Отрывок из мемуаров
Начало:
http://www.proza.ru/2012/03/23/1038
В 1948 году мне было пять лет. В Сухуми мне особенно нравилась железная дорога, проходившая от вокзала по городу на высокой зеленой дамбе, которую заканчивали выкладывать пластами зеленого дерна, легко можно было представить, как всё это выглядело до этого — весьма неприглядное зрелище из насыпи камней и щебня.
Состав мчался по эстакаде, с проезжающими внизу редкими автомобилями: слева возвышалась зелёная гора с домами частников, а справа, на равнине, раскинулся одноэтажный курортный город, лишь кое-где возвышались здания с несколькими этажами, хотя смотрел во все глаза, не успевал заметить что-нибудь выдающееся. Поезд с наката стремительно врывался в гору с очередным туннелем, которым не было числа, то есть я и не пытался подсчитывать, так их было много.
На горе — фуникулер, откуда открывался живописный вид на город, расположенный на равнине. Если быть точным, фуникулера, как такового не было. Вероятно, называли по привычке, сравнивая со столичным, в Тбилиси, и хотелось, чтобы он был, или предполагалось, что когда-нибудь будет. Подниматься в гору приходилось пешком, очень утомительно, особенно малышу, чтобы сверху полюбоваться видом раскинувшимся городом.
Зрелище, надо сказать, быстро приедающееся, без бинокля не рассмотришь примечательности, о которых мы и не имели представления, ибо плохо знали город. Полчаса, полюбовавшись живописным видом города и цветниками, расположенными на верхушке горы, начинали спуск, который проходил значительно быстрее, чем подъём. Мне запомнилось, что на горе не было деревьев, скорее всего, они были высажены, но не успели вырасти.
У подножья была платформа, на которой останавливались местные поезда, а междугородние не задерживались, потому что до вокзала не было и трёх километров, при желании не трудно и пешком дойти, часто мы так и поступали, так как автобусов очень мало, как и, вообще, прочих автомобилей. Улицы пустынны, девственны. Прохожих почти не видно, нечего им делать на этой дороге у горы.
Слева, до фуникулёра, обезьяний питомник с множеством обезьян в вольерах и на открытой голой местности, без единой травинки, потому что всё выдрали обезьяны, которым не хватало зелени.
Казалось бы, здесь на юге, где всё утопает в зелени, выдели толику рублей и закупи веток, которых полно на деревьях в горах, но тогда не хватит денег, которые обязательно нужно положить в свой карман, а он гораздо ближе, чем интересы обезьян!
А их так много, что быстро надоедают пришедшим курортникам, и все, с чувством облегчения, шли к выходу напрочь забывая о несчастных животных, которым сильно не повезло очутиться здесь. Питомник создали на горе Трапеция в 1927 году по инициативе профессора Иванова.
Через несколько лет появятся слухи, что в этом питомнике пытаются скрестить человека с обезьяной, проводятся опыты, но пока ничего не получается.
Мы, подростки, смеялись, представляя, как это происходит? Гадали, сколько денег платят добровольцам, чтобы спариться с обезьяной? С трудом укладывалось в голове, что ученые могут заниматься такими глупостями. Вероятно, это сочинили злопыхатели. Такое просто не может быть, думал я.
Но через несколько десятков лет напечатают большую статью, что в начале 20-х годов профессор биологии Илья Иванов поставил «революционную» задачу получить потомство от обезьяны и человека. Сталин поддержал, видимо, представлял, что из тупоумных гибридов получатся хорошие и послушные воины, на свой народ не надеялся. Описывалось, с какими трудностями профессору пришлось столкнуться, как молодая советская власть ухватилась за эту идею и выделила деньги. Вполне вероятно, эти опыты велись не одно десятилетие. Ученые получили хорошую кормушку и беззаботную жизнь.
В 1937 году профессора расстреляли. В те года многих расстреливали. Не повезло не одному профессору, но опыты продолжались его учениками.
