5. В оккупации. Между НКВД и Гестапо.
Рива Ароновна
Я уже рассказывала о некоторых учителях школы, где я работала первый год, о яркой и жалкой фигуре графа Нелидова и его жены, о некоторых других учителях. Рива Ароновна была настоящей беженкой, ходя тогда это слово не было в ходу и даже запрещалось. Надо говорить эвакуированной. Но её никто не эвакуировал, она именно бежала одна, без семьи. Перед самым началом войны она по путёвке находилась в доме отдыха где-то на Украине. Муж и двое детей остались дома, в Жмеринке, где они жили и работали много лет. Был у них там свой домик, который они с мужем строили несколько лет, было кое-что и в доме, и на огороде, и в саду. Семья была счастливая и дружная.
***
Сегодня немного получше, даже рискнула выйти из дома. Но ходила с трудом, еле дошла от базара домой. Немного принесла продуктов. Не могу поднять более 2 – 3 кг, усиливаются боли. Да и с продуктами, надо сказать, большие затруднения. Всюду длинные очереди. Сегодня и Валя немного поправилась, поднялась, занялась домашними делами.
***
И вдруг война, сильные бомбёжки. Возвратиться домой не было возможности, немцы наступали стремительно, буквально по пятам. Она со своим курортным имуществом бежала в общем потоке. Ей, еврейке, было немыслимо попасть в руки немцев. Потом добежали до ж. д. и двигались любыми поездами, идущими в нужном направлении. Но их было мало, т. к. почти все поезда двигались в противоположном направлении – к фронту. Так она попала на Кубань вместе с другими беженцами. Обратилась в Обл. ОНО (областной отдел народного образования) и была направлена в школу, куда потом попала и я. Как она, бедная, страдала, ничего не зная о муже и детях!
***
Боли уменьшились, ходила на базар, сготовила обед. После, правда, снова стало болеть сильнее, но терпимо, отлежалась, стало лучше. Из-за болезни не смогла к празднику даже сделать генеральную уборку. Вроде бы начинается весна, но прохладно, все ходят одетые. Не верится и не чувствуется, что завтра 1-е мая! Таким холодным и без зелени он никогда ещё не был даже в более северных районах.
***
Работала старательно, добросовестно, слёз не показывала. Все мы её очень жалели: человек в один миг потерял всё, главное, конечно, детей. Ничего нигде, конечно, она узнать не могла, т. к. фронт всё время приближался. Это был 1941 – 42 учебный год. Обстановка тревожная, напряжённая, начались экономические трудности, но голода не было. В колхозах продавали, почти что даром давали, муку, кукурузу и другие овощи и фрукты. С осени в плавнях была и рыба, правда, болотная с запахом тины, но ничего, ели. Испытывался недостаток соли, а о сахаре тогда и не думали, обходились сухофруктами.
***
1 мая.
Праздник. Довольно тепло, но далеко не так, как должно было бы быть. У нас дома невесело. Я болею, Ваня тоже. С трудом сготовили кое-что. В гости никто не пришёл. Некоторые родственники тоже болеют. Почему-то стали часто болеть и молодые. Спасал телевизор. Лёжа на диване, видели весь праздник и в Москве, и в других городах.
***
И вот уже в начале мая, я хорошо это запомнила, т. к. сидела в учительской – у меня было окно, вошёл мужчина среднего возраста и спросил, где можно увидеть Риву Ароновну, я подумала, что это какой-то родитель и предложила ему присесть и подождать конца урока, тогда Р. А. придёт в учительскую. Я заметила, как он изменился в лице, побледнел. Ведь он не был уверен, здесь ли она или в другом месте. Он объездил много станиц, обращался в районо, это я, конечно, узнала после, а тогда продолжила своё занятие – проверяла тетради. Прозвенел звонок, начали сходиться учителя, а было нас не мало, человек 20, он смотрел на двери с напряжением. И вот вошла Р. А. Описать последующую сцену трудно. Она буквально остолбенела, потом ринулась к нему и повалилась, как подкошенная. Он успел подхватить ей и положил на диван. Все засуетились, принесли аптечку, послали за фельдшером. Мы сначала ничего не могли понять. Но вот Р. А. пришла в сознание и сказала всего одно слово «дети»? «Со мной», - ответил он. Тогда всё стало ясно. Конечно, Р. А. отпустили с уроков, они ушли вдвоём к ней на квартиру. Рано утром он ушёл пешком в райцентр, а затем на поезде туда, где были дети. Р. А. пришла на уроки безмерно счастливая. Ни о пропавшем доме, ни о других материальных потерях и не вспомнила. Главное, и муж, и дети были живы. Она всегда предполагала самое худшее: или попали в лапы к немцам, или погибли от беспрерывных бомбёжек.
