Ябандит

               


«Но была одна нация, которая совсем не поддалась психологии покорности - не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это - чечены.
Мы уже видели, как они относились к лагерным беглецам. Как одни они изо всей джезказганской ссылки пытались поддержать кенгирское восстание.
Я бы сказал, что изо всех спецпереселенцев единственные чечены проявили себя зэками по духу. После того как их однажды предательски сдёрнули с места, они уже больше ни во что не верили. Они построили себе сакли - низкие, тёмные, жалкие, такие, что хоть пинком ноги их, кажется, разваливай. Местных жителей и тех ссыльных, что так легко подчинились начальству, они расценивали почти как ту же породу. Они уважали только бунтарей.
И вот диво - все их боялись. Никто не мог помешать им так жить. И власть, уже тридцать лет владевшая этой страной, не могла их заставить
уважать свои законы.
А.И. Солженицын "Архипелаг Гулаг"


ГЛАВА ПЕРВАЯ

В памяти каждого человека какое-то маленькое, незначительное событие, даже из далекого детства,  хотя оно и не имеет какого-то особого,  судьбоносного  по значению и степени важности смысла,   порой запоминается крепко, на всю оставшуюся жизнь,
Я проснулся рано утром, мне около  семи лет. Отец ведет меня в школу, для этого у меня есть даже какая -то потертая матерчатая сумка. Есть и кое-какая одежонка.  Но мы бедны и голодны, как и все ссыльные.
Я спецпереселенец, бандит, сын бандита и даже внук бандитов. И все предки моих предков  тоже были бандитами.  Так говорят.
Мой  дед, с белой, как лунь головой,  улыбчивый и добрый,  в его искрящихся светом глазах нет никакой злобы и настороженности. Герой гражданской войны, устанавливал советскую власть на Кавказе вместе с Кировым, Орджоникидзе, Микояном, встречался с ними, пил чай,  вел борьбу против белых, обеспечивал Красную Армию оружием, на свои средства купил и подарил  красноармейцам  три пулемета «Максим».
Он часто вспоминает об этом времени, как с Деникиным сражался его отряд, как все  хозяйство деда вместе с большим домом сожгли белогвардейцы, а ему самому чудом удалось спастись,  выручил быстроногий конь и, задумавшись о чём-то своём, иногда скажет,  как бы про себя- «Э-х-хх…» махнет рукой и незаметная тень сожаления скользит по лицу. Мне кажется, что он сожалеет, что за красных воевал, а не за белых, а может, что не воевал  против  тех и других. Переживания человека на закате жизненного пути  лишенного  Родины глубокой печалью отражается и на его лице. Но он всегда чисто выбрит, держится молодцом, высок ростом, его можно увидеть еще издали, когда он спускается по улице, идущей уклоном со стороны железнодорожной станции. По возрасту он самый старый в нашем роду.
Уже на Родине, после возвращения, про него в  журнале «Огонек» напишут статью, как о долгожителе.   Приедут журналисты разные, с серьезными глазами будут смотреть на него, слушать и записывать в тетради его  рассказы о прожитом,  о боевых событиях. Его звали Бокри,  так я из его имени нынче себе псевдоним придумал, и публикуюсь под ним на Проза.  Ру.
Как увидит он  меня, берет на руки,  ласкает, говорит разные слова, кусочками сахара угощает. Они у него постоянно  в кармане, аккуратно завернутые в бумажку.
Это такие «конфеты» того времени.
Нас всех, в том числе и моего деда,  бандитами кличут, с  таким ярлыком   поголовно  и выслали, и другим объяснили, что весь народ, то есть все мы,  звери и  бандиты.
И местному населению, куда привезли,  сказали, « людоеды, звери едут, берегитесь, будьте осторожны и бдительны!». Поначалу, перед ссыльными захлопывались двери домов, калитки, створки окон, а жилье для них  приготовить готовившие  Указ о выселении «забыли». Наверное, специально забыли,  поэтому из за этой забывчивости половина народа, в несколько сотен тысяч людей, женщин, детей, стариков в первые  же годы отошла в мир иной от болезней, холода и голода.
