Что для человека родина? Не знаю даже, как сказать... Об этом лучше знает тот, кто её потерял... Вот молокане. Есть такая секта - старообрядцы. Уходя из центральных районов России XVIII-а века, селились они на южных окраинах империи среди нерусских народов, заводя таким образом себе, а точнее, своим потомкам новую родину.
Целая колония или лучше сказать - импровизированный поселок молокан раскинулся, хотя это и громкое слово, прямо перед нашим зданием. Это были примитивные саманные постройки из глинистой земли вперемешку с соломой, выкрашенные известкой - без камня, кирпича и цемента - древний, древний метод. Когда они здесь появились - мне осталось неизвестным. Пятиэтажный жилой дом, в котором жили мы строился в 1962-64 годах уже рядом с ними. Теперь с балкона поселок был как на ладони.
Существовала в советские времена категория жилищ - "самостройка" - домики, возведенные собственными силами граждан на неиспользуемой городской территории без ведома соответствующих государственных органов. С начала 60-х годов для пресечения этой самодеятельности в уголовный кодекс страны была внесена статья "О незаконном жилищном строительстве", предусматривавшем лишение свободы, кажется, до двух лет.
До этого же в условиях всё растущей и нескончаемой очереди на государственные квартиры, выходцы из сельской районов самовольно строили себе из добытых всеми правдами и неправдами, строительных материалов, незатейливое жилье с крошечными приусадебными участками на городских пустошах и в пригородной зоне вокруг крупных предприятий, которые вскоре таким образом обрастали целыми импровизированными жилыми районами. Городу тогда недоставало рабочих рук и власти порой закрывали глаза на незаконный захват земли и несанкционированное строительство. Потом, правда, дома брали на учет, проводили туда электричество, но купчих не выдавали.
Соседский с нами молоканский поселок тоже относился к этой категории. Построенный без всяких чертежей и утвержденных проектов, представлял из себя 4-5 рядов низеньких приплюснутых домишек с небольшими огородами. Всего 25-30 хозяйств. Держали кур, кошек и собак. Несомненно, старообрядцы эти тоже подались в город из деревни, но откуда и когда, сказать, к сожалению, не смогу. Так они и жили - без ордеров, купчих и лишних удобств. Были ли у них паспорта? Думаю, что да, учитывая, что с начала 60-х годов паспорта стали выдавать всем гражданам СССР.
Это были общинники - нелюдимые и своенравные. Были замкнуты, но мало того - абсолютно замкнуты! Всех окружающих просто игнорировали. Никто из посторонних не был к ним вхож. Детей в школу отправлять тоже отказывались. За ними приходила милиция и представитель из РОНО. Вели принудительно всех, кто достиг семилетнего возраста - закон об обязательном среднем образовании! Под возмущенные крики широкоплечих мужиков-молокан.
Поражала строгость их нравов. Чего я знал точно - это то, что у них нет ни радио, ни телевизоров. Поселковые дети приглушенными голосами спрашивали нас - своих сверстников, что там показывают и тайком приходили смотреть. Не присаживаясь, уставившись на экран на 2-3 минуты, они стремительно убегали в страхе перед родительским гневом.
Потом часто мне приходилось встречать в нашей необъятной стране, людей, совершенно отличных от титульного образа советского человека - всесторонне развитого строителя коммунизма. Член партии не имел правильного представления о теории прибавочной стоимости, не умея точно выговорить имя Карла Маркса, не говоря уже о Фридрихе Энгельсе, некоторые граждане не могли понять, что в СССР не может быть частной собственности, а есть только личное имущество, пожилые часто называли царями генеральных секретарей, сидящая в райисполкоме секретарша не имела понятия о конституционном праве советских граждан на наследование!