3 июня 2006 года по телеканалу «Скат», нечто вроде «жёлтой прессы», передали, что опыты удались: и женщины и обезьяны дали потомство. С началом боевых действий в Абхазии несколько беременных самок убежали в лес. Не знаю, насколько достоверна эта информация. Может быть, утка. Ранее писали, что потомство получить не удавалось.
Фазиль Искандер в спокойное советское время написал рассказ о снежном человеке-самочке, которую выловили в кавказских горах и посадили в яму, и любвеобильные абхазы ночью навещали её, и самочка принесла потомство, да не один раз.
За обезьяним питомником проходила дорога, которая вела в христианский монастырь Коман. В какой-то религиозный праздник, возможно, на пасху, мать со мной, шестилетним, совершила паломничество, а чтобы оно быстрее дошло до адресата, то есть до Бога, нужно весь переход совершать пешком, и на голодный желудок. У меня не было право голоса, всё решала мама, надо так надо. Оделись и пошли ранним утром.
От дома Нины, где мы остановились на ночь, шли очень долго вдоль железнодорожной эстакады до подъёма в гору, а потом и по извилистому шоссе с сильным подъёмом. В итоге я сильно устал. И, когда дошли до монастыря, мне было не до осмотра достопримечательностей, всё было не мило и голодно.
Справа от невысокой горы перед монастырским поселком протекала горная речушка с ледяной водой, и на равнине образовала неглубокий водоём, в котором примерно пятнадцать женщин-паломниц в ночных рубашках, не спеша, совершали омовение, столько же находилось на берегу, кто раздевался, кто-то одевался, считали, что купание в этой воде способно вылечить от болезней.
Вода, налитая в бутылку и принесённая домой, могла долго стоять в комнате, что было явным доказательством чуда. Действительно, на подоконнике в доме у Нины стояли такие бутылки из тёмного стекла, но у меня не возникало желания откупорить и проверить качество воды.
Дно водоёма усыпано мелкой галькой с красными пятнами. Мать пересказала предание, мол, когда-то турки захватили христиан, заставили надеть сапоги с гвоздями внутри, и повели по дороге, которая впоследствии превратилась в русло реки, а пятна крови навечно запечатлелись на гальке.
Мать сама залезла в воду, заставила и меня искупаться. Интересно, от какой болезни она собиралась меня вылечить? Или же, провела своеобразную профилактику, чтобы не болел?
Вода, идущая с гор, очень холодная, и, несмотря на жаркий солнечный день, купание не доставляло никакого удовольствия. Даже поплавать не хотелось, да и то, воды мне было по грудь, а взрослым по пояс.
Место купания находилось в тени дерева, солнце нисколько не нагревало воду. Глядя на других, я достал несколько галек со дна. Действительно, на каждой гальке, словно пятно крови, каким оно и должно быть, впитавшись в камень и, пролежав два столетия.
Минуту я провел в ледяной воде, побултыхался и вылез на травку, где и надел сандалии. Под солнцем быстро согрелся. Я тогда не понял, что моя усталость моментально исчезла, я забыл о ней, и мог с обостренным вниманием смотреть и воспринимать окружающее.
Рассказанная история о мучениках, впечатлила. Я живо представил эту страшную картину: толпу христиан, обутых в страшные сапоги, с трудом передвигающих ноги. Каждый шаг отдается невероятной болью. А турки-стражники копьями и кнутами заставляют идти по невероятно длинной дороге, да ещё по горным кручам, заросшими кустарником, где даже коза не пройдет.
Как же пленные с турками шли? Почему не могли идти по дороге? Как они, вообще, могли идти!? Лично я бы не смог сделать и одного шага. Я и без гвоздей сюда едва дошел! И зачем они сюда их вели? Лишь бы поиздеваться?
Позже прочитаю, что в таких речках вода содержит незначительное количество серебра, что и позволяет ей долго храниться. А галька с красными пятнами, так похожими на пятна крови, содержит частицы окислившегося железа. Кто-то увидел эту гальку в реке, и воображение сотворило легенду о мученичестве христиан.
