Раз...два...три…пять...семь…десять…пятнадцать… Вновь я иду по улице, машинально считая шаги. Считать – появилось у меня неожиданно, - это значит, что-то меня тревожит, что-то не так. Вот и в этот раз. Шагаю и чувствую, ногам неудобно в новых туфлях. Каблук высоковат или тесновато в них ноге.
Поняв это, забываю о туфлях и переключаюсь на цель моего похода.
Иду я к стоматологу. Пришла пора ремонтировать зубы. Точнее менять все коронки и мосты.
Пару дней назад протезист, пожилая Дама, красоты чарующей согласилась заняться моей «улыбкой». Что мне стоило получить это согласие, я умолчу.
Главное, я иду сегодня на великое дело.
И, вот, я в кресле. Надо снимать с моих челюстей отработавшее свой век железо.
Надеясь Даму умилостивить, смягчить руку, я с открытым ртом нежно заглядываю ей в глаза. Не обращая на мой взор внимания, она невозмутимо положила перед собой инструменты, очень напоминающие те, которыми Роднуля, мой муж, ремонтирует краны.
- Голову жестче! – с этими словами она вгрызлась в коренной зуб.
Щеку расслабьте, порву!! – услышала я, моментально расслабив все тело до задницы.
- Услышите треск, не бойтесь!!! – с этими словами она взяла плоскогубцы, от блеска которых я зажмурила сознание.
- Перестаньте трястись, мне самой страшно!!! – после этих слов я открыла глаза, чтоб взбодрить уже ее. Увидев, с каким удивлением она любовалась своей работой, я тут же снова зажмурилась. Видимо, сняв мосты, она получила такой результат, какого не ожидала. На свет появились «три с половиной зуба», да и те были не первой свежести.
- Да, с металлокерамикой придется подумать, - разглядывая мой рот, медленно произнесла она и, выйдя из задумчивости, добавила – красавица вы моя!
По дороге домой, освоив деревенский жест прикрывать ладошкой рот, я прищурила глаза, увидев рекламный щит, явно обращенный ко мне. На нем крупными буквами было написано
– Это надолго! - И перекрестилась….
…………………………………………………………………………...
Раз…два…три…пять…семь…пятнадцать…Я бегу, очень тороплюсь. Бегу на встречу. На встречу с виртуальной подругой. Бегу, а ноги подкашиваются. Лишь утром я поднялась с постели, пролежав в неизвестной болезни три последних дня.
Почему последних, да потому, что пару недель назад подруга мне сообщила, что будет в Петербурге проездом всего один день.
Вот с того сообщения и началось новое летоисчисление.
Началось с того, что я внимательно осмотрела свою квартиру. Определила объем уборочных работ. А, так как у нас на севере солнышко не каждый день высвечивает грязные окна и пыль в доме, то явная потребность в уборке появляется неожиданно. По солнышку.
Бессонную ночь я посвятила думам о культурной программе. Той, что хотела бы предложить приятельнице. Для этого я мысленно гуляла по городу, посещая дворцы и музеи в поисках самого интересного. Одной ночи оказалось мало. Бессонница тут же полюбила меня.
К тому же возник естественный вопрос, что подарить при встрече? Действительно, что можно подарить человеку, которого я никогда не видела и с которым общалась лишь в Интернете.
В таких случаях, признаюсь, меня выручают собственные руки. Я неплохо шью. Потому этот вопрос решился сам собой.
Три следующих дня я провела за швейной машинкой. Лишь упаковав готовый подарок, немного успокоилась.
Но, не тут-то было. Я вспомнила, что подруга прибудет в город в шесть утра. Причем не одна, а в компании трех попутчиц.
И вновь, я стала оглядывать свое жилье в поисках дополнительных спальных мест. От сердца отлегло только тогда, когда я определила, как разложу со всем возможным комфортом гостей отдыхать.
А тем временем, из продолжающейся переписки выяснилось, что маршрут их туристического автобуса будет проходить в тридцати минутах ходьбы от нашего дома. Почему ходьбы, да потому что проезжать их автобус будет в пятом часу утра.
Именно с тех пор все мои думы были только о том, как я выйду из дома в четыре ночи и пойду на тот перекресток и буду там стоять, ожидая мою дорогую, мою ненаглядную, мою милую приятельницу.
Вот только, как же узнать, в каком автобусе она будет ехать?
От этих мыслей, от этих тупиковых вопросов я, в конце концов, слегла. Какая болезнь на меня напала – не знаю до сих пор, но мне было так плохо, что не могла подняться. И тут наступило полное спокойствие!
Звонок раздался вечером на день раньше назначенного. Подруга сообщила, что они уже приехали и остановились в гостинице, где и будут ночевать. Пытаясь говорить бодрым голосом, я, однако призналась, что болею, но не заразным гриппом и постараюсь с ней встретиться.
