Классная руководительница, вдруг, задумала поставить спектакль по пьесе, напечатанной в журнале «Пионер».
Все переписали свои многословные роли в пьесе из жизни учеников. Я тоже. Сама пьеса не запомнилась, далека от нашей жизни.
Никто не подумал выучить роль. То ли пьеса была скучной, то ли запал у классной руководительницы исчез, не было даже репетиций.
В доме, по соседству с нами, жил инвалид с неразвитыми ногами, ему лет 16. Незлобивый, добродушный парень, рад общению со всеми, потому что его мир ограничен двором. Дальше он не передвигался.
Он держался с нами, малолетками, по-дружески, ничем не показывая свое превосходство в чем-либо. Наоборот.
Первое время, когда учил меня играть в шашки, он нарочно проигрывал, чтобы заинтересовать меня.
А я не мог понять, почему это я, не умея играть в шашки, выигрывал, а сейчас, спустя неделю, проигрываю? Это мне не понравилось, да и сама игра показалась однообразной, и я перестал соглашаться.
Мальчики играли перочинным ножом, втыкая его, с разных положений, в сырую землю, острием. Проигравший, зубами вытаскивал спичку, заколоченную в землю по самый кончик.
Приходилось, буквально, грызть землю зубами, чтобы её вытащить. Я это не делал, потому что не умел обращаться с ножичком, да и моя очередь не наступала, слишком много желающих, играть.
У инвалида две сестры.
Неподалеку жил Володя. Красивый парень, старше нас года на два. Запомнился тем, что носил в руках два полных ведра из реки, для питья и прочих нужд. Мне с одним ведром трудно справиться. Часто останавливался отдыхать.
Про него ребята говорили, что он живет с сестрами инвалида, и одна стягивает его с другой на себя. Была ли в этом хоть доля правды?
Постепенно залитые места начинали подсыхать. Образовывались перемычки между рекой и залитым берегом. Рыба не могла выбраться. Ребята ловили, чуть ли не руками.
Еще ближе к лету стоячая вода хорошо прогревалась. В ней мы и открывали купальный сезон. Приспосабливали упавшие бревна и плавали, отталкиваясь шестом, воображали себя путешественниками, мореплавателями.
Летом вода испарялась, впитывалась в землю, которая трескалась, на ней даже трава не росла.
Весной мать пришла в мой класс, заменив на один день нашу учительницу, и чем-то меня обидела, она, как бы, показывала всем, что не делает разницы между ними и сыном, этакий педагогический приём.
Я сунул за пазуху книгу «80 дней вокруг света» и убежал из класса.
Забрался на небольшое дерево за оградой забора, где жил парень-инвалид: на земле сыро сидеть, и принялся за увлекательное чтение, лишь изредка меняя позу.
Не слез с дерева, пока не прочитал последнюю страницу, чему сам удивился. За два или три часа впервые прочитал всю книгу.
К этому времени уроки закончились, и я пришел к инвалиду, где уже были ребята. Один крутился на горизонтальной ветке яблони, держась руками и выворачиваясь спиной вперед. Я тоже так попробовал. Получилось с первого же раза.
От ребят слышал, что немцы, оккупировавшие Кубань, кастрировали мужчин.
Никто из нас не понимал, с какой целью это делалось. Принимали это, как издевательство над человеком. Мы знали, что подобное проделывают с кабанами, конями, быками. Мальчики рассказывали подробности такой операции.
Я слушал без особого интереса, не нравилось насилие. Говорили, что подобные люди живут среди нас в станице.
В этом году в Степлагере танками подавили восстание. Никто из нас ничего подобного не слышал и не знал. У нас не было никакой информации о происходящем в мире и стране.
На субботник собрали всех учеников, в путь далеко за речку. Переправлялись на пароме. Мужчина средних лет, коротким держателем, ухваченным за трос, протягивал паром по реке.
Кажется, этому продвижению помогало и течение, довольно стремительное. Не успел насладиться переправой, как мы приплыли на другой берег.
Я, впервые, вёз мать на багажнике, который не рассчитан на подобный вес. Мы оба не понимали этого: я, по-наивности, незнанию, мать, по-моему, и не задумывалась, она была в своём мире.