Советский строй, дав толчок всеобщей грамотности и "всестороннему развитию личности в самой передовой стране мира", парадоксально заморозил в неприкосновенности сознание некоторых слоев населения. Были и такие, кто ни разу не слыхал, о том, что американские астронавты высаживались на Луне и что на географической карте можно найти свой город и свою страну!
Я встречал в семидесятых и восьмидесятых годах прошлого века взрослых людей, которые всерьез утверждали, что Земля стоит на трех китах, а Солнце каждое утро выходит из океана. Причем, удается это ему, оказывается, с большим трудом, о чем с немалым сочувствием к нашему небесному светилу поведала мне одна почтенная дама, со слов которой, оно при этом рискует даже лопнуть(!) от чрезвычайных и непомерных усилий, что она наблюдала сама, находясь на отдыхе в горах неподалеку от моря!
Искреннее добродушие, с которым об этом было рассказано и глубокие впечатления, полученные ею от картины восходящего Солнца не позволили мне попытаться её разубедить. "Станет ли она хоть на крупицу лучше по своим человеческим качествам или же чуточку счастливее, чем есть на самом деле, если узнает о законах движения планет, открытых ещё в средние века Коперником и Кеплером?" - задавал я себе вопрос.
Не знаю почему, но я не стал переубеждать и одного студента - практиканта, прикрепленного к нашему учреждению, который как-то в беседе со мной между делом с покровительственной улыбкой всезнающего человека сообщил, что все четверо, хорошо известных главарей фашистской диктатуры в Германии были... евреями, включая и самого фюрера! Не лишне будет добавить, что учреждение наше занималось делами, весьма далекими от исторической науки.
Я хорошо помню ныне уже покойную нашу родственницу, которую по тугодумности и необразованности можно было сравнить разве только с помещицей Коробочкой из "Мертвых душ" Гоголя, которую главный герой даже, помнится, обозвал "дубиноголовой". Будучи подростком, я часто про себя, а случалось даже и в открытую смеялся над низким уровнем её грамотности и незнанием элементарных вещей, на что она реагировала с самым беззащитным видом, пока мне не пришлось получить от жизни урок, сравнимой только с сильной пощечиной.
Как-то летом большая группа из нескольких наших родственных семей решила отправиться на многодневный отдых за город. Так получилось, что я оказался в выехавшей на день раньше передовой машине, управляемой мужем той самой родственницы. Он первым доставил палатку, снаряжение, свою жену, детей и меня в место назначения в безлюдной местности и сразу же отправился обратно, чтобы вернуться к вечеру с провиантом.
В городе у него случилось какое-то крупное ЧП и он не смог выехать вовремя, а вся колонна отдыхающих прибыла только через два дня. Из съестного у нас в наличии было только то, что что мы взяли с собой в дорогу, но не притронулись в пути. Два дня эта женщина кормила нас крохами, сама к еде не притрагиваясь. На мой глупый вопрос, почему она не ест, отвечала, что уже сыта.
Когда волнуясь и переживая по поводу нашего положения, ворвалась к нам вся наша родня, привезя с собой всё что нужно было, я узнал из последовавших затем разговоров, что моя тётка два дня абсолютно ничего не ела, оставаясь всё это время голодной. Почувствовав своим женским сердцем, что произошло там нечто серьёзное и неизвестно ещё, как всё сложится, она не сообщила нам, что еды в обрез и не употребила для себя ни крошки из нашего скудного запаса, чтобы кормить этим двух своих детей и меня. После этого я перестал смеяться над неграмотностью и понял, что невежественным может быть только ум, а не сердце.
Можно в высокогорном селе встретить пастуха, который никогда не читал Пушкина и Достоевского, но может оказать вам такое гостеприимство, которое никому не снилось и которое не встретить ни в каком большом городе ни у кого из высокообразованных людей. Этот неграмотный человек может даже проявить самоотверженность, спасая вас, если вдруг нагрянет какая-то опасность или же высказать такую мысль, которая запомнится навсегда и заменит тысячи прочитанных или ещё не прочитанных вами книг.
