Надо ли эмигрировать?

Вячеслав Вячеславов
       11 октября 95 г. Пришло время и мне ставить крест на своем творчестве:
коль в 52 года ничего не добился, то глупо без конца взбивать в крынке воду, принимая её за сметану. Противно читать чернуху, достоевщину. В реальной жизни много негативного, чтобы с удовольствием читать про ещё большие ужасы в выдуманной жизни. Клин не всегда вышибается клином, чаще заканчивается суицидом.

7 февраля 97 г. В газете "Презент" сообщение о смерти Сергея Аршинова, теплые прочувственные слова. Писал стихи, подражая Есенину, о природе, березках, получалось намного лучше, чем у других местных поэтов, даже напечатали в журнале "Юность". Семейная жизнь не удалась. Часто разводился, женился на молоденькой,  но и с ней не ужился.

Я, если и вспоминал его, то фразой при нашей встрече: «Как ты плохо выглядишь».  Уже это одно много говорит о его характере, беспардонного эгоиста.  Я тогда промолчал,  не сказал, что и он выглядит не лучшим образом, лицо в страдальческих морщинках, предвестниках болезни и скорой смерти.

Сергей, без капли смущения, хвастался, что работает в ЖЭК инженером, имеет свой кабинет, где ничего не делает. Мечта лодыря. От скуки можно на стену полезть,  если ничего не делать. А он доволен.

        30 марта, как всегда неожиданно заявился Лёня. Я уж думал больше его не увижу. Встретил доброжелательно,  хотя было 20 часов,  и на вечер были свои планы.

— Наконец-то застал.  Вчера приходил.
— Плохо звонил, я был дома. Что так долго не приходил?
— Ты же бросил писать.
— Но мы же остались друзьями.
— Конечно, — неуверенно сказал он.

Свернул разговор на гороскопы, что "рыбы" легкоранимы".

— Леня, о чем ты говоришь? Мы все — легкоранимы,  гороскопам нельзя верить.

Он не спорил, заговорил об Аршинове, к которому ходил на сорок дней.

— Опоздал на час, пришел, когда все уже расходились. Жене его лет 35, пьяная. Лучше о ней не говорить.

Чтобы отвлечь от ненужной темы,  похвастался количеством кассет, принес каталог телефильмов. 

Он же вспомнил фильм, который смотрел перед новым годом. Я его не видел.  И он принялся подробно рассказывать этот фильм. Я попросил:

— Расскажи только сюжет.

Он же с подробностями застрял на эпизоде. Когда я снова попросил остановиться только на сюжете, он поправил меня:

— Фабула.

 Но продолжал рассказывать эпизод. Долго и нудно.  Я молча слушал,  помня, что нужно быть терпимее. Предложил выпить.

— Если ты хочешь, — сказал он.

 Я не больно-то хотел, но поставил графинчик. После первой рюмки его потянуло курить:

— У тебя здесь не курят? Можно на кухне форточку открыть?
— Не выношу табачного дыма.

Он вышел в подъезд.

— Пойдем я дорасскажу фильм.
— Извини, я записываю фильм, вырезаю рекламы.

Через десять секунд звонок в дверь,  хотя я и не закрывал на замок. Вышел.  Перед соседской дверью стоит незнакомый парень, за ним Леня, показывает окровавленный палец.

  Когда он успел и как?!

— Дай, чем перевязать.

Кинулся искать бинт.  Принес.

— Дай йод.
— Йода нет. Есть зеленка.
— Дай йод. Спирту.   
— Возьми, залей водкой.

В это время звонок телефона. Разговариваю с дочкой и вижу, что Лёня залил журнальный стол водкой, и пытается промокнуть программкой.  Закончил разговор, достал салфетку, расстелил на столе.

     Он вчера у себя в подвале вывертывал лампочку,  раздавил ее и глубоко порезался, а сейчас кровотечение открылось.  Фантасмагория!

И снова он утомительно болтал,  а я слушал. В половине одиннадцатого вспомнил, что мне завтра рано на работу, и засобирался. Я не удерживал.