***
Праздник продолжается. Дома всё по-прежнему. Никто не пришёл.
***
Нам рассказала, как всё было. Он в Жмеринке получил, успел, эвакодокумент, забрал детей, из вещей, что могли (дети были не малые – 12 и 14 лет) и побежали на восток в потоке других беженцев. Все по-прежнему двинулись на Кубань. Там он обратился в Крайоно в Краснодаре, но ему ответили, что нет у них точных сведений, где работают эвакуированные учителя. Посоветовали обращаться в районы, но примерно назвали, куда направлялись беженцы. Он объездил несколько районов, наконец попал в красноармейскую, где назвали школы, куда были посланы учителя. На поиски ушло 2 недели. Всё это время дети были в детском доме. Там пошли навстречу и приютили детей на время его поисков. Через сутки семья собралась вместе. Дети, очень милые, красивые, начали ходить в нашу школу, а мужа взяли в колхоз бухгалтером. Но проработал он всего месяц и был взят на фронт. Р. А. осталась одна с детьми, а беда приближалась неминучая. Кончился учебный год. Я рассказала, как пытались мы эвакуироваться и что из этого вышло. Ей же оставаться было невозможно. Если у нас были хоть какие-то шансы уцелеть, то у неё и их не было.
***
Сегодня мужчины, несмотря на праздник, занялись трудом: починили навес во дворе, и всё убрали. Теперь Ваня сможет больше находиться на воздухе – под навесом кровать. После сходили с Женей (Саша) в кино. Вечером телевизор.
***
Так новая беда настигла несчастную семью. Р. А. нашла такой выход: у них была корова, выделил колхоз безвозмездно. Они пользовались молоком, пасли скотину, ухаживали за ней. И вот, примерно за месяц до прихода фронта к нам, запрягла эту корову в тачку, погрузила свои вещички и, вместе с детьми, ночью ушла из станицы. Очень хочется надеяться, что она успела пересесть с коровы на поезд и уехать вглубь страны. Поступила она, конечно, правильно, иначе погибла бы вместе с детьми. Даже если и уцелели, то теперь ни её, ни её мужа не может быть в живых, она лет на 15 старше меня, а мне, увы, уже 80. А вот дети Мишенька и Миррочка, наверно, живы, но и им уже где-то под 70.
***
Сегодня воскресенье, поэтому тоже выходной день. Погода пасмурная, настроение такое же. Болезнь моя не проходит, домашние средства не помогают. Только Саша с Женей ходят гулять, а мы все дома по состоянию здоровья. Завтра придётся вызвать врача.
***
О хороших людях память остаётся очень долго, впрочем, и о плохих тоже. Быстро забываются люди средние, ничем не приметные. К великому счастью, плохих людей на моём жизненном пути попалось очень мало, да и то не совсем уж мерзких. Исключаю, конечно, стукачей, как в школьные годы, так и позже. Да их и людьми-то назвать трудно, даже если они и были очень идейными. Свои идеи можно и нужно проводить и отстаивать трудом, творчеством, кто способен на что, а не стукачеством. Недаром ведь даже маленькие дети не любят ябед. Есть дразнилка: «Ябеда-беда, козья борода», «доносчику первый кнут» и т. д. А доносчица Мария Васильевна двинулась в путь на подводе, изрядно нагрузив её всяким добром, с дочками. Девочек очень и очень жаль, они-то ни в чём не виноваты. Все, кто доехал до переправы, там и остались навсегда: яростная бомбёжка уничтожила всех и всё. Вот что значит судьба: не признайся М, В. в своей деятельности, я бы, скорее всего, согласилась бы отправиться с ней, взяв и маму. Но и, оставшись, все мы, особенно молодые учительницы, очень боялись, т. к. считали себя абсолютно обречёнными на издевательства и гибель.
