Ныне мрак не столь страшен казался. Чуял я просветы.
Может, светило утреннее, что ныне греть взялось, виной тому было? Может, птахи пробудившиеся?
Уперлась палка моя в ступени каменные. Пришел, стало быть…
- Есть кто, православные? – вопросил я громко.
Ответом тишина выступила.
Калеки с юродивыми к рассвету не поспели. Пусто у шатрова подножия.
Что ж, не впервой едину быть подле церкви любимой - святых Киприана и Иустины.
Присел я на ступени, охнув слегка, и обратил лице к небу рассветному.
Видишь ли, Господи, мя, грешного?
Заустился Всевышний.
В тишине я недолго пробыл. Услышал подле себя негромкое:
- Красота-то неземная, Господи!
- Дело рук людских, во славу Его вершенное! – ответить я решился.
- Правда твоя, старче, - вторил мне незнакомец, - руки мастеровых чудеса немалые творить способны.
Мнилось, глас принадлежал мужу зрелому.
- Вот, возьми, пара московок у меня с собой, - услыхал я.
Зазвенели монетки о ступени каменные.
- Спаси, Христос, добрый человек! Токмо не подаянием пробиваюсь я. Любо мне место это. Если приберет Господь, уж лучше здесь…
- Вижу – кафтан на тебе не нищенский. А на погост-то не допреж времени засобирался?
- На все воля Божья! А ежели кафтан от Царя и Великого Князя Всея Руси в дар принят, не поверишь ведь?
- Правда твоя, не поверю.
- А ведь то и есть…
- Ой, брешешь, старче!
- Вот те Крест Святой! – осенил я себя знамением крестным.
- За какой-такой подвиг? – подивился незнакомец.
- Было дело прошлое…, - вздохнул я.
- Не на том ли подвиге ты очей лишился?
Засомневался я, но совсем ненадолго.
- Садись рядом, добрый человек, коли знать желаешь. Тайны нету в том, поведаю. Тебя величать-то как?
- Иван. Федоров сын. А тебя?
- Бармой кличут.
Опустился незнакомец одесную на ступени каменные.
- Поспешать мне некуда, Барма. Послушаю сказку твою.
Не ловил я в речи его зломыслия и тенет предательских. Одолело меня хотение рассказать ему все, как есть. Всяко невмоготу стало.
Видно день такой. Не зря же поутру мрак не столь страшен казался.
Протянул я руку в сторону незнакомца с вопросом:
- Дозволишь?
- Отчего ж…
Коснулся я груди его. Богатырского сложения был Иван. И сердце отменно билось, ровно.
- Не пойму по одеяниям твоим, какого ты чина-сословия? – вопрошал я.
- Соизволением Божиим дьякон я церкви Николы Гостунского, что в Кремле. Собственным хотением – друкарь я, делатель книг.
- Делатель книг? Переписчик, что ли?
- Нет, Барма, не переписываю я книги. Я их печатаю. Высочайшим указанием Иоанна Васильевича средства выделены немалые на постройку печатного дома в Москве. В нем-то мы с помощником моим – Петром Мстиславцем – до последнего времени и трудились.
Умолк Иван и вздохнул грустно как-то.
- Что ж ныне произошло? – проявил интерес я.
- Днями пожгли вороги дом наш печатный.
- Почто?
- Митрополита Макария, святого заступника нашего, после того, как предстал он пред светлы очи Всевышнего, Афанасий сменил. А он враг делу печатному. Ересью клеймит. Пытался я третьего дня Государю челом бить, да где там, не пустили.
- Зачем же Государю?
- Как же? Может, не ведает он про бесчинства митрополитовы, прости Господи, да опричников собственных лютование? У Царя-батюшки забот немало, мог и упустить чего.
Оно и верно. Ежели бы опричнины не было, ее придумать стоило. Как же Государь-надёжа великодушие себе припишет?
- А являл ли интерес Царь и Великий Князь Всея Руси к ремеслу твоему?
- При печатании первой книги – «Апостола» - самолично присутствовал. Иоанн Васильевич муж многограмотный и словесной премудростью богат. Все литеры да матрицы осмотрел, первые листы ощупал, да нас с Петром на труд благословил.
