Фоммель вспыхнул до мочек ушей, но тут же подавил свою ярость. Он вовремя ощутил перемену в настроениях шефа. Тому русский «Иванович» явно нравился. Этого нельзя было сбрасывать со счетов.
- Мы прервали наш разговор, чтобы побыть «тет-а-тет», - ещё более учтиво произнёс Лоренц (в уме он уже представил, как накажет Фоммеля). – Мне жаль, что я приехал так поздно. Случись это раньше, работа с вами велась бы более продуктивно.
- Куда мы направляемся? – как бы невзначай осведомился Васька, поправляя шляпу двумя пальцами.
- На одну из конспиративных квартир нашего реферата. Думаю, что уединиться там не помешает. Нам предстоит долгий и интересный разговор.
Он сказал это, совершенно не опасаясь, что внутреннее стекло-перегородка, отделявшее салон пассажиров от водителя, было опущено. На Фоммеля он мог положиться, но вот шофёр? Хотя тот был ведомства СД, но всё же состоял, как и все его чины, в СС. Его в любой момент могли «перебросить на другой участок». Полагалось ли ему знать такие подробности? У нас, во всяком случае, такое строго возбранялось и называлось «утечкой информации».
- То есть на явке, - подыграл генералу Васька.
- Не поняло вас? Что есть явка?
- На явке… Так говорят в России.
- В огэпэу?
- Ну, зачем же так сразу – в ОГПУ. Что всегда ОГПУ было в России? Явочная квартира – это название места для встреч ещё в охранке при царе. Или в сыскном. Явочная квартира - это там, где проявляют человека.
- Что означает «проявлять человека»? – Лоренц делал вид, что не понимал. На самом деле ему так удобно было «потрошить», ибо объект, по его разумению, начинал чувствовать своё мнимое превосходство над ним.
- Ну это… Это как… ну, как фотокарточку, то есть плёнку, прежде чем напечатать. Сначала проявляют плёнку, чтобы разобрать, что на ней. Потом шлёпают с негатива фотокарточку, чтобы, как говорится, рот был не кривой и нос не косой. Как с фотокарточкой, так и с человеком.
- Очень интересно, - для убедительности Лоренц поцокал языком и даже взял себе за подбородок. – Очень… У русских очень необычно называются те вещи и явления, которым в Европе не придают особого значения. Думаю, что в этом состоит загадка русской души. А именно: вы видите природу вещей, а мы не видим. Потаённый смысл вашей прозорливости в том, что Россия много воевала и голодала. Германия тоже воевала и тоже голодала. Но так часто, как Россия… И всё же мы близки по духу. Не правда ли, герр Краснопольский?
Хитро стелет гад, подумал Васька. Но, тем не менее, склонил шляпу, давая понять, что ответом доволен.
- У нас на конспиративных квартирах проводят секретные встречи агентов с кураторами. У вас проявляют объект. То есть заставляют его показать свою сущность, - продолжал Лоренц более вкрадчиво, будто перед ним сидел ребёнок. – Это значит, работать так, что бы стало ясно – друг он или враг, ваш агент?
- Да, поняли вы всё правильно, - кивнул Васька, чувствуя лёгкое удушье.
- Отлично, - хлопнул его по плечу Лоренц. – Мы найдём скоро общий язык.
- Я не спрашиваю, как долго это продолжится. Я только хочу предупредить – у меня занятия в поле… Герр Фоммель подтвердит. Надо бы предупредить моего парня. Он, поди, отпер дверь и завалился спать на моём диване. И в грязных ботинках…
Фоммель развязано засмеялся, представив себе, как пострадает обивка дивана.