Откуда-же ему это известно, как посетила его мудрость, если он толком не учился в школе, едва умеет читать и писать и всю жизнь только и делал, что водил отары на пастбище? А дело в том, что когда он стоит у вершины горы и вокруг него одна только величественная природа и бессловесная живность, он остается каждый раз один на один с Богом и целый день покорно слушает свое сердце... А есть ли для человека что-нибудь важнее?
------------------------
Старообрядцев я застал в пору своего детства в конце 60-х, начале 70-х годов, когда многие из них были уже в пенсионном возрасте. Молодые разъезжались, старики оставались, по одному умирали. Поселок редел. Некоторые из небольшого числа молодых родителей пытались привить старую веру и свой образ жизни детям, но ничего из этого не выходило. На дворе была совсем иная жизнь. Одна только девчонка из всех молилась, покрывала голову платком и уклонялась от учебы в школе, но и она потом куда-то делась.
Тщательно оберегаемый в течение более чем двух веков, уклад жизни, угасал. Общались мы - ребята из жилого пятиэтажного здания, расположенного напротив, только с детьми молокан. Их взрослые на нас никакого внимания не обращали - жили в своем собственном мирке. Хотя некоторые из них где-то работали. Старики же вообще не выходили за пределы заповедной территории. Только старушки - из любопытства.
По детям нельзя было сказать, что это сектанты - обыкновенные советские дети. У них я учился русскому языку - настоящему, исконному. Они часто говорили старинными пословицами. Потом я их прочту у Даля. Хорошо помню Сашу - неутомимого и неунывающего озорника. Сам, немалого роста, он ещё изготовлял себе высоченные деревянные ходули и вставал на них при нашей помощи - ребятни помладше, предварительно забравшись для этого на дерево. Жильцы вторых этажей ужасно пугались, увидев вдруг из глубины своих комнат юношу, прохаживающегося мимо их окон. Элементарный расчет тут же подсказывал - рост у прохожего - не менее трех метров! Выскочив в изумлении на балкон и только после этого поняв, в чем дело, порядочные люди ругались на чем свет стоит.
Уходя в армию, попрощался со всеми: "Я сюда больше не вернусь..." Так и сделал, как и все остальные ребята. Девчата тоже покидали поселок: выходили замуж или уезжали насовсем - страна была огромная. Имелась тогда у советских юношей и девушек такая возможность - сдать экзамены по месту жительства в учебное заведение совсем другого города, расположенного порой за тысячи километров. Поступивший сперва получал проездные, а прибыв на место и подъемные, а также койку в общежитии. После завершения учебы его ждала работа на производстве и очередь на получении квартиры. Вот такая простая и гениальная формула! Мальчишек из молоканского поселка уводил призыв в армию, а девчатам стоило только зайти в ближайшее профтехучилище и сдать простенький экзамен на иногороднее поступление, как открывалась дорога в новую, совсем иную жизнь. Прощайте, моя маленькая родина и вся моя родня!
Снаружи из представителей старшего мужского поколения старообрядцев на людях показывался и не избегал общения с чужаками только дядя Лёня - свой среди пацанов нашего двора, ветеран войны и законченный пропойца. Он и не был похож на остальных молокан - без бороды и неприязни к окружающему миру. Возможно и настоящим старовером не был - прибило его к ним, наверное, по жилищному вопросу, а вернее по его отсутствию. Вспоминал анекдоты времён Великой Отечественной, которыми бойцы развлекали друг-друга в окопах. Мы просили рассказать про настоящий бой. Качал головой - не надо и смотрел при этом по-другому - как-бы из ниоткуда.
