Кража

 Три пары настороженных глаз с опаской наблюдали за моими перемещениями по комнате. Ждали. Ну, что ж, получайте:
 
 - У одного мальчика по имени Алекс была одноглазая мать. Страшная, как прошлое еврейского народа. Когда она приходила за ним в школу, рыдали дети и их родители. Учителя скрывались за стенами своих кабинетов, обвешиваясь охранными амулетами. Когда Алекс вырос, он полюбил одну девушку, но стеснялся приводить её домой, ссылаясь на то, что мать больна неизлечимой и очень заразной болезнью. А потом парень сказал возлюбленной, что мать умерла. Они поженились и уехали из страны. Там они построили дом, родили детей и жили в счастье и согласии. А мать мальчика, одноглазое страшилище, долго искала пропавшего сыночка, пока не нашла. Без предупреждения, она поехала в город, где он жил и пришла в его дом. Алекс был на работе. Дверь открыла жена, но увидев одноглазую старуху, вскрикнула от ужаса, потеряв сознание. На шум выбежали дети, мальчик и девочка.

 Я замолчал. Братья не произнесли ни звука, натянув одеяла до глаз. Вопросов они благоразумно не задавали, помня предыдущий рассказ о "чёрной руке". Особенно то, что произошло после вопроса самого младшего, Йонатана. Пришлось продолжить:

 - Бедные дети Алекса подняли такой крик, что сбежались все соседи. Кто-то догадался позвонить отцу семейства и рассказать о визите кривой старухи. Алекс тут же приехал, побросав все дела. Он-то сразу понял, кто заявился в его дом. Без разговоров схватил старуху за руку, затолкал в машину и отвёз в аэропорт. Там, наказав навсегда исчезнуть из его жизни, отправил мать обратно домой. Прошло много лет,  мальчика стала мучить совесть. Тогда он решил навестить свою страшную, одноглазую мать. Приехал, с трудом отыскал дом, в котором рос и, собравшись с духом, позвонил в дверь. Но никто не открыл. Мальчик продолжал звонить. На шум выглянула соседка, старая тётка Хенарива. Подслеповато прищурившись, она воскликнула:

 - Ой, да это же Алекс! Как ты вырос!

 - Тётя Хенарива, а где моя мать? - спросил мальчик.
 
 - Твоя мать? - тётка Хенарива загрустила, - она умерла, сыночек. Извелась без тебя, заболела и умерла. Где же ты пропадал столько лет?

 Алекс молчал. По щекам текли крупные, горькие слёзы раскаяния. Что он мог ответить старой соседке?

 - Ах, да! - засуетилась вдруг Хенарива и, тяжело переваливаясь на ходу, вернулась в свою квартиру. Оттуда она вышла через минуту с небольшим конвертом:

 - Твоя мать знала, что когда-нибудь ты вернёшься и оставила письмо, - с этими словами она вручила мальчику конверт и, сокрушённо покачав головой, вернулась к себе.

 Алекс сел прямо на ступеньки: " Сынок, я знала, что ты вернешься. Если ты читаешь эти строки, значит меня уже нет в живых. Прости меня за всё. Я знаю, сколько ты натерпелся из-за моего уродства. Но есть кое-что, чего ты не знаешь. Ты, мой любимый сынок, родился с одним глазом. А я не смогла допустить, чтобы мой сын рос одноглазым уродом и отдала тебе свой глаз…."

 Всё это было вчера, а сегодня мне надо, чтобы братья побыстрее заснули. Завтра судьбоносный день. Финал чемпионата школы по коридорному бегу. В финале я, Дани Кинан и мой лучший друг, но постоянный соперник, Ами Зильбершлаг. Так уж получилось, что мы, волею судьбы, стали неразлучными друзьями. Мой раввин говорит, всё уже давно написано в Книге Судеб, а каждое событие предопределено. Но если рассуждать абстрактно, на то, что две такие противоположности, как мы, подружатся, я бы не поставил даже карманные деньги на неделю. Десять шекелей.

 Я высокий, черноволосый. Говорят красивый. Уже год пользуюсь электробритвой. Простым станком с безопасным лезвием строжайше запрещено бриться по законам Галахи, ведь учусь я в религиозной школе. Что-то меня не туда понесло. Так вот, высокий, красивый. Ами маленький, белобрысый, а до первых волос над верхней губой ему ещё очень далеко. Я восточный еврей, родители приехали в Израиль из Марокко. Амии ашкеназ. Зильбершлаг! Отец его из Австрии, мать из Голландии. Учимся в разных классах, на разных этажах. Он в ашкеназском классе на втором этаже, там где настоящая семинария. Я на первом, где семинария, кроме основных функций, служит ещё школьной столовой. Ну, и вдогонку. Меняю уже третью подружку, а господин Зильбершлаг задержался на стадии "Плейбоя".

 Завтра финал, а братья, чтоб они были мне здоровы, спать не собираются. Ждут очередную ночную байку. Что же делать? Рассказать страшилку? До утра не заснут. Зубами будут стучать, да на горшок бегать. Смешилку, то же самое – до утра горшок, только уже от смеха. Разве что попробовать…:

 - У одного мальчика сильно болел живот. Родители водили его по всем врачам, даже к профессору привели, но никто не смог вылечить. Тогда отец мальчика пошёл на поклон к старому, мудрому раввину Абу-Хацера. Тот только взглянул на мальчика, повернулся к его отцу и грозным голосом вопросил: " А, когда ты, добрый еврей, последний раз проверял в доме мезузу…?"