       Поговорить не с кем, но и он не собеседник: всё одеяло на себя тянет. Многословно рассказывал о своем старшем брате,  который живет в Германии и зовет к себе, а он все не может решиться, хотя знает, что через шесть лет может получить иностранное гражданство, тогда никто его не тронет,  даже коммунисты.
Принялся жаловаться на жену,  которая может выгнать. Тогда одна дорога, к старшему брату,  который уже устроился на работу.  Но не пишет,  кем? Вероятно,   на не очень престижную, так как здесь он был начальником, а там, вероятно, в сфере обслуживания.

— Как думаешь,  стоит ли ехать?

Посоветовал на листе выписать все плюсы и минусы, тогда наглядно будет видно, что выгоднее. 

— Это у Карнеги описан такой способ.  Ты первый о нем мне сказал.

Однако ты же читал. Значит, знаешь, я мог бы и не говорить, а ты — не спрашивать.

Он снова долго рассуждал, что его ожидает в случае эмиграции.

— Спустись с эмпиреев, — сказал я.

Но он продолжал своё.  Я снова повторил. Но он,  словно заведённый не мог остановиться, продолжал свою мысль, пока не закончил её. Жаловался на жену,  которая не ценит его творческих устремлений, ей хочется общества, гулянок, танцев, жить красиво, как в иностранных фильмах.  Может в любой момент выгнать его из квартиры. Отпускает в Германию с сыновьями, в которых он души не чает.
Когда я рассказал ему об Ямпольце, попросил: «Познакомь меня с ним». Особенно, когда услышал его характеристику, что он считает всех людей сволочами. Родственная душа. Это уже мизантропия, в которой он незаслуженно упрекал меня. Словно не знает значение этого термина.

Почти при каждой встрече говорит, что у него абсолютный слух.  Ему так хочется хоть в чем-то быть лучше, значимее, других. Продолжает писать. Но за 15 лет нашего знакомства я не прочитал ни одной его законченной вещи. Вероятно, это тоже своего рода иллюзия своей значимости, уход в выдуманный мир. Всё это похоже на вялотекущую шизофрению.

Закончил читать дневники и повести Юрия Нагибина. Так откровенно русские писатели ещё не писали, и не многие осмелятся повторить его. Как человек он не нравится.  Но я и сам себе не нравлюсь — хочется быть лучше.  Но кто же мешает? Лень. Привычки. Да и зачем меняться на последних годах жизни? Поздно.

17 май. До сих пор не было настоящего весеннего тепла, весна запоздала. А когда пришла, то наступили "черемуховые холода". Снова неожиданно пришел Лёня и рассказал поразительную новость: Кудряшов постригся в монахи, и сейчас живет в Оптиной пустыне Калужской области города Козельск.

       Вот бы никогда на него не подумал: любитель выпить, курит, про женщин всё знает,  двое детей, с женой, как я догадывался, нелады. Увлекался религией, говорил, что Библию никто не понимает, может, один-два человека на Земле, там слишком много непонятного для простых смертных, мол, там сокрыта истина, знание,  нечто непостижимое для нашего ума. Я не соглашался с ним. Это всё равно, что искать сокровенный смысл в квадратах Малевича. Или в абстрактных рисунках.  Впрочем, каждый по-своему сходит с ума. Володю понять можно.  Но я не могу поверить, что он там найдёт то,  что искал или то, что хотел бы найти - это не та среда. Он творческий человек, а там своя мафия. Свои Рашевские, которые стараются подмять под себя,  сломить твою волю.

Церковь и не скрывает, что она этим занимается: беспрекословное подчинение, то есть сломленная воля, вот что им нужно от всех людей, а они бы правили миром, расхаживая в золоте и вкусно вкушая яства.  Поразительно, с какой готовностью человек подставляет свою спину, шею для ярма. Человек устает от неопределенности, и рабское положение для него лучше, чем воля,  свобода, где он не знает, чем заняться, что сделать. Он хочет себе хозяина.