- Вы что же, едину книгу напечатали?
- Печатали мы много евангелий да псалтырей разных, но (вот те Крест!) такой книги, как «Апостол» на Руси еще не бывало. Даже «Часовник», что совсем недавно закончен, ему уступает. Кабы не слепота твоя, Барма, подивился б немало.
- А что же, Иван, в «Апостоле» том сказано?
- Та часть Завета изложена, что евангелистом Лукой написана. Апостолов деяния, соборные послания Иакова, Петра, Иоанна и Иуды. Четверонадесять посланий апостола Павла, да Апокалипсис. Поговаривают, что переводили все это мужи великие – Кирилл и Мефодий.
- Знатный труд.
- Почитай, с год мы с Мстиславцем рук не покладали.
- А ныне как же?
- Нет нам места, видать, на земле московской. Думаем вскорости податься в Княжество Литовское к православному гетману Ходкевичу. Обещал он нам свое покровительство.
- Мудрое решение. Коли сил нет мрак развеять, к свету следует бежати.
Тут и размыслил я, что встреча с Иваном, сыном Федоровым, не иначе, как промысел Божий.
Сызнова обратил я лице к небу. Подашь ли знак какой, Господи?
Не сгинет ли втуне знание тайное? Передам ли его достойному?
Знака не последовало, но мрак, в коем находился я, просветы иметь стал в избытке.
Неужто…?
- Однако заговорил ты меня, Барма. Что ж не сказываешь, как кафтан получил с плеча Царского?
- Невесел, Иван, рассказ будет мой, ну, да ладно…
И вздохнувши, продолжил:
- Почитай, четыре лета минуло с той поры, как закончил я дело великое для Государя нашего. Зачинал его с дружком – Постником Яковлевым, но он, год спустя, оставил меня. В Казань подался Кремль возводить.
- Так ты зодчий, Барма?
- Было дело…. Храмы православные воздвигал, крепости, строения разные. Так вот…. По окончании дела великого призвал меня к себе Иоанн Васильевич и наказал новый тайный ход соорудить в комнату, что под Кремлем сокрыта. Тут бы мне опомниться, малоумному, но как Царю откажешь. Соорудил я тот ход и попал в объятия Лукавого. Не сдюжил перед соблазном, заглянул я в тайник царский. Того более, несколько ночей провел…
- Что ж в комнате той? – вопрошал Иван с интересом.
- Про либерею Царя-батюшки слыхал?
- Было дело.
- Вот там-то она и есть!
- Да ну!
- Видел я собрание книг многочисленное, о котором только слухами земля полнится. Немало удивления было моего. Я же и по греческому, и по латыни ведаю, разным древним языкам обучен. Зазрел и в тома переведенные. Преподобный Максим Грек из монастыря Троицкого потрудился на славу. Поговаривают, именно он у Царя толковником был.
Замолк я ненадолго, дабы дух унять. Не было времени горше в жизни моей. Тяжело сказ вести.
Иван помалкивал терпеливо, ждал, когда продолжу.
- Прознали холопы царские, что я в либерею залез, да и схватили меня. Вот ты говоришь, что Царь может не знать о бесчинстве людишек своих. Измышления бесовские это! Обо всем ведает Государь и мрак этот густится по его указу, либо с согласия или потакания молчаливого. А иначе, каков он есть Государь, льщение одно! После того, как на дыбе я отвисел, самолично приказал ослепить меня, глумясь: «Молва по землям ходит – тот, кто либерею тайную увидит, зрения лишится. Поддержать это верование в людишках надобно!»
- За что ж так-то…? – тихо молвил Иван.
- А то, что смерти не предал, так истолковал: «Милую тебя, Барма, за дело великое, что закончил к сроку. Очей лишенному повторить подобное не с руки будет на зависть гостям иноземным». Так-то…. Сколько времени минуло, пока я в себя приходил, не ведаю. Как обрел силы на ногах держаться, кинули на плечи мне кафтан вот этот со словами: «Жалует тебе Царь и Великий Князь Всея Руси Иоанн Васильевич! Помни доброту Государеву!» Да, уж…. Век не забуду! Во мраке жил, во мраке очутился…. И не уразуметь, какой страшнее…
Помолчал я, да Иван тож. Птахи до времени стихли.