Встречу назначили на вокзале за два часа до отхода поезда. И вот, я бегу.
Раз…два…пять…пятнадцать…Ноги ватные, голова кругом, но я бегу. Автобус. Метро. Выхожу. Навстречу мужичонка лет пятидесяти, обвешанный сумками. Невысокий, коренастый, растерянный. Спрашивает, как проехать на Витебский вокзал. С трудом сообразила, объяснила.
- Спасибо, бабушка, – поблагодарил он и поковылял на свой вокзал. А я осталась стоять столбом, и «смотрела» в себя, знакомилась с собой с «бабушкой» для людей пятидесяти лет! Неожиданное открытие…
.
Не успела я войти в здание вокзала, как попала в объятия подруги. Она была именно такой, какой я ее и представляла, моложавой, стройной, веселой туристкой не на много моложе меня.
За неделю до нашей встречи она побывала в Москве, объехала всю Скандинавию, осмотрела Петергоф и умудрилась при встрече поразить меня своим бодрым видом.
Рассказывая о путешествии, ее глаза светились радостью. Я смотрела на нее и, молча, радовалась встрече. Да и что могла я ей рассказать нового, обо всем было написано раньше.
Слушала я ее и не слышала. Размышляла, интересно, а как мы выглядим со стороны? Небось, та девушка, что сидит напротив, смотрит на нас и думает:
- Сидят две закадычные давние подруги и говорят…говорят…говорят!!! Интернета им что-ли не хватает?
……………………………………………………………………………
Раз…два…три…пять…двенадцать. Стучит сердце. Я считаю и не могу заснуть.
Час ночи…два…три…четыре и провалилась в сон…
Сон был удивительный. Будто я – и не я вовсе.
Нет тела, нет плоти, а только дух, только свет, только лучик. Теплый, яркий, прозрачный солнечный лучик, проникающий во все земное.
Я настолько растворилась в этом сне, что в полубреду начала рассматривать оставленных на земле людей, выбирая тех, кому требовалось мое тепло. Проникая в них, чувствуя радость единения, легкость движения, счастье заботы я согревала им душу.
Я смотрела им в глаза и снимала с них тоску, печаль, тревогу. Люди становились веселыми, смешливыми, влюбленными. Они хотели жить.
Утром, не выходя из бестелесного сна, я подошла к Роднуле и заглянула ему в глаза. Он был счастлив….
………………………………
Днем звонок. Поднимаю трубку. Голос брата:
- Папа умер. Похороны в воскресенье.
И тишина. Слова потеряли смысл.
………………………………
Мой сон получил объяснение. Пока папа жил – согревал меня присутствием. Умирая, он передал эту способность мне. Теперь я старшая и мне согревать ближних.
………………………………………………………………………….
Раз…два…три…пять…двадцать пять…считать надо неспеша до трехсот.
Я стою на плечах, подняв ноги вверх, вытянувшись как могу в струнку. Это асана такая. В народе называется «березка». Только березка у меня получается какая-то кривая. Стоять мне пять минут. Утренняя зарядка.
За эти минуты о чем я только не передумаю.
Как-то мне позвонила сестра и сказала:
- Зиночка, оформляйте с мужем загранпаспорта. Поедем жить в Грецию. Там я живу уже почти год. На вилле у друга. Друг живет один и вас приглашает.
- Это где в Греции? – удивившись неожиданному приглашению, спросила я.
- На острове Родос! У него та-а-акая вилла, не то, что замок у Максимки Галкина.
- А что мы будем там делать?
- Как что? Купаться, загорать и, вообще, жить по-человечески!
Будем жить вместе…
Сейчас я пока в Саратове, на днях туда улетаю, но вернусь за вами в начале мая. Отказов не принимаю, так что будьте готовы к маю. Я оформлю вам приглашение….
…тридцать…тридцать один…сорок…сорок пять…Прошел май месяц, прошел июнь, а сестра не звонит, не зовет на остров Родос! Правда и паспортов мы не оформляли, все думаем, а что это такое – жить по-человечески….
…………………………………………………………………………..
Интересно, а какая сегодня погода, в чем идти на рынок? Важно, не забыть купить очередной журнальчик «Бурда». В последнем номере есть восхитительное платьице. Надо будет себе пошить. А из какой ткани, какого цвета?
...Пятьдесят…пятьдесят шесть…шестьдесят… Пошью-ка я крепдешиновое. Давно не носила крепдешин. А не будет ли это старомодно, не станет ли усугублять мой возраст…
Шестьдесят три…семьдесят…семьдесят один… Да! Мне уже семьдесят один год! Интересно, много это или мало?