 Братья поскучнели, стали зевать, тереть глаза и вскоре уснули.

   Урок математики в десятом классе. Ну, а я решаю дроби. Проще простого. Одна третья от сорока пяти. Перемножаем, сорок пять вверху, три внизу. Берем калькулятор; ровно пятнадцать. Через пятнадцать минут поднимаю руку, честно смотрю в удивлённые глаза математички.

 - Даниель? Не ожидала. Ну, отвечай, удивить меня тебе уже удалось. Ах, вот в чём дело. А, потерпеть? Совсем невмоготу? Есть у меня подозрение, что это побочный эффект дифференциальных уравнений.

 Класс хохочет, а я, как ни в чём не бывало, выхожу в коридор. Одновременно с Зильбершлагом. Судейская команда тоже не заставила себя ждать, хронометры мы сверили заранее. Финал, есть финал. Ошибок быть не должно.

 Дрор-штангист, стартовой судья-отмашник, уважаемый в школе человек, спустился сверху. Чемпион Израиля по тяжёлой атлетике. Среди юниоров конечно. Собран, серьёзен, ни намёка на улыбку. Словно перед поднятием рекордного веса. В руке пистолет с пистонами, на вроде спортивного. Феликс, полевой судья, дед которого в Марокко был известным раввином, вышел из параллельного класса. Ему, чтобы уважить деда, пришлось поступить в религиозную школу. На самом же деле, всё, что его интересовало, это большой женский бюст. Шучу, конечно, не только большой, но и средний, и даже маленький. В школе Феликс тоже пользовался большим авторитетом, а на роль полевого судьи подходил, как нельзя лучше.

 - Все готовы? – строго спросил Феликс, оглядев нашу компанию.

 Я кивнул. Ами счёл нужным ответить:

 - Готов.

 - Подойдите ко мне. Допинговый контроль, - без намёка на шутку, возвестил судья.

 Мы с Зильбершлагом переглянулись, но спорить не решились. Подошли. Дыхнули.
 - Зильбер, - сморщившись, спросил Феликс, - ты зубы пробовал чистить? Говорят,  помогает.
 - Чего!?

 - Шутка. Прошу занять свои места на стартовой полосе.

 Судья-отмашник как раз заканчивал чертить полосу мелом, прихваченным из класса. Ами попыхтел для порядка, пометал молнии в судью, бросил гневный взгляд на Дрора, не смеётся ли, но занял своё место слева. На меня он не смотрел. Не решался. Знал, что могу состряпать такую физиономию, что бежать уж точно не сможет. Ами сделал несколько глубоких вздохов. Затих. Набычился. Готов. Друг мой, хоть ашкеназ, но бегает крепко, особенно на короткие дистанции.

 Дрор пощёлкал пальцами, привлекая внимание.

 - На старт! Внимание!

 Звонкий щелчок пистона отразился от мрачных школьных стен. Ударил в спину. Спровоцировал мощный выброс адреналина. Впрыск. Сердце, новенькое, с небольшим, в семнадцать лет пробегом, мощно сократилось, пустив в ноги такой поток крови, что их мелькание более всего напоминало колёса "Формула 1". Только бы хватило кислорода. Не дышать! Не смотреть налево! Моя отметка перед финишем. Последние десять метров. Выдох. Рывок. Не удержался, скосил глаза налево. Есть! Белобрысой головы не наблюдается. А, что впереди? А впереди, в критической близости от моего симпатичного личика, огромное панорамное окно. Двойное, бронированное. Во всяком случае, так утверждал Метушелах, директор школы. Тормоз: ручной; ножной. Непроизвольно, на полном автомате, успеваю выставить вперёд две пятерни. Жёсткий контакт. Окно отзывается низкочастотной вибрацией. Мощно, но обречённо. Вибрация передаётся на пол, неприятно отзывается в ступнях. Затем в гармонии гудения что-то меняется, фальшивит. Первый надлом пришёл откуда-то сверху и слева. Не спеша, солидно пересёк витрину по диагонали. Словно ледокол, вспарывающий ледяной монолит. Впервые в жизни я наблюдал таинство гибели совершенства с такого близкого расстояния. Второй разлом возник справа, причудливо извиваясь пополз по только ему известной траектории. Я отпрянул назад. Вовремя. Окно с неимоверной скоростью покрывалось паутиной морщин. Ещё несколько секунд тупо наблюдал за этакой топографической картой Нидерланд, затем десяток кубических метров стекла, на удивление бесшумно, ссыпались мне под ноги.

 Зильбер побледнел так, что казалось лицо его посыпано сахарной пудрой. Он не шевелился и не издавал ни звука.

 - Тикаем! – скомандовал первым пришедший в себя Феликс, и пробуксовав наподобие героев диснеевских мультфильмов, исчез в противоположном конце коридора.

 За ним исчезли Зильбер и Дрор. Чемпион школьно-коридорных гонок остался в гордом одиночестве. Кураж тоже куда-то испарился, а совесть, никак себя до сих пор не проявлявшая, неприятно зашевелилась где-то в глубине.

 Наш директор, по прозвищу Метушелах, был из породы людей, не умеющих уступать место. Когда мой отец закончил школу, он уже был директором. Сколько Метушалаху лет, точно никто не знал. Именно по этой причине он получил своё прозвище.

 - На чём ты говоришь, поскользнулся? – вкрадчивым голосом спросил директор, и я понял, что признался зря.

 Метушелах мне не поверил. Дальше всё понеслось по наклонной плоскости. Истерика. Осмотр места преступления. Допрос с пристрастием. Родителей в школу.

