Они такие, эти скромные интеллигентные женщины. Молчит-молчит, ходит серой мышью, слабой тенью, а потом как выдаст изречение - категоричнее любой "жёлтой газеты". Они лучше меня знают, о чём мне думать, что писать и как одеваться, с усмешкой размышляла Саша. Серьёзные скромные мышки правят миром. Они сидят везде, просто их не замечаешь до поры до времени.
Мышь Ковалёва работает в детском саду. Саша не помнила о ней, пока Ковалёва сама не подошла. Лицо такое, словно она пользуется серой пудрой, а сейчас, перед разговором с Сашей, нанесла вдобавок серые румяна.
- Знаете, я прочла ваш рассказ в журнале.
Саше никогда не было интересно беседовать с читателями и получать их отзывы. Достаточно мнения редакторов и друзей. Но мышь не отставала, она бегала мелкими шажками вокруг Саши, её сына, застёгивающего слишком медленно курточку, мимо шкафчиков с нарисованной на них дребеденью: мишки, солнышки, клоуны.
- Интересно, конечно. Очень профессионально.
Саша впервые посмотрела на Ковалёву внимательно. В целом, не уродливая бабёнка. Брови не мешало бы подщипать, и неаккуратную седину в волосах закрасить, всё-таки, ты интеллигентная мышь, литературные журналы читаешь. Вслух Саша произнесла что-то вежливое, вроде: "Спасибо большое за внимание к моему творчеству". И прибавила громко, сыну: "Быстрее, мы спешим".
Ковалёва (что за идиотская память - запоминать, во что человек был одет, и когда у него день рождения, но не помнить имени) улыбнулась, и острые зубки высунулись из-под губы. Страшноватое зрелище. Как таких пускают в детские учреждения? Дети лягут на "тихий час", а мышь бросится обгрызать им носы и уши...
- Я часто вас читаю. А почему ваши герои всегда такие? Почему вы не пишете о простых людях, об их повседневной жизни, об интеллигенции?
- Это не моя тематика, - Саша схватила сына за руку и побежала с ним по лестнице, пропитанной неизбежным запахом детства - горелой каши, хлорки, кипячёного молока.
Серое существо семенило сзади и приговаривало:
- А стихи в одном номере с вашим рассказом, я не запомнила их автора, совсем не понравились. У меня дочка пишет стихи. Гораздо лучше. Я же могу судить, я закончила филфак пединститута ...
Весенний воздух мгновенно стёр с Саши вкрадчивый мышиный голосок и казённые запахи. Но легче не стало. Саша вспомнила, что ей сегодня, кровь из носа, нужно отнести книжку в подарок. Уже в пятый раз автор книжки, Н.В. Метелин, звонил Саше из Москвы и спрашивал - вы выполнили мою просьбу? отнесли книгу? Зато Метелин не похож на мышь, подумала Саша. Он ни на какое животное не похож, Человек с большой буквы, ирония уместна, Метелин сам ироничен и даже саркастичен, когда требуется.
- Никогда в жизни я не стану печатать в своём журнале бездарей за деньги. Ну, если только уж за очень большие деньги... затрудняюсь назвать сумму!
Саша посмеялась, вспомнив редакторскую иронию, и поспешила домой. Сыну хотелось пускать в лужах кораблики, прыгать и пачкаться. Странно, вспомнила Саша, а я никогда не хотела пачкаться в грязной воде, даже в детстве. Чистоплюйство сделало из тебя не мышь, не Человека с большой буквы, ходишь между мышами и людьми, никому из них не родственная...
- Но это ж чёрт знает где! - воскликнула мать, глядя на бумажку с адресом, выданную Метелиным.
