- Ладно, проехали, - Васька взял его, играюче, за лацканы френча с кубиками в петлицах. Нежно их потеребил, будто оправляя: - Так вот, любезный, я сейчас проедусь с герр Ставински куда надо. Всего на час-два. С конвоем или без конвоя, вам решать. После чего встречусь с вашим генералом. Это два. А вы, - он окинул взглядом одиноко стоящую здоровенную фигуру Семельченко в потной майке, - дайте ему отоспаться. Покормите его как следует. И по первому же звонку – в мои апартаменты. Я буду с ним усиленно работать. Всё ясно, герр хороший?
- Вполне, - сглотнул слюну эсэсманн. Ну, подожди у меня, русская свинья, тут же подумал он. Это тебе так не пройдёт.
Через час Васька трясся по плохим дорогам на «кюбеле». За рулём сидел Ставински. Конвоя Фоммель так и не выделил. Было видно, что ему этого хотелось, хотя он понимал: будет выглядеть глупо. Абверу незачем было организовывать мнимое похищение, мнимое или реальное убийство «гостя». Нападение партизан также исключалось ввиду большого количества войск, которыми были усилены охранные дивизии.
- Ловко вы обращаетесь с СС, товарищ большевик, - крикнул Ставински в шуме мотора. Он вырулил, чтобы не попасть на ухабину, и продолжил: - С этими господами можно именно так. Выбран правильный курс.
- Ну да! Мы мирные люди, но наш бронепоезд… Вы это хотели сказать?
Так как шофёр промолчал, они медленно въехали на территорию, огороженную тремя рядами колючей проволоки. По углам высились четыре караульные вышки с MG34. Но, как и по периметру, так и на воротах охрану несли солдаты и офицеры вермахта. На специальных щитах, покрытых светоотражающей оранжевой краской, чёрным было означено: «Внимание! Огнеопасно! Горючие материалы. Курить и пользоваться огнём строжайше запрещено». Вся местность за рядами колючей изгороди представляла голый ландшафт с многочисленными пнями и опилками. Наверняка эти площади были заминированы.
- Прошу вас! – Ставински легко выпорхнул из внедорожника, захватив плащ. Адамс! – сказал он подбежавшему обер-лейтенанту со знаками отличия артиллериста. – Мне будет нужна ваша помощь. Приведите в блок «В»…
Тут он прошептал этому ладному обер-лейтенанту что-то своё, не предназаначенное для Васькиных ушей. Тот лишь поправил повязку через глаз. И уставился на группу курсантов, что, высоко поднимая ноги, совершала пробежку по периметру. На всех было вполне сносное обмундирование РККА. Причём, гимнастёрки были именно «косоворотки», как до революции носили, образца 1943 года - со стоящим воротником (на гимнастёрках образца 1941-го он был отложенный). Мало того, добрая треть гимнастёрок были украшены зелёными пластмассовыми пуговицами, что поступали в СССР по ленд-лиз.
- Ну-с, пройдёмте, дорогой товарищ, - с наигранной суровостью (наверняка подражая кому-то из русских) предложил Ставински. – Нам есть что обсудить и о чём потолковать. Так тоже говорят по-русски.
- Я надеюсь – не только ваши познания в русском?
- О, нет, что вы! Они так скромны… У меня есть свои кандидаты. Вы хотели бы на них взглянуть?
- Что ж, не откажусь. Тем более, если предлагают… Показывайте.
- Нет, сначала вы посмотрите на их личные дела, выслушаете преподавателей. Они нам расскажут много интересного.
- Ну, вы-то наверняка уже наслушались их доносов. Мне, конечно, будет очень интересно.
- Ну… Не надо так, герр майор. Мы, как и вы, заинтересованы собирать на человека очень подробное агентурное досье. Как его собрать, если не будет немного… стук-стук, как говорят по-русски?
- А, вы и это знаете! Ну, тогда я спокоен за исход операции.