 На мать жалко смотреть. Отцу она ничего не сказала, но самое страшное, ничего не сказала и мне. Вернулась домой жалкая, постаревшая, надломленная. Что ей сказал Метушелах, я так и не узнал. Подумаешь, школьное окно. Было бы из-за чего переживать. Будто нам действительно больше переживать не из-за чего. Отец уже четвёртый год не работает. С тех пор, как повредил на работе ногу. Небольшая компенсация, жалкая пенсия. Мать одна тянет нас, пятерых тунеядцев.

 Летних каникул я вожделел так, как не вожделел ничего и никогда ранее. Даже Хамуталь, первая красавица в школе, не вызывала во мне малой толики тех чувств, которые рождались при мысли о Греции. Такая близкая, такая загадочная. Страна древних божеств и лабиринтов, волнующего Лесбоса и гордых Афин, фривольных пляжей и суровых гор. Как я ждал этой поездки. В свои семнадцать дальше Мёртвого моря не заезжал, да и то на школьной экскурсии, вместе со всем классом. Даже в Эйлате не был. А Зильбершлаг каждое лето…. "А вот в Лондоне…, а в Париже…, а в Нью-Йорке".
Последний урок перед свободой. Химия, вроде, или литература, да какая разница. Звонок.

 - Сынок, - подозрительно серьёзно начал отец, - тебе уже семнадцать лет. Было бы не плохо, если ты нашёл себе работу. Всего на несколько месяцев.

 - Пап, я и сам об этом думал. Отец Зильбера обещал устроить к себе на пекарню. Вернёмся из Греции, я сразу туда.

 - Понимаешь, Дани, - отец прятал глаза, - в этом году поездку продеться отменить. Я себя неважно чувствую. Квартира разваливается. Трубы текут, менять надо….

 Я его уже не слышал. Мечты больше не было. Умерла, утонула, развеялась по ветру. А потом всё прояснилось. Совершенно случайно. Ами вернулся из Орландо и хвастался приключениями у Диснея. Я, в отместку, рассказал ему, по секрету, какого цвета у Хамуталь трусики. Зильбер расстроился, и, чтобы хоть как-то продолжить разговор, перешёл на общие для нас школьные темы:

 - Всё таки сволочь, наш Метушелах. Ты к нему со всей душой, а он твоих родителей заставил оплатить ремонт окна. Того, бронированного, в кавычках.

 - Как оплатить? Кто тебе такое сказал?

 Зильбер понял, что сболтнул лишнего, но отступать было поздно. Я навис над ним, как грозовая туча зимой над Атлитом. Выражение моего лица не предвещало ничего хорошего. Он рассказал всё. В тот день, когда мать вернулась расстроенная после общения с директором, оказалось, что тот, под угрозой моего отстранения от учёбы, заставил её заплатить за разбитое окно. Она оплатила Грецией. Оплатила моей мечтой. Моим вожделением. Тысячи шекелей оказалось для этого вполне достаточным.

О том, что Метушелах заставил мать оплатить ремонт, Ами узнал от своего отца, старшего Зильбершлага, председателя школьного родительского комитета.
Следующие два месяца я провёл на пекарне, принадлежавшей семье Зильбера. Два месяца обдумывал план мести, бросаясь из крайности в крайность. От физического уничтожения древнего Метушелаха и поджога школы, до обращения в Высший Суд Справедливости. Затем немного успокоился, мысли потекли в более практичном русле. Все мои мысли потекли в одном русле. Как отомстить школе в общем, а директору в частности. Решение проблемы оказалось простым, как всё гениальное. За каждый шекель, украденный у родителей, они заплатят мне пять.

 Каникулы закончились. Хотя, для кого как. Для Зильбера это действительно были каникулы. Для меня ежедневная работа по десять часов на пекарне, приправленная мыслями о мести.

 Первое сентября. Концерт школорощенных выродков. Опостылевшие хасидские напевы. Есть! Вот они, прямо на сцене. Большие, стильные, дорогие. Идеальная пара. Ну, просто просятся в руки. В мои руки. Они уже принадлежали мне. В этом не было сомнений. В жизни появилась цель, а всё остальное вокруг, всё, что напрямую не касалось двух чёрно-белых бриллиантов – дешёвые декорации. Сегодня открытие аукциона. Все на "Сотбис". Начальная цена – пять тысяч шекелей, ни центом меньше. Один к пяти.  Кто больше?

 Тамар Цур, наша классная, как всегда вещает о "навыках жизни". Школа, не столько источник знаний, сколько рассадник этих самых жизненных навыков. Человек – сын – брат – ученик – гражданин – бла-бла-бла. Открываю тетрадь. Не для записи откровений госпожи Цур, отнюдь.
 
 "Правильно выбранная цель – половина победы!". Сам себя не узнаю. Томиться местью одно, планировать конкретную кражу двух колонок из школьного оркестра, совсем другое. Я – криминал. Пусть, сами виноваты. Под "правильно выбранной целью…" ровными строками начинает вырисовываться первичный план: " Задача номер один – обнаружение постоянной дислокации экспроприируемого объекта…".

 - Тамар, мне надо выйти.

 - Началось?

 - Ничего не началось. Просто живот очень болит.

 - Вот, я и говорю, началось.

