Барятинский с ненавидящим «y-e-e…» занёс было руку. Но тут же убрал её за спину. Из-за стола донёсся тихий, свистящий шорох. Затем всё стихло.
- Вот так, - произнёс бас. – Отойди в сторону или сядь с нами. Не маячь… Что ж, гражданин, трясите языком. Внимательно слушем до поры до времени.
Василий специально затянул паузу. Это не заставило себя долго ждать.
- Э, так что ты нам хотел сказать, господин хороший? – подал голос «сочувствующий».
Чувствовалось, что он заметно нервничал, за что Василий немедленно ухватился.
- А вы собственно кто будете? – весьма уверенно начал он. Моя личность вами давно установлена. Я её особенно не скрывал, когда имел счастья пообщаться кое с кем из вас. Теперь не имеет смысла молчать и отнекиваться, раз уж меня хотят выслушать. Коли со мной всё ясно, кто вы такие будете? Мне, как говориться, дюже интересно.
- Вот что, - тоже уверенно заявил бас. – Не надо нам ставить свои условия. Время идёт. Вы достаточно умный человек, чтобы понять, кто мы. Предположим, что перед вами – ячейка подпольного райкома. А один из нас его секретарь. Но только предположим…
- Этого как раз достаточно. Ладно, я на собрании подпольного райкома. Вернее, его ячейки. Здорово, что вы присутствуете в таком составе – даже с первым секретарём. Тогда я начну…
- Сделайте одолжение, наконец.
- Так вот, хрена этого, - Василий кивнул в сторону Лоренса, - я знаю столько же, сколько вы. Катался с ним по городу, не отрицаю. Болтали кое о чём, не отрицаю тоже. Что не бежал, когда позвали в его авто? Глупо отрицать. А зачем было бежать? От облавы сховался, так мне тут под пули подставляться? Ну, подумайте, рассудите, товарищи дорогие? А… Он хотел меня привезти на свою явку, чтобы продолжить вербовку. Что мне было делать? У него рука на пистолете, а у меня, как говорится… Даже при условии, что тот первый, что позвал в машину, вышел, шансов вырваться было никаких. Ну, дальше появились некие товарищи в плащ-накидках. То ли от вас, то ли… Вот, собственно, и всё.
- Нет, не всё, - прогудел бас, не давая ему замолчать. – Слишком складно у вас получается. Зашёл к одному нашему товарищу, вышел с ним на контакт. Аусвайс, что найден при вас, на имя Тацинского Александра Евгеньевича, капитана 35-го охранного Восточного батальона. Документ явно настоящий. Подделки мы сами умеем делать, так что отличить можем. Кто вам его выписал? Откуда вы знаете нашу явку… ум-гм… на рынке? Что вам известно о нас? И наконец, почему после контакта вы подсели в машину к этому эсэсовскому субъекту? Лучше говорите сразу – не тяните…
- Я вам ещё раз намекаю, что этого субъекта я знаю также, как и вас. Не бежать же мне от него? Верно?.. Документы откуда? Они меня в авто обыскали, вытряхнули всё из карманов, пиджак велели сбросить. Тот, другой, на меня выставил пистолет. Дуло смотрело прямо в глаз. Так что я запросто мог просмотреть, что мне в мой пиджачок-то подкинули, когда возвернули. Логично? То-то… Я рад, что у нас такое взаимопонимание. Ещё вопросы?
- Во, гоношистый… - начал было «сочувствующей» недоброжелательно, но тут же заткнулся.
- Не надо показывать свой гонор, - слегка повысил голос бас. – Вопросы, говорите… Так зачем вы потревожили нашего товарища? Это первый и главный вопрос. Второй вопрос, откуда вам известен пароль и отзыв? Третий вопрос, почему вы не были задержаны в ходе облавы, как говорите сами? И наконец, последний вопрос, почему машина резидентуры СД притормозила рядом с вами, а вы послушно в неё сели? Достаточно или повторить?
- Ну, я не вредный, - закусил губу Васька, чувствуя, что «бас» самый рассудительный и вовсе не жестокий человек. – Зачем же так-то – повторить… Вашего товарища?.. А кто он, этот ваш товарищ? Этот что ли? – он осторожно кивнул в направлении отошедшего Барятинского. – Дак мне его порекомендовали знакомые коммерсанты. По части сахарина. Дескать, есть такой Барятинский, заведующий торгом в горуправе. Может устроить… Не верите? – Васька обвёл глазами сидящих, что, как показалось, сдвинулись и мрачно засопели. – И правильно делаете. Дело в том, что у нас общие знакомые за линией фронта.
