Как-то мать решила наказать за непослушание, кто-то ей подсказал, что мокрой веревкой бить больнее. Она намочила веревку в нашем большом алюминиевом тазу и принялась меня бить. Больно не было. Плакал, скорее, от самого наказания и унижения этим наказанием. Курение было способом существования на улице. Все мальчики курят, да и чем иным заняться? Здесь даже библиотеки нет.
Из-за обиды на мать уходил из дома. Первый раз спрятался в нашем сарае, где мать быстро нашла, и привела домой. Второй раз устроился спать на пожарном ящике с песком, который стоял перед дверью нашего коридора на втором этаже. Явная демонстрация, мол, пусть все видят, что ты меня обижаешь.
В третий раз ушел к товарищу, и его родители согласились, чтобы я остался у них ночевать в маленькой комнатушке, в которой едва помещались две кровати и стол. Накормили ужином, чему я был только рад, поставили тазик мыть ноги перед сном. Я уже приготовился мыть, как пришла мать. Пришлось молча одеться и уйти. Было стыдно, что меня уводят как нашкодившего щенка.
Впрочем, у матери было и более действенное наказание. Если считала, что я сильно провинился, переставала со мной разговаривать, и день, и два. Это самое страшное наказание. Рушился весь мир. Казалось, мать никогда меня не простит, и я никому не нужен. Ходил сам не свой.
И какое облегчение наставало, когда мать считала, что достаточно меня проучила, меняла гнев на милость. Маленького человека так легко сломать, подчинить себе. Она ясно давала понять, что я без неё ничто. Я всё реже взбрыкивал. Я не был хулиганом, сорвиголовой. Просто делал то, что делали вокруг меня. Воспитывала среда. Мать боялась, что я стану неуправляем, и ломала под себя.
В конце коридора жил еще один мальчик, с которым вдруг подружился. У них впервые увидел приемник «Родина» с длинными и средними волнами. Я покрутил ручки вареньера, но на всех волнах сплошной треск, шум, если что и слышалось, трудно разобрать. Скорей всего приёмник не был подключён к антенне, но я тогда об этом и представления не имел. Разочаровался, но у меня и такого нет.
В школе возникла новая мода: мальчики и девочки увлеклись собиранием фантиков из-под конфет. У кого-то даже попадались из-под шоколадных. Я не очень понимал, зачем это нужно? Но пример заразителен, и я с соседом около месяца собираем конфетные обертки на площади перед магазином, не гнушаясь поднимать с земли. Редко добавляли свои, из простых карамелек.
Собрали около двух сотен, и, видимо, подсознательно поняв, что пора кончать с этим глупым занятием, вышли на наш балкончик и выбросили вниз, наблюдая, как они красиво кружатся – единственный прок – эстетическая красота. Я опасался, что взрослые начнут ругаться из-за нового мусора, но никто не заметил.
Иногда с нами играл четырехлетний Олежка. Его бабушка работала в пекарне, стоящей через дорогу от бани, ниже нашего дома, в метрах 20-ти. От пекарни, работающей на мазуте, черный бак стоял под горой, на добрый десяток метров разносился запах свежего хлеба, который мутил наш разум. Как-то, когда мы играли рядом с пекарней, его бабушка вынесла свежий хлеб, и разделила между голодными мальчиками, вероятно, с расчетом, что мы не станем обижать её внука.
Когда на следующий день, я встретил на улице Олежку, то предложил ему пойти к бабушке и попросить хлеба. Но он отказался, потому что был сыт, хлеб ему был не нужен. Голод заставил пойти на унижение: предложил покатать его на спине. Он согласился. Я, в предчувствии горбушки изумительно вкусного хлеба, долго возил его на спине, довольно тяжелого.
Накатавшись, он пошел к бабушке, которая сочла его просьбу блажью, и не дала хлеб. Он же не сказал, что за хлеб катался на спине мальчика. На этом моё падение закончилось. А если бы она дала хлеб?
Лет через 10, когда я работал на Кофеиновом заводе, видел Олежку, живущего неподалеку через забор, где стояли мощные радиостанции. Опасался, что он напомнит тот день, когда катался на моей спине за обещание куска хлеба. Я старался держаться от него подальше. В то лето он как-то спросил ребят:
— А когда целуются с девушкой, носы не мешают?
После армии он сразу женился – раньше меня. Начал плавать на корабле, и скоро развелся. Обычная участь моряков, месяцами плавающими в море. Они начинают испытывать страх встречи с женой, боятся оказаться несостоятельными в мужской силе, то и дело проверяют её, истощают себя. Мнительность усиливается. Некоторые, при виде жены, бросаются прочь от неё, начинают устраивать ссоры, искать предлог, лишь бы не быть вместе. Долго не могут войти в норму, обвиняют жену, что она изменяет, пока его не было.
Родители Люси держали кроликов и голубей. Ей приходилось каждый день собирать траву для кроликов. Однажды я увидел её на склоне горы среди чайных кустов. Помог нарвать траву. Вместе пошли к кроликам в тесных вольерах. В отдельных ящиках ворковали голуби. И этот неумолчный звук мне очень не понравился. До сих пор неприятен.