С интересом наблюдал, как мы играем в футбол и откровенно скучал. Тогда по стране много таких скучающих было - его ровесников. После войны, после Сталинской эпохи не находили они себе места, не могли адаптироваться. Не их время настало - без постоянной подгоняловки, без здоровой опаски, без освежающих кровь, угроз - без социального адреналина. И чем дальше - тем хуже. Скучали безнадежно - слишком много свободы стало. Что с ней делать? Как жить, когда тебе не указывают как и не заставляют думать о том, о чем надо? И они умирали. От скучищи этой.
Однажды мы - мальчишки из пятиэтажного жилого здания, как всегда играли в футбол на широкой тихой улице с редким тогда машинами. Рядом стоял молоканский поселок. Мяч закатился туда. Игра встала. Все посмотрели друг на друга. Кто пойдет? Зона была запретная.
-- Ты знаешь по-русски лучше всех, -- сказали мне. Но разговаривать там не пришлось.
Я вступил на центральную улицу "деревни". Был погожий летний вечер. На лавочках сидели русские мужики. В кафтанах и с бородой. Космический век остался где-то позади. Здесь царил девятнадцатый - по крайней мере. Старушки на лавочках и скамеечках изумленно косились на мое дефиле. Знакомые мальчишки молча глазели. Казалось - все что по эту сторону росло, стояло, сидело - дома, люди, заборы и деревья вопрошали: "Как он смел сюда явиться?!"
Больше всего меня поразил взгляд тамошних стариков. Это был взгляд враждебный, угрожающий, но несколько вбок, не принимая зрелища, которое я из себя представлял - незваный гость из чужого, отвергаемого ими мира, существо, вторгшееся и нарушившее так ценимый всякими сектантами и общинниками ихний статус-кво, который они стараются сохранить во что-бы не стало, тщетно пытаясь перенести его на мир окружающий и в то же время, всеми силами от него отгораживаясь. Любое внешнее давление всегда угрожает разрушить хрупкую и конечно же, во многом условную среду, в которой живут подобные люди.
Всеобщее жуткое молчание сопровождало весь мой путь до мяча и обратно. Только собаки заливались за заборами. Не забуду, как при этом я себя чувствовал - десятки враждебных взглядов сверлят тебя насквозь и какая-то глухая невидимая стена, приткнувшись вплотную, гонит наружу без всякой надежды на компромисс. "Сильная энергетика" - так сказали бы сегодня. Я знал, что агрессии не будет - примеров тому не было, но было что-то похуже - какая-то молчаливо вопиющая аура, донельзя сгустившаяся вокруг меня, торопила, суетилась, выталкивала: "Вон! Вон отсюда! Ты нарушил своим появлением весь наш уклад, поставив под сомнение целостность нашего внутреннего мира и добровольного духовного отшельничества. Здесь тебе не место. Уходи скорей! Ещё минута и толпа наших душ сомнет твою!"
Какая-то незримая сила, неустанно толкая меня в спину, выпроводила за пределы колонии. Я уходил с мячом почти бегом. Больше я не хотел туда попадать. "А как же сюда ходит участковый?" -- подумал я, -- "ведь он ходит - я видел! Видимо это - другое дело. Все-таки представитель власти - ему дано! Его даже собаки, наверное боятся. В общем, работа у милиции такая".
Шли годы, как обычно говорят, или лучше сказать - как всегда шли во все века. Проживающих в поселке почти не осталось - заколочены окна, не слышно собак. Доживала свои дни в ближайшем к нам доме и тетя Лиза - одна из всей её семьи. И ещё кто-то подальше. Тоже - одиночка.
Это было лето 1977-ого года. Я сидел целыми днями на балконе и готовился к вступительным экзаменам в институт. Всё, что произошло с поселком, видел собственными глазами. Наблюдательный пункт у меня был превосходный. Появились сперва из райисполкома и сообщили о том, что оставшихся выселяют. Им предоставят новые квартиры. Об этом объявили с помпой. И то в самом деле - получить квартиру! Ничего себе! Но тетя Лиза категорически отказалась.
