На что был похож этот месяц после знакомства с ним? На нелепицу. Бестолковое бдение ночами в интернете. Я зарегистрировалась в социальных сетях. Тогда еще не было той, почти физической, зависимости от общения с ним. Что вызвало ее? Теперь я знаю: его звонок. Что произошло с ним, чтобы он позвонил? Он абсолютно уравновешен эмоционально, но он вдруг позвонил. Он, который в последнем телефонном сообщении абсолютно прагматично напомнил о том, чтобы я стерла все то, что им было мне написано. Помню, как меня это резануло по самолюбию: либо дурой меня считает, либо настолько холоден в отношениях. Вида я не показала, но осадок остался. Я разровняла этот осадок на дне сознания и включила чувства, а они, как известно, оправдывают абсолютно все и все прощают.
Переписывалась я самозабвенно, до одурения. Он суп выходил варить – мне писал, какой суп варить идет и этот грибной суп становился предметом обсуждения. Наверное это и называют обычным интернетным стебом, ни о чем. Теперь понимаю и это. Но тогда он позвонил. Не скажу, что «крышу снесло». Не скажу, что волнение через край. Слушала его, понимала, что говорим ни о чем, что молчим в трубку, что просто нитку протянул между городами, но нитка не прочная. Зачем позвонил?! Он сам не сможет ответить теперь. А я смогу разве? Тогда я на утренней пробежке шагала под стенами Кремля: справа река, слева кремлевский холм, проезжающие мимо иномарочники сигналят, тормозят, предлагают подвезти. Вот все это и пересказывала ему в трубку. А он… Он сам не знал зачем позвонил. Наверное просто голос услышать хотел. Как я сейчас хочу слышать его голос. Просто голос слышать!
И опять переписка. И мое упорное желание узнать его как можно лучше. Мониторинг интернета превратился в фетиш. Я по крупице собирала информацию о нем. Его родители, друзья, девушка… Как смешон мне впоследствии был его вопрос: «Что ты обо мне знаешь?». Через месяц я знала о тебе практически все, родной. И твой вопрос другу, типа: «Когда же счастье, профессор?» повергал меня в ступор. Ты же был абсолютно уравновешен эмоционально! Не твои ли слова: «Меня невозможно вывести из себя»? Но ты позвонил первым! Первым! Не я цеплялась за чужую женщину в другом городе! Не я! Кто же мне сейчас ответит зачем? Зачем ты позвонил…
Он тянул за эту телефонную нитку. И я выбрала подходящую конференцию в Москве. Договорилась с сестрой о том, чтобы остановиться у нее на четыре дня. Я купила билет. На верхней полке купе ночью писала доклад и готовила выступление. Хороши же мы были с ним утром на вокзале! Я – протрясшаяся всю ночь от ожидания встречи с ним, не заснувшая, мучимая вопросом «придет - не придет?», но с продуманным до мелочей имиджем и выученными фразами, чтобы не впасть ступор при виде него. Он – с красными глазами от бессонной в работе ночи, элегантный как обычно и совсем родной… Под руку по перрону в метро и он, готовый ехать на край света, даже в тьмутараканное Марьино, к моему месту четырехдневной дислокации, куда и в лучшие времена поехал только потому, что обещал меня с чемоданом на вокзал доставить. Он, обнимавший в метро так, что я все время боялась, что проснусь. Он, робко стоявший на пороге сестры, смиренно снесший весь ее сарказм. Он на кухне с кружкой чая совсем мягкий и близкий, и такой, в какого я не могла поверить, но навсегда в памяти он именно такой. Он, сидящий на табурете и обхвативший крепко-крепко меня за талию, уткнувшийся лицом куда то чуть выше живота, прошептавший: «Ты самый близкий мне человек». Он только мой, весь мой. И сердце сжалось, а мозг усиленно работал: «Не смей его трогать! Это не твое! Твоим никогда не будет, не должно быть! Не порть ему жизнь своим пребыванием в ней». Как же разрывало меня изнутри это бедствие! Ведь вот он, бери его голыми руками! Именно голыми и именно так – «бери»! Альтруистка чертова! Не смогла – пожалела! Знала, как у него «тормоза спустит», если допущу… Знала. Не пустила ближе. Не привязала. Не оставила с ощущением вины. Потащила на улицы весенней столицы бродить, чтобы проветрило обоих.
Хитросплетения его болтовни и умелость «выгуливания» женского пола, вероятно, по одному и тому же продуманному маршруту, все это будет осознанно мною не ранее, чем через полгода. Тогда же, тем солнечным днем на улицах столицы, с ним под руку, в его руках, на его руках я была счастлива. Я счастлива была! «Вот, ну вот же, где то здесь будет эта улица! Ну, не помню я, как она называется! Но если только она сейчас будет, то… ». Он улыбаясь смотрел счастливыми глазами и сильнее сжимал мои ладони. «То?... ». «Ты меня поцелуешь!» Красивая игра! Я бы и так зацеловала его до смерти, но что бы это решило? Куда я шла с ним? Куда я пришла? В тот день мы дошли до моста на Киевской. Стеклянный мост с не работавшим эскалатором. Воздушный, эфемерный, как все то, что происходило между нами. Мы стояли на мосту и он стеклянным куполом окружал нас со всех сторон. А мальчик нежно окружал кольцом своих рук. Внизу – река и видно далеко-далеко, и ощущение – как будто летишь мимо величественных зданий эпохи советского классицизма. Как часто, каждый раз, когда приезжала в столицу, я приходила сюда отплакать свою боль. Осенью в пожухлой траве и желтой листве, зимой в снегу и метели, весной в дожде и солнце я столько раз видела этот мост! Есть в Израиле Стена плача, а у меня есть мост плача, мост на Киевской…
Сколько всего было сказано друг-другу в этот день! «Я ее вчера за руку на вокзал тащил, представляешь! Сам сумку ей собирал! Она все думала ехать или не ехать! А я, я…» Это он о девушке так. Девушке, которую усиленно звал к себе в столицу с осени, а когда она приехала, понял, что больше в ней не нуждается. А девочка надеялась на серьезные отношения. Девочка хотела от него детей. Девочке перевалило за двадцать пять и вполне логично было создавать семью. И она любила его. Я так уверенно это пишу, совершенно не зная этой девочки. Но я знаю его, а его нельзя не любить. Мне худо без него, не смотря на то, что у нас не было близких отношений, а они вместе жили. Не день и не два, и, даже, не месяц, а почти год. Можно представить, как он хорош, если она за ним в столицу рванула. Поэтому и уверена я в том, что она любила его. А что он? «Может ее здесь кто замуж возьмет, а?», - это он у меня спрашивал, сидя за столом в кафешке, жуя обед. А я ему по полочкам раскладывала наилучшие варианты дальнейших действий в отношениях с женским полом на ближайший год-два. Сама раскладывала! Он послушный мальчик. Все сделал ровно так, как раскладывала. Чего же я теперь хочу? Но и себя из его жизненных траекторий я исключила тогда сама, не определив, по сути, кто я ему. Он ждал женщину, увидел этакую мамочку, но все еще пытался оставить меня женщиной в своей жизни. Я не смогла остаться женщиной. И мамой не смогла. Меня раздирало это противоречие. Теперь никто не скажет мне спасибо за альтруизм. Теперь больно только мне и виновата только сама. Теперь …
Дальше в памяти провал. Помню только поезд. Ночь в слезах. Понимала, что рву последние нити. Ревела белугой в пустом купе. Пустое купе стало моим спасением. А грядущий апрель – проклятием…