Так в чистом снежном поле и пришлось  обустраиваться, пока, хороня родных,  избы сами себе  не построили.
Хотя наш регион и был южным,  но морозы и снега бывали нешуточными.
 Помню, за ночь выпал снег толщиной более полутора метра, он был белый и пушистый,   входная дверь в наш саманный домик не могла открыться, так как ее придавило  снаружи, а над косяком двери в проеме над дверью, также лежит слой снега.  Это были сени, отсеченные  от нашей "спальни"дверью,  и потому снег   не мог задувать туда,  где мы спали.
Эта самая дверь, дрова и уголь в печке-буржуйке спасали  нас от неминуемой гибели. Помню постоянное ощущение голода, хотя как-то все мы привыкли и особенно не старались на нем концентрировать внимание. Есть,  что кушать-ели, нет- особо не горевали.
Географическое место нашего  рождения по многим признакам  напоминало  родину предков-Кавказ и  было для спецпереселенцев более мягким для  выживания, что и позволило избежать масштабных человеческих  жертв.  Летом много зелени фруктов овощей в прудах и реках полно рыбы. Климат  во многом схож с климатом  родного Кавказа. Зима не столь суровая, как на севере региона. Лето жаркое, арбузы и дыни зреют очень рано, у них  неповторимо изумительный  душистый запах и сладость.
Помню, как отец привез арбуз, вес которого достигал около тридцати килограммов, это был просто великан, восторгам нашим  не было предела. Приготовились на завтра отведать. Но вышел конфуз,  утром проснувшись, слышу, отец с мамой о чем-то оживленно разговаривают в сенях.  Мы все разбужены этим непривычно громким разговором и все дружно гурьбой высыпали в коридор. Смотрим, а  наш арбуз,  которым мы восхищались еще вчера вечером, лежит на полу,  расколовшийся на две части,  красная мякоть выглядывает изнутри из щели по линии раскола и   сладкий запах  разливается  по дому.
Мы сгрудились вокруг него и не можем сообразить,  почему он раскололся и почему лежит в проходе.
Только потом со слов матери и отца мы начинаем понимать, что у нас побывал ночной вор. Унес полтуши баранины, наш запас на месяц, а арбуз не смог поднять и уронил. Дабы не рисковать, вор или, скорее всего воры ограничились бараниной. Голод вынуждал людей идти и на такие поступки. Эпизод этот заставил меня задуматься, что в нашем селе  живут люди, способные влезть в дом, чтобы своровать, но вместе с тем, отец с матерью  за это  не сильно винили воров.  Может быть, у тех  другого и  не было способа добыть  себе пропитание. Каторга списывала грех.
Мы не отведали в тот день баранины, но арбузом  наелись досыта, хватило еще и на  гостей.
Мы никогда не забывали, что  находимся  в положении бесправных спецпереселенцев и  те, кто ночью заглянул к нам, и мы сами назывались одним словом-бандиты.
Так распорядилось родное государство и любимая партия.
Но я, еще маленький, пока не знаю смысла этого странно звучащего слова, но потом мне часто будут повторять в лицо, что я тоже бандит. И пятилетнему сыну моему уже позже, на своей Родине, в Чечне скажут, что и он бандит. И даже внуку, который родился в Москве и учился и окончил почти на отлично московскую школу, я знаю точно, тоже  скажут. Может уже не раз и сказали. Скорее,  от меня скрывает, не хочет расстраивать.
Ну что тут поделаешь.  Это же нонсенс, жить в таком  государстве и не иметь  соответствующее  стране   звание.
И сегодня, спустя полвека, мне опять бросают в лицо, что мы и тогда были бандиты, а сейчас подавно, разные пыхаловы-медковичи, птицы непонятного происхождения и корней, да   их идейные сторонники. 