Слышу, звонит телефон. Думаю, нам звонить некому, обычно ошибаются или агенты рекламируют новый Интернет, из позы раньше времени не выхожу, кому надо, перезвонят еще раз.
Сто…сто десять…сто пятнадцать… Надо бы после зарядки взвеситься. Вес - показатель здоровья. Свои шестьдесят три кило берегу сколько себя помню.
Разглядывая на фоне потолка ноги, размышляю – что-то ноги у меня стали тонкими, даже кривоватыми, чего раньше не замечала.
А вот плечи, на которых стою, ничего, еще пока держат, хотя на позвоночнике от упражнений скоро будут мозоли.
Сто девяносто…сто девяносто пять…двести тридцать… Осторожный звонок. Теперь уже в дверь. Неспеша выхожу из асаны. Опускаю ноги. Поднимаюсь. Иду к двери. Открываю…
Сначала появляется яркий букет. За ним входит внучка! Смотрю на явление в странной растерянности. Не думала, не ждала! Стою полуголая и удивляюсь.
Внучка-то совсем взрослая! Пожалуй, выше меня ростом. Я не видела ее больше четырех лет……
Почти в том же полуголом виде присела с ней за «кофе», а поднялись, только через шесть часов. Во время беседы от нее исходило такое сильное излучение жизненной энергии, что мне приходилось искать способ от него уклоняться.
По опыту встреч со старшей дочерью я знаю – это излучение для меня губительно, да и для детей не полезно. От радости встречи, от разговора, мы так устаем, что потом требуется немалое время для восстановления ровного настроения.
И все-таки, мы еще бы сидели, говорили, да уезжать ей было пора. Она приехала на машине из Москвы. Одна. Сама за рулем.
Проводила я ее до лифта и словно птицу из рук выпустила.
Вернулась. И не могу вспомнить, о чем говорили. Обо всем и ни о чем. Просто в беседе любили друг друга. Запомнила ее слова:
- Бабушка моя любимая, Вы такая надежная!
Теперь думаю, надо каждым прожитым днем оправдывать ее слова.
……………………………………………………………………………
В магазине. Выкладываю перед кассиром покупки и, удивляясь ее облику, неожиданно для себя произношу:
- Девушка, а вам не говорили, что вы внешне похожи на Ксению Собчак? – В ответ девушка приподняла плечи и опустила голову.
- Вы зачем оскорбляете девушку? – слышу я от стоящей рядом покупательницы.
- Зачем вы меня обижаете? – тихо с упреком в голосе, возмутилась и девушка.
- Простите, я не хотела вас обидеть! – искренне извинилась я. Не знаю, что на меня нашло, но она, действительно, была копия Ксении Собчак.
………………………………………………………………………..
Один…три…семь…одиннадцать… Тикают часы. Белые ночи. Полнолуние. Не уснуть.
Сегодня принесла из библиотеки десяток книг. Точнее, не из фонда библиотеки, а со стола «из рук в руки».
На этом столе люди оставляют книги, которые им не нужны. Оставляют в надежде, что кому-то они понадобятся.
И лежит множество книг, ожидая нового хозяина. Когда я обнаружила эту дармовую книжную «безотцовщину» и потрясающий ассортимент, у меня перехватило дыхание.
По себе знаю, книга на полке – память времени, кусочек жизни, даже нежный друг.
Лежащие на том столе книги, издания пятидесятых – семидесятых годов. Или ранее запрещенная литература, увидевшая свет после развала Союза.
Вывод – на столе тоскливо лежат книги, выброшенные из дома потомками за ненадобностью. Замечательные великие произведения….
Естественно, моя библиотека стала пополняться этими бездомными сиротами. Не могу же я оставить грустить вне дома Сэлинджера или Кафку, Платонова или Пильняка, Карамзина или Лидию Чуковскую?
Однако, моя радость все чаще омрачается вопросом, что же будет с моей библиотекой потом, после меня.
Вопрос не праздный. Возникает он оттого, что напротив наших окон, если посмотреть вдаль и в сторону, разместились контейнера помойки. Я ничего против них не имею. За ними хорошо следят.
Но, я часто вижу, как туда молодые люди сносят, свозят, стаскивают старые вещи. Мебель, одежду, обувь, стопки книг, посуду, кастрюли. Точнее, чью-то ушедшую жизнь. Бомжи все это внимательно перебирают, отбирают, да и проходящие мимо люди иногда что-то берут себе.
Однажды, и я принесла с помойки стул. Потрепанный, с поломанной ножкой и с продранным сидением. Но этот стул был из моей прошлой жизни, из той мебели, что осталась в квартире на Байконуре.