- Так, а вот с этого места поподробнее, - заметил «бас» более спокойно.
- Простите, не уполномочен отвечать. Знать бы надо. Наверняка и знаете…
- Ладно. Почему вы говорите неправду, что знаете этого фашиста совсем-совсем?.. Судя по всему, это не так.
- Я не знаю, кого и за что надо судить, но я сказал правду. Знаю, как вас. Вашего товарища, правда, больше чуть-чуть.
- Так, а другого эсесовца тоже недавно знаете? – неожиданно встрял «сочувствующий».
Сказал он, прямо сказать, не по делу и совсем некстати. На него оглушительно зашикали.
- Сформулируем вопрос иначе, - продолжил «бас» как ни в чём не бывало: - Почему вы пошли на контакт, зная или догадываясь, что за вами «хвост»?
- Отвечаю на ваш вопрос. Врагу, похоже, всё о вас давным-давно известно, - уверенно произнёс Васька. Чувствуя и слушая молчание, он, наконец, решился на последний шаг: - Герр Фоммель! Ау! Где вы заховались, вашу мать? Хоть покажитесь – без вас уже заскучали…
Мёртвенно-гнетущая тишина как установилась, так и продолжалась.
- Кто такой герр Фоммель? – протянул «сочувствующий».
- А это тот, кто срежесировал этот спектакль. Стоит у вас за спиной и хихикает, падла такая.
В тишину вплелись шёпот и сопение.
- Я не знаю, что за Фоммеля вы имели в виду, - угрожающе начал голос Барятинского. – Никого третьего в машине кроме вас, этого эсэсовца и его шофёра не было. Мы проследили за вами по выходу из управы. Некто в форме СД вышел из машины по ходу следования и пешком, а затем на извозчике проследовал туда, куда ему надо.
- Ого! – хохотнул Васька. – Вы, оказывается, так плотно вели меня? Интересно, кто вам помог организовать такую слежку? Откуда вы взяли авто, что бы угнаться за машиной этого господина? Честно говоря, у меня глаз намётанный. Кроме грузовика «Хеншель», пары грузовых «опелей», одного мотоцикла я ничего не срисовал. Так что, дорогие товарищи, на кого кто работаете? Колитесь, не стесняйтесь?!?
- Ну, вот что, - начал «бас» с нотками юмора, - вы помните, что мы вас в любой момент…
- Что, порешить можете? Ха-ха, хо-хо! Что ж, с вами всё ясно. Причём, давно. Приговор здесь же будете зачитывать? Это у вас – расстрельный подвал? Стены, правда, цементные. Рикошет будет, ого-го… Лишних потерь не боитесь?
- Ладно, финита ля комедия, - сказал Барятинский, шумно расшаркиваясь в лучах света. – Кончайте его наверху. Керосинку я возьму, а ты… - он заглушил голос, - … эту сволочь. Не в обиду будет – меня от него тошнит. Вот-вот блевану…
- Ой, только не под ноги. А то здесь итак дышать нечем – всё запукано… И плесенью тянет.
Васька качнулся – его ударили в грудь ногой. Скорее всего, Барятинский. Затем его отвязали от спинки стула. Затем кто-то большой рывком поднял и поставил его на ноги.
- А этого здесь собираетесь оставить? – прогудел «бас», очевидно, намекая на Лоренса. – Он так ничего и не сказал.