- Да, вы правы. Агентов надо держать в постоянной готовности, - Лоренц поскрёб свою промытую и выбритую щёку: - Оберштурбанфюрер! Сойдите на этом повороте. Отдайте нужные распоряжения через дежурного, чтобы проверили этого кадета. Пусть особенно не церемонятся, но и не перестараются. Идите…
Когда Фоммель, едва не потеряв фуражку, выполз наружу, Васька ощутил, как ему стало легче и просторнее. Этот белобрысый гад явно пытается ему нагадить. Да, если б ему представился случай, он давно бы переломал мне косточку за косточкой, подумал Васька. Трусоват, конечно, как и все садисты. Но трусость обычно компенсируется злобой и мстительностью, как говаривал один преподаватель на курсах. А злить таких глупо, если не опасно. Но у меня ничего не выходит. Мы явно не терпим друг-друга. Нам не разойтись на этой земле. Ничего, как-нибудь…
Они совершили два круга по периметру гостиницы «Националь», верхние этажи которой пострадали от бомбёжек нынешних, а также начала кампании на Востоке, а на нижних расположились офицерское казино и «золодатише унд кинотеатриум». Говорить о чём-то важном не хотелось, да и не было нужды. Васька осторожно размышлял о своём курсанте, предполагая, как именно его будут проверять. Если «жёстко», то он уже сидит где-нибудь в подвале ГФП, где ему светят лампой в зрачки и время от времени бьют (надо полагать, щадяще) по почкам. «Материал» он для них ценный – как-никак, кандидат на такую акцию. Стало быть, если его волтузят, то ничего лишнего не отобьют. Хорошо бы меня вместо него. Я бы наверняка выдержал, подумал было Васька, но уловил мгновенное изменение обстановки в салоне. Глаза Лоренса под фуражкой зажглись странным огнём, уголок любезного рта сдвинулся и исказился. Ой, лучше осадить, ребята! Каюсь, я увлёкся – задний, задний…
Вечерело… Воздух наливался тёмно-фиолетовым и становился влажным. В следующий момент тело, которое будто жалили в течение двух часов сряду сотни кровососущих тварей, ощутило приятную прохладу. Как будто приоткрылась некая невидимая форточка и впустила её. Лоренс, которому было, судя по виду не легче (всё это время он маскировал под любезным оскалом дикое напряжение и удалил Фоммеля, чтобы избавиться от помехи), тоже ощутил перемену.
- Вот мы и приехали, герр Краснопольский…о, Русс Ивановитч! – рука немца хлопнула его по плечу, когда лакированное авто, проехав под кирпичную арку, оказалось среди груд битого камня и вывороченных наружу стропил. – Выходить пока не надо. Здесь есть условный знак. Один я знаю, как его понимать. О, нужно помнить… - он легонько стукнул в стеклянную перегородку.
Водитель, рыжеватый эсэсманн, в основании поперёк чёрных погон с белым кантом была пришита серебристая галунная полоска, мгновенно вышел из салона. Отойдя к ближайшей куче, он вопреки ожиданиям не стал курить, но принялся приседать, разводить руки, а затем вовсе – боксировать «с тенью». Со стороны это выглядело по-идиотски, но Васька промолчал. Его внимание было сосредоточено на уцелевшем крыле дома, где на тёмном окне висела хорошо сохранившаяся тюлевая занавеска. Неужто это и есть знак, бросилось ему в голову? Примитивно, конечно. Или напротив, её должны одёрнуть или вовсе убрать.