Роднуля стул починил, отмыл, отшлифовал, я подобрала обивку, похожую на ту, что когда-то была и теперь он главный стул в квартире. Вот и сейчас я на нем сижу.
Все чаще, пока силы есть, ко мне подступает желание самой распорядиться «историей» собственной жизни. И дверцы старинного буфета я открываю все чаще, прикидывая, куда и когда сдать это обилие посуды. Накопительством посудного стекла и хрусталя я никогда не болела. Но, все же набралось порядочно – полный буфет. Жизнь длинная. Подарки, знаете ли!
……………………………………………………………………………
Один…два…пять…восемь… Тепло! Наконец-то в нашем городе тепло. Какое счастье, когда лето! Окна нараспашку. Одежды легкие. Говорю Роднуле: - Давай поедем жить на юг!
- Давай,- как всегда во всем соглашается мой муж и добавляет,
- только, там бывает очень жарко.
Все! Вопрос исчерпан. Желание пропадает само собой!
Утром, протирая у него в комнате пол, ползая на коленках, я услышала шорох манжеты тонометра, а следом удивление:
- Представляешь, у меня давление 137 на 33.
- Надо послать в Книгу рекордов Гиннеса, - отвечаю.
Я давно привыкла, что у него давление удивляющее не только его, но и меня. Не знаю, как он умудряется с ним справляться. Но, справляется. Пьет кофе, ест шоколад.
Закончив уборку, заглянула к нему – лежит на своей «полке» (так мы называем его постель – она сделана им собственноручно, в ее основе полка из вагончика, в котором мы начинали жить) дремлет, а в руке зажат карандаш.
Последние полгода Роднуля пишет…пишет и пишет свои мемуары. Пишет и редактирует. Стирает, копирует и снова пишет. Иногда вздыхает – запутался в собственных текстах.
Стараюсь понять, почему молчаливый технарь технарей, имеющий небольшой, как у всех технарей запас слов, взялся за перо.
Видимо, потому, что у всякого человека есть Слово и Дело, Когда у упрямого технаря нет Дела, он берется за Слово, как бы трудно ему оно не доставалось.
На семьдесят восьмом году жизни, с Делом у него проблемы. С больными, почти не слушающимися ногами, ему трудно найти Дело, не требующее передвижения.
Последнее его увлечение – миниатюрный токарный станочек, остался не завершенным, да и прибор «от всех болезней» уже задвинут на дальнюю полку недоделанным. Видимо, не хватило каких-то деталей. А за деталями надо ехать на рынок, это ему не по силам. Вот и взялся за перо.
Насмотрелся на мои «писательские успехи» и решил тоже попробовать. Ему есть, что сказать людям.
Стараясь его предостеречь, я предупреждаю, что проза бывает далеко не безобидной. А полученные рецензии могут надолго испортить автору настроение.
Как-то старшая дочь меня спросила:
- И как это, мамочка, тебе удалось своей повестью никого не обидеть?
И тут же, словно в ответ я получила от родственницы несколько разгромных разобиженных страниц с упреками. Читаю, перечитываю их до сих пор. С благодарностью. Без этих страниц я бы никогда ее так близко не узнала.
Уверена, любой человек каждым написанным или произнесенным словом, порой, не желая того, рассказывает о себе. Так же, как и автор любого романа или повести, старательно пытающийся завуалировать свое имя, в итоге понимает, как сказала одна из моих читательниц, - «белые нитки» людям все-таки видны.
……………………………………………………………………………
Три…пять…семь…одиннадцать… Ночь. Обмахиваюсь картонкой. Очередной сердечный сбой. Трудно дышать. Теперь не уснуть. Буду успокаивать глупое сердце. Завтрашние планы, скорей всего, невыполнимы.
Утро. Настроение боевое. С Роднули «содрала» для стирки всю одежку. Для него это трагедия. Не любит менять белье, совсем, как ребенок.
- Я чистенький! – говорит. После стирки взялась за его прическу. Чтоб уговорить постричься, требуются немалые усилия.
- Овец и то стригут два раза в год! – говорю я ему обычную в таком случае фразу, и мы под звук ножниц, с удовольствием вспоминаем, как жили в деревне и как вырастили тридцать семь овец, которых регулярно сами стригли. Это была эпопея! И прежде всего, надо было этих овец отловить….
Все! Белье сушится на балконе. Роднуля сидит чистенький, подстриженный. Притихший. Осторожно подхожу. Он разглядывает стоящий на подоконнике цветок.
Цветок умирал, мне пришлось его обрезать почти до основания, сохранив несколько листочков.
- Посмотри, - говорит он, указывая на цветок, - после стрижки я теперь, как этот цветочек!
А тем временем, часы идут… дни бегут… годы летят. Метроном моих дней стучит….