Думали, коли есть багажник, то на нем можно и должно ездить. Трубчатые, стальные держатели гнулись и ломались. А новый багажник можно купить только в Краснодаре. Что мы, однажды, и проделали, но и он быстро согнулся.
Нас привели к стройплощадке и предложили, уложить разбросанный кирпич в штабеля высотой в рост.
Я недоумевал: зачем и кому понадобилось разбрасывать новый кирпич на столь огромной площади? Очень много поломанных, едва ли половины всего количества.
Такое впечатление, что всё это делалось сознательно, намеренно. Но подобное я не мог представить. Зачем бить хороший кирпич, чтобы потом, с большим трудом, разыскивать целый, и укладывать в штабеля?
Не знал, общество разделено, многие ненавидят советскую власть, ещё недавно помогали немцам, считая, что они пришли навсегда.
Я тоже укладывал кирпичи и быстро понял, как нужно делать связку, чтобы штабель не разваливался. Подобным образом строят и дома. Уложили несколько штабелей и, усталые, вернулись домой.
Летом, по какой-то надобности, мы снова воспользовались этим паромом, и проехали на левый берег. Поездка почти без событий, потому и не запомнилась. Жаркий солнечный день. Много нового: река, здания, люди. Возможно, от усталости я ничего не воспринимал, потому и не запомнилось. Но в памяти осталось смутным пятном, то ли было, то ли нет.
На окраине станицы большой деревянный сарай, который приспособили к майским торжествам: собрали всех учеников, местное население и учителя сделали концерт своими силами. Моя мать не выступала.
Подробности концерта не запомнились, если бы не красавец-учитель по географии, он с выражением прочитал две басни Михалкова: про воробья, который менял жен, за что и был наказан.
Тема не для школьников, но всем понравилось. Вторая басня про тех, кто любит всё западное, «а сало русское едят».
Это особенно понравилось. Кто ж не любит сало? Чтение промелькнуло как магниевая вспышка, и запечатлелась в памяти. Оставшийся день был лишь фоном к этому номеру.
После концерта пообещали бесплатное кино, которое у нас было редкостью. Но, “кинщик” опаздывал. Ждали долго.
Взрослые разошлись. Остались самые стойкие. Наконец на телеге привезли кинопередвижку. Двигатель долго не заводился.
Фильм ничем не запомнился, прерывался на каждой части. Терпеливо ждали, когда механик заправит ленту, которая часто рвалась, потом двигатель заглох. Все мальчишки выбегали к движку и смотрели, как механик пытается его завести. Мы, тем временем, бегали вокруг сарая.
Первого мая все наши мальчики встретились у дома инвалида, решили сложить свои рубли и купить домашнего вина. Чем мы хуже взрослых, которые в этот день напьются?
Мы пошли в направлении дома Калюжного, рассуждая, у кого купить вино? Какая-то казачка продала нам бутылку слабого и невкусного вина, которое распили у инвалида, без закуски. На каждого пришлось по сто граммов. В голове ни капли хмеля.
Отчетливое чувство неприкаянности и скуки. Никто не знал, чем заняться. Кино – вечером. А что делать весь оставшийся день? Играли в ножичек, шашки. Однообразная и скучная игра, тем более что я постоянно проигрываю. Так неинтересно.
Возле школы начали сажать огород. Задействовали всех учеников, и в один день под руководством учителей засадили всё.
Меня занимал вопрос: кто воспользуется дарами огорода осенью? Учителям ничего не досталось. Директор? А какое он имеет право?
К лету остались небольшие, хорошо прогретые бочажки, в которых лягушки устроили свой рай. Ночью стоял такой ор, что заглушал разговор на расстоянии.
Столь оглушительного хорового пения больше никогда не слышал. Мне он не нравился. Неприятный. Навязчивый. Не избавиться и не заглушить ничем.
Как-то днем сидел на ступеньках школы в ожидании матери, которая занята в школе последними расчетными делами. По дамбе неторопливо проходил мужчина, и громко предлагал на продажу ивовые дудочки. У меня забилось сердце. Давно мечтал иметь такую дудочку.
Верилось, что смогу научиться извлекать чарующие мелодии, как показывают в кино.
Подбежал к нему, спросил цену. Мельком глянул на дудочки. Как раз такие, как я мечтал – пять отверстий.
