже прочитал и этот рассказ Джека Лондона, и текст запомнился своей экспрессией, жаждой победы героя, чтобы на гонорар приобрести оружие для революции, а уж о ней, родной, у нас только и снимали, книги писали.
Дня через два солдаты вынесли перчатки на пустырь, где мы, пацанва, играли, и предложили сразиться. Кто-то согласился. Наблюдая за неумелыми ударами, почему-то казалось, что если бы я согласился, у меня получилось лучше, и в то же время догадывался, что не всё так просто, мог бы и опозориться. Да и к тому же, опасался из-за своего больного правого уха, в котором шёл воспалительный процесс: кто знает, как бы мог подействовать удар в голову.
Через дорогу, в стороне от ворот воинской части, небольшая лужайка, где мы собираемся в ожидании начала фильма.
Алик Габечия предложил побороться с ним. Он одного роста и комплекции со мной. И это, видимо, давно не давало ему покоя, понять, кто из нас сильнее? Но он не в первый раз выяснял силу, а я боролся впервые, поэтому не оказал серьёзного сопротивления, и скоро очутился на лопатках.
Алик не стал выказывать свою радость. Просто все ребята приняли к сведению, что он сильнее.
Я не переживал, не стремился быть первым. В этом не было необходимости. Никто меня не обижал. Все были равными.
За всё время проживания там, я не помню, чтобы кто-то из нас с кем-то подрался, даже ссор не было. Нечего было делить.
В обычные дни лета, когда начинались сумерки, мы играли возле дороги в прятки. Впервые увидел светлячков, которые непонятно почему светились, приманивая самок. Ловили, разглядывали, пытаясь понять загадку природы.
Крайним домом, возле воинской проходной, стоял двухэтажный кирпичный дом, перед ним росло пышное сливовое дерево, в доме жил одноклассник, учил нас греческим словам.
Как-то, я пришел к Славке, и он сказал, что выбрасывают с чердака 30 томов Сталина, предложил мне взять. Я отказался. Заглянул было в один том. Такая скукотища!
Случайно в книжном магазине купил Константина Федина «Первые радости». С удовольствием прочитал, жалея, что нет продолжения. Хорошие книги так редко попадают в руки.
После школы наскоро делал уроки, и шел к Вовке Ефимову, который жил через дорогу. Они приделали к дому новенькую веранду. От свежевыструганных досок пахло скипидаром. Незавершенная электропроводка валялась на полу.
Вовка показал, какая дуга возникает, если поднести концы проводов друг к другу. Не судьба быть пожару? Скипидар легко вспыхивает. А в доме никого из взрослых, нескоро бы погасили, если бы осталось что тушить.
В школе мои дела шли несколько лучше, чем в прошлом году. С удовольствием учил химию и получал хорошие оценки. Лишь по черчению, как ни старался, не мог получить пятерку, хотя многие ребята получали.
Чертить я любил. Часто вычерчивал тушью красивые орнаменты. Нравилось возиться с чертёжным прибором, рейсфедером. Но нам не разрешали чертить тушью, только карандашом, отчего мои работы получались грязноватыми.
Как-то Ветохин, увидев мои старания, показал, как затачивать карандаш при написании букв.
Чертежник сразу же заметил новшество и показал всему классу, как нужно чертить буквы.
С этого дня он запомнил меня и всегда ставил пятерки, даже если порой работа того не заслуживала.
Некоторые ребята из нашей школы ходили в ДСШ на фехтование. Я имел слабое представление об этом виде спорта.
Больше нравилось заниматься борьбой, но мать предостерегла, мол, из-за больного уха мне нельзя заниматься борьбой и боксом.
Опасался, что и фехтованием не разрешат заниматься, но записали без проволочек. И мы стали ездить два раза в неделю на тренировки. Первые дни были общеукрепляющими: много бегали, стояли в стойке на полусогнутых ногах, делали выпады.
Через неделю новичкам выдали по маске и рапире. У старшеклассников эспандеры: там другая техника, рубящая. Начали учить наносить удары и защищаться.
Нас тридцать гавриков. К каждому нужно подойти, показать, объяснить. Тренер пожилой, низкорослый, чуть полноватый. Не кричит, не грубит, почти равнодушен, но до меня не доходят его объяснения.
Я не знал, что у меня замедленная реакция, таких людей в мире довольно много. Мне бы, больше подошла борьба, тем более у меня широкая кость, в самый раз.
Я с удовольствием занимался уже месяц, ноги окрепли, легко передвигался взад-вперёд, но проигрывал новичку, который и две недели не ходил.
Я не успевал сообразить, как ставить защиту? Спорт-то молниеносный. Тренер ничего не говорил. Но понял, что это не мой вид спорта, результата не добьюсь, стыдно проигрывать, и перестал приходить, как и другие наши ребята.
ДСШ располагалась в бывшем католическом соборе. Рядом уютный газетный киоск, где начал покупать дешевый и красочный журнал «Советский экран» стоивший полтора рубля. Статьи скучнейшие, словно писались евнухами, всё выхолощено, без мысли, можно лишь рассматривать цветные картинки и фотографии.
Мальчики не дружили с девочками из класса, то ли из-за разницы в физическом созревании, то ли потому, что мы были приходящими, временными, в свободное время не сталкивались.
Лишь однажды весной всем классом договорились манкирнуть, пошли на гору рвать фиалки, прогуляться на высоте. Разбились на группы. Солнце помогало общению, но только не мне, чувствовал себя чужаком, скованно.
Удивительно — за прогул нас никто не ругал, словно его и не было.
Чуть позже, под конец учебного года, вся школа выехала на эту гору на сбор чая.
Если в Салибаури, пять лет тому назад, нас, школьников, предупредили о материальной заинтересованности, то сейчас об этом ни слова не произнесли.
Видимо, поэтому мы часа три добросовестно трудились, потом, без учительского пригляда, начали баловаться, переходить друг к другу и подолгу разговаривать.
Мальчики подходили к девчонкам, смеялись. Потом все сложили корзины и, не дожидаясь машины, побежали вниз к городу, мимо подстанции с огромными масляными трансформаторами.
Я не могу заставить себя подойти к понравившейся девочке и поговорить о чем-нибудь. Уже страшно закомплексован.
В какой-то день мальчики нашего класса пошли далеко в горы вдоль речушки Барцханка. Запомнилась молочная ферма, но внутрь не заходили. До ГЭС не дошли.
Кажется, из водохранилища перед ГЭС брали воду для города, варили очень вкусное пиво, потому что вода была хорошей. У кого-то оказался фотоаппарат. На память от этого похода осталось фото с пятью мальчиками, весело глядящих в объектив.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/14/346