***
Не хочется писать о болезнях, но ничего другого на ум не идёт, пока резкие боли. Приходила врач. Выписала таблетки и растирку. День очень серый, пасмурный. Саша ушёл на работу, Женя в школу. Совсем тихо и скучно. Хотя бы скорее настоящее тепло.
***
Наступила полная анархия и безвластье. Были и такие, кто спешил скорее забрать себе как можно больше из брошенных учреждений и домов. Было их, конечно, немного. В основном все, прижатые страхом, стремились спрятаться, где-то укрыться от грядущей беды. В сложившейся ситуации сделать это, т. е. спрятаться, трудно. Кругом ровная местность и не только леса, даже садов приличных не было. Кругом плавни, камыши. В страшнейшем июне, в хаосе прошли 2 недели, когда послышался гул приближающейся бронетехники. Я с хозяйской дочерью Ирой сразу же ушла в камыши – они вплотную прилегали к нашему огороду. Оделись в старую мужскую одежду, сапоги, завязали головы платками, остались только щелочки для глаз – всё это от комаров, которые там роились тучами. Взяли с собой воды и хлеба. Так поступили очень многие молодые женщины и девушки. В станицу вошли румыны.
***
Наверно, ничего не смогу записывать, т. к. болезнь усиливается. Сижу дома. Даже не могла представить, что так сильно можно болеть радикулитом. На дворе пасмурно, но не холодно, однако настоящего тепла нет.
***
Поздно вечером Васильевна подошла к забору в конце двора и позвала нас. Рассказала, что румыны рыскают по хатам, забирают всё, что им приглянулось, включая и еду, но никого не тронули, никакого зла пока не причинили. В нашем большом доме поселилось их главное начальство, поэтому Васильевне очень рискованно было общаться с нами, но ничего, всё обошлось. Так прошло несколько дней. Несмотря на принятые меры, комары нас очень беспокоили, проникая под платок, рубашку. Лицо и руки просто опухли от укусов. Но мы терпели. С едой, водой было очень плохо. Я уже говорила (или нет?), что на всю станицу был единственный колодец, вернее, скважина, в которую вставлена толстая цилиндрическая труба до самой воды, это очень глубоко. К этой трубе было приспособлено узкое длинное ведро с поднимающимся дном. Получалось вроде насоса. Достигнув воды, дно начинало подниматься, ведро наполнялось водой. Когда его поднимали при помощи ворота, дно под тяжестью воды опускалось на место. На наполнение ведра уходило минут десять. Поэтому всегда у этого колодца стояла бесконечная очередь. Набирали по 2 ведра и уходили. Эта вода только для питья, а для бытовых нужд брали воду в ерике – специально прорытом канале от самой реки, это километров 20. В ерике поили скот, полоскали бельё, поливали огороды. Воды было много, но не для питья.
***
Всё время лежу. Очень переживаю, что не могу ничего делать дома. Всё приходится одной Вале, а ей это не легко. Лечение пока не помогает.
***
В нормальное время мы с Ирой ходили к колодцу и стояли по очереди, но набирали по 2 ведра, и нам хватало. Когда же мы с ней сидели в камышах, за водой приходилось ходить Васильевне, а она была уже очень старая, рыхлая, тяжёлая. Еле-еле передвигала ноги. Правда, очереди стали короче, т. к. старались как можно реже попадаться на глаза. Нам с Ирой приходилось экономить воду, которую приносили нам. Однажды Васильевна пришла к нам всего с бутылкой воды, оставшейся от вчерашнего дня: весь день воду из колодца качали румыны своим насосом, наполняли цистерны, какие были у них. Опять не было никаких изменений: никого не трогали, а только грабили по-прежнему, хотя и брать-то было почти нечего. Рассказывали потом, как в школе нашли ёлочные игрушки и передрались за них, а в драке всё перебили. Видно, они их никогда не видели и посчитали за дорогие вещи. Особенно дрались за стеклянные бусы, наверно, для подарков своим жёнам и подругам. Конечно, это были просто солдаты, крестьяне, люди бедные.