 Тщательно вырисовываю на лице страдание. Под смех одноклассников, выхожу из класса. Легко сказать, место постоянной дислокации. Что теперь, ходить по школе, заглядывая во все подсобные помещения? Ничего глупей придумать невозможно. Во-первых, большая часть, несомненно, окажется запертой, а во-вторых, восточный юноша с зашифрованным выражением лица обязательно привлечёт к себе лишнее внимание. Нет, действовать столь прямолинейно, слишком опасно. Надо возвращаться в класс. Честно смотрю в глаза Тамар, а сам напрягаю извилины в поисках нетривиального решения проблемы. Попасть в подсобку, где хранятся колонки, когда я, конечно, отыщу их, необходимо законным способом. А что если….

 Я проявился в тот момент, когда Йосик мысленно распрощался с очередной скрипочкой. Лицо его, хранящее ещё с прошлого года, следы моих же протекторов, тускло мерцало безысходностью.

 - Ну, и что здесь происходит? – вопрошаю, грозно нахмурившись.

 На самом-то деле понять, что происходит, было немудрено. Два хулигана крутили Йосику руки, а третий, тяжеловес Дрор, примеривался к распростёртой на земле скрипке.

 - А, Даник, - удивился Дрор, - да вот, учим скрипача уму-разуму.

 - За что? – деловито осведомился я.

 - Да так, на всякий случай.

 - Так нельзя, - мой голос звучал твёрдо и авторитетно, - можно только за дело. Есть дело?

 - Да, нет вроде, - растерялся Дрор.

 - Так оставьте парня в покое. Кстати, он классно на скрипке лобает. Инструмент не зря носит. Слышали, как он на открытии учебного года…, - я попытался изобразить руками движение смычка.

 - Классно играешь, - более не обращая внимания на изумлённую тройку, сказал я, поднял скрипку и обнял Йосика за плечи.

 Хулиганам ничего не оставалось, как отступить, благоразумно ретировавшись с места преступления. Не ожидавший подобного разворота событий скрипач, забыв о прежних обидах, радостно затараторил что-то о сольфеджио, репетициях, предстоящих концертах, творческих планах на будущее. Благосклонно слушая его излияния, мне всё же удалось улучить момент, когда Йосик глотнул воздуха и довольно грубо, без обиняков, напроситься на репетицию школьного оркестра. Тот, не раздумывая, пригласил. Ещё бы, мало того, что физиономия музыканта осталась на этот раз без следов обувных протекторов Дрора, так ещё "спаситель" интересуется его творческими успехами.

 Репетиция должна была состояться в следующий четверг, через целых пять дней. Но спешить я не собирался. Это будет идеальное преступление без малейшего шанса на раскрытие. Небольшой конфуз всё же состоялся. Йосик знакомил с оркестрантами, смотревшими на меня, как эфиопы на альбиноса. Для него, дружить с таким как я, стрёмно. Для меня, дружить с таким как он, по меньшей мере, стыдно. Хотя на самом-то деле я не представлял собой классическую форму школьного хулигана. Не в меру проказник - не более того.

 Репетиция происходила на втором этаже школы, в подсобном помещении, расположенным прямо за шкафчиком со свитками Торы. Дверь в комнатку находилась слева от шкафчика. Просканировав глазами помещение и встретившись взглядом с моим чёрно-белым чудом, я приготовился к двухчасовой пытке звуками. К моей чести, всё прошло как нельзя лучше. Более того, по окончании,  умудрился задавать распалённым от присутствия постороннего музыкантам наводящие вопросы. Ушёл почти последним, убедившись, что колонки остались в подсобке.

 Дальнейшие записи я решил кодировать. Попадёт тетрадка в чужие руки, понять никто ничего не сможет. Дома, родилось название операции: "Два яйца в гнезде". Появилось подробное описание постоянной дислокации объекта.

 На репетициях пришлось побывать ещё не раз, но то, что колонки неизменно оставались в подсобке, ещё ничего не доказывало. Следовало дождаться выездного концерта, который должен был состояться месяца через два, во всяком случае, именно так утверждал мой новый друг Йосик. Вообще, во всей этой истории существовал  побочный эффект. Свои неожиданно проявившиеся пристрастия к кляйзмерной музыке приходилось скрывать не только от друзей, но и всей школы. Хотя потом на конспирацию я плюнул. Пусть думают что хотят, пусть считают ботаником. Есть цель, и она будет достигнута.

 Во время посещения очередной репетиции, постоянство всегда приносит прибыль, наконец-то выпала козырная карта. Угол подсобки был забран невысокими перилами безопасности, на которые вначале внимания не обратил. В этот раз завывания скрипки оказались настолько нестерпимыми, что я решил пройтись по комнатке. Ну, и случайно заглянул за перила. Они скрывали шахту кондиционера, прикрытую решётками, и уходившую вертикально вниз. Наклонившись над перилами,  заглянул в отверстие шахты, оказавшейся сквозной. Внизу виднелся край школьной парты.

 План стал приобретать реальные очертания. Необходимо отыскать тот класс на первом этаже, где стоит парта, край которой так бесстыдно открылся мне сверху. Школьные парты одинаковы, но какова вероятность того, что окажется два идентичных класса с большой квадратной дыркой в потолке.

 Уже на следующий день, сославшись на головную боль, под укоризненный взгляд Тамар, я отправился на разведку. Примерное расположение объекта совсем не трудно рассчитать. Вторая раскрытая дверь принесла удачу.  На потолке виднелось квадратное отверстие, забранное решёткой, но внизу за партами сидели ученики, все, как один, чёрные. Класс новых репатриантов из Эфиопии. Сканирую месторасположение шахты кондиционера, прямо над последней партой. Извиняюсь. С этого момента, как на молитву, ежедневно, под разными предлогами, избавившись на несколько минут от Зильбера, я проверял дверь эфиопского класса на прочность. Нет, взламывать её не собирался, мне надо было знать, заперта она или нет. Преступление должно быть идеальным. Оставлять следы никак нельзя. Колонки просто исчезли из школы, но не были украдены. Именно такая мысль возникнет в древней голове Метушелаха.