От источника, выше и справа, находилось длинное одноэтажное каменное здание, где содержали сумасшедших. Они умоляюще протягивали руки через решетки, выпрашивая подаяние, и, особенно, зеленый лук. Им не хватало витаминов, еды.
Врачи, обслуживающий персонал, безжалостно обворовывали несчастных, которые никому не могли пожаловаться. Они постоянно были голодны, и в заточении. Их безумные лица ужасны.
Больно смотреть на протянутые руки, скрючённые пальцы. Но у нас с собой ничего нет. Мы тоже голодны — утром не завтракали, чтобы не грешить чувством приятной сытости в паломничестве к святым местам. Бог любит, когда человек страдает, а не смеется от удовольствия. Именно поэтому верующие ползут, идут на коленях, надевают вериги на пути к Богу, показывая своё полное смирение.
И никто из них, зная о сумасшедших в заточении, не догадывается взять с собой хотя бы пучок лука, редиски, цицмат, зелени, в которой те отчаянно нуждаются! Где ваше милосердие, верующие?!
Устало, и с тяжелым чувством осматривали полуразрушенные церкви без потолка,
изнутри на стенах сохранились фрески с изображениями святых. Запомнился портрет святого, глаза которого смотрели прямо на тебя, куда бы ты ни свернул. Это оставляло мистический ужас, повышал религиозность, которую мать усиленно прививала, держа в строгости и послушании, заставляя стоять на коленях и молиться, выпрашивая у Бога всяческих милостей, мол, тебя Бог скорее послушает, ты — невинное дитя, не обремененное грехами.
На обратный пеший переход у меня бы не хватило сил. К счастью, мать тоже устала и решила, что для Бога и одного пешего перехода будет достаточно, не рассердится, если уедем на машине, как и многие паломники. Мало кто возвращался в город пешком. Мы сели в кузов попутной полуторки и минут через пятнадцать были в городе.
21 ноября 2011 г. Я прочитаю в журнале «Чудеса и приключения» №11 – 2011 год статью Марии Афанасьевой «Дар ледяных вод». «Коман — второй после Нового Афона действующий монастырь в Абхазии. Вновь открылся девять лет назад.
По преданию, в IV веке нашей эры был погребён 18-летний юноша Василиск.
Уверовавший во Христа молодой человек по приказу жестокого правителя Агриппы подвергся истязаниям в римских застенках, однако от своей веры не отрёкся. Христиане выкупили растерзанное тело у палачей и похоронили в местечке Коман: согласно летописям, уже в то время здесь жило много приверженцев новой веры. Захоронение святого сохранилось до сих пор, и верующие несут сюда цветы, записки, зажигают свечи.
А неподалёку бьёт тот самый источник, появившийся через девять дней после погребения Василиска. История его такова.
Правитель Агриппа вскоре после расправы над невинным христианином занемог, и мучения его были так велики, что он отправился искать могилу юноши. Проделав неблизкий путь, он нашёл крест и покаялся, после чего окунулся в источник и обрёл исцеление. С тех пор Агриппа не грешил. А камни на дне источника, обретшего чудесную славу, постепенно приобрели кроваво-красный цвет. Считалось, что если взять один камень, положить у себя дома, а через год вернуть на прежнее место, болезни и несчастья навсегда покинут вас и ваши близких. Поэтому все, кто до последнего времени посещал Коман, считали своим долгом увезти такой сувенир.
«А вот вернуть его на место почти все забывали, — констатирует отец Дорофей. — Поэтому красных камней здесь больше нет».
При этом священник признаёт: своеобразный оттенок камни имели вовсе не от крови, а от высокого содержания в них киновари — минерал нередко встречающегося в этих краях. По словам отца Дорофея, археологам здесь ещё предстоит большая работа: могилу святого Василиска никто пока не исследовал.
А вот подлинность погребения Иоанна Златоуста, сомнений не вызывает. Этот некогда пламенный оратор родом из Антиохии, к 40 годам получивший за своё красноречие и добропорядочность титул Константинопольского патриарха, стал жертвой заговора и был сослан в нынешнюю Абхазию. Заболев малярией, он умер по дороге, недалеко от могилы Василиска. Тело было погребено в храме, вскоре названном в его честь, каменная гробница прекрасно сохранилась.