И отец посмотрел поверх тарелки с ужином и согласился - чёрт знает где. Вероятно, в двухэтажных домиках за консервным заводом. Саша подумала - в конце концов, какая разница, погода тёплая, солнце ещё долго не сядет, а время занять чем-то надо. Книги прочитаны, переварить бы их, прежде, чем взяться за следующую партию. Интернет надоел до такой степени, что хочется написать воззвание о его закрытии. Личная жизнь, Сашу всегда смешило это выражение, как будто у личности может быть какая-то ещё жизнь, давно отсутствовала. Неинтересно повторять одно и то же действие по двести пятому разу. Я не подросток, играющий в компьютерную игру. Кстати, о подростках...
- Ребят, не скажете, где дом шесть "а"? - спросила Саша у мальчика и девочки лет по четырнадцати.
Они были похожи на мышей ещё больше, чем Ковалёва. Мелкие резвые мышки с блестящими глазками.
- А? - спросила девочка, вытаскивая левый наушник.
Мальчик остался в наушниках. Может, он совсем не понимает человечьего языка, только мышиный.
Саша шагнула в указанный ей переулок. Много двухэтажных домов, довольно аккуратных, чистые дворики, гаражи и сарайчики, на которых ничего не нарисовано. Селение приличных и дружных мышей? людей? неопознанных существ, вроде Саши?
"О, нет. Я не смогла бы жить в таком дворе, два шага налево, два шага направо. Здесь же чокнешься на третий день".
Спорный вопрос, чокнуться можно и в особняке на сорок комнат. Саша осторожно поднималась по деревянной лесенке. Не боязливо, а именно осторожно. Напугать Сашу наркоманами, маньяками, бешеными псами или агрессивными алкоголиками было сложно. Однажды приятель сказал ей в автомобиле: "Захлопни дверцу посильнее, а то выпадешь". Саша ответила: "Ничего страшного, я уже пожила на свете", что очень понравилось всем друзьям, смеялись.
Но свалиться с деревянной лесенки, сооружённой при царе Горохе, не хотелось. Не убьёшься, а будешь валяться со сломанной ногой в чужом непонятном доме - мало приятного.
Сверху раздался стук распахнутой двери, голоса, негромкий смех. Саше нужна была квартира номер три, и именно её дверь оказалась распахнутой, пропускающей внутрь клубы сигаретного дыма. Пьяненькие люди, мужчина и женщина, курили, стоя в проёме.
- Здравствуйте, - сказала Саша, - это квартира три?
- Ага, - ответили они.
Не алкаши, обычные простые люди, аккуратно, даже празднично одетые. Бабе лет тридцать пять (ненавидимый Сашей возраст), мужику чуть побольше. Наверное, Ковалёва хотела бы, чтобы я писала рассказы с такими персонажами. Как они просыпаются утром, едят яичницу с колбасой, сидят в туалете, едут на маршрутке на работу. Приходят с работы, едят, сидят в туалете и ложатся спать. Можно, конечно, добавить описание крысиного секса перед сном.
- Наталья Михайловна Грачёва здесь живёт?
- Не знаем, - с придурковатыми улыбочками ответили они, - а вы пройдите, спросите.
Интересно, отметила Саша, вот так и завязывается интрига в литературном произведении, а в жизни редко бывает. Люди вышли пьяные из квартиры, в которой не знают, кто живёт? Может, они убили Наталью Михайловну Грачёву, и, войдя, Саша обнаружит на полу лужу крови и труп старушки (или юной красавицы, или культурной мыши с не выщипанными бровями)...
В глубине квартиры раздавались весёлые голоса, из узкого коридора были видны фрагменты кухни и "зала", как называют в народе гостиную. Везде сидели и ходили подвыпившие люди. Красочный сюжет растаял, обрисовалась трафаретная реальность - гостевое сборище, день рождения или юбилей, где гостей много, и они плохо знакомы друг с другом. Судя по висящим на стенах "зала" фотографиям в овальных рамочках, хозяева немолоды.
Саша заглянула поглубже в кухню, и мужская рука осторожно приобняла её талию.
- Мне нужна Наталья Михайловна Грачёва, - воскликнула Саша, обращаясь к обладателю руки, импозантному дяденьке лет около пятидесяти.