 Страницы тетради постепенно покрывались чертежами и набросками плана изъятия яиц из гнезда. Прошло три месяца с начала учебного года. Я медленно, но верно приближался к намеченной цели. Дверь в эфиопский класс неизменно оставалась запертой, что означала только одно – надеяться на то, что её когда-нибудь забудут закрыть, не стоит. Пришло время эксперимента. Сегодня в школьной сумке, кроме обычных тетрадей и учебников, покоились молоток и отвёртка. Уроки закончились. От Зильбера  отделался легко, от Феликса ловко увернулся, но уже в нескольких метров от цели, столкнулся с Хамуталь.

 - Дани, проводи меня домой, - надув губки, капризно пропела она, - в моём дворе поселилась огромная собака.

 Хамуталь, широко раскрыв глаза, в притворном испуге, театрально захлопала ресницами. Я понял, что пропал и покорно проследовал за школьной принцессой. Хотя сказки о цвете её трусиков, предназначенные Зильберу, не были правдой, но вся школа знала, что мы с Хамуталь… дружили. Время от времени. Дружба напрямую зависела от капризов принцессы, а капризничать она умела и любила. Высокая, стройная, с копной длинных чёрных волос, перехваченных простой резинкой, с пронзительными, тоже чёрными глазами, девушка была не просто красива. Лично я робел перед ней, хотя старался не показывать слабости.

 - Маэстро Даниель, - насмешливо начала она, когда мы сели в школьный автобус, развозивший учеников по городу, - слышала, ты стал посещать репетиции школьного оркестра?

 Я настороженно кивнул.

 - Тебе нравится хасидская музыка? - продолжала девушка, сдерживая смех.

 Я снова кивнул.

 - Может ты играешь на каком-нибудь музыкальном инструменте? Хочу послушать, - в абсолютной черноте зрачков вспыхнуло несколько звёздочек.

 - Играю, - соврал, чтобы сбить с неё игривое настроение.

 - Да!? И на чём же?

 - На чело, - ответил я, раздувая губы, а руками, изображая игру на саксофоне.

 Она расхохоталась так весело, что мне пришлось сразу ей всё простить.

 - Мои родители, - Хамуталь склонилась к моему уху, щекоча его распущенными в автобусе волосами, - сегодня вечером идут на концерт слушать "Чело".

 Если не занят, мы сможем вместе прорепетировать.Она вновь залилась смехом. Надо было обидеться, но я согласился. Исключительно, ради игры на чело. Но цвета хамуталевых трусиков мне не посчастливилось увидеть. В тот вечер она их просто не одела.
 
 На следующий день, утром, в школе, я чётко решил для себя две вещи. Первая - моя цель два яйца в гнезде, хранящиеся в музыкальной комнате, а не между девичьих ножек. Вторая – Хамуталь непременно станет помехой в достижении цели. О чём я ей и сообщил за обедом, в довольно грубой форме. Чтобы наверняка.

 После уроков мой путь лежал не в дом принцессы, а в "Малую Африку", кодовое название эфиопского класса. Кстати, мои предки, тоже оттуда, из Африки. Точнее из Марокко. Тетрадь уже изобиловала кодами – "Яйца в гнезде", "Малая Африка", "Туннель под Ламаншем", так, что опасаться случайных глаз мне не приходилось. Коридор оказался пуст. Я неспешно продефилировал несколько раз, туда и обратно. Никого. Не удовлетворился и повторил маршрут. Только тогда рухнул на колени перед заветной дверью. Быстро распахнул сумку. Два, всего два филигранных движения. В левой руке отвёртка, в правой – молоток. Нет, на последок ещё один удар – вдогонку. Инструменты в сумку. Резко расправляю колени. Два молниеносных взгляда, направо и налево. Как в детстве, когда мать учила переходить дорогу. Вот и всё, меня здесь не было. Восстанавливаю дыхание и неспешным шагом покидаю школу. К автобусу я успел. Вся операция, с пересидкой в уборной, заняла не более шести минут.

 Дальше оставалось только ждать. Четыре дня дверь в "малую Африку" оставалась незапертой. На пятый школьный завхоз врезал новый замок. Вариант с взломом отпадает. На самом-то деле на такое простое решение я не рассчитывал, но попробовать стоило. Для очистки совести. Если бы дверь не починили, выждал бы месяц другой и изъял колонки. Как, тогда ещё не придумал, но это не важно. Решение обязательно пришло бы. Когда же стали бы искать пропавший инвентарь, уже никто не связал пропажу с взломанной два месяца назад дверью. Совершив же изъятие близко к взлому, я просто громогласно объявлял, что произошла кража.

 Более всего, после Хамуталь конечно, пострадали мои братья. Сказки перед сном закончились. Все мои мысли оказались направлены в одну сторону. С друзьями ещё общался, но только в школе – по инерции. Коридорный бег забросил. До конца откровенным мог быть только со своей тетрадью. Только с ней мог расслабиться, только ей довериться. Чувство мести одновременно пожирало и придавало сил. Я ощущал себя стрелой, натянутой до отказа мощной рукой на тугой тетиве. Рука выжидала, не спешила отпустить тетиву, лишь слегка вибрируя, как то стекло, с которого всё началось.