И в Чечне, где только что прошла война, сегодня  всех снова кое кто называет  этим давно знакомым, проверенным  словом, хотя там из кожи все лезут вон, чтобы доказать, что они приглаженные, мирные россияне, готовые умереть за Россию.
Этот штамп к нам приклеился накрепко, всерьез  и надолго. Я вынужден с этим смириться, одним мудрецом сказано, «если ты не можешь изменить обстоятельства, измени отношение к ним». Я изменяю отношение к этому и потому спокоен. Моя роль в этом процессе такова, оставаться самим собой, кем бы  меня ни  назвали... И говорить то, что  видел,  испытал  и вижу сегодня перед собой.
…И так,  «надо учиться тебе сынок», сказал мне на родном языке   отец. Я повинуюсь, но я не понимаю, что такое учиться и как я это буду  делать. Мне также не понятно, почему я живу среди казахов, русских, корейцев, немцев и других. Почему станция Сас Тюбе, где мы живем, такая маленькая, почему отец работает рядом с железнодорожной станцией на цементном заводе, из труб которого  идет сизый дым, да рвёт небо протяжный гудок?  Мне непонятно, что такое их Родина, отец с мамой часто говорят о ней. А я тогда с, какой Родиной?  Почему моя Родина не там, где ихняя?
У нас разные Родины. Я родился здесь, а почему здесь, а не там, где родились мои папа и мама?
Что такое их Родина?, они говорят о ней всё время и мама иногда плачет, а отец отворачивается и прячет от нас свое лицо, а нас семеро, мал-мала меньше. А потом видим и у отца  глаза покрасневшие.  Перед нами не подает виду, хотя видно, что сильно переживает.
 Говорят Кавказ, Кавказ... У нас в доме говорят, на улице дяди и тети говорят.
А что такое Кавказ? Я спросил у мамы, а она мне говорит, «Дога- так она меня зовет -у тебя Родина -Казахстан, а у нас  Родина- Кавказ.
Нас ее лишил злой человек по имени Сталин. И его помощник Берия».
Я начинаю ненавидеть  этих двоих, и даже плюнул  в лицо   усатого человека  с маршальскими звездами  на плечах в книге, лежавшей на столе у нас за то, что он обидел маму и папу. Да и  всех моих родных, братьев и сестер папы обидел.
Наверное, поэтому поздно научился я читать,  первая книга, взятая мной в руки, была книгой ненавистного всеми чудовища на двух ногах.
Конечно, с годами любовь к книге во мне стала такой же потребностью, как и любовь к еде, к красивым  вещам, хорошим  людям и ко всему прекрасному, что окружало и окружает меня и сегодня.
Казахстан хоть и был вначале суровым и тяжким испытанием для людей, но по мере вживания в местные реалии, ссыльные понемногу начали приходить в себя. Жизнь не остановилась, и   умерли не все. Живым надо было жить. Стали обустраиваться. 
Мама беспокоится о своих родственниках. Они  в другом месте, далеко, я даже не знаю, какие они из себя. Она говорит, что у нее много братьев и  сестер, есть и отец. Но не знает, живы ли они все,   ей известно, что живут далеко отсюда, называется северный Казахстан.
 Я думаю, а где он этот далекий северный Казахстан?
Потом, через год мама меня повезет к ним, спустя десять лет ссыльным  дали разрешение, что можно уже ехать к родственникам.  Как Сталин и Берия отправились к праотцам, так и разрешили искать родных.
И я увижу всех маминых родственников в Караганде и Кустанае. Добирались мы с ней на попутных по лесам, по степям  две недели.
Но это было потом. А сейчас ведут меня  в учительскую. Спрашивают о чем-то, а я русского языка не понимаю. Некоторые слова вроде бы понятны, но ответить не могу. Ни да, ни нет. Я  не знаю, что от меня хотят. Дядя строгий такой, в костюме двубортном, в галстуке, с ровным пробором  на голове, я понял, что он за главного,  спрашивает меня о чем-то, папа тоже рядом.  Я молчу. Не знаю, что ответить, я очень стесняюсь. Мне вообще ничего не понятно. Его же разговор не понимаю вовсе. Дядя этот папе что-то сказал, и отец меня взял снова за руку и повел домой.