Несмотря ни на что на следующий же день приехал грузовик с милицейской машиной, высыпали оттуда всякие уполномоченные лица и стали переселять - крик, шум. Собрались и жильцы нашего дома. Зазвучал всеобщий гомон. Грузчики под сопровождение многоголосого спора перенесли ветхую мебель, постель и утварь старушек в кузов, а самих с ручной кладью тоже заставили сесть в кабины. Всё это сопровождалось угрозами, уговорами, бранью, криками, мольбой, проклятиями, подписанием актов и заняло пол дня - всё у меня на глазах.
Вот учебники, а вот реальная жизнь! Уехали - наступила полная тишина. Поселок опустел. Завершилась вся его история. Потом от наших соседей я узнаю, что живут наши молоканки далеко отсюда, в противоположном конце города в панельных домах - в квартирах со всеми удобствами, но очень хотят обратно. Жалуются, пишут заявления, негодуют. Грозятся самовольно вернуться на прежнее место.
Чтобы поселок не заселили вновь, власти решили от него быстро избавиться. Приехал бульдозер и снес всё, шутя. Оказалось - у этих строений не было никакого фундамента - и рассыпались они как карточные домики. Даже не понадобился тот самый механизм с чугунным ядром на цепи, который со всего размаху бьёт об стену и крушит каменный дом. Исчез навсегда островок, соединявший 20-й век с поздним средневековьем.
Поселок стерли с лица с земли - не подобало тогда советским людям жить в таких условиях. На том месте образовалась пустошь. Как-будто не было здесь никаких молокан, целого духовного мира отшельников советского строя, их лампад, горевших день и ночь, враждебных взглядов исподлобья и вообще кусочка истории, перенесенного сюда из прошлых веков, который так никто и не удосужился изучать.
Так вот через неделю или две появилась одна из местных жительниц, не ведавшая о том, что здесь произошло. Это была Елизавета. "Лизавета" - так по старинному звал её муж, когда был ещё жив. Она, медленно, не веря собственным глазам подошла и встала на том месте, где совсем недавно стоял её дом.
-- О-о-ой! -- раздался вдруг душераздирающий крик, -- Изверги! Что вы наделали? А-а-а! -- и упав лицом на землю, она зарыдала, оставаясь некоторое время в нелепой, смешной позе. Я - не совсем бесстрастный наблюдатель и она. Больше никого. Но чем я мог ей помочь? Спуститься вниз? Вызвать скорую? Чтобы накапали валерьянки? Так и остался наблюдателем... В жизни тоже.
Тетя Лизовета сгребала руками землю и продолжала рыдать:
-- Гос-по-ди! -- звала она своего бога, лежа ничком ничком на земле с беспомощным видом. Вдалеке бойко дымились заводы - шла рабочая смена, рядом проходил широкий проспект. По нему в обеих направлениях шли автобусы, легковые машины, троллейбусы. Где-то следовали поезда, летели самолеты... Миллионы людей во всем мире в этот момент трудились, учились, занимались своим делом. Кто-то в других часовых поясах уже сидел в театрах и на концертах - у них был вечер. На другой стороне планеты была ночь и люди там спали. А в это время здесь у меня на глазах разыгрывалась настоящая человеческая трагедия. Тетя Лиза, переваливаясь со стоном по земле c одного бока на другой, никак не могла успокоиться, пока наконец не села и я не увидал её лица - бледного, заплаканного и растерянного, с отсутствующим взглядом. Мира не было - её мира - её родины. Остальная часть земного шара в тот момент для неё не существовала. Вместе с небоскребами, широкофюзеляжными самолетами и морскими круизными лайнерами.
Как она предвкушала эту поездку! Может даже умышленно её оттягивала! Навестить свой дом, посидеть в нем, вспомнить о чем-то... Но ничего такого не осталось - ни от её, ни от остальных домов. А ведь это были не только жилища с покосившимися заборами, а среда обитания - место, где, её душа соединялась с чем-то незримым на небесах!..