***
Сегодня боли усилились, мазь и таблетки не помогают. Пришлось вызвать скорую помощь, сделали укол. Стало немного легче. Назначили уколы на 10 дней.
***
Погода постепенно улучшается, но не наступает настоящее тепло, как летом. Продолжаю болеть, ничего не делаю, читаю, но долго читать не могу из-за болезни глаз.
***
Мы уже неделю сидели в плавнях, не зная, что нам делать. Васильевна еле-еле держалась на ногах, а моя мама не выходила из дома, т. к. боялась, что и её, как советскую интеллигенцию, активистку, схватят первую. А на следующий день в станицу вошли немецкие войска, румыны пошли дальше. Васильевна пришла к нам раньше обычного, буквально рыдая, и сказала, что мою маму забрали немцы, посадили в машину и увезли с собой неизвестно куда. Меня это известие и потрясло и напугало, т. к. думала, что следующая очередь моя. Решила ночью уйти в Красноармейскую, там у нас было много хороших знакомых, да и станица большая, не то, что наша – всего одна длинная улица вдоль плавней. Мы с Ирой договорились, что если она что-либо узнает о судьбе мамы, придёт ко мне и расскажет. Она знала, где меня найти. Сама же вернулась в дом, т. к. Васильевна совсем слегла. Прожила она потом не долго.
***
Сегодня праздник. Посидели все за столом, погода хорошая, но из-за болезни настроение неважное. Молодые ушли погулять, а к нам пришли навестить Наташа, Серёжа и Олег. Спасибо, хоть внесли разнообразие, поговорили. Время прошло быстрее.
***
Дальнейшие мои «приключения».
Мама объявилась через 2 недели. Получилось так: она свободно владела французским и немецким языками, ещё со времени своего обучения в институте «благородных девиц». Знания её со временем не уменьшились, а увеличились, т. к. много читала книг в подлинниках как французских, так и немецких. В трудные времена подрабатывала уроками, переводами. Знаний своих мама не скрывала. Часто к ней обращались за помощью мои ученики-старшеклассники, она никому не отказывала, Когда в станицу пришли немцы, ничего не могли сказать и понять, что говорили им. Их привели к маме. Они страшно обрадовались, что обрели дар речи и забрали маму с собой, поехали по хуторам наводить «порядок». Три месяца ей пришлось проработать у них. Кроме перевода, ей вменили в обязанность мыть полы, готовить еду. Конечно, было трудно, ведь ей было уже за 60.
***
Сегодня воскресенье, выходной. Но молодые затеяли стирку, уборку, а на дворе дождь, но хороший, летний. Болезнь проходит медленно, лучше, чем было, но ходить могу только дома и то с трудом.
***
Я же осталась в Красноармейской и стала искать работу. Жить-то было абсолютно нечем. Спасибо, знакомые, у которых я поселилась, делились со мной пищей. Но ведь так не могло продолжаться всегда. Пошла в районо. Заведующим стал знакомый пожилой учитель, который хорошо знал ещё моего отца. Меня взяли в школу, которая начала работать с октября. Что это была за работа, можно судить по тому, что обучали по старым учебникам, вырезав из них всё, что носило советский характер. После «операции обрезания» от учебников остались почти одни корешки. Но мне повезло: из математики вырезать было нечего, и я нормально преподавала.
***
Сегодня все ушли на работу и в школу. Дома тихо, пусто. Ваня во дворе – наконец дождался тепла и может дышать свежим воздухом. Здоровье по-прежнему. Вот уж истинно: «Болезнь входит пудами, а выходит золотниками». Приходиться набираться терпения, иного выхода нет. Звонила по телефону Аня – подруга детства. Звала на интересную встречу одноклассников. Но из-за болезни вряд ли могу поехать. Одни огорчения. А ведь год юбилейный.