14 октября. В профилактории встретил Костю Рассадина, который там работал. Полиартрит превратил его в горбуна. На мой недоуменный, каюсь, недостаточно тактичный вопрос, категорично сказал:

— И тебя такое ожидает.

Спасибо, утешил.

      Рассказал о Кудряшове, который сейчас живет в Москве, работает редактором религиозной литературы, поэтому вынужден постричься в скит, устроился хорошо, так как приглашает молодого писателя из Тольятти к себе. Все мысли Рашевской заняты строительством коттеджа, уже пятый год. Привлекала Кудряшова и Арндта. Когда те стали отказываться, распустила слух, что Кудряшов плохой литератор, и он был вынужден уйти, стал спиваться,  жена из дома выгнала. Костя дал ему приют на неделю в профилактории. Сам Костя работает сторожем по I2 часов, стоит у входной двери и просит входящих предъявлять санаторную книжку: кое-кто пытается пройти и поесть на талон тех, кто не захотел утруждать себя приходом и передал талоны соседу, чтобы не пропадали.

Даже омоновцы стоят на страже тарелки супа! Профилакторию было бы дешевле покормить этих троих бедолаг, чем держать уйму сторожей. Кормят невкусно.
 
Костя сказал, что завод собирается выделить ему сорок миллионов рублей на издание двухтомника стихов. С трудом в это верится, тем более что сложное финансовое положение, чуть ли не банкротство, приехал самарский ОМОН бороться с местной мафией, уже две  недели наводят порядок. Если и их не купят.

Моё опасение не подтвердилось. Косте дали деньги и он выпустил двухтомник - две тощие книжонки, которые уже второе десятилетие девственницами пылятся на полках многих городских библиотек.

К сожалению, всё услышанное о Кудряшове подтвердилось. Эгоистичность по отношению к близким оборачивается ударом бумеранга. В новом тысячелетии он не удержался в монахах, там всё-таки свой устав, а он любит выпить, был вынужден уйти в обслугу к богатею. С запозданием повторяет путь Эдуарда Лимонова, но тот был в начале пути, а Кудряшов на исходе дней своих, и ему не позавидуешь.

23 августа 98 г. Вчера, возвращаясь с дачи, на узкой тропинке встретил Сергея Тришкина,  как и неделю назад минут десять рассказывал о себе: собирается раскручивать "Волгарей", которым уже за сорок и пятьдесят, но для концертов в Сибири — сойдут. Любовь Бессонова много пьет, подвержена частым сменам настроения, то может часами болтать по телефону, то недовольно буркает, словно обижена на что-то, будто должен что-то. Борис Скотневский руководит объединением в Старом городе. Всем выдали писательские корочки, собираются выпускать красочный, с цветными фотографиями альманах, если найдут 160 тысяч рублей.

Месяц назад у меня вдруг объявился Лёня Тененбаум с портфелем рукописей и кипой газет, в которых его юмористические рассказы.  Горд и доволен собой. Для меня это пройденный этап, мне уже это не интересно. Будь я помоложе и здоров, стал бы искать выхода для печати своих повестей, а сейчас для меня это — суета сует и томление духа. Дал ему дневники Нагибина. Через две недели взял вторую книгу Нагибина и снова скрылся. Придется за книгой зайти к нему на дом.

Слякоть.  Весна   и в этом году задержалась,  но уже на неделю. Как и намеревался, зашел к Лене за Нагибиным, иначе книга приживется, держит уже более двух месяцев, и не думает приносить.

Леня был дома, открыл дверь, пригласил раздеться, но я сказал, что на минуту.
Тогда он собрался меня проводить. Наташа выглядит очень хорошо,  нисколько не изменилась, сказал ей об этом.

 На улице поговорили о его предполагаемом отъезде в Германию,  мол, Наташа хочет уехать,  но старший сын ни в какую,  а они, зная его дурной характер, не решатся оставить одного. Брат зовет в Германию, но пишет, что к иностранцам немцы начали относиться хуже.

Шли за школой,  за разговором я потерял ориентацию, и в сумерках не мог сообразить,  где же мой дом? Сказал об этом.

