- Сука-а-а… - выдохнул из себя Алексей, так, чтобы полегчало.
- Кому сука, а кому и жена законна, - процедила Машка, держа «вальтер» наизготовку. – Ну, вот что, голубь сизокрылый. Ты что же, краснопёрым сдаваться собрался? Прошла любовь завяли помидоры? Вот так, значит. А