***
Настроение и самочувствие было очень плохое. Жили в постоянном страхе, т. к. не знали, что будет в ближайшее время. Очень беспокоилась о маме, но к ней не ходила, не хотела попадаться на глаза её хозяевам. Немцы хозяйничали во всю. Поселялись во всех домах, занимали лучшие помещения, иногда забирали еду, хотя это было им запрещено. Мои знакомые жили в самом центре, поэтому у них были всегда «постояльцы». Хозяйка, её 18 летняя дочь (им неразборчиво) и я ютились в крохотной комнатёнке. Спасибо, одна учительница местная жительница пригласила меня к себе. Она жила на окраине в (слово неразборчиво) – белёной хате на земляных полах. У неё, спасибо, не было желающих поселиться, да и специально мы не наводили порядок: кругом грязь, нищета, пустота. Некоторые вещи она специально разбросала в сарае, во дворе и на улице. Правда, и вещи тогда были очень простые, старые: комод, сундук, шкаф, столы, скамейки, лавки, деревянные кровати. Но зато мы жили спокойно.
***
Постепенно погода улучшается, а с ней и настроение, несмотря на то, что здоровье по-прежнему. Каждый день приходит медсестра – делает уколы. Работать из-за болезни не могу, а это очень угнетает.
***
Начали в станице издавать местную газетку. Оказалось, много недовольных Советской властью, особенно казаков. Они работали, где могли, даже радовались изменениям. Тем более, что везде расклеивались листовки, плакаты, где объясняли, что пришли немецкие войска не завоёвывать нашу землю, а освободить от Советской власти, от рабства, как они объясняли. Конечно, это была ложь, но ведь делать-то было нечего. Появились строгие приказы, не собираться группами, не появляться на улице позднее 9 часов вечера, не оказывать никакого сопротивления, за всё – расстрел. В общем, страху хватало. Но больше всего мы были потрясены крахом своих убеждений, понятий. Ведь твёрдо верили, что «ни одной пяди своей земли не отдадим», что наши границы неприкосновенны и т. д. И – вдруг – чужеземное рабство. Как идут дела на фронте, мы не знали. Правда, радио чуть не круглые сутки кричало, что вот-вот будет взята Москва, что взят весь Кавказ, что скоро закончится война их полной победой. Даже пожилые и старые люди ничего не могли понять в происходящем, а мы, только-только начавшие взрослую жизнь с трудовой деятельности, тем более.
***
Всё по-прежнему, даже писать не хочется, иногда пропускаю, пишу задним числом, но все дни теперь одинаковы – хронологическая точность пока не имеет значения.
***
Вскоре зазвучало слово «Сталинград». Сначала тоже обещали, что он скоро падёт и тогда Волга и всё, что за ней (немало!) достанется им. Даже перевели и переиначили песню и пели «Волга дойче река». Больно было это слышать, плакали потихоньку, но приходилось терпеть. Так продолжалось до нового 1943 года. Постепенно настроение у оккупантов падало, они ещё бодрились, продолжали хвастать своими победами, но была заметна их растерянность. Когда немцы под Сталинградом попали в окружение и сдался Паулюс, объявили траур, но мы не знали, по какой причине, думали, уж не Гитлер ли отдал концы, или ещё кто-либо из ихних «фюреров».
***
Немного работаю по дому, но сильно болит спина и нога. Часто приходится ложиться. На дворе настоящая весна, скорее лето, но деревья мало распустились, как ранней весной.
***
На нашу работу в школе никто не обращал внимания, да и на нас всех тоже. Зарплату, правда, платили аккуратно и в рублях, и в марках, приравняв их в цене. Я получала 800 у. е. (как говорят теперь). Последний раз получили в феврале, а там им стало не до нас. Школа прекратила своё существование, как и другие учреждения.
***
Понемногу выхожу из дома – на базар, в магазин, но приносить могу не более 2 – 3 кг, так что хожу для практики. Болезнь отступает медленно.
***
Начала до нас доноситься канонада, беспрерывно кружили самолёты, и не только ихние, но и наши. При отступлении никаких войск ихних не было совсем. В небе завязывались бои. Падали самолёты и те, и другие, загорались в воздухе. В середине февраля стало тепло, дороги раскисли, грязь безвылазная, ведь там земля сплошной чернозём и немного глины. Началось отступление немецкой армии, сперва более или менее организованное, но скоро превратилось в сплошное бегство. Техника безнадёжно застряла в грязи, дороги – сплошное месиво. Наши войска отступали без боёв, просто бежали задолго до появления немцев. Я уже писала, что 2 недели было безвластие, анархия. Наступление шло с тяжёлыми боями, хотя и началось бегство. Первыми побежали румыны. Они первыми зашли к нам, первыми и убежали. Прятались мы по погребам, сараям, по окраинам станицы. Никаких убежищ у нас не было. Щели, вырытые летом, превратились в водоёмы, канавы совсем раскисли. Бои разразились свирепые с начала марта, а 8 марта вошли наши части, но бои всё равно продолжались, бомбёжки шли беспрерывно.