Через приоткрытую входную дверь, заметил тесно заставленную вещами комнату Люси: две кровати, стол. Ничего особенного. Все так жили, в тесноте. Но у отца мотоцикл с люлькой. Единственный на весь посёлок.
К ним я никогда не приходил, чтобы вызвать подружку на свидание, стеснялся, встречались случайно, или договаривались.
Мать и здесь познакомилась с солдатом срочной службы, который ради встречи с ней убегал в самоволку, и однажды за это угодил на гауптвахту, которую мать мне показала, когда мы проходили мимо, поднимаясь в гору от города с покупками – небольшое кирпичное строение возле шлагбаума в часть.
Не знаю, где она с ним встречалась, но на этот раз у нее хватило ума не приводить его к нам. Надеялась, что после демобилизации он женится на ней, поэтому подготавливала меня, рассказывала о нем.
Не случилось, солдатик уехал домой и легко забыл о курортном романе. Летом мальчики мечтали искупать в море, Но до него далеко. Нужно идти целый час, и столько же назад. Каждый день не находишься. Нужно договариваться с ребятами и собирать ватагу, одному идти скучно.
Чаще ходили к речушке, протекающей под горой. При желании, можно пройти по камням, не замочив ног. На излучине кто-то сделал запруду, воды стало по пояс, что давало возможность хоть как-то поплескаться в воде. Ближе к осени, мы стали совершать набеги на кукурузное поле за этой речушкой. Рвали початки и наедались зернами молочной спелости.
Забрели на воинскую часть под нашей горой, к речке Барцханке. Видимо, недавно прошли дожди. Речка до краев наполнена водой, бурлила водоворотами, и стремительно проносилась, я не рискнул искупаться по примеру других ребят. Позже никогда не видел Барцханку столь полноводной даже после дождей. Её уровень упал на четыре метра. Когда мы шли в школу, то переходили её по торчащим камням. Это случилось, возможно, потому, что вверх по течению построили небольшую ГЭС.
Ближе к осени, мать купила новую фуражку. Обновы всегда нравятся. Когда мальчики пошли в дальний поход к горам, я надел обнову, хотя необходимости и не было. Все с непокрытыми головами, один я в фуражке.
На обратном пути, когда мы поднимались в гору по узкой тропинке к Салибаури, нам встретились аджарские парни лет 15-ти. Один сорвал мою фуражку, надел и спокойно ушел. Я растерянно смотрел вслед. Силы не равны. Наши ребята рассредоточились, шли каждый сам по себе, мы вдвое моложе обидчиков. Сознавал и свою вину: не было необходимости надевать кепку. Чувство беспомощности и обиды, надолго запомнилось. Мать не ругала, когда я рассказал, как пропала обнова.
Однажды, когда я скучал в комнате, мать привела Люсю, сказав, что оставит нас вдвоем на час, и ушла, зачем-то закрыв дверь на ключ. В этом был элемент провокации. Мы, как бы, могли смело делать всё, что нам заблагорассудиться, но в то же время понимали, что в любое время мать может вернуться и застать нас врасплох.
До сих пор не могу понять, почему она так сделала? Закрывать дверь – не было необходимости. Чтобы Люся не ушла? Чтобы никто лишний не вошел? Но и без того, к нам никто никогда не приходил.
Мы держались скованно, не знали о чем говорить, чем заняться? Игрушек никаких, как и игр, нет прежней легкости, когда встреча шла от нас самих, когда сидели в чайных кустах, и болтали, о чем придется.
Вероятно, от скуки Люся затеяла игру про птичку, которая сидит на дереве, а я должен после каждой её фразы говорить глупое: «зда». Но до конца рассказать постеснялась. Я же от мальчиков ничего подобного не слышал, и сознавал лишь глупость рассказа. Зачем нужно говорить «зда»?
Много позже, через несколько лет, услышал окончание этой истории: птички в гнезде пищат: «пи». И это заставило по-новому посмотреть на нашу дружбу. Когда мать вернулась, Люся сразу ушла и больше к нам не приходила. Я, словно, не оправдал ее надежд.
Школьная уборщица, у которой я занимал деньги в конце месяца, жила с взрослой дочерью Надей. Её возлюбленный демобилизовался, уехал на Кубань и почему-то надолго замолчал. Обычная история. На письма не отвечает. Поехать одной и напомнить о себе, девушка не решилась, попросила мою мать сопровождать её, пообещав оплатить все расходы и стоимость билета в один конец. Мать согласилась, чтобы заодно сделать разведку, узнать, как живут на Кубани?
Я был доволен поездкой, надоедает на одном месте, привык к переездам. Не нравилось лишь то, что стеснен обстоятельством: все расходы несла Надя. Я не мог ничего попросить у матери, чтобы она купила. Мать беззастенчиво воспользовалась её словами, что оплачивает все расходы в один путь, то есть и желания сына.
Я тихо негодовал, но не мог же учить мать справедливости и состраданию? Девушка попала в безвыходное положение, у неё не могло быть лишних денег. Надя не была даже миловидной, и я понимал, что этой поездки ничего не добьется, как и моя мать, когда-то ездившая в Вологду к моему отцу.