 Новая страница. Цион Марциано, злобный старик, ненавидящий нас не меньше, чем травимых им крыс и тараканов. Невысокий толстяк, вечно чем-то недовольный, наводящий страх даже на учителей, считался разве что с Метушелахом. Именно к такому человеку предстояло втереться в доверие настолько, что он доверил бы мне висящую на поясе связку ключей.

 Первая попытка закончилась неудачей. Целый вечер я готовил унизительную, слёзную речь о своём отце-инвалиде с просьбой научить меня заниматься бытовым домашним ремонтом. А именно заменой крана на кухне.

 - Пошёл вон, - таким оказался заключительный вердикт старика Марциано, после того, как он, почти до конца дослушал мой трогательный спич.

 Ушёл. Вторую попытку предпринял недели через две, чтобы не примелькаться. Подгадав, когда завхоз завернёт за угол коридора, принялся старательно очищать стену от многочисленных: "Здесь был…", "Иланит и Хофит, королевы школы".

 - Пошёл вон! - рыкнул Марциано.
 
 Я снова ушёл. Приходилось идти на крайние меры, с известной долей риска. План так себе, плохонький, но другого у меня пока не было.

 "Господи", - вдохновенно писал я бордовым фломастером на свежевыкрашенной стене школьного коридора, с содроганием слушая злобное дыхание Метушелаха за спиной, - "… дай мне силы принять с миром то, что я не в силах изменить".

 Как ни странно, сработало. Отдали на две недели  в рабство к школьному завхозу. Марциано подозрительно оглядел меня, но не узнал. Мы ученики, словно крысы, были для него на одно лицо.

 Теперь я бодренько таскал на переменах за толстяком тяжеленные ящики с инструментами, будто Санчо Панса доспехи Дон Кихота. Сдирал в кровь пальцы наждачной бумагой, очищая стены от граффити. Но ключ, вожделенный ключ, с которого  мечтал сделать слепок, так и висел на поясе завхоза. Но в момент, когда окончательно отчаявшись, я принялся за составление альтернативного плана, Господь внял моим молитвам. В тот день Марциано приказал мне остаться после уроков и вручил большой кусок фанеры. Когда мы приблизились к заветной двери, сердце забилось с такой силой, что я даже испугался, не услышит ли завхоз. Правда радость оказалась преждевременной. Марциано постоял несколько секунд напротив, размышляя о чём-то своём, для меня непостижимом и сдвинулся на несколько шагов вправо. "Сим-сим" не произошёл. Ещё несколько тревожных секунд он рассматривал дверцу пожарного шкафа, а затем, что-то решив про себя, опустил ящик с инструментами на пол. Фанеру Марциано жестом указал мне опустить рядом, а сам потянул за ручку шкафа. Вначале ничего интересного там не оказалось, кроме нескольких огнетушителей, да всяких пожарных приспособлений неясного назначения. Завхоз принялся копаться в шкафу. Тогда стала заметна большая дыра с рванными краями в стене. Дыра выходила прямо в "Малую Африку". Понял это конечно не сразу, а только когда старик сунул мне в руки заветную связку ключей, отыскал в ней нужный и приказал открыть дверь эфиопского класса. В руках оказалось то, за что я уже несколько дней батрачил у старого, брюзгливого толстяка. На дрожащих ногах делаю несколько шагов, мозг же развивает бурную деятельность в поисках возможности сделать слепок. Да, до профессионального "медвежатника" ещё, ох, как далеко, иначе к такому повороту событий я подготовился заранее. И ведь недавно, совсем недавно, случилась возможность научиться.

 Я давно занимаюсь футболом, а в последнее время стал ощущать неприятное жжение в ступнях. Тренер отослал к ортопеду, тот выписал специальные стельки, определив плоскостопие. Как тогда не сообразил - не пойму. Меня попросили стать на нечто, напоминающее поролон. Но, то вещество, в противоположность поролону, запомнило мои ступни, не вернувшись в первоначальное положение. Сейчас бы маленький кусочек того вещества…, но я, таскаясь за завхозом по школе, почему-то считал, что будет достаточно времени съездить домой, сделать гипсовый слепок, вернуться и незаметно вернуть ключ. Сейчас же максимум, что имеется - несколько секунд открыть дверь под пристальным взглядом старика. Впрочем, оказалось, что времени на поиск решение больше. Марциано приказал войти в класс и открыть дверцу пожарного шкафа, висевшего точно напротив того, что находился с внешней стороны. Я в точности выполнил указание и замер, увидев в рваном проёме круглую физиономию старика.
 
 - Жди, - бросил он мне, принявшись пилить фанеру.

 Закончив, приложил выпиленный квадрат к отверстию и просверлил по краям четыре дырки. Закрепил болтами.

 - Что рот разинул, балбес (это он мне), - закрывай шкаф и возвращайся.

 Рот закрыл, но не сплоховал. Свернул в несколько слоёв клочок бумажки. Закрывая дверцу пожарного шкафчика, всунул его между язычком замка и косяком. Затем спокойно вернулся к Марциано, любовно осматривающего дело рук своих. Я присоединился к созерцанию трудов завхоза, прекрасно понимая, что сюда придётся вернуться и не раз. Отметил форму шляпок болтов. В следующий заход  понадобиться быть во всеоружии.
Дома аккуратно занёс в тетрадь события сегодняшнего дня и наметил план дальнейших действий. Стало ясно многое. Как попасть в "Малую Африку", не взламывая дверь, какие инструменты понадобятся. А уж распорядок работы школьного завхоза я изучил досконально.