***
Сегодня довершила подвиг – сделала стирку вместе с Ваней, но трудно, всё болит. На дворе хорошо – чисто и сухо. Ещё раз убедилась, что самая трудная работа – ничего не делать. Сегодня суббота. Молодые тоже занимаются домашними делами.
***
У нас во дворе поставили «Катюшу», и мы беспрерывно носили воду из колодца (в ст. Красноармейской их было много) и поливали раскалённый ствол. Грохот стоял невероятный, своих слов не было слышно, работали молча. Один раз, когда я черпала воду из колодца, то нагнулась низко, т. к. верёвка стала короткой, еле-еле доставала до воды, ведь её черпали беспрерывно. Шальная пуля пролетела над головой, вырвав клок волос. Будь бы верёвка длиннее… но, значит, не судьба! Я потом всегда удивлялась, как уцелела в таком аду.
***
Начинаю готовить пищу, но трудно, т. к. всё время на ногах. Саши и Вали почти весь день нет дома. Ушли по хозяйственным заботам – ремонту дома. Вечером играли в карты, смотрели телевизор.
***
Начали мы носить на носилках раненых в госпиталь. Это трёхэтажное здание прежде было с/х техникумом, потом немецким госпиталем, потом нашим. Запомнился такой печальный случай: утром к нам забежал красноармеец, а встречали мы наших бойцов с великой радостью, чем могли, помогали. Попросил этот боец у нас не покурить, а помыть голову. Шура разожгла примус, нагрела воды, подала таз, полотенце, мыло. Потом мы его пригласили за стол, угостили, чем было, поговорили о происходящем. От него впервые услыхали правду про Сталинград, он там был от начала и до конца. Дошёл с победой до Кубани, очень радовался, ему оставалось недалеко до дома, надеялся повидаться с семьёй. Вечером, когда начали переносить раненых в госпиталь, нашли и его убитым. Всегда жалела, что не узнали его фамилии и адреса: так, очевидно, и остался безымянным.
***
Внезапно заболел Ваня – сильно знобило, поднялась температура, чувствует себя плохо. Как нарочно, в наш юбилейный год столько напастей. Стараемся их преодолевать, не падаем духом, очень жаль молодых: им из-за наших болезней прибавляется много забот и трудов.
***
Потом немцев погнали дальше, наши войска пошли вперёд быстрее, проходили всё новые и новые части. Пока не пришли войска НКВД. Но тут будет особый разговор. Сначала подведу небольшой итог сказанному. Наша оккупация продолжалась 6 месяцев, 2 из них прошли в отступлении и наступлении, хозяйничали немцы 4 месяца. Было страшно, тяжело жутко, но обещала говорить правду: ни казней, ни расправ не было. Притеснения, грабёж были, но мы всегда ждали ужасов, какие, судя по радиопередачам и газетам, были в других местах.
***
Вызвали к Ване врача. Пока определить ничего нельзя – послали на анализы, выписали лекарства. Чувствует себя лучше, чем вчера, но всё равно болен – лежит в постели. Мне тоже продлили лечение – ещё 5 уколов. Дома – повседневное однообразие. Погода хорошая, тёплая, но в каменных стенах – не на вольном просторе. Как бы хотелось иметь хоть маленький участочек, небольшой садик. Но, как видно, это теперь для нас уже неосуществимо.
***
Возможно, просто не успели, ведь они, в основном, только проходили через нас. Порядок же навели свой: старосты, полицаи, добровольные помощники. Но они нас не трогали, ведь почти все мы были знакомыми, работали прежде вместе, бывали на собраниях. Партизан тоже не было, да и негде: ни лесов, ни гор не было. Правда, потом объявились «подпольщики». Мальчишки допризывного возраста. Никаких листовок или ещё каких следов их деятельности не было заметно. Они лишь приготовили и передали списки, кто, где работал и особенно девчонок, которые не пренебрегали общением с немецкими солдатами, даже фотографировались с ними на память. За что потом дорого заплатили.