В плацкартном вагоне напротив нас сидят два солдата и оживленно разговаривают с моей матерью. Я на краю скамьи, возле прохода, на меня никто внимания не обращает. Надя в разговоре не участвует, она едет к жениху, ей лишние знакомства не нужны. Мне их разговор неинтересен, я смотрю в окно, любимое моё занятие. Но замечаю, мать обменивается с солдатом адресами. Зачем ей это нужно? Ещё один шанс?
Солдаты скоро выходят. Мать и Надя разговорились с миловидной моложавой женщиной, на розовом лице ни единой морщинки. Потом уже, мать рассказала, о чём они с нею беседовали: женщина раскрыла свой секрет вечной молодости: никогда не надо волноваться. Так просто, и невыполнимо. По-крайней мере, я не видел, чтобы люди так жили. Одна такая попалась.
Но матери, кажется, это в голову запало: никогда не кричала на меня, всегда была спокойной, даже когда делала подлости. О стрессе тогда никто не знал. Лишь сейчас установили, что отсутствие стресса продлевает жизнь. Той женщине, видимо, подсказала её мать, и особого секрета из этой тайны не делали, понимая, что не все могут себя сдерживать, жить, отстранившись от всех волнений — это равносильно добровольному уходу из жизни.
На остановках из вагонов выбегают пассажиры с чайниками и через железнодорожные пути бегут в сторону вокзала, к крану, над которым висит надпись: Кипяток.
Нужно спешить, пока пути не перекроет встречный состав, в ожидании которого мы и остановились. Кран один, а желающих очень много. Но кипяток хлещет толстой струёй, быстро наполняет чайник. Но мы никогда не бежим к нему, нет чайника, да и отстать от поезда страшно. Это кошмар иногда преследует в снах. Нет ничего хуже — отстать от состава. Неизвестно, сможешь ли догнать попутным составом, или же… Даже представить страшно. Лучше не отставать.
Приехали в большую станицу. Ночевать остановились в колхозной гостинице, расположенной в маленьком домике, кроме нас никого нет. Возле домика на клумбе цветы бессмертника и портулака, каждый день распускались новые. Рядом небольшой огород с толстыми стрелами лука, сорвав, можно некоторое время дудеть, пока конец не размочалится.
Река Кубань здесь широкая, с камышовыми зарослями. Вдоль берега ходят мальчишки, руками залезают в норы и вытаскивают раков, которые продаются в каждой столовой и, обязательно, в пивном ларьке. Мы часто их ели. Но, чтобы насытиться, нужно съесть не один десяток, а процедура чистки и выбирания нежного мяса, очень длительна. На столе образовывалась красная гора рачьей шелухи.
Я опасался засовывать руку в нору, представляя, как больно может ухватить рак клешней за палец. И как его заставить, отпустить твой палец? Отрывать?
Улицы непривычно широкие, не то, что в Батуми, землю не экономят. На базаре продукты в избытке и очень дешевы, не как в Аджарии. Чтобы заработать немного денег, частники выносят продукты на базар, и довольны, если находился покупатель. Молоко в глиняных макитрах, где уже настоялись вкуснейшие сливки. Гора кувшинов на возу.
И мать решилась на переезд. Мы вернулись в Салибаури за расчетом и вещами. Я же, выйдя на улицу, увидел между нашими деревянными домами, заполненный водой бассейн, который считался пожарным, но до этого стоял сухим. Сейчас же кишел ребятней и постарше меня. Я тоже осторожно залез и поплыл по-собачьи, пересекая бассейн. Вода мутная, но все довольны неожиданному разнообразию, не надо идти под гору к речке. Но, в последующие дни, бассейн, то ли наскучил, то ли вода застоялась, снова начали ходить к речушке.
Я увиделся с Люсей, у которой оказалась вкусная фамилия – Виноградова, рассказал, что скоро уезжаем. С подсказки матери, я же и не знал о подобном ритуале, мы обменялись фотографиями. У меня была маленькая, ученическая.
Она же принесла нормальную фотографию, где стояла в школьной форме, а на второй — с родителями, отец сидит на мотоцикле с коляской, у него усы, похож на азербайджанца. Может, украинец? Больше мы не виделись, хотя до отъезда оставалось несколько дней.
Перед отъездом мы пошли на тесный батумский базар и, неподалеку от выхода, в ларьке, среди множества других ларьков, купили дешевое, из тонкого сукна в полоску, пальто на вырост. Сейчас же оно мне было почти до пят. Я чувствовал себя в нем пугалом, но не возражал, потому что и меня пугали российские зимы. Мать знала, что не может позволить подобные расходы, хотя бы каждые два года. Если и покупать, то сразу лет на пять. Дешево и сердито. Мы ехали в Россию, а там зимы, не чета нынешним. Продавец восторженно ахнул:
— Как хорошо сидит на нем. В самый раз.
Я промолчал на это замечание, догадывался об истинном положении, но и понимал, что хорошее пальто мать не сможет купить. Нет денег.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/23/973