Вернулся к матери, но она сочла моё желание прихотью и сказала, что трех рублей у неё нет. Я не мог поверить. И недели не прошло после получки!
Конечно, если бы купил дудочку, то очень скоро бы убедился, что и на этот раз чудо не произошло.
День остался в памяти, как день неосуществленного желания.
Очень не хватало музыки. Здесь нет даже громкоговорителя, который бы орал на всю округу. Всюду оглушительная тишина и полное спокойствие. Лишь щебетанье птиц и кукование кукушки в вербах на берегу реки. Некоторые спрашивали:
— Кукушка, кукушка, скажи, сколько мне осталось жить лет?
Довольно часто, прокуковав три раза, кукушка замолкала. Мы оставались в смущении. Не верить же такой глупости! Нам, чуть за десять лет перевалило. Потом мало кто отваживался беспокоить кукушку.
По большим праздникам девушки пели кубанские песни. Ребята не пели. Делали вид, что это их не касается. Но равнодушными не оставались.
Однажды ко мне подошел одноклассник и восторженно рассказал, что ему удалось переписать слова очень хорошей песни.
Он с таким восторгом рассказывал о песне, что я невольно заинтересовался. Он пересказал несколько куплетов о конном отряде, показавшемся вдали в красном зареве заката.
Позже я услышал эту песню по радио, но сильного впечатления на меня не произвела. У нас разный настрой. Песня довольно редкая. Больше её не слышал.
Иногда по краю сознания проходило лёгкое недоумение, почему на Кубани все говорят на украинском языке, а не на русском? Почему здесь живут казаки?
Но спросить некого, а взрослые ничего не рассказывают, считают, что нам знать это не обязательно.
Не скоро я узнаю, что Екатерина II в своё время уничтожила на Украине Запорожскую Сечь, последнего кошевого атамана заточила в Соловецкий монастырь, а остатки казаков переселила на Кубань.
Кубань входила в своё русло. У нашего села она не широка, но я не рисковал переплывать из-за бесчисленных водоворотов, которых опасался. Взрослые часто рассказывали об утопленниках, затянутых подобными водоворотами.
Вода мутная, желтая, с быстрым течением. Поэтому не нырял с открытыми глазами, как на море. Предпочитали купаться на отмели возле песчаной косы, на которую однажды налетела уйма бабочек, сидели на мокром песке, и пили воду.
За косой росла трава, откуда мы услышали отчаянный стон, полный предсмертного ужаса. Мальчики сказали, что так кричит лягушка, когда её заглатывает змея. Мы прошли вперед, и я увидел незабываемую картину: в пасти змеи виднелась голова лягушки, которая так ужасно, по-человечьи кричала.
Мы очень боялись змей, так как всё лето бегали босиком и в любой миг могли набежать на гадюку. Рассказывали, как змея гипнотизирует лягушку, и та сама лезет к ней в пасть. На самом деле лягушка лишь видела дрожащий раздвоенный язык, который так похож на муху, и она прыгала на неё, чтобы съесть, и оказывалась в пасти.
Старшие ребята подшучивали над более слабыми, когда те купались, делали из их одежды «сухари» – рубашку или брюки бросали в воду, а потом завязывали в тугой узел, который трудно развязать быстро.
Тем более когда спешишь, а все твои друзья уходят. Когда купание заканчивалось, то в первую очередь надо надеть брюки, а потом уже рубашку.
У тех, кто не соблюдал такой порядок, тоже завязывали «сухари». Мне не хотелось, чтобы с моей одеждой проделывали подобное, поэтому, первое время бдительно посматривал на берег на оставшихся ребят, но со мной не проделывали подобные штучки. Не хотели связываться с сыном учительницы?
Вместе веселей, поэтому держались ватагой, хотя часто старшие обижали младших, то навешивали подзатыльников, совершенно незаслуженных, то заставляли прислуживать. Я с сочувствием посматривал на таких, но не вмешивался: в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Изредка мимо нас проплывал пассажирский пароход, или томительно медленно, против течения шла баржа, толкаемая тягачом.
Каждый вечер бакенщик, живущий на краю деревни, выплывал на лодке и зажигал бакены. Его дом добротный, с хорошим огородом.
Там же, на берегу, стоит деревянная пирамидка, на которую вывешивались знаки для проплывающих судов.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2018/04/12/1067