Ещё с детства, юности моя душа сопротивляется истёртой теме «отцов и детей»,
а стремится к слову доброму, взаимопониманию и разделённому согласию. Отчего бы это?
Может, оттого что в доме моего детства с давно прошедших дедовских времён прочно жило непреложное уважение, любовь к своему «гнезду», где должен царить покой. А может, в наше
«гнездо» Бог поселял только души, симпатичные друг другу. Кто знает… Думается, то и другое в доме было, независимо от времени поколений, здесь обретавших жизненную силу.
Только вот однажды… Мне было лет семь- восемь, когда мама сказала старшей дочери Зое: «Можешь идти замуж за почти покойника, только не благословляю я тебя. И всё тут». Сестра, закрыв лицо руками, горько плакала, приговаривая: «Не любишь ты меня… не любишь».
От плача и слов сестры мне стало страшно. Выскочив из дома, я, кажется, вмиг оказалась на дороге, ведущей через поле к нашему лесочку, где можно пособирать грибы (мы, деревенская детвора, в этом возрасте смело бегали за ягодами да грибами, разбирались
в них).
Дорога надвое рассекала поле, засеянное белой гречихой. Это было время её цветения. Моему взору открылось роскошное полотно: повисшие колокольчиками розоватые у основания бутоны, а некоторые, уже совсем распахнувшиеся, сверкали снежной белизной на фоне яркой зелени листьев.Среди повисшей над полотном тишины были слышны мягкие хлопки - это бутоны лопались, открываясь насекомым. Умиротворяли картину пчёлы, собиравшие с цветков нектар. Здесь царил покой, который наш дом покинул навсегда, как мне ощущалось, отчего я и оказалась здесь, в поле.
«Пчёлка любит цветок, и он угощает её мёдом, Их, значит, кто-то благословил. Точно благословил, раз они вместе. А мама почему-то не благословляет Зою за Сергея. Почему? Спрошу у мамы, хотя на такой вопрос она вряд ли мне ответит.Всё равно спрошу»,- с горечью думала я, присела и, наверно, впервые за свою короткую жизнь осознанно плакала из-за слов сестры. «Разве мама может нас не любить?» - спрашивала я не то у себя, не то у неба, не то у пчёлок, мирно слившихся с цветами. Если в доме кого-то не любят, то… Искала ответ на самый важный для детей вопрос - вопрос любви.
Помню, что до леса не дошла. Вернулась домой с твёрдым намерением выяснить,
почему мама обидела сестру и почему её жениха считает покойником.
- Мама, а ты и вправду нас не любишь? – тихо спросила я у мамы, окучивавшей картошку.
Она вдруг оторвала взгляд от земли, выпрямилась и как-то испуганно посмотрела на меня.
- Кто тебе такое сказал? – почти шёпотом вымолвила она.
- Зоя же сказала. … А вот пчёлку благословили, она уже пьёт мёд на цветке гречки, видела
только что в поле. Её любят, - спешно проговорила я.
- Пчёлы – это не люди. Не путай нашу Зою с пчелой. Вырастешь – поймёшь, - сказала она и
как-то удивлённо окинула меня взглядом. Потом добавила: « Травку, что я выпалываю, уноси
в хлев коровке, придёт с поля и за траву отблагодарит тебя парным молоком». Я носила охапками траву, поглядывала на маму и думала: « Не может не любить нас мама, а вот за что она не любит Сергея?» Это осталось для меня непосильной загадкой.
Летели годы. Сколько всего произошло в нашей семье… А сцену слёз сестры и
и цветущей белой гречихи память моя не потеряла. Как-то проездом из Сочи в Пермь к нам с
мамой заехала Зоя. Мы, сёстры, сходили в кино, в театр, говорили о разном. С мамой Зоя была предельно сдержанна.А вот когда она уехала, мама горько расплакалась, будто о чём-то
навсегда потерянном. И плакать, как оказалось, было о чём. О несостоявшемся счастье дочери, хотя у неё учёная степень, положение, достаток давно…
- Несчастливая она у нас,и в этом виновата я,мать,- тихо всхлипывая,вроде успокаиваясь,-
сказала мама, тут же принимая строгий вид (весёлой я её не помню, да и откуда браться веселью: отец погиб на фронте, а нас пятеро … в голодное послевоенное время).