Он с улыбкой обратил свой взор к Лоренсу, чтобы вновь засвидетельствовать своё почтение. Но с тем происходило что-то непонятное. Нижняя челюсть обрегруппефюрера поползла ещё ниже, глаза посерели, а хорошо выбритые щёки стали цвета старой штукатурки. Он остановившимся взглядом смотрел впереди себя и шевелил губами. По ним вскоре скользнула неловкая улыбка. Со словами: «Герр Краснопольский, вы опять шутить свой русский шутка…», генерал-лейтенант СД стал медленно расстёгивать клапан замшевой кобуры. Спиной, чувствуя холод и давление, Васька понимал, что надо сидеть не оборачиваясь. Так он и делал, сквозь остеклённый, прикрытый салон водителя. Задним зрением Васька уловил какие-то тёмные конусы, наползающие на них. Но то были лишь ощущения, к которым грех было не прислушаться. Сквозь заднее стекло он ясно различил движение. Рослые фигуры в тёмных балахонах, на которых угадывались ветки и пучки травы, возникли из развалин. Они окружали плотным кольцом легковую машину. В руках у «фигур» что-то тускло поблёскивало, напоминая своими очертаниями автоматическое оружие. Как будто вместо круглых дисков как на ППД и ППШ, имели место плоские и узкие магазины. Причём, один раз Ваське мельком показалось, что обойма торчало не прямо из казённика, а косо. Что за хрень, в самом деле!?! Проверяет этот хер в фуражке, или действительно…
- Ahtung! Не нужно сопротивления! Выходите с поднятыми руками. Только тогда вам гарантирована жизнь. На счёт три, - сказал хорошо поставленный тембр. Так как в салоне никто не сдвинулся, он продолжил: - Если вы думаете, что на шум стрельбы сбегутся патрули, то вам будет интересно. Не пугайтесь…
Раздалось лёгкое шипение со спины, будто из автомобильной камеры вышел воздух или начали качать насос. В перегородке появилось звездообразное отверстие. Такое же, но поменьше – в заднем стекле.
- Убедились? – вкрадчиво спросил тембр. – Лучше вам всё-таки выйти, господа. На тот свет отправиться всегда успеете.
Лоренс немного совладал с собой. Он держал «Вальтер» образца 1956-го на коленях, не взведя предохранитель. Один глаз он вопросительно скосил в сторону Васьки.
- Вы предпочитаете смерть или сдачу в плен? – прошептал он.
- А вы? – по-еврейски ответил Васька, не делая лишних движений.
В следующий момент дверца распахнулась, и его выволокли из салона. В окружении трёх субъектов в маскировочных балахонах, со скрытыми лицами, на коленях стоял водитель. Лица его было не рассмотреть (стоял почему-то спиной), а руки были сложены на затылке. Тьфу, сегодня не встретился с Барышниковым и не успел продумать на этот счёт, ужалило его в подбрюшье взявшееся некстати сожаление. Больше он ничего не сумел увидеть – ребром ладони, приёмом из джиу-джитсу его ткнули ниже затылочной кости. Он мгновенно потерял сознание и когда очнулся…
***
…Ставински наблюдал в бинокль, как «опель-капитан» с номерами резидентуры СД притормозил рядом с Краснопольским. Его небольшая фигура в тёмно-синем костюме и фетровой шляпе хорошо просматривалась среди опустевшей, чисто выметенной площади. У машины тут же распахнулась лакированная иссиня-чёрная дверца со сверкнувшей никелированной ручкой. Голова в фуражке, принадлежавшая безо всякого сомнения оберштурбаннфюреру Фоммелю, вылезла наружу. Лощёная свинья… Видимо внутри сидит ещё кто-то – поважней. Из штаба СД вчера прилетел некто Лоренс, обергруппефюрер из AMT III. Неужели он сам решился на встречу с этим загадочным русским? Получается, что ведомство Шелленберга заинтересовано в том, чтобы скорее устранить Азиата. На карту поставлено всё. В первую очередь, само существование 3-го рейха, да и просто Германии. Кроме того, Сталин (он же Азиат) выпадает из колоды. Он изначально был не целью, а лишь средством к её достижению. Британия, владычица морей и колоний, что раскинулись в Африке и даже в Индокитае, заинтересована удержаться на плаву. Но у неё появился опасный соперник в лице Соединённых штатов Америки. Россия и Германия изначально были принесены в жертву. Их использовали как оружие и пушечное мясо. В результате рейх стал неугодным и той, и другой стороне. (Фюрер вконец испортил ситуацию, когда отдал в ноябре 1942-го приказ рейхсфюреру СС Гиммлеру приступить к ликвидации еврейского населения на Востоке ив Европе.)