Человек с очень большой буквы, рост, наверное, метр девяносто. Строен, хорошо одет, почти трезв.
- Наталья Михайловна? Сейчас позовём. А вы присаживайтесь. Бокал вина?
В его речи проскальзывал мягкий акцент - болгарский? чешский?
- Нет, спасибо.
Импозантный показал на себя рукою и представился:
- Милош.
- Серб? - спросила Саша.
Ей понравилась собственная эрудированность, она сразу поняла, что персонаж - из братьев-славян. А ещё ей с первого взгляда понравились возникшие в коридоре люди, мужчина и женщина. Это была не та парочка, что курила на лестнице. Другие, более интересные, более яркими красками написанные. Девушке тоже лет тридцать пять (ах, как Саша ненавидела этот возраст!), но её следовало называть именно девушкой, а не улично-официальным термином "женщина". Такие худенькие, белокурые, в джинсах и маечках пёстреньких, в серёжках больших и дешёвых, остаются девушками долго-долго, лет до пятидесяти двух. Или пятидесяти трёх, как судьба позволит.
- Да, сэрб, - ответил дяденька Милош, - я ест писатэль.
Даже совпадение профессий не побудило Сашу оторвать взгляда от парня, стоявшего за спиной белокурой вечной девушки. Он был чем-то похож на бывшего бой-френда Сашиной кумы. Кума звала бой-френда насмешливо Композитором, но в иронии имелась большая доля правды. Композитор писал песни, считал это смыслом своей жизни, и не пытался наполнить эту жизнь чем-либо ещё, например, зарабатыванием денег хотя бы на минимальные нужды.
- А вы пишете песни? - спросила Саша у незнакомца.
- Да, - просто ответил он, и сел рядом с Сашей на потрёпанную табуретку.
- Ой, да какие песни, вы бы послушали! - затараторила вечная девушка. - Он позавчера концерт давал на набережной, столько народу сбежалось, все просто в отпаде были...
- Вот бы послушать, - сказала Саша, глядя в упор на отпадного певца, а он глядел в упор на неё.
Такие встречи судьбоносны. Сидят двое, и думают: "Эта длинноволосая веснушчатая девушка, её прислали сюда нарочно для меня. Боги, духи, Фортуна или инопланетный разум, они прислали, они знали, что я хочу её всю мою сознательную жизнь. Этот парень с "хвостиком" жёстких чёрных волос, в футболке с металл-рожами, ему велели ждать здесь меня. Боги, духи, Фортуна или инопланетный разум, они велели. Они знали, что я ищу его во всех своих мечтах".
- Саша, - сказала она, протянув ладонь, - а песни, конечно, рок?
- Стас, - ответил он, взял её ладонь, и не пожал, а сжал чувственно в своей руке, - конечно, рок.
- А вы тоже писатэль? - спросил серб Милош из-за Сашиного плеча.
И подал Саше стакан с вином. Саша взяла, пригубила.
- Да. Как вы догадались?
Серб заговорил о Наталье Михайловне, которая всю жизнь до пенсии работала редактором, и всегда у неё дом полон писателей и поэтов...
- Ах, да, - Саша встала, не отводя взгляда от Стаса, - я должна отдать Наталье Михайловне книжку!
Вечная девушка подхватила Сашу под руку и радостно щебеча, повлекла в "зал", в смех и запахи вина и жареных кушаний. У мужа Натальи Михайловны сегодня юбилей - семьдесят лет. Полон дом гостей, родственники, друзья и друзья друзей... Как я и предполагала, сказала себе Саша, и с грустью отметила, что жизнь нехорошо тасует наши карты - обаятельная вечная девушка спит со Стасом, которого боги, духи, инопланетяне создали нарочно для меня...