- Учёных степеней достигают немногие. Она – наша гордость. Я вот только студентка первого курса, дай Бог, добраться до последнего, - выпалила я, очевидно, ни к селу ни к городу.
- Не об этом я, не об учёбе. На правах матери не дала согласие на брак с Серёжкой, а, видно, любила она его, - остановила меня мама.
- А-а-а. Значит, «отцы и дети».
- Не умничай перед неграмотной матерью, а лучше подумай, как ты будешь поступать со своими детьми, когда они шагнут с просёлочной на большак… Смирилась тогда моя старшая дочь с запретом, а потом … и до сих пор мстит мне своим одиночеством.
- Ма, давай-ка расскажи про это, « с просёлочной на большак» нашей старшей сестры.
- Пока не уехали из деревни, не раз слышала среди молодых легенду о том, как нехорошие матери делают несчастными невест.
Вот она, легенда: Он и Она сидели девять лет за одной партой, перешли в десятый класс, оба были отличники, а тут – война. Он – рослый, сильный, с десяти лет отцу в кузнице хорошим помощником был, сумел обмануть (а может, уговорить) военкома, кто теперь знает… Ушёл следом за старшим братом на фронт. Шёл 1942 год. Четыре месяца Он защищал ДОРОГУ ЖИЗНИ через Ладогу на героический Ленинград. Грудь в орденах. Но простыл на льду – госпиталь. Лечение не помогло – с кровохарканьем прибыл домой. Крестьянское лЕкарство козьим молоком с мёдом, собачьим жиром да мало ли чем ещё, вроде поправило здоровье солдата. И Он, как говорят в деревне, позвал Её замуж. По словам матери жениха, Она для Него была СВЕТ в окошке. Только мать невесты поднялась на дыбы: «Не отдам дочь, не жилец он, покойник…» После отказа Он стал на глазах затухать, как только что пылавший костёр. Умер под новый 1946 г. Она Его в последний путь не провожала. Не дозволено. Потом Она отказывала женихам: видимо, дала обет верности Ему, да так и осталась одна…
- Мама, а я помню твои слова о живом Сергее-покойнике… и поле гречишное помню, слёзы свои помню. Показалось тогда, что ты и вправду нас не любишь, - прервала я её.
- И никакая это не легенда.Это БЫЛЬ нашего семейного гнезда. Теперь ты, надеюсь,
понимаешь мои слёзы и сдержанность Зои по отношению ко мне, как бы не расслышав моих слов, закончила она своё повествование и почти облегчённо вздохнула, точно поднявшись на
крутую гору и скинув с плеч тяжёлую ношу.
- В переводе с греческого Зоя – это ЖИЗНЬ,- помолчав,опять, наверно,невпопад сказала я.
- То ли жизнь, то ли полужизнь… у неё получилась. Я-то всё хотела как лучше.Заразилась бы чахоткой и что? …Кто знает, что лучше: день счастья или правильно рассчитанная родителями длинная дорога. Раньше – знала, теперь – не знаю, что лучше,- заключила мама.
- И правда, не знаешь?
- Про любовь раньше говорили: он её ЖАЛЕЕТ, или она его ЖАЛЕЕТ. И слушалось это как-то
пристойно, мудро – стыд человеком управлял, стыд. А теперь - любовь, да ещё бесстыдная, всё на глазах. Срам.
Уже нет на свете ни мамы, ни сестры, нет давно и "гнезда" нашего, откуда
мы вышли на "большак" за разными судьбами. И всё-таки думается мне, что Бог каждому из
нас что-то авансирует (кому - больше, кому - меньше), но ничто не гарантирует - свобода
действий. Вот только бы в этих действиях не ошибиться, не сбиться со своего "большака"
на обочинку, пряча обиды на кого-то. Обида - один из грехов...
04.07.2012 г.