 Через несколько дней, дождавшись окончания уроков, оккупировал одну из кабинок школьной уборной. Оккупировал надолго. Марциано раньше трёх часов никогда не покидал рабочего места. В портфеле, кроме учебников, имелся дополнительный обед, отвёртка, метр, неплохой набор кроссвордов. Там же, ничуть не смущаясь непредназначенным местом, пообедал, одновременно разгадывая кроссворды. Когда настало контрольное время, прибавил пятнадцать минут и только тогда покинул своё убежище. Попрыгал, разминая затёкшие ноги. Направился к месту предстоящей операции. Постучал в дверь. Убедился, что оно пусто, когда не получил ответа. Осмотрелся и приступил к работе. Открыл дверцу пожарного шкафа, открутил четыре болта, поместил в карман. Отодвинул в сторону кусок фанеры. Несильно толкнул дверцу противоположного шкафчика. Проход в "Малую Африку" открыт. Я пролез во внутрь, прикрыл за собой дверцу внешнего пожарного шкафа и оказался в сравнительной безопасности. Теперь спокойно можно приступать к делу. Всё-таки одному было несподручно, в будущем надо серьёзно подумать о подельнике. Хотя такой вариант развития событий изначально ущербен. Тайна, которой владеют более одного человека, уже не тайна.
 
 Я примерился к отверстию в потолке и понял, что с парты мне до него не дотянуться. Требуется лестница. А где её взять? Правильно, негде. Пришлось сильно попотеть, водружая парту на парту.  Зато теперь в самый раз. Дети, занимайтесь спортом, когда-нибудь это может вам очень пригодиться. Как мне сейчас. Ещё четыре болтика прячутся в кармане, теперь в левом. Решётка снималась довольно легко. Дальше серия акробатических упражнений по покорению шахт школьных кондиционеров. Решётку-то снимал лёжа на парте, зато, когда встал, спокойно упёрся руками в стенки шахты, подтянулся и закрепился ногами. Так и полез вверх: распрямляя ноги, фиксируясь руками,  вновь закрепляясь ногами. Верные месторасположения для рук и ног я нашёл быстро, попытки с пятой и даже ничего не сломал, отделавшись ссадинами и ушибами. Вскоре, сильно вспотев, изорвав в нескольких местах школьную форму, что было действительно плохо (другой не было), попортив тело, что не страшно (так заживёт), я оказался в музыкальном классе. Вернее в гнезде, где лежали ожидавшие своего часа два яйца.

 Месть, подобно страху, придаёт силы. Открывает доселе неведомые возможности организма. Отдышавшись, осмотрелся.  В подсобке оказалось немало диковинных вещей, не менее ценных, чем "мои" колонки, но я не вор. Всего лишь мститель один к пяти, не больше. Считайте сие блажью, самодурством, но своего решения менять не собирался.  Ну, не было это обычной кражей с целью наживы. Не обогащения ради, но отмщения для: унижения матери моей, да растоптанной мечты о прекрасной Греции.

 Все, хватит лирики, приступим к делу. Колонки. Достаю метр, провожу замеры: высота, ширина, глубина. Пока всё в порядке, яйца свободно проходят в шахту. Прикидываю вес - тяжеловато, но других не будет. К победе пойдём с  этим весом. На сегодня всё. Спускаюсь вниз, восхищая Создателя искусством изгиба тела. Возвращаю верхнюю парту на место. Аккуратно прикладываю фанеру, закрепляю болтами. Можно возвращаться домой. На автобусе, развозка давно укатила. Вот только деньги на проезд.… Всего не предусмотреть. Надеяться на попутку шестнадцатилетнему школьнику в рваной одежде не приходилось. Пришлось топать на своих двоих, до дому часа два, не больше. Мать я предупредил заранее, что после школы иду на тренировку.  Дома мог появиться только под вечер, не вызывая подозрений. Но, конечно, не в таком виде. Пришлось заехать к Зильберу и кормить его рассказом о падении с горки. Зильбериха поворчала что-то о непоседливой молодёжи, но одежду заштопала. О телесных ранах тоже не забыла. Пришлось терпеть. Добрая женщина вылила на меня с полбутылки йода, но это, как говориться, уже издержки производства.

 Дома я окунулся в тетрадь. Закодировал план прохода в "Малую Африку", наметил  дальнейшие действия. Пришло чёткое понимание необходимости привлечь к делу подельника. Кому выпадет такая честь, мне ещё предстояло решить. Подходящих на роль оказалось намного меньше, чем неподходящих. Пришлось применить метод исключения. Друзей вне школы исключил первыми. Незнакомое лицо непременно запомнится. Его свяжут с пропажей колонок и решат, что произошла именно кража. Меня такой расклад совершенно не устраивал. Девчонок привлекать к такому серьёзному делу тоже нельзя, в основном из-за месячных и связанных  с ними сменами настроения. Нестабильное настроение ещё ничего, но вместе с настроением порой на сто восемьдесят градусов меняется их лояльность к тебе. Вчера клялась в вечной любви, а сегодня сидит в кабинете Метушелаха и сдаёт тебя с потрохами.