Для бульдозериста это была обычная, будничная работа, для неё - потеря родины! С какими-то невидящими глазами она, сидя на земле, непонимающе поводила головой и всхлипывала. Потом с трудом поднявшись, испачканная, не отряхиваясь, она побрела прочь, что-то слёзно бормоча. Я не расслышал что. Больше я её никогда не видел.
На этом все не закончилось. Ещё три раза я был свидетелем того, что человек испытывает, когда видит, что его родины не стало - она исчезла, растворилась, испарилась куда-то. Душа его при этом, видимо, стремится туда же, а человек при этом испытывает невыносимые муки.
После тети Лизоветы приехала девушка, родившаяся и выросшая в этом же поселке и несколько лет назад, как, уехавшая в РСФСР. Родители у неё к тому времени уже умерли. Она, наверно, хотела повидаться с соседями, посетить свой дом, может даже пожить в нём немного - не знаю. Её сопровождал парень - скорее всего, оттуда - из России. Нетрудно себе представить, как она оживленно рассказывала ему по пути про свое детство, много говорила про редкий, архаичный теперь молоканский поселок. "Может даже там теперь музей?!"
С балкона мне хорошо всё было видно. Я услышал какой-то вопль и повернул голову. Вытянув руки вперед, как полоумная, на землю бывшего своего поселка вбежала девушка. За ней несся парень. Она ломала руки, металась из стороны в сторону и что-то вне себя выкрикивала. От этого зрелища её кавалер совершенно оторопел. Он пытался обнять её за плечи - девушка вырвалась. Это была истерика. Обезумев, она рвала на себе кофточку. Молодой человек при этом окончательно растерялся, не зная, что такое предпринять. Внезапно она, сев на корточки, спрятала лицо в ладонях и затихла. Он тоже присел рядом и испуганно глядя на неё, осторожно положил руку ей на спину, стал о чем-то тихо говорить, но девушка вдруг, вскочив на ноги, решительно зашагала обратно. Он бросился вслед.
Как жутко было представить себя на её месте! Мне было искренно жаль свою бывшую соседку. Что она могла бы рассказать, успокоившись и взяв себя в руки? Как выразила бы свои чувства? Может так: "Как, как объяснить бульдозеристу, что просыпаясь, каждое утро я первым делом смотрела в окно на ветки тутового дерева - не качает ли их ветер? Ранним летом вызревали плоды и обыкновенный воробей будил меня, пронзительно чирикая и возвещая родичам о находке. А вот здесь была скамейка, которую соорудил мой отец. Я помогала ему её красить. А ещё у нас в огороде росли крошечные полевые фиалки. Я собирала из них малюсенькие букетики и развешивала по комнате. А по вечерам мы с соседскими ребятами сидели на завалинке, смеясь и шумя, пока дядя Матвей, придя и строго взглянув на нас через забор, не грозил всем молча пальцем. Закатное солнце всегда светило прямо к нам в окно и летом у нас долго-долго не темнело, пока свет лампады не начнет слабо освещать вокруг. Бульдозер - какой полезный механизм! Сколько всего он может убрать, передвинуть, заменив человеческий труд! Зачем, зачем ему это надо было? За что? За что мне такое? Лучше бы я не приезжала!"
-- А что было нам делать? -- виртуально возразил вдруг начальник строительного треста, а то и сам председатель райисполкома. Да нет же! Сам главный архитектор города:
-- Оставить всё как есть? Пока не развалится? Пока не истлеет и не превратиться в прах? Как долго это будет продолжаться? Годы? Сколько нам ждать? Мы расчистили хлам. Здесь будет построено новое здание. Что в этом плохого?
Как этому можно возразить?