Согласно заключению сухумской археологической экспедиции, это действительно раннехристианский антропоидный саркофаг, в каких хоронили мощи святых и патриархов. 20 лет назад греческий историк Константин Фризис нашёл византийскую рукопись, подтверждающую факт погребения святого именно в Комане. Однако сейчас мощей Златоуста там нет: спустя 30 лет после погребения они были перенесены в Константинополь. В Комане осталась лишь их маленькая часть.
В источнике мы, разумеется, искупались. После тяжёлой дороги такое омовение дало необыкновенный прилив сил и бодрости. Впечатление, правда, испортили предупредительные щиты «Осторожно, мины!», натыканные здесь почти на каждом шагу. Это память о боях 1992-1993 годов. Монахи, которые жили здесь в то время, были убиты. Не боясь Божьей кары, в их одежду переоделись снайперы и стреляли прямо из окон монастыря...
С тех пор, как я побывала в этих краях, прошло почти семь лет. По прошествии времени могу признаться, что загадала, окунаясь в ледяные воды святого источника. Я просила у Бога исцеления моего больного раком отца и дара рождения ребёнка. В тот момент я встретила второго мужа, мы несколько лет жили вместе, но общих детей не было. Вернувшись из поездки в Абхазию, вскоре я поняла, что беременна. Сейчас Маше пять лет. А затем родился ещё и Васенька, которому скоро три года...
Только сейчас, написав эти строки, я задумалась: удивительно, что я дала младшему сыну именно это имя. Отец умер четыре года назад. Перед смертью он успел написать две научно-популярные книги, которые я издала. Это замечательные труды, перечитывая которые, я испытываю гордость. Не знаю, совершилось ли чудо именно благодаря омовению в источнике святого Василиска».
В Сухуми пляж далеко за городом. Туда мы съездили всего лишь один раз, да и вообще, редко ходим к морю. Довольствуемся подходом к морю неподалеку от морвокзала и причала. Здесь очень крупные камни, неуютно, не обустроено для купания.
Узкая кромка берега возле асфальтовой дороги. Много людей. Я не умею плавать. Кто-то из взрослых пытается меня научить, поддерживает, подсказывает. Я трушу, но наконец-то, по-собачьи поплыл, держа голову выше, чтобы не захлебнуться морской водой. Далеко боялся заплывать, метра на три. Не было чувства, что вода держит.
Направо выдающийся в море мыс с маяком. Там народу меньше, но не знаю, как туда попасть, да и матери туда не нужно, а мне любопытно, какой оттуда вид откроется?
У Нины в пристройке под верандой, живут живописный старик с белой огромной бородой и маленькая старушка, которые тоже были верующими. Поэтому их аскетический образ жизни в маленькой конуре, не угнетал их. Питались они, вероятно, подаянием, иногда Нина приносила им остатки со своего стола, считала это богоугодным делом, помощь зачтется на том свете.
Здесь я впервые услышал о Серафиме Саровском, о его жизни в пустыне, поэтому с любопытством смотрел на живых, похожих на святых. Иногда старик выходил из каморки и сидел на лавочке. Один раз я с матерью попал к ним в келью, мать относила им тарелку супа? Было видно, что они преклонного возраста и доживают последние денечки, хотя довольно бодры, не слышал стонов и жалоб на болезни.
Возможно, Нина когда-то и была симпатичной, но ранняя смерть мужа, ежедневные заботы по-хозяйству, о дочке, религиозные думы, не добавляли привлекательности, она всё время была хмурой, озабоченной. Я никогда не обращался к ней, как и она ко мне. Я не доставлял особых хлопот.
Видимо, она оказала большое влияние на мою мать по части веры, тем более что ум матери уже был смущен: в жизни были трудности, и помощь могла прийти только от верующих. Чтобы выжить, нужно самой стать верующей. Видимо, на этой почве и произошла их встреча.