Наталья Михайловна была похожа на пожилую крупную мышь, отъевшуюся в чужих закромах. В юности она, наверное, была человеком. Тоненькой девушкой с "холодной" завивкой, которая умильно улыбается из фотографий в овальных рамочках. Каким образом человек трансформируется в мышь?
"Этот процесс мне предстоит специально изучить", - подумала Саша.
Она вручила книгу Н.В. Метелина "Моя восемнадцатая весна", сказала о добрых воспоминаниях автора, тёплых пожеланиях и проч. Говоря, Саша с любопытством наблюдала за усами, шевелящимися над губой старой мыши. Не так давно Саша возила сына в детский театр на оперу "Дюймовочка". В спектакле была старая мышь, актриса, очень похожая на Наталью Михайловну. Тоже с усами, но почему-то без хвоста. Саша поймала себя на том, что ищет глазами хвост бывшей редакторши.
"Надо немедленно пойти выпить вина, пусть даже с сербским импозантным писателем."
Вечная девушка, всё так же весело чирикая, проводила Сашу до кухни и уселась рядом со Стасом. Непринуждённо, по-свойски, как это умеют только тридцатипятилетние. Стас не выразил никаких эмоций.
- Вино, Саша? - спросил сербский писатель. В слове "вино" он делал ударение на первый слог.
- А что так слабенько, вино? - дерзко ответила Саша. - Водки в этом доме не имеется?
- О! - оживился Стас. - Вот это по-русски! Давай водочки, Саша!
Вечная девушка тоже обрадовалась предложению Саши. Милош отказался, но принёс из "зала" бутылку, стопочки и тарелку с канапе.
- Ну, давайте, девчат, вздрогнем! - радостно объявил Стас. - За нас с вами, за хрен с ними!
"Хрен с ними" он произнёс, пренебрежительно махнув в сторону серба. Стопки звонко стукнулись. Смех поселился в комнате. Он вспыхивал на лице Стаса с каждой новой стопкой, перекидывался на белые зубки вечной девушки, отражался в отчаянных глазах Саши. Даже сербскому писателю доставалась искра счастья. Он вежливо улыбался и болтал в своём бокале всё ту же, первую порцию вина.
- А ты музыку сочиняешь или стихи тоже? - спросила Саша у Стаса.
- И то, и другое.
- И где исполняешь?
- Везде! На улицах, на набережных, летом в Сочи езжу, у моря людям пою!
- Он такой! Он везде! - подтверждала вечная девушка, приобнимая Стаса за талию.
Саша невольно прислонилась плечом к груди Милоша и спросила его, подняв взгляд:
- А вы какие книги пишете? О чём?
- Любов. Романы о любов.
- Женские романы, что ли?
Саше стало смешно. Такой мощный дяденька, высокий рост, благородное чело - и вдруг женские романы!
- И сколько у вас книг издано?
- Пятнадцать.
Мне остаётся только заткнуться с моей единственной книжкой, изданной за счёт областного фонда русской словесности. У Милоша есть пятнадцать изданных книг, у Стаса - отпадные песни, у вечной девушки - Стас. А у меня лишь собственные спутанные мысли.
- А ты не думай! - вдруг сказал Стас, поймав её взгляд, - Наташка мне не жена и не возлюбленная!
- Да, - восторженно подтвердила вечная девушка, - мы просто друзья! Но ты же с товарищем...
Она мотнула подбородком на серба, который, кажется, снова положил руку на талию Саши.
- Нет. Я одна, - ответила Саша.
- Тогда на кой хрен нам это бесплатное приложение? - Стас бесцеремонно показал на Милоша, встал и протянул Саше руку. - Пойдём!
И Саша пошла.
На улицах было ещё светло, недолго Саша просидела в мышино-редакторском доме. Прозрачное весеннее небо пестрело разноцветными пятнами, предвещая закат. Тревожные и радостные запахи: влажного асфальта, распускающихся почек, луж и мокрой земли мгновенно смешались с алкоголем в крови Саши и Стаса, и выработали какой-то неизвестный науке химический элемент.