— Что с тобой? — Удивился Леня. – Ну, ты меня поражаешь,  не знать, где собственный дом! Не ожидал от тебя! У тебя, что, с ориентацией плохо?

Мы стояли у нужного поворота, наконец, и я увидел это. Не стал долго оправдываться. У подъезда он остановился. Я пригласил зайти, хотя после   первой смены чувствовал себя неважно, устал, и был бы рад, если бы он ушел,  но он согласился. Дома предложил выпить,  тем более он вспомнил, что у меня недавно был день рождения. Открыл бутылку.

Он выпил всю рюмку, закусил,  а ещё через минуту запел.  Обычно он начинал петь после третьей рюмки.  А сейчас сразу. Я чувствовал себя по-дурацки. Он сидит, ловит кайф от своего пения,  а я должен наслаждаться его пением.

— Леня не надо петь. Ты не Розенбаум, да и композитор из тебя не ахти.

Он молча посмотрел на меня.  О чем думал? Решал, послушаться ли?  И снова запел. Снова дурацкое положение.

Человек хочет петь, а ему запрещаю, пусть поет.  Но у меня совершенно нет настроения слушать.

— Леня, ты всем поешь? — снова перебил я. — Завидую, ты счастливый человек. Только счастливый человек может петь в нынешние времена, когда на улице твориться черт знает что, жизнь стала идиотской.

Теперь он замолчал,  и по его взгляду я понимал, что он хотел мне сказать: ты издеваешься надо мной? Но он не сказал, промолчал.

— Давай лучше поговорим.  Хотя бы о твоих сыновьях.

— Не хочу нагружать тебя своими проблемами. Ты о своих не рассказываешь. Ты очень закрытый человек.

— Так мне нечего рассказывать. У меня все нормально,  если не считать то,  о чем я думаю. Я ненавижу свою мать за то,  что она меня родила на мучения. Мне надо было в 17 лет отрезать себе яйца, чтобы не обрекать своих детей на страдания.
Я не мог забыть Властины слезы, когда она говорила о своем муже.

— Что так плохо у твоих дочек?
— Как у всех.  Обычные ссоры. Но разве это жизнь?
— Не нравится мне твоё настроение.

Уже 22-30, а он не собирался уходить. Тогда я поднялся и заговорил о следующей встрече, давая понять,  что он уже хочет уйти. Он, по своему обыкновению, всё тянул. Пришлось открыть дверь, нажать кнопку лифта.

Я был перевозбужден,  и думал, что не скоро усну от этих неприятных разговоров.
Зачем мне это всё нужно? Эти дурацкие разговоры, встречи? Но я и так один, куда уж больше? 

Значит ли это, что у меня плохой характер, что я ни с кем не могу дружить? Но почему из-за дружбы я должен терпеть неприятный характер другого,  идеальных людей нет, у каждого свои недостатки, а мне всё труднее с ними мириться, и не хочется. Похоже, в старости,  если я до нее доживу, меня ждет полное одиночество,  мне тяжело переносить глупость и дурость других.  Они в этом не виноваты. Причина во мне.

На другой день внезапно подался порыву и написал заметку "Весенние потешки". Ровно год назад я уже писал подобную заметку, и её тут же напечатали, как на этот раз?

1999 г. 7 апреля. Ночью проснулся, и подумал: Почему не пишу? Времени свободного много. Но о чем писать? О том, что мне интересно. То, о чем бы хотел прочитать, но не могу, нет в библиотеках, еще не написано. Можно написать о Соломоне. Я с детства хотел знать о нем больше, чем написано в Библии. О нем очень мало литературы, только Куприн и написал два рассказа.

Живо представилась его реальная жизнь в то далекое время. Если написать хорошо, то это будет замечательная книга, которая останется на долгие годы. Но смогу ли?
Во всяком случае, надо попытаться. Я ничего не теряю, тем более что маюсь от безделья. Телевизор уже надоел, мало хороших фильмов, почти нечего смотреть.

За три дня исписал две гелиевых пасты и  30 страниц.  Начало мне нравится, но не знаю, как дальше, о чем писать, надо найти сюжетный ход.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/01/838