Этот дом был первым на дороге. Нина постоянно находилась в доме. И, когда мать обратилась к ней, та согласилась приютить. Потом они подружились. Точнее, сохраняли знакомство на почве веры. Дружбы у них не получилось, так как иногда спорили, обвиняли друг друга в различных грехах, что мать без спроса срывает редиску с грядки за домом.
И это было правдой. Мать божилась, что не брала. Хотя я сам видел, как она вытаскивала редиску, и ботву бросала тут же, в высокую траву. Ума не хватало сообразить, что ботва быстро высохнет и выдаст её с головой. Редиску и прочее, выращенное на огороде, хозяйка выносила к поездам, торговала и тем жила.
Религиозный образ жизни не мешал сдавать комнату парочкам. При мне во двор вошел молодой грузин с русской женщиной, и сказал, что хотели бы отдохнуть перед поездкой. Нина согласилась, и предоставила им пустую комнату, в которой, кроме кровати ничего не было.
Я догадывался, зачем они днем ложатся спать, хотел заглянуть в окно, но оно было высоко, не по моему росту, и, кажется, затенено одеялом, от любопытных, вроде меня.
Часа через два они вышли, дали денег Нине и ушли. Нина пересчитала деньги и стала громко их ругать, что мало дали, так как надо стирать простыни. Но они уже ушли и не слышали её недовольства. Верочка была в школе. А я, считалось, ничего ещё не понимаю, чтобы делать какие-то выводы.
Примерно лет через пять, будучи проездом, мы заехали к Нине по старой памяти, и застали у них двух семинаристов. Молодые, симпатичные парни что-то вежливо рассказывали. На весь день они куда-то пропадали.
Мать сказала, что в семинарии получают хорошее образование, изучают несколько языков, высказала предположение, что Нина подбирает мужа для Верочки.
Семинаристы ничем не отличались от других парней, даже показной набожности не было. Я ни разу не видел, чтобы они перекрестились, или хотя бы заговорили о Боге. Казалось, рядом с ними Нина забывала о Боге и становилась не столь религиозной, как в обычные дни.
В 1958 году мы с матерью, снова проездом, зашли к ним, на несколько минут. Нины дома не было. Верочка с ребенком сидела на крыльце. Она вышла замуж за состоятельного грузина.
Я ожидал, что она станет ещё красивее. Нет. Обычное лицо молодой женщины, не украшенное даже каплей приветливости. Кажется, никогда в жизни она не улыбалась и не смеялась.
На меня посмотрела мимолетно, не произнеся, хотя бы ради приличия, несколько слов в мой адрес. Коротко поговорила с матерью, не пригласив ни в дом, ни присесть.
Я же смотрел во все глаза на памятные места детства. Стариков не было — спросить не решился. Скоро мы ушли. В этот день мы побывали в ботаническом саду и обезьяньем питомнике. Последний мой приезд в Сухуми.
Запомнилось приготовление торта. В те времена излишняя роскошь — я так и не попробовал. Торт понадобился для того, чтобы устроиться на работу. Кто-то посоветовал матери прийти к министру с тортом. Не думаю, что министра так дешево можно было купить. Возможно, торт служил паролем, согласием на женскую уступчивость.
Услышанные реплики взрослых давали возможность такое предположить. Но тогда старался об этом не думать, или же решил, что дело ограничится одним тортом. Где же министру взять вкусный торт? В магазинах они не продаются. Народ рад хлебу. Мать не умела печь торт. Испек кто-то из знакомых за её деньги.
С тортом мы пришли в красивое, недавно выстроенное четырехэтажное здание, окаймленное зелеными газонами, клумбами и молодыми ёлочками. Внутри здания пустые коридоры, и скучно. Можно посочувствовать министру, вынужденному томиться в одиночестве. Не помню, сколько томительно медленного времени я провел в коридоре.
Мать вышла недовольная и раздраженная. Может быть, потому что предложили работу не в городе, а в деревне Верхние Эшеры, которые находились в десяти километрах от Сухуми на высоте примерно в 500 метров?
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/23/1000