"Какой уж там неизвестный", - поправила свои мысли Саша. - "Адреналин и серотонин".
Переполненные гормонами счастья, двое не шли, а почти летели, держась за руки, мимо облезлых старинных особняков, блестящих витрин, потом - по набережной, над рекой, отражающей цвета предзакатного неба, похожей на густое желе.
- А вот здесь я живу, - Стас толкнул ногой дверь в единственный подъезд дома, прилепившегося к склону холма, у кромки берега.
Дом явно был из "ветхого фонда". Вероятно, до революции здесь жил приказчик речной конторы, сплавляющей лес, или сдающей напрокат лодки для гуляющей публики... На боку дома виднелась надпись корявыми буквами, масляной краской: "Ул. Набережная, д.2".
В темноте подъезда пахло древней стариной, отчаянной бедностью, ужасной неопрятностью.
- С родителями? - спросила Саша, ожидая услышать возражение: "Нет, с прабабушкой."
- Квартиру снимаю, - ответил Стас и повёл Сашу за руку вверх по деревянной лесенке.
В таких домах должны жить мыши, думала Саша, двигаясь в направлении светлого пятнышка мобильного телефона, которым Стас освещал путь. Почему мы, в самый лучший день нашей жизни, лезем в эту нору, вырытую грызунами?
Старый дом весь покачивался и скрипел. Казалось, он держится на одной-двух балочках, толкни - и завалится, взметнув клубы столетней пыли. Норок было много - налево и направо от двери, которую Стас отпирал огромным ключом, вели коридоры, а в них копошилось, бормотало, пело телевизионными голосами множество невидимого мышья.
- Вот так живём, - сказал Стас. - Садись, куда хочешь.
В комнатке было куда сесть. Кровать, напротив - диван. Ещё несколько кресел, пуфиков и стульев, заваленных одеждой и разнообразными предметами, от измятых журналов до отломанных гитарных грифов. Саша села в кресло перед телевизором, и, вытащив из-под себя игрушечную гоночную машинку, показала её Стасу и спросила:
- И давно жена тебя бросила?
- Какая жена? - удивлённо спросил Стас, открывая холодильник. - Я никогда не был женат. Хочешь, паспорт покажу.
Он, в самом деле, показал паспорт, где не числилось никакой жены, а потом - дисплей своего мобильника, где была выставлена фотография пятилетнего мальчика в гусарском костюме:
- Это мой сын. Он в Омске. Я сам из Омска.
На дисплее мобильника Саши тоже была фотография сына. И ей стало нестерпимо грустно. От трафаретности человеческого мышления, что ли, или от запахов ветхого дома, или просто от водки... Она перешла на кровать и легла, закинув руки под голову.
"Улица Набережная, дом 2. Серб Милош. Сын в Омске. Мышь с не выщипанными бровями... Чёрт знает что, в каком-то киселе плаваю..."
- Возьми, - Стас сел рядом и протянул ей стакан с красной жидкостью.
- Что это?
- Блади Мэри.
В стакане звякнули льдинки. Саша пила мелкими быстрыми глотками и кивала словам Стаса.
- Я сразу почувствовал - ты моя. Пришла из другого мира, может быть, нарочно искала меня. Я почувствовал - между нами сразу возникло притяжение. Но меня смущал этот югослав. Я думал, ты с ним. Я там никого не знал, на этой тусовке. Меня Наташка пригласила, она, кажется, внучка юбиляра от первого брака...
- Ты мне споёшь? - спросила Саша.
- Конечно. Чуть попозже пойдём на набережную, в кафе "Лотос", знаешь? Там много ребят выступает.
Они одновременно отставили стаканы и поцеловались. По тому, как одновременно разгорелись у обоих скулы, как полетели на пол футболки, как ладони коснулись пряжек ремней, Саша и Стас понимали, что не ошиблись. Их создали на одной и той же фабрике, в одной партии, из одинакового материала. Просто продали в разных коробках, в противоположные стороны света.
