Попрошайки, стоящие с протянутой рукой возле магазинов и церквей, старики, собирающие пивные бутылки, бомжи, роющиеся в мусорных контейнерах, грязные, запущенные дети на улице — эти неприглядные картины нашей жизни давно уже стали обыденными и уже мало кого по-настоящему волнуют. Когда-то в русском языке было в ходу слово «призрение». Покопавшись в толковых словарях можно узнать, что призреть некогда означало «принять, приютить, дать приют и пропитание, взять под покров свой, озаботиться нуждами ближнего». Со временем это слово почему-то исчезло из нашей речи, стало архаизмом. А вот его брат-антоним «презрение», напротив, живет и процветает и не нуждается ни в словарях, ни в толкованиях. Как-то так у нас получилось, что первое слово оказалось дороже второго.
А ведь нуждающихся в нашей помощи одиноких стариков, инвалидов, сирот, бездомных в нынешние крутые времена строительства капитализма не становится меньше. Конечно, существует система социальной поддержки этой категории населения, но вот только средств, отпускаемых государством на эти нужды, едва хватает на самое необходимое, на самый минимальный минимум, который позволяет лишь сдерживать ситуацию, а не кардинально решать ее. Что и говорить, проблема призрения беспомощных людей не нова. Раньше, лет сто назад, в Алексине было две богадельни, которые содержались на проценты с капиталов, пожертвованных купцами и городским обществом. Одна только сердобольная купеческая дочь Елизавета Ивановна Маслова-Бенардаки, светлая ей память, пожертвовала на благотворительные цели два своих дома и 30 тысяч рублей — деньги по тем временам огромные. Сейчас же все чаще от некоторых деловых и состоятельных людей можно услышать в ответ на просьбу о помощи горделивое и полупрезрительное: «Я благотворительностью не занимаюсь». Неужели все-таки сработали неумолимые законы языка — слова умирают вместе с понятиями, которые они обозначают?
От сумы да от тюрьмы... Каждому известна эта пословица. Но мало кто знает, что у этой действительно мудрой пословицы есть другой, более полный вариант: от сумы, от тюрьмы да от богадельни не зарекайся. Изначально слово «богадельня» не имела сегодняшней негативной окраски, оно означало благотворительное заведение для приюта одиноких немощных стариков. Но, судя по той же пословице, видимо, в те далекие времена попасть на старости лет в сие богоугодное заведение было хуже и тюрьмы, и сумы вместе взятых. Сейчас современные богадельни именуются домами престарелых или домами-интернатами для пожилых, разумеется, и условия проживания в них стали другие, но суть, как это не грустно, осталось прежней — одинокая старость в казенном доме, в окружении чужих людей.
Алексинский дом-интернат для престарелых и инвалидов находится на краю города в красивом, тихом уголке соснового бора. Это целый маленький городок, в котором есть свой «спальный район» — деревянные дачи, построенные в аккурат после русско-японской войны, точнее, в 1905 году, есть своя «промышленная зона» — различные подсобные службы, столовая, прачечная, гаражи и проч., есть даже свой морг — маленький сарайчик в глубине территории. Мэр этого городка, то есть директор дома-интерната, говорит, что любой нормальный дом-интернат прежде всего ставит перед собой задачу обеспечить своим жильцам нормальное существование: тепло в палатах, добротную одежду, нормальное питание, медицинский уход. И это ему, похоже, удается: «дачи» отапливаются газом, в комнатах круглый год тепло и сухо, на кроватях чистое постельное белье, бабушки внешне выглядят опрятно и на питание не жалуются.
На сегодняшний день в Алексинском интернате живет 72 женщины преклонного возраста, или «бабушки», как их называет персонал. Кстати, по штатному расписанию обслуживающего персонала должно быть даже больше, чем жильцов, — 85, но по факту их всего 53 человека. Такая «вилка» объясняется просто: тарифные ставки работников интерната настолько малы, что им волей-неволей приходится брать на себя до-полнительную нагрузку, работать на 1,5 — 2 ставки. А работа, прямо скажем, нелегкая, и не каждому она подойдет. Большинство проживающих бабушек, говоря языком медиков, «лежачие», а что такое каждодневных уход за такими больными, можно представить. Вот из-за таких мизерных окладов у директора хроническая головная боль: где найти толкового человека, чтобы он за эти копейки еще и добросовестно работал. И все же костяк коллектива каким-то чудом держится.
Интернату позарез нужен квалифицированный психолог. Бабушки живут от 6 до 11 человек в одной комнате, койка к койке, у каждой свой характер, свои привычки, от такой скученности нередко возникают ссоры и конфликты. Если бы был свой грамотный психолог, то этой взаимной нервотрепки, возможно, удалось бы избежать. В какой-то мере роль психологической отдушины играет молельная комната, устроенная в столовой, и батюшка, приходящий в интернат по большим церковным праздникам. Да и вообще каждый приход свежего человека вносит краски в размеренную между приемами пищи и просмотром сериалов жизнь. Особенно рады бабушки, когда приходят дети с концертами, потом они долго между собой обсуждают, как «та маленькая хорошо пела, и как тот аккуратный мальчик здорово читал стихи».
При поступлении в интернат каждая «новенькая» обязана заключить договор с администрацией. Суть этого договора заключается в следующем: каждая бабушка обязуется отчислять за свое содержание в интернате 75% своей пенсии, а оставшиеся 25% получает на руки. Каждый квартал и при каждом изменении размера пенсий договоры перезаключаются. По словам директора, бабушки своими отчислениями от пенсий покрывают лишь 1/3 действительных затрат, остальные 2/3 компенсируются из областного бюджета. Тема пенсий задевает и в то же время объединяет буквально всех. Бабушки с поразительной ловкостью оперируют многозначными цифрами, мгновенно считают проценты, и всякий раз у них выходит, что им чего-то недоплатили. Эта несправедливость не дает им спокойно жить, и они снова и снова пишут, считают, спорят.
Несомненным благом для пожилых людей является круглосуточная медицинская помощь. В любое время дня и ночи дежурный врач или медсестра готовы придти на помощь. Кроме этого, каждой жительнице интерната положено в день 1 рубль 70 копеек на лекарства. Но в интернате живут инвалиды, ветераны войны, просто тяжело больные люди, которым жизненно необходимо ежедневно принимать дорогие лекарства, и поэтому этой суммы на всех явно не достаточно. Многие вынуждены докупать лекарства из собственных средств, из тех самых 25% остатков пенсии.
Разговоры о том, как судьба привела их в дом престарелых, бабушки не поддерживают. Да и пути-дороги у каждой разные: одна всю жизнь прожила одна, другую сплавили любимые внуки, третья потеряла всех родных и т.д. Но поражает одно, что у этих, в общем-то обделенных судьбой людей нет обиды или злости ни на кого, даже на эту самую пресловутую судьбу. И по поводу житья в интернате говорят почти в один голос: «Обижаться нельзя».
Во всем так называемом цивилизованном мире в последнее время наметилась тенденция - все больше людей пенсионного возраста проживает в домах-интернатах для престарелых. В сытой, а точнее, зажиревшей Америке этот процент вообще достигает 50%. Но ситуация все же там прямо противоположная, чем у нас. Там люди 60-70 лет сами стремятся переехать в дома престарелых, где им, разумеется, за хорошую оплату, предоставят отдельное место жительства и полноценный уход до самой кончины. В России статистика иная, и отношение к домам престарелых другое. Туда не приходят, туда попадают. И если государство еще как-то на минимальном уровне выполняет свои обязанности, то со стороны общества внимания к проблеме беспомощной, одинокой старости явно недостаточно.
2004 год