***
Продолжаю лечение. На дворе уже почти лето. Дела, как всегда в меру своих сил, а то и больше.
***
В Красноармейской я жила у хороших знакомых. Их старшая дочь, моя ровесница, училась со мной первых 3 года, пока мы не начали переезжать, и последние в 9 и10 классах, когда мы снова вернулись из Мурманска. . В Красноармейской ещё не было 10 класса и Полина жила у нас весь учебный год. Вместе мы ходили в школу, вместе учили уроки, занимались нашим несложным хозяйством. Полина поступила в медицинский институт вместе ещё с двумя девочками из нашего класса. Они заканчивали четвёртый курс, когда началась война, и все они попали на фронт врачами – выпустили досрочно. Сама Полина и её отец были на фронте. Дома оставалась мама и младшая сестра Шура. У них-то мы с мамой и жили в период военных действий. Шуре было 18 лет. Очень хорошенькая, она, конечно, привлекала внимание солдат. Как не пряталась, всё равно попадалась на глаза. Ведь их дом был в центре, и там постоянно кто-то из немцев был, проходили одни, приходили другие. Однажды прибежали три солдата и привели с собой местного фотографа, старика-еврея. Да, еврея. Их ведь тоже не всегда и не везде убивали. Со смехом стали вместе и поставили с собой Шуру, видно им хотелось перед кем-либо похвастаться. Потом они ушли, мы и забыли об этом незначительном событии – ведь кругом кипела война, обстрелы, бомбёжки. Дорого бедной Шуре обошлась эта шутка, когда вошли наши войска.
***
Сегодня вышла из дома в магазин за продуктами «по заказу», т. е. для Вани. Ходить трудно, но хорошо, что хоть возможно.
***
Но об отступлении немцев и нашем наступлении расскажу подробнее. А так же о том, что было с Шурой, как её арестовали, унижали, оскорбляли всякими плохими словами. Арестовали и мою маму. Об этом тоже отдельный разговор. Я рассказывала о том, как наступали немцы: шли парадным строем, т. к. никаких боёв не было. Наши войска отступали очень быстро, никакого сопротивления, никаких боёв не было. Наступающие пели песни, веселились, были хорошо одеты, сыты и вооружены. Но благополучие их длилось всего 3 месяца. Новый 1943 год отмечали тихо, были чем-то озабочены, удручены. Мы ничего не знали, газеты на русском языке, местные, районные, как и положено газетам во все времена и эпохи – врали. А в это время начиналась Сталинградская битва, с каждым днём положение немцев ухудшалось.
***
Саша начал ремонт в своём доме, очень хорошо, а то дом этот как бельмо на глазу, (увы, и она у меня уже формируется на одном глазе). Только отремонтировав, можно будет или продать, или хотя бы сдать.
***
После нового года в школах занятия не начались, было всем не до этого. Все старались сидеть дома, как можно реже показываться на глаза. В феврале, примерно в середине, началось заметное отступление. Первыми побежали румыны с передовых позиций на Кавказе, в горах. Появилась наша авиация. В небе то и дело завязывались воздушные бои. Загорались и падали на землю самолёты, но на станицу не падали – за станицей: в степи, в плавнях, в камышах. Было очень страшно. Особенно ночью. Так сильно бомбили, что казалось, ничего не осталось, всё погибло. Но наступало утро, и почти всё оказывалось на месте.
***
Суббота. Саша и Валя ушли с утра в свой дом. Там работают рабочие, но и им дел хватает. Сижу дома, после вчерашнего похода болит нога. Однако надо терпеть и привыкать. Хорошо, что хоть кое-как могу приготовить еду, всё помощь.
***
Весна наступила ранняя. Кубанский чернозём раскис, и «доблестные» войска буквально завязли в грязи по самые уши. Бросали технику, бежали в панике, тоже завязая в грязи. 8-го марта 1943 года нас освободили. Радость была великая, бойцов угощали всем, что было, не думая о том, что будем есть сами, а ведь продуктов было мало, базары не работали, запасов не было, да и немцы «помогли» съесть, что у кого было, они ведь не просили, а брали, что хотели. Спрятать было очень трудно, но всё же иногда ухитрялись.