- А у нас презервативы есть? - спросила Саша.
- Нет.
Стас сел напротив неё. Из одежды на нём оставался только огромный крест чернёного серебра на цепи толщиной в Сашин мизинец.
- Я их терпеть не могу. Сроду ими не пользовался. Но ты не бойся. Я умею очень осторожно.
- Нет-нет, - Саша решительно села и даже придвинула ногой свою одежду на полу, - это несерьёзно. Сейчас СПИД, герпес, всякие гепатиты... сбегай, купи.
- Где их продают? Ближайшая аптека за километр.
Саша засмеялась. Взяла недопитый стакан с кровавой жидкостью.
- Ты не из Омска. Ты из тундры. Презервативы продают в любом продуктовом магазине.
Стас тоже взял стакан и сделал большой глоток.
- Тебе нечего бояться. У меня никого сто лет не было. Последний раз - в сентябре с четырнадцатилетней девочкой. Я чистый, как стёклышко.
- Нет, знаешь, давай не будем играть в подростковые игры.
- Ладно, сейчас схожу, куплю.
Они пили коктейль, держась за руки, хотя адреналина и серотонина уже не было. Тихая тоска плескалась в стаканах с имитированной кровью.
"Такая и наша кровь сейчас", - подумала Саша, - "горько-солёная, с кусками льда".
- А ты песни кому-нибудь показывал? Ну, в Интернет, например, выкладывал?
- Нет. Не хочу. У меня и компьютера нет.
- Почему? Странно. Сейчас все выкладывают своё творчество в Интернет. Стихи, рассказы, повести...
- Кому нужны в наше время ваши книжки? - спросил Стас, поставив опустевший стакан на тумбочку, где находились пара чашек с засохшими остатками чая или кофе, пластинка таблеток Nise, выжатый лимон, колода карт и гитарный медиатор.
- Кто их читает? Абсолютно никто.
- Ну да, - насмешливо сказала Саша, - а книжные магазины существуют для украшения природы... Ты не суди по себе! Если ты живёшь вне современной культуры...
- Современная культура - это песни.
- Какие песни? Те, что слушают в троллейбусах имбецилы в наушниках? Но им твой рок до феньки. У них там попса, в лучшем случае - хип-хоп. Всё на английском, которого они не понимают. Им лишь бы что-то булькало в голове.
Саша не заметила, как снова поймала в кровь адреналин. Так бывало, когда они с друзьями спорили о вещах, не интересных ни мышам, ни людям с большой буквы. Но время и обстоятельства отодвинули всех друзей Саши слишком далеко. Хорошо, если три-четыре раза в год удавалось поговорить с ними не по скайпу.
- Покажи мне хотя бы тексты, - сказала Саша, - записаны у тебя где-нибудь тексты песен?
- Всё в голове, - ответил Стас, - я сочиняю в уме. Над одной песней работал целых семь лет.
Без всякого перехода он стал снова обнимать Сашу. Но это были другие объятия - примерно так бросался к Саше сын, зная, что дед и бабушка будут жаловаться на его озорство. Испытывать материнские чувства к мужикам Саша не умела.
- Сколько тебе лет? - спросила она.
- А тебе? - с придыханием спросил он, почти не отрывая губ от её соска.
- Что ты, как баба, кокетничаешь? Мне тридцать один.
Стас молчал. Гладил и целовал Сашино тело, явно пытаясь прогнать собственное раздражение. И я раздражена, подумала Саша. Мне хорошо от его рук, но я хотела бы, чтобы мы никогда не сказали друг другу ни слова. Чтобы абсолютно немой была эта любовь, так долго выпрашиваемая у высших сил.
- Тебе хорошо? Тебе нравится так? - спросил он шёпотом.