- Ничего, у меня заговорит. Не в молчанку играли…
Василию затянули глаза пропахшей бензином ветошью. Затем его повели по каким-то извилистым проходам. Это были либо катакомбы, либо подземный бункер, каковые настроили по всему СССР с середины 30-х. В этих убежищах, что имели по два, три, а то и больше подземных этажей, располагались помимо жилых помещений узлы связи, а также долговременные огневые точки (ДОТы), что простреливали фронтальным и фланкирующим огнём окрестности. Строились эти убежища местными партаппаратчиками с использованием отпущенных «внеплановых» Наркомата обороны. Все они, как на подбор, были троцкистами. Как законченные прагматики, они не верили до конца в успех мировой революции и создание «земшарной республики». Опасаясь на случай поражения народного гнева, они задумывали отсидеться в этих крепостях под земной твердью до лучших времён. (Было от чего: политика военного коммунизма довела народ до полного обнищания. А грядущее поражение в ходе вторжения армий Тухачевского в Европу грозило просто взорвать общество изнутри.) После частичного разгрома оппозиции, в 1937-38-ом, Сталин приказал эти сооружения частью превратить в склады военно-стратегических материалов, а частью – в пункты оперативного управления военных округов. Там же, где они были близки к Старой границе, к «линии Молотова» - в дополнительные ДОТы укрепрайнов. Но, как вскоре выяснилось, оппозиция в значительной степени уцелела в подпольях. Там она на лаврах потчивать не собиралась – довольно энергично оттуда тормозила мероприятия сталинского Центра. Притормозило и эти, хотя не до конца. Раз ведущие его на мнимый или – вот ужас-то! – явный расстрел так называемые подпольщики знают о бункере, то о нём же наверняка знают в СД. Получается так…
Хотя то, что расстрел будет мнимый, он не сомневался. Слишком всё выглядит театрально. Кроме того, он не сомневался, что за всем этим действом стоит Фоммель. Возможно и сам Лоренс. Вот-вот как возникнут в самый неподходящий момент со своим «Русс Ивановитч», что б и, конечно, пусто было… Твари, ну, твари…
- Всё, аллес. Пришли. Вот здесь, пожалуй, самое место, - прогудел «бас», когда они, совершив восхождение по ступенькам (Василий насчитал их до тридцати) вышли наружу через лязгнувшую стальную дверь. – Зер гуд, как говорят фрицы.
- Повязочку-то снимите, - жалостливо потянул Васька, вдыхая свежий воздух. – А то неба хочется увидать. Небось не жалко, а ?
- Обойдёшься. Неба ему… Шибко много захотел, господин холуй. Прочие пожелания и всё такое?
- Идите-ка вы… ну, сами знаете.
«Бас», густо рассмеявшись, щёлкнул затворной пружиной (судя по звуку, это был ТТ). Васька тут же ощутил прикосновение металлического «зрачка смерти». Причём ко лбу. «Бас» тут же хохотнул, чтобы нагнать жути. И плавно, надо полагать, отпустил спусковой крючок. Грянул оглушительный выстрел. Но вместо провала в небытие, Василий ощутил, как его ещё раз ткнули в лоб тупым металлом. Голова уже ничего не понимала, а уши ничего не слышали, будто наполненные ватой. Он собрал напряжение у копчика, чтобы перенести стресс. Напряжение тут же соскользнуло вниз и комом ушло сначала в желудок, а потом в землю, чтобы раствориться в её недрах. Сколько там его… А внутренний голос подсказал, что стрелять ещё будут.
- Надо же, живой, - сказал неожиданно голос Барятинского. – Может, нам оружием стоит поменяться?
- Иди ты… - сказал «бас». А потом добавил: - Хотя давай. Держи вот!
В следующий момент воздух снова гулко разорвало над головой. Горящие пары ударили в лицо. Верх правой макушки колко обожгло. Вскоре на одежду капнула первая струйка крови. Она горячо скатывалась по щеке и по изгибу шеи.
- Костюм совсем испортили, - с трудом произнёс Василий, чувствуя тошноту и отвращение. – К чему всё это? Мне ведь ещё за линию фронта топать и топать. А с перевязанной башкой…
Ему не дали договорить. Очевидно, Барятинский заехал ему точным ударом в подбрюшье. После этого Васькины ноги сами по себе сложились. Он рухнул сначала на колени, а затем клюнул носом в тёплую, щёкотную травку. (С ушей моментально слетела ватная пушистая тяжесть.) Стало необычайно тихо. Судя по всему, дело происходило ночью. Доносились голоса каких-то редких птиц. В голове снова мелькнула мысль, что за германские КПП да ещё во время комендантского часа они вряд ли могли выехать за город. А Лоренс просто обязан был в табеле оперативных мероприятий отчитаться о своей с Фоммелем поездке. Или оставить дежурному по СД запечатанный конверт с подробной записью, куда и с кем он выезжает и когда вернётся. С указанием точного времени, когда этот конверт надлежит вскрыть. Ох, башка ты моя, башка! Всё б тебе принять, всё б переработать…
- Довольно! Развяжите его, - сказал спокойным голосом Ставински. – Русс Ивановитч! Я вижу, что вы уже успели по мне соскучиться, как говорят у вас в России. Но вы ошиблись, что это герр Фоммель организовал ваше и герр Лоренса похищение. Ничего, это бывает. Привыкайте…