Однако, никто нигде не валялся. Ненуачо - по космодрому шли. Если уже по стартовым площадкам начнут валяться как на День независимости бабы стильные и джентльмены в зюзю, то точно тогда конец света. Как обещали жрецы на Первое майя.
Тут и без конца света засада. У Борюсика вообще вид как у крестоцветного. И на заднице надпись «щастье». Про то, что она, к тому же, на неизвестном языке, вообще лучше молчать.
Работники космопорта, одетые в одинаковые оранжево-блакитные комбинезоны грузили звездолёты разным товаром: фруктами, карательными машинами, мешками с хаврой и марсианскими пряностями с экваториальных провинций.
Онотоле зачем-то остановился посмотреть, как в корабль закатывали арбузы. Дело это непростое – бригада грузчиков по специальным трапам толкала ягоду в люк, покрикивая сипло такие же специальные слова: «ээхухнем», «»наддайблю», «атас».
Здесь главное вовремя соскочить, если вдруг арбуз сорвётся и пойдёт вниз – раздавит и мокрого места не останется, как говорит дядя Натан.
Ветер пустыни нёс запахи приключений, которые здесь, на взлётном поле, перемешивались с парами амезона и ароматными дымками жаровен.
Онотоле повёл носом.
Его примеру последовала свита, в том числе и Штырь.
Неплохо бы сейчас навернуть хоть-дога и рюмку текилы. Но нет – надо торопиться. Онотоле, видно, носом водил по другому поводу. Может, чуял большие деньги, что будут на выхлопе с аукциона, может, просто тащился от запаха горючего.
Не такая уж и странность.
Даша из Владивостока тоже вот говорила, что ей нравится запах Владивостока. Как такового. Несколько всеобъемлюще так. И кто его знает, что там за запахи во Владивостоке? Тому, кто дальше Марса не был только гадать и остаётся.
Хотя, кое-какое представление об этом деле после сегодняшней ночи имеется, ведь Даша сама таки из Владивостока. Так что Владивосток…
Вдруг Штырь увидел, что на них смотрят. То есть теперь не только Онотоле смотрел вдаль, но и на него смотрели. Причем, конкретно не вдаль. Причём это были небритые марсиане в спортивных костюмах, род занятий которых, что называется, сомнений не вызывал. Они приглядывали за погрузкой, чтоб ни одна, сука, ягодка не ушла налево та направо или ещё куда к тёте Соне.
Смотрящие, говоря на канцелярите.
Конечно, Онотоле привлёк их пристальненькое внимание – стоит людына застывшая в жилете с бородой и со свитой, влипла очками в арбуз. Чозанахуй?
У людыны ещё и какая-то хрень под мышкой типа пузыри в футляре.
Композиция.
Да Штырь сам бы на месте братвы взвился. Онотоле-то фраерок приметный, добрый снаружи, импозантный внутри. Золотое сечение, внатуре. Да и в натуре тож. А тубус с картиной и вовсе делал его похожим на еврея-диссидента, задумавшего сдать секретного тускубовского завода план магацитлам из мира свободы и демократии.
Магацитлы – это те, у которых завсегда хорошие костюмы и шляпы.
Таких скульптур понатыкано было в детстве Штыря немеряно, во всех оздоровительных и развивающих летних лагерях. У-у-у, каких только монстров там не было. Один гипсовый Джеймс Бонд чего стоил. А садовые композиции из кремлинов и барвихеров?! Да чего там говорить. Правильно братва забеспокоилась. Не, ну может ведь быть так, что Онотоле сам захотел арбузами торговать, а?
Посмотрели и ладно. Онотоле, таки почуяв деликатность ситуации, стартовал дальше. Он, кажется, хотел ещё и отмашку дать, чтоб братья меньшие тоже давайдосвидания, но руки, видно, совсем не слушались с этими медузами и горгонами.
Борюсик, которому была поручена режиссура подпольного аукциона, постарался. За квартал от «Деанона» участников встречали шеренги бюджетников, энергично лебезивших флажками.
Если не присматриваться, то радость и ликование выглядели на все сто сорок шесть. Именно так высказался Штырь, который иногда любил выразиться цветисто. А то и цветасто. Ну ещё и… Дальше, как говориться, вы знаете.
Но мысли Штыря были заняты другим. Конечно, он и сам видел некоторую тонкость словосочетания «мысли Штыря», только сейчас было не до этого, правда. Во-первых, ему предстояло вот-вот оказаться перед серьёзной публикой в роли тамады, а во-вторых, уже стала видна за толпой та самая калитка.
Да, да, и Штырю когда-то было шестнадцать лет.
продолжение следует