Когда Васька сел в машину и та тронулась, Ставински подмигнул унтер-офицеру. Тот спешно отдал команду через ларингофон. «Хеншель», плавно раскачивая на трёх осях, двинулся на почтительном расстоянии за «опель-капитаном». Кузов грузовика был укрыт маскировочным тентом, под которым располагался второй – из плотного прессованного картона с вентиляционными отдушинами. На нём был замаскирована радиоантенна, через которую осуществлялась связь с группами наружного наблюдения. Их было всего три, одну из которых представлял легковой «майбах» с военным капитаном и водителем, вторую мотоцикл фельдсвязи, а третью Ставински распорядился посадить на купол собора. Он очень быстро выяснил, что СД решила не рисковать. «Хвост» за русским пустили, но использовали для этого агентов, завербованных из русских мальчишек. Они были сформированы в группы по четыре. Через каждые полчаса один из них отправлялся на доклад «по объекту». Кроме того, самому смышленому из группы, что и был старшим агентом, выдавался портативный фотоаппарат «сименс», которым он ловко делал нужные снимки. Как-то, где русский остановился, где изучал какой-либо предмет, где какой-либо предмет сдвинул или что-либо написал (на заборе или приклеенной к нему листовке). Не говоря уже о случайных встречах. За каждым из тех, кого русский останавливал или кто останавливал самого русского, беседовал с ним, тут же пускался отдельный «хвост». Так поступили с капитаном танковых егерей «Великой Германии», что неадекватно среагировал на «сопутствующий объект» или «объект В». Тем паче, что работающий в паре, показал офицеру какой-то листик бумаги с печатью, о котором Ставински очень хотелось узнать. Но он лишь журился себя за столь неуёмное любопытство.
Пока «Хеншель», который официально значился как автобус-пеленгатор и предназначался для перехвата «неучтённых передатчиков», передвигался за объектами наблюдения, Ставински получил с коротковолнового передатчика новую информацию. Слежка, отправленная за капитаном егерей, довела его до «берлоги», где тот вознамерился «залечь». (Сообщил об этом «наружник», что был переодет в фельдъегеря.) Капитан, очевидно в расстроенных чувствах, кинулся было в офицерское казино, но вскоре оттуда вышел. Затем его подхватил в свой «хорьх» с номерами танкогренадёрской дивизии «Великая Германия». У наружников-мальчишек из СД не было (понятное дело!) ни возможности, ни желания за ним угнаться. Они ограничились тем, что запомнили и доложили порядок цифр и латинских букв на номерной таблички. О такой возможности ухода от слежки Ставинский как-то не подумал, но проверка дала потрясающие результаты. «Хорьх» принадлежал капитану оперативного отдела дивизии Эриху-Эрнесту Ремеру, протеже которого был в прошлом начальник военного отдела веймарского рейхсвера Курт фон Хаммерштайн-Экворд. Дочери генерал-лейтенанта, Анна и Луиза, ещё с начала 20-х симпатизировали Советам и вступили в КПГ. Причём, просоветские взгляды это прусско-юнкерской семьи были настолько очевидны, что удивляло – отчего фюрер смотрел на это сквозь пальцы? Но смотрел всё же… Это наводило на определённые и грустные размышления, которые Ставински давно от себя гнал, как мешающие работе. Но оставлять их без присмотра, подобно мусорной куче у входа или куче драгоценностей, сваленной в беспорядке, он не решался. И дело было не только в германской педантичности и аккуратности. Он давно уже заподозрил двойную игру ряда деятелей НСДАП и чинов рейхсвера, а затем и вермахта.
- Герр капитан, вас по аппарату, - фанен-юнкер-офицер, что стажировался при службе радиоперехвата, прежде крутивший тумблеры настроечной таблицы, протянул ему громоздкий радиотелефон.
Это пока ещё опытную модель Ставински осторожно принял. Она больше напоминала сине-зелёную вытянутую коробку с короткой антенной. На нижней, утолщённой части располагались батареи питания и электрическая «вилка», для подзарядки от аккумулятора. Цветных металлов для производства диодов для тех же зарядных устройств в рейхе, как и всего прочего, катастрофически не хватало. Поэтому первый радиотелефон «Сименс А» предлагалось использовать в экстренных случаях. Непрерывно он мог работать лишь в течении 15-20 минут.