Маме говорит: «Рано ему еще в школу, русского языка не знает. Пусть посидит дома».
Через год я пошел в школу,  уже мог немного на русском изъясняться, понимать некоторые слова. Стал учиться, постигать грамоту и жизнь.
 А на второй год пришел день, мама и папа радостные, по радио объявили про Указ, нас возвращают на Родину,  на Кавказ. Все на улице радостно не скрывая слез плачут. Кричат от радости.  На нашей маленькой улице живут все наши родственники и просто знакомые, а само село, за исключением некоторой части,  сплошь ссыльные и репрессированные. Хамид, отец нынешнего президента Мак Дональдса  по  России и Восточной Европе Хамзата Хасбулатова живет недалеко, в пятидесяти метрах  от нашего дома, приветливый, работящий, моя мама о нем и сейчас вспоминает. А Хамзат родился, когда я уже стал учиться во втором классе.
Готовимся к отъезду, папа заказал целый вагон, товарный, в нем места хватало для всех и для всего. Предусмотрительно забили в вагон необходимые вещи:  стройматериал, зерно,  муку,  сушеное мясо, картофель,  масло топленое, в мешке желтоватого цвета   кусковой сахар. Наверное, родители знали, что с хлебом - солью и под духовой оркестр встречать нас  никто не будет. 
И как цыгане,  лежим   кто - где попало  на этих мешках и блоках.  Вагон большой,  разместились все человек сорок-пятьдесят с детьми.  Папины сестры, братья,  наши двоюродные сестры и братья. Эшелон, в котором много вагонов с реабилитированными, готов к возвращению домой.
Поезд просвистел несколько  раз, дернулся, лязгнул колесами и медленно тронулся,  мы, вглядываясь в исчезающие за окном огоньки далеких деревень и  летящих навстречу степных перелесков,  уставшие от пережитых эмоций,  скоро заснули. Мы уезжали из страны, где в могилах остались лежать мои родные брат Муса и сестричка Айша, моя бабушка по отцу и многие другие родственники, умершие не выдержав суровых условий чужбины. Они остались на земле, до которой нам сегодня сложно дотянуться.
Наутро мы все прилипли к решетчатым окошкам наверху  и удивлялись, наблюдая за проносящимися путевыми столбами, рощами, озерцами с ивовыми деревцами на берегу, домиками-избами у станций.   Поезд нёс нас по просторам, потом пошла  протяжная водная гладь, кажется,  что это было Аральское море. Удивлялись   огромной шири и длине земли, думали, если наша страна такая, то каким большим  должен быть земной шар.
Сверлила голову мысль, как  по этой самой дороге не по своей воле родители наши тринадцать лет назад ехали в противоположном направлении.  А теперь мы двигались уже вместе, но это была дорога  к нашей общей Родине.
Ехали долго, наверное, дней десять, в дороге останавливались, чтобы пополнить запасы воды и еды. На остановках люди шумели, радостно галдели, знакомились, выясняли, кто,  где  будет жить. Кто откуда родом, с каких сел.  В этих дорожных паузах,  как будто ехали на свадьбу, звучала гармонь, и кое-кто  лихо отплясывал  искрометный танец под хлопки ладош и барабанную дробь.  Помню, был врач, плотной комплекции, с вьющейся седеющей  шевелюрой, в фетровой бежевой шляпе, с добрым, улыбчивым лицом,  звали его Вати.  Он был один на весь состав, доброволец скорее. Все к нему в случае чего обращались,  и он давал советы, лекарства,  помогал, чем мог, всё время шутил и заразительно смеялся. 
Приехали поздно,  разгружались   на станции  Самашки. Прохладно и зябко в майскую ночь.
И повезли на грузовике дальше, ехали полчаса. Привезли, выгрузились, зашли  в какое-то длинное помещение под  навесом  и все там, кто, где  попало,  уставшие, голодные, завалились спать.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