- Скажи мне, друкарь, веруешь ли ты в то, что в книгах твоих прописано?
- Знамо дело, верую!
Повернул я к нему лице, будто в очи смотрел.
- Иван, сын Федоров, книги, что делал ты, и что сделаешь для поколений грядущих, могут истины свет источать, а могут обман всезлобный, мрак дьявольский множить!
- Это как?
- А так. Каждый летописец да переписчик своемыслием грешит, правителю угодить желает, и получается не книга – лжа одна! Мракобесы в святых облачениях и правду, и кривду под себя гребут, чтобы веровали им безропотно! Кто читать возьмется, решит, что было по писанному, ан правды не изведает!
- К чему клонишь ты, Барма?
- Грех на душу взял я, выкрал из комнаты тайной сказание одно, либереи украшение, да схоронил понадежней. Не нашли его псы в жилище моем. Царь-батюшка, поди, до сей поры не ведает, ЧТО вынес я на свет Божий. Государю, знамо дело, негоже хранить у себя то, что ересью признано. Однако, соблазн велик тайным владети! В упорстве самодержавном своем зело своекорыстен!
- Что за сказание?
- Апостола Андрея Святое Евангелие!
- Врешь!
Эх, была не была…
- Не вру, Иван! Вот он свиток, в суме моей.
Достал я свиток, Ивану передал. Услыхал, как развернул он его.
- Мудреным языком начертано. Не разберу.
- Это, Иван, язык арамейский. На нем Спаситель изъяснялся.
- Не боишься, что подлог это? Церкви чины высокие говаривали - Евангелия от Андрея не существует!
Ожидал я Иванова неверия, а потому без волнения продолжил:
- Сколько апостолов Иисуса Христа знаешь?
- Двунадесять.
- А Евангелий в Новом Завете?
- Как есть, четыре.
- Вот и вопрошаю я тебя, Иван – остальным-то невместно поди было описать Христовы деяния? Или описаны они, да не так, как читать принято? И не спрятаны ли они от глаз людских, как в либерее, дабы не навредить демонам, власть предержащим?
Изрек Иван неуверенно:
- Слух ходил, что было Евангелие от Апостола Первозванного, да сгинуло оно во времена стародавние в землях чужих.
- То, что иноземцы погибшим считают, на Руси вполне могло в сохранности остаться. Благо, захаживал Андрей в земли наши во время скитаний своих. Доподлинно известно!
- О чем же в Евангелии сказано? И чем оно вредоносно?
Я снова дух перевел.
- Какой из незрячего толковник? Поведаю, что помню. Коли Евангелие явлено миру будет и паствою воспринято, любой Царь и любая Церковь падут! Ибо Святой Апостол Андрей учит: не знать Царей, помимо Царя Небесного; Бога в сердце принять самому без участия церковного; с Истинной Верой в сердце любые каноны смело презреть! Церковь – малых умов придумка, дабы многия умы стреножить! Вера – она токмо от Бога! Не от лгунов злонравных в облачениях парчовых! Вот так-то!
- И обо всем этом здесь сказано? – удивился Иван.
- Сам уверуешь, коли толмача доверенного отыщешь.
- Когда ж его искать-то?
- Как сподобишься. Свиток этот с собой бери. Он мне теперь без надобности. Книги – твое благоделие. О единой милости прошу – коли не бросишь ремесло свое богоугодное, напечатай Евангелие от Андрея. Тайно ли, гласно ли, на том ли языке, на этом – для рода людского едино. С Богом в сердце будь! Ни к царям, ни к церковникам веры не имей! А не сподобит Господь, потомкам передай. Знание это терять негоже.
Мнилось, терзали сомнения Иванову душу. Но мрак не одолеть, терзаний не ведая.
- Спаси Христос, Барма! – поблагодарил Иван тихогласно, - Бог даст, просьбу твою исполню.
- Осторожен будь. Свиток этот в руках – верный путь на казнь лютую!