- Ставински слушает, - сказал он открытым текстом, зная, что без клеппера (устройства защиты переговоров, что располагалось в специальной машине-станции), никто эту линию не прослушает. – Докладывайте скорее, время не терпит.
- Герр капитан, это один из офицеров-операторов «долговязых парней», - в меру остроумно пошутил докладчик, зная, что начальство только приветствует такую разрядку. Всё, что нам удалось узнать пока. Я пришлю вам точный словесный портрет и фотографии.
- Да, разумеется, - спохватился Ставински, прислушиваясь к щелчкам и попискиванию в эфире. – Обязательно приколите к фотографиям описание его внешности… повадки, манеры и тому подобное. Впрочем, не мне вас учить, дружище. Заранее благодарю вас за примерную службу.
- Рад служить вам, герр капитан.
Докладывал один из недавно взятых на службу строевых офицеров, обер-лейтенант Клаус Ригель. Участник московской битвы, кавалер ордена «мороженое мясо», а прежде – Железного креста 2-го класса за бои на границе. В августе 1942-го он недолгое время пробыл у русских в плену под Изюмом, откуда бежал по счастливой случайности. (Грузовую машину, в которой его перевозили двое красноармейцев, обстреляла «штука», после чего в общей суматохе ему удалось скрыться и даже прейти линию фронта, которую во многих местах прорвали танковые дивизии Гота и Паулюса.) До поступления на службу Ригель успел проучиться до третьего курса на юридическом факультета Кенигсбергского университета, что дало ему дополнительную возможность к ускорению. Он был сразу же зачислен в учебный полк на должность командира отделения, без подготовки в качестве фенриха и обер-фенриха, что соответствовало буквально в переводе с германского «кандидату на должность». Проверка, проведенная силами 2-го управления Абвершталле, показала, что в ходе обучения на 1-м курсе университета он познакомился юной с графиней Либертас и вскоре увлёкся ей. Эта очаровательная молодая дама приехала в Кенигсберг вначале 1937-го, но очень скоро бурный и красивый роман был прерван. Помехой выступила досадная неожиданность, которую раскопали прусское гестапо и прусская же криминальная полиция, подчинённая AMT IV. Графиню задержали с какими-то документами секретного порядка, что было косвенным свидетельством о её возможном сотрудничестве с разведкой иностранных государств. Она так ни в чём и не призналась и по суду была оправдана. Ведомство Мюллера упорно ставило ей палки в колёса, пытаясь воспрепятствовать карьере. Но и с этим ничего не вышло. Графиня вскоре устроилась на работу в рейхсминестерство пропаганды и стала референтом при студии хрониально-документальных фильмов. Известный сердцеед доктор Геббельс, которому не мешала даже укороченная нога, не смел подступиться к ней. И было от чего: мужем красавицы стал подполковник люфтваффе и офицер 5-го реферата Харо Шульце-Бользен. Мало того, что он был потомком адмирала фон Тирпица, основателя германского военного флота. Мало того, что он был офицером Абвера. Ему на заре его карьеры лично протежировал рейхсмаршал авиации Герман Геринг. Кроме этого ситуация усугублялась тем, что прусская полиция и гестапо с самого начала подчинялись только рейхсмаршалу и следовали всем его распоряжениям.
Именно это свидетельство, а также полная непричастность (по документам судебных инстанций, а также через архивы полиции) подтолкнула начальника Абверкоманды-102 утвердить Клауса Ригеля в настоящей должности. Кроме всего делу способствовали его награды, хороший послужной список (противотанковый взвод, которым он командовал, с начала компании уничтожил в общей сложности 20 русских танков) и хорошие отзывы с места учёбы. Кроме того, один из преподавателей кафедры романо-германских диалектов, лестно отозвавшийся о прошлом студиозусе, был членом НСДАП. Он был призван в СС и до середины 1942-го состоял в штабе одной из зондеркоманд в Белоруссии, откуда его возвратили за кафедру, как не выполнившего приказ «несоответствовавший», по его словам, «моим моральным соображениям». Суть приказа состояла в уничтожении еврейского гетто в Бобруйске.