Ставински изобразил на лице улыбку. Они ровным, строевым шагом последовали мимо часовых в шлемах, что сделали винтовками с плоскими штыками «на караул». Взошли на крыльцо, под которым трепетал красный нацистский стяг со свастикой в белом круге, а также чёрно-красный флаг кайзера. Прошлись по коридору мимо вытянувшегося дежурного, что был также в стальном шлеме. За обтянутыми дерматином дверями с номерами, а II, a III стрекотали машинки. Внезапно заорало нечеловеческим голосом радио: это вещал с трибуну «Спортпалласа» министр пропаганды Геббельс. «…Господи, даруй народу Германии победу! Я призываю Тебя…» В конце коридора высился в фуражке, туго затянутый ремнём по корсету, уже знакомый обер-лейтенант. Он напряжённо водил глазами по закрытым дверям. Наверняка об этом его попросил Ставински. Над его головой угадывалась картина фюрера, писаная маслом. Тонкий нос со щепоткой усиков оказался надёжно прикрыт широкими полями и выгнутой тульёй. Зато неистово-смеющиеся глаза метали молнии, которые проходили аккурат по обе стороны тульи цвета «морская волна». Серебряный одноглавый орёл со свастикой, казалось, готов был выклевать оба этих глаза, но никак не мог определиться, с какого из них начать.
Когда они вошли в кабинет, Ставински по внутреннему телефону предложил кому-то выключить радио. Говорил он спокойно, но этот кто-то (судя по голосу, фрау) сделал это моментально. Затем по другому телефону с коммутатором Ставински затеял довольно продолжительный разговор на немецком. Причём, на пониженных тонах. Васька и не старался прислушиваться. Он окинул комнату глазом. Кроме фотократочки старца с белой сединой во флотской форме над столом ничего не висело. На подоконнике стояли горшки с розами. Ставински был либо сентиментален, либо пытался нравиться «материалу», с которым работал. (Надо полагать, что «материал» сразу же обалдевал, видя цветы на окнах, оклеенных полосками бумаги. И охотно шёл на вербовку.)
- Ничего обстановочка, - поощрил его Васька.
- Мы стараемся, чтобы гостям было как дома и ещё лучше, - неумело пошутил Ставински.
* * *
…Боец сделал два выстрела из винтовки с оптическим прицелом. Пули разорвали проволоку, которой прикрутили к гусеничным тракам «Барефзес» и Сергиенко. Их тела обмякшими мешками рухнули перед днищем СУ-122. Затем Сергиенко, будто ничего не соображая, принялся осторожно сталкивать Армена в ближайшую воронку и вскоре скатился туда сам. Судя по запавшим от боли глазам (это видел Неустроев в бинокль) это ему удалось нелегко, так как руки, охваченные проволочными тисками, занемели и плохо слушались. Тут же их заметили. Со всех сторон мигнули вспышки запоздалых выстрелов. Потянулись трассы MG-43 с одного из «ганомагов». Светящиеся пунктиры вздыбили землю подле воронки. Крутясь и визжа, они сыпали вокруг мелкими искрами. С левого фланга ударила StugIII. Снаряды, однако, проносились над головой. Германский наводчик никак не мог выбрать нужный угол прицеливания.
- Вася, бери бронетранспортёр… - отдал распоряжение Неустроев. Он выложил перед собой из сумки четыре РПГ-40. – Готовность номер один! Товарищ капитан, - он обратился к Виктору, кинув прежде ободряющий взгляд: - Возьмите автомат. Над воронкой особо не демонстрировать свои фрагменты личности, - и, совсем пониженным голосом: - Привет вам от сорок восьмого. Догадались?
Почувствовав невероятное облегчение и пробормотав «Не маленький, поди», Виктор даже не помнил, как ощутил прохладный затвор ППШ. Щипнув Сашку за нос с крохотными конопушками, он тут же поймал себя на мысли: беспокоться не о чем. Эти «пятнистые» с рыцарскими или богатырскими панцырями надёжно ограждали его и малыша от всякой напасти. Отобъют они и его подчинённых. Прежде всего, конечно, они друзья, но… Виктор ощутил лёгкую досаду, что не смог это сделать сам, как всякий командир думает, что отвечает прежде он, а не вышестоящее начальство, пусть и виновное.
Как бы в подтверждение тому , услышав шум мотора СУ-122, сопровождаемый сопеньем выхлопных труб и лязгом траков, Неустроев извлёк из вещмешка палочку с зеркальцем. Вставив в канал своего пистолет-пулемёта, он приподнял её над бровкой воронки.
- Оп-п-паньки! – сказал он, будто ни о чём не беспокоясь. – К нам самоходочка чешет. Фрицам «винт» хочется сделать. Сивцов, теперь «зелёную» - живо!