 Дальше. Мой друг Ами Зильбершлаг. Он-то конечно друг, но слишком правильный. Зильбер надёжный, от него никто никогда ничего не узнает, но только потому, что раньше он умрёт со страха. Такой подельник только в тягость. Йоська-скрипач – смешно. Феликс, смелый парень, даже отчайный, но мне нужна не смелость и кураж, а тонкий расчёт и четкие совместные действия. Значит Дрор. Единственный вариант. Не согласится – пойду один. Но штангист должен согласиться. Он, как и я, не раз страдал от произвола руководства школы. К нам, восточным евреям, оно относилось с известной долей пренебрежения. Дрор получил кодовое имя "Воробей" и был вписан в тетрадь.

 На следующий день, на большой перемене, я посвятил "Воробья" в свои замыслы. Тот долго смеялся. Потом долго не верил. Пришлось внепланово оставаться после уроков и вести его в "Малую Африку". Но сегодня там выдавали эфиопам дополнительные уроки, так что пришлось, под ехидные ухмылки Дрора, переносить демонстрацию "ограбления века" на завтра.

 Завтра "Воробей" поверил, даже стал по-иному смотреть на меня. Что-то вроде восхищения, смешанного с безмерным уважением. Я благосклонно не препятствовал друг созерцать свою криминальную персону.

 Финал операции "Яйца в гнезде" планировался на последние две недели занятий. Желательно в последние несколько дней. Когда обнаружат отсутствие колонок, нас уже не будет в школе. На контрольный заход мы пришли вооружённые сумками  с учебниками. Весом примерно равным колонкам. Также в сумке имелись инструменты, верёвки и стоппер. Взял именно сумку, а не рюкзак, чтобы эксперимент был наиболее приближён к действительности.

 Фанера моя работа. Воробей запустил стоппер. Вместе мы водрузили парту на парту и я полез в шахту, предварительно привязав верёвку к сумке. Дрор снова засёк время. Оказавшись наверху,  притянул сумку к себе. Затем штангист легко, не так, как я, снял парту. Иначе колонки, стравленные вниз, перекрыли бы выход из шахты. Я стравил сумку, затем слез сам. Затраченное время умножили на два. Первый этап можно считать успешно выполненным. К результату прибавили время выхода из класса и возврат фанерного листа на место.

 В тетради появился подробный и окончательный план. Операция "Яйца в гнезде" вступала в завершающую фазу. До выбора подходящей даты, мы, преследуя две цели, посетили "Малую Африку" не менее пяти раз. Первая цель – тренировка, вторая же – просто напросто убедиться, что "Яйца" на месте. Выкопать небольшую, под размер колонок, яму, недалеко от остановки школьного автобуса, да замаскировать её травой, тоже не составило труда.

 День операции мы подобрали идеальный. У эфиопов намечалась экскурсия, приуроченная к окончанию учебного года. Их класс на целый день окажется в нашем полном распоряжении. А это значит, первый этап можно провести в разрыве со вторым. И ещё, наши с Дрором классы остаются в этот  день на дополнительные занятия к экзамену по гражданскому праву. Более того, они единственные классы в школе после трёх часов дня. Ну, а если сказанного выше мало, добавлю - окна наших классов выходят на противоположную от выхода из школы сторону, откуда мы будем выходить с добычей.
И судьбоносный день восстановления справедливости настал. Первый этап операции назначен на первый урок, второй на последний, тот дополнительный по гражданскому праву. Мы сверили хронометры и зашли на первый урок отметиться. Я следил за неспешным движением секундной стрелки, а думал о финальном забеге по школьно-коридорному спорту. Неужели всё дело в мести или разбитое стекло лишь послужило катализатором к раскрытию криминального гения? Время! Всё как тогда, когда год назад готовился к финальному забегу. Я поднял руку….

 Воробей был на месте. Чёткие, отработанные движения. Фанера уходит в сторону. Вход. Парта на парту. Восхождение по шахте. Верхняя парта уходит в сторону. Первый пошёл. Второй пошёл. Одна парта снова водружается на вторую. Спуск. Парты на место, колонки в рюкзаки и под них. Выход. Фанера, сейчас уже только на два болта. Аккуратно прикрытая дверца пожарного шкафа. Разошлись. На урок я вернулся ровно через девять минут, что вполне логично для экстренного выхода в уборную. Пульс спокойный. Залегаю в спячку до последнего урока. Хожу, говорю, отвечаю, даже питаюсь в школьной столовой. Всё на автомате, не по-настоящему.
 
 Последний урок. Участвую, оставляя зарубку в памяти Тамар – "Здесь был Даниель Кинан". Время. Воробей на месте – молодец, правильно выбрал подельника. Вход в "Малую Африку". Рюкзаки на плечи. Фанеру на четыре болта, как положено. Далее неспешным шагом, но с дрожью в коленях. На автобусной остановке никого, урок ещё не окончился. Ветви в сторону. Захоронение рюкзаков….

 - Что это вы тут делаете? – голос Метушелаха прозвучал, как гром с ясного неба.

 Ответить мы не успели. Прозвучал звонок, возвещающий об окончании уроков. Мысли скакали в голове галопом. Самая главная – всё, что ни делается, к лучшему. Директор увидел нас с Дрором на автобусной остановке за минуту до звонка с пустыми руками. Уж кто-кто, а мы с Воробьём при любом раскладе окажемся вне подозрений.
Старик отчалил. Подъехал автобус, а с ним толпа учеников, выкатившаяся из школы. В общей суматохе никто  не заметил, как на плечах двух разгильдяев, возникли два рюкзака.

 А дальше? Дальше путешествие с родителями в Грецию. Призыв в армию. Ну, а после мы с Дрором решили бороться с преступностью, и призвались в полицию. Так что бойтесь преступники - я думаю, как вы!