Льстило ещё то, что согласно последней записи в личной карточке Ригеля значилось, что тот в качестве стажёра забрасывался до начала операции «Цитадель» в тыл Центрального фронта русских. Там ему в течение недели с напарником поручалось разведать русские коммуникации на предмет движения войск. С заданием он справился отменно. Напарнику, правда, не повезло. При посадке с парашютом он сломал ногу и был ликвидирован. Место захоронения трупа Ригель точно указал на карте, что было поручено проверить зафронтовой и фронтовой агентуре Абвера. Результаты получили подтверждение.
Ставински вспоминал, как в своём кабинете он познакомил Краснопольского с кандидатами на акцию - курсантами, которых два дня назад с величайшими мерами осторожности забросили в Смоленскую область. Это были мужчина и женщина почти одного с ним возраста. Женщину склонил лично он и Крумме, преподаватель огневой подготовки, симулировать беременность. Для этого она украдкой глотала тошнотворные пилюли, хотя по большому счёту надобность в них была небольшой. Оба прошли подготовку и добились хороших результатов в стрельбе, рукопашном бое, военной топографии и ориентированию, радиоделу и по другим предметам. Но не это было главным. Ставински в ходе «потрошения» кандидатов быстро понял, что мужчина, несмотря на свою представительную внешность и умный вид далеко не таков. Он хороший исполнитель и только. Женщина успокоила его сразу же. Она с первого взгляда оправдала все его ожидания. Говоря по-русски, стерва она была ещё та и эта. Озлобленная в глубине души на весь мужской род, брошенная с матерью своим отцом, которого ни разу не видела, она всю свою жизнь мечтала о реванше. В беседах с «господином капитаном» она спокойно и холодно доказывала свою готовность выполнить любое задание, возложенное на её хрупкие плечи Великой Германией. Это последнее сыграло решающую роль, ибо всех кандидатов, что говорили о фюрере и о своей готовности отдать за него жизнь в скором времени переводили в разряд «добровольных помощников» или «хиви» при маршеровых батальонах. Или давали заведомо невыполнимые задания.
С Машей Ставински работал в течение трёх суток. Он показывал ей фотографии своего родового поместья в Нижней Саксонии, обещал по возвращении свозить туда на экскурсию. Кроме того он задел самое больное – принёс журнал последней германской моды для женщин. В конце-концов, сыграв великодушие, он подарил его. О её напарнике при этом ни одной из сторон не говорилось, будто он уже был списанным материалом. Так оно и было. «…Человек он не глупый, капитан, но очевидно он слаб, - дал исчерпывающую характеристику Грише майор Крумме. – Я бы оставил его вторым номером при Маше. В случае необходимости пусть ликвидирует своего напарника. Вы не против, герр капитан?» Ставински лишь коротко кивнул в суженные глаза этого офицера, которого за глаза кое-кто прозывал «семитским коленом». Лишь по выезду из разведшколы неприятно кольнуло, а что если б он оказался на места этого бедного (как говорят эти русские), затюрканного Гриши? Впрочем, этот русский вряд ли был человеком. Животное начало через явные генетические отклонения давало о себе знать. Он, как рассказывали, был одним из многих, кто, давясь, принялся под конец «фильтрационного мероприятия» поедать всю снедь на столе, после чего его с силой оторвали от стола. Таких изначально рассматривали и заносили в списки «унтершеншей». Им полагалась лишь грязная непрестижная работа. Хотя стоит ли верить аттестационным карточкам из отделов a-III, что при концлагерях и полевых комендатурах? Там тоже сидят люди порой, не заслужившие этого высокого (как говорят и пишут те же русские) звания Человек. Не все германцы оказались на поверку таковыми, далеко не все. Многих даже забавляли те страдания, что обрушились на пленных в начале Восточной компании. Они даже не исполнили приказ Канариса о недопустимости жестокого обращения с русскими за колючей проволокой. Иными словами, сама германская нация нуждалась в основательном кровопускании. Как и всё человечество…