***
Воскресенье, но все работают у нас: кто на ремонте, кто дома. Только Женя свободен: они ходят в школу, но фактически занятий нет – просто время провождение. Собирались идти в поход (по силам восьмилетних детей), но помешал дождь. Опять сидим вечером у телевизора и играем в карты.
***
Первыми вошли к нам войска НКВД, армянская дивизия, у нас на постой встал полковник с несколькими офицерами, тогда их называли командирами. Они занимались только армейскими делами, население их не интересовало. Нашими занялись и очень основательно другие люди, тоже НКВД, но не армейское. Шуру забрали почти прямо с постели. Вещдок: фотография с немцами, а выдал все фотографии тот еврей, о котором я упоминала, а ведь его-то никто не выдал, наоборот, старались помочь, спрятать, когда было нужно. Те, кто действительно сотрудничал с немцами: старосты, полицейские, коммерсанты и т. д. убежали заранее, им выдали «аусвайсы», пропуска до самой Германии. Убежали и такие бывшие первые «леди», как жёны 1-го секретаря райкома и председателя райисполкома. Первая оказалась чистой немкой по национальности, преподавала в школе немецкий язык до оккупации, а вторая – артисткой. Она выступала в клубе, ресторане и т. д. Пела, танцевала в очень лёгких нарядах, правда, по сравнению с теперешними шоуменками, чуть ли не голыми, выглядела скромно.
***
Началась рабочая неделя. Дома только мы с Ваней. Он болеет неизвестно чем: кроме основной болезни, поднимается температура, но признаков гриппа нет. Врач приходил по вызову, но ничего определить не может, посылает на анализы, выписывает лекарства. В преклонном возрасте любая болезнь протекает тяжело, это всем известно, но от этого не легче.
***
Вызвали и меня, но не в первую очередь и днём, а не ночью. Конечно, стыдили, упрекали, сказали, что теперь пошлют меня работать в какой-нибудь глухой хутор. Я отвечала, что мне всё равно, где работать, а вот не работать не могла, т. к. у меня ничего не было, только начинала работать. Но я тут же стала просить за маму, ведь её взяли насильно, заставили работать как прислугу, ничего не платили. Она же всем помогала, чем могла, в том числе и по медицине. К тому же ей было уже за 60, здоровье плохое. В тот же день маму отпустили домой. Шуру тоже отпустили, но её так унижали и оскорбляли, били фотографией по лицу. По-моему, это была, может быть неосознанная, но ревность мужчин.
***
Последний раз приходила ко мне медсестра – сделала последний укол – пятнадцатый. Вообще-то, то ли от уколов, то ли само по себе от времени, но мне лучше. Более активно работаю по дому.
***
А вот другой девушке Майе досталось хуже, её судили и отправили на 10 лет, куда-то за Урал. Майя почти никуда не показывалась. У неё мать была русская, а отец еврей. Он, конечно, был на фронте, а мать с дочерью жила вдвоём. В чём же её вина? При обыске в её чемоданчике, который был приготовлен на случай, если бы пришлось бежать. Так вот на дно была положена газета на немецком языке с карикатурой Сталина, кричащего о втором фронте. Скорее всего, газета попала случайно, т. к. никакой другой бумаги не было, Майя не обратила внимания, тем более, что всё было написано по-немецки. Как ни билась мать, как ни просила, ни говорила, что её муж на фронте комиссаром, ничего не помогло. Девочку сослали. Что с ней случилось дальше, никто не знает, тем более, что мы оттуда скоро уехали.
***
Сегодня большую часть дня ездила и ходила по магазинам. Искала подарок для Лёни. 5-го июня ему исполняется 40 лет! А кажется, совсем недавно носила я его на руках в одеяльце! Да, время – вещь странная и никем не понятая как следует. Всё зависит от точки отсчёта, а она у всякого своя – это одно русло реки времени, а другое – всеобщее: оно-то и несёт нас по бурным волнам жизни. Давно не ходила по магазинам, надеялась, что должно быть лучше, чем было, а на самом деле всё так же, как было: никогда невозможно купить то, что тебе надо в данное время и приходится покупать кое-что, а то и ничего.