Второй раз тоже приехала девушка. Всего их было трое. Я - как всегда на балконе, они - внизу: она и ещё двое парней. Все сперва спокойно стояли и смотрели на то, что осталось от её бывшей родины. Смотрели с улыбками: она - с грустной, они - с почтительно-сочувственной. Девушка рукой указывала своим несостоявшимся гостям на перерытый участок земли и держалась, держалась,.. но вдруг уткнулась в плечо одного из молодых людей и горько расплакалась. Второй парень тоже расстроился - это было видно даже издалека. Так они и простояли некоторое время, потом медленно побрели. Она - все ещё всхлипывая и утирая платком глаза.
Вот оно как - приехать и не застать своей родины! А земля? Она все-таки была не своя. Такова доля переселенца среди других народов! Рождались поколения из поколений на новом месте, но для детей и внуков это была уже их родина - все, что на этой земле создано своими руками, но только не сама земля. Тем более - городская. Какая там земля в черте города?.. Только дом, скамейка и забор твои. И вдруг их тоже нет - гладкое место!
В третий раз приехал молодой человек. Я не узнал его - он был старше меня и уехал, наверное, давно. Прибыл тоже не один, а с девушкой. Видимо и она была оттуда - из России, а может с Украины или Белоруссии? Кто её знает? И вот, появившись из-за угла, и увидев напрочь отсутствующий мир его детства и отрочества - пустырь вместо всего этого, парень остановился как вкопанный и остолбенел почти в буквальном смысле этого слова. Я не мог разглядеть его лица - он стоял боком, но мне было видно лицо девушки, которая в свою очередь смотрела на него во все свои глаза. На её лице был написан ужас! Таким она его, наверное, никогда не видела! Девушка явно запаниковала, решив, что с ним сейчас что-то произойдет. Она стала кружиться вокруг него, что-то ошалело ему внушая и непрестанно уговаривая, вернее заговаривая какими-то своими, не слышными мне, словами. Девушка несомненно испугалась за его рассудок, потом прильнула, стала его ласкать и что-то тихо нашептывать. Так они и ушли: он с тем же остолбеневшим видом, не роняя ни слова, она - крепко прижавшись, обнимая его и что-то непрестанно шепча.
Не зря сказано - не нужно стараться побывать там, где вы были когда-то счастливы - обязательно разочаруетесь! Я перебежал на противоположный наш балкон, выходящий во двор и увидел их снова. Пока они проходили короткий участок пути, прошло, наверное, секунд десять - пятнадцать. Ситуация несколько видоизменилась: она уже шла рядом, пытаясь его рассмешить, а он по-прежнему шел молча, обмякший, опустив плечи. Видимо, она спасла его. С ним действительно что-то могло случиться - инсульт, сердечный приступ или же помешательство - пускай временное. В таких случаях находящийся рядом сопереживающий человек служит своего рода демпфером. Это - одна из закономерностей коллективной психологии. Как важно, когда в такие минуты есть рядом кто-то близкий!
Вот так вели себя люди, потерявшие родину, причем навсегда! Не от того, что они её отвергли, не от того, что они были изгнаны или их лишили гражданства - нет, а оттого, что её физически не стало, причем невозвратимо! Перестала существовать, как если бы не было никогда! В это трудно поверить, но это так! Отнятую врагом территорию можно вернуть, отвоевав её, покинутый родной очаг можно увидеть снова, возвратясь в свой отчий дом, как это сделал блудный сын в новозаветной притче. Но что было делать этим людям? Как им быть?
Как уберечь свою родину? Этот непростой вопрос задает себе каждый, где бы он не жил. И кто я без неё? Разве можно её с чем-нибудь сравнить? А ну ка, попробуйте - посмотрим, что у вас получится? Я смотрел вслед этой паре, пока она совсем не пропала из виду и снова вернулся на тот самый балкон, где проводил так много времени. Прежде чем снова засесть за учебники, я с высоты третьего этажа оглядел обозримые просторы. Вокруг всюду была моя родина!