- Верно сказывают – за истину и смерть принять не грех. Ты вон сколько лишений претерпел…
- Я стар, Иван. Книгу свою я пролистал, а ты свою покамест не напечатал. За тайну, тебе поведанную, радей усердно, но с оглядкою. Ступай с Богом!
Поднялся Иван, но чуял я в нем муку душевную.
- Барма, а что за дело великое для Государя вы с Постником зачинали, а ты заканчивал?
Ухмыльнулся я. Спросил-таки…
- Результат его пред очами твоими, раб Божий!
- В толк не возьму! О чем ты?
- Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на рву. За шесть лет выстроен в честь взятия Казани дружиною нашей! Тот, что ты неземной красотой нарек. У его подножия мы с тобой речи ведем. Краса сия пред взором моим уже не предстанет, так авось людям печали утолит.
- Так Собор этот ты воздвиг?!
- Я, Иван, я. Порешил Господь, что более мне ничего не воздвигнуть, но, так мыслю, благоключимо это. Срок мой земной к завершению близок, с чистым сердцем уйду.
- Нет правды на земле! Зодчий, на великое способный, на ступенях детища своего чает исхода дней во мраке.
- Самый страшный мрак, Иван, - мрак душевный.
Затих Иван на толику. Мнилось мне, что мечется взгляд его между мной и Собором.
- Храни тебя Господь, Барма! – молвил он в итоге.
Разумел телом движения воздуха отрывистые. То Иван, Федоров сын, земной поклон мне отбил.
- Да снизойдет на тебя благодать, Иван! В добрый путь! Он у тебя зело далечен, – осенил я крестом последника.
Ловил я шаги его с грустью невесомой.
Звуки вокруг степенно силу набрали и, как вышним знаком, колокольным благовестом обернулись.
Прилег на ступени я, солнцем нагретые. Покойно душе моей стало.
И вещий мрак нестрашен казался…
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на рву – ныне известен, как Собор Василия Блаженного - православный храм, расположенный на Красной площади Китай-города в Москве. Широко известный памятник русской архитектуры.
Построен в 1555—1561 годах по приказу Ивана Грозного в память о взятии Казани и победе над Казанским ханством архитекторами Бармой и Постником Яковлевым (по одной из версий).
Нижняя церковь была пристроена к собору в 1588 году над захоронением св. Василия Блаженного. Отсюда современное название храма.
Северная церковь собора имела необычное для русских храмов посвящение во имя христианских мучеников Киприана и Иустины, живших в IV в. Их память отмечается 2 (15 н.ст.) октября. В этот день 1552 г. войска царя Ивана IV взяли штурмом Казань.
2. Библиотека Ивана Грозного (также используются названия Либерея и Либерия от лат. liber — «книга») — легендарная коллекция книг и документов, последним владельцем которой предположительно был царь Иван IV. Считается, что она была утрачена или спрятана Грозным. Поиски библиотеки с перерывами ведутся уже несколько столетий, однако она по сей день не найдена.
Согласно легенде, библиотека изначально принадлежала византийским императорам и собиралась на протяжении многих веков. Последним из императоров, владевших библиотекой, называют Константина XI. После падения Константинополя книжное собрание было вывезено в Рим, а затем переместилось в Москву в качестве приданого византийской царевны Софьи Палеолог (бабушки Ивана Грозного), выданной замуж за московского князя Ивана III.
3. Иван Фёдоров (ок. 1520 — 5 [15] декабря 1583, Львов) — традиционно считается «первым русским книгопечатником», издатель первой точно датированной печатной книги («Апостол») на территории Русского государства. Сподвижники и друзья Федорова после его смерти возложили на его могилу в Онуфриевском монастыре Львова скромную каменную плиту с выбитыми на ней словами: "Друкарь книг, пред тем невиданных".
4. Барма (XVI век) — русский зодчий, создавший в 1555—1561 годах совместно с зодчим Постником храм Василия Блаженного, или Покровский собор «что на рву», на Красной площади в Москве. По словам летописи, это был «русский мастер премудрый и таковому чудному делу удобный». Более подробные сведения об архитекторе отсутствуют.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ БОРИСА ФЕДЮШКИНА