Саша не ответила. Она закрыла глаза и подалась навстречу горячему ветру, поднимавшемуся из глубины. Скорее в мозгу, чем в животе рождается этот смерч, всегда было так, оттого я не понимаю, почему секс связан в представлении людей с телом ниже пояса. Стас великолепно чувствует меня. Ведь это трудно - играть на инструменте, который впервые попал к тебе в руки, притом - играть без смычка.
- Было классно, спасибо, - сказала она. - Сделай мне ещё выпить, я совсем без сил.
Он пошёл к холодильнику, и Саша заметила, что в комнате начинают собираться сумерки.
"Пора бы домой."
Стас принёс стаканы, лёг, положив голову на плечо Саши, и сказал:
- Мне на работу в шесть утра.
- А кем ты работаешь?
- В кафе "Лотос" убираюсь.
- Пол, что ли, моешь?
Саша еле-еле сдержала иронию - не из-за снобизма, она подумала, что Стас шутит.
- Пол техничка моет, а я мебель расставляю, мусор выношу, территорию подметаю.
- Ты серьёзно? Разве не было работы лучше? Какое у тебя образование?
- Это у вас, в вашем мире, образование, - надменно сказал Стас, - а я из другой среды.
Саша разозлилась. Он неприкрыто выражал своё презрение к ней, как сама она презирала детсадовскую мышь с не выщипанными бровями. Считал её, Сашу, мышью, а может, даже землеройкой!
- Слушай, уже поздно, - сказала она, глотнув из стакана побольше, - ты за резинками пойдёшь?
- Может, обойдёмся, всё-таки, без них? Что вы все, твою мать, подражаете этим американцам?
- При чём тут американцы? - Саша отодвинулась от Стаса, и, на всякий случай, отставила стакан.
В её жизни случались внезапные драки с внезапным любовником - из-за мелочи, из-за несходства взглядов или просто из-за слишком бурного кипения адреналина. Саша боялась не Стаса, а самой себя - она едва сдерживала злость.
- Американцы придумали всякие вирусы, а вы, как обезьяны, повторяете за ними. Я же тебе сказал - я абсолютно чистый. Или ты за себя не уверена?
- Да, - ответила Саша, встала с кровати и подняла с полу свою одежду, - у меня сифилис, четыре креста, и острая гонорея.
- Ну, ладно, брось. Ты что, обиделась? Останься, пожалуйста. Так нечестно. Я тебе сделал кайф, а ты...
Саша молча одевалась, и не смотрела на Стаса.
- Для меня эта резинка - всё равно, что детский онанизм, - продолжал Стас, - понимаешь, это принципиально.
- Ага! - яростно крикнула Саша. - Так же, как песни в уме, концерты в кабаке и работа по уборке мусора! Ты всю жизнь собирал заразу, а я буду принимать её в себя! Пришлите машину на Набережную, дом два!
Последняя фраза была выкрикнута в мобильник. Хорошо, что диспетчер такси не видел заказчицу. Красная от гнева, она не попадала рукой в лямку лифчика, а, попав, поняла, что оторвала её. Скомкала лифчик, сунула его в сумку и надела блузку на голое тело.
- Я сразу понял, что ты - шалава, - крикнул Стас (он тоже одевался раскоординированными движениями), - у тебя рожа проститутки.
- Ты на свою рожу посмотри. Уборщик мусора! Исполнитель песен в рыгаловке!
Саша выбежала из мышиного дома.
Над рекой распускались и тонули в её густых волнах последние цветы заката. Как замечательно пахнет водорослями, песком, туманом. Как красив наш город, неяркие тона, нечёткие силуэты, загадка в каждом штрихе.
Подъехало такси.
- Куда поедем? - спросил водитель, старичок лет шестидесяти.
Он похож на тощую серо-жёлтую полёвку, только что выбравшуюся из норы после зимней спячки, подумала Саша.
Июль 2012
Медынь
Предлагаю также рассказ, не связанный по содержанию ни с произведением выше, ни с Правилами анонсирования
http://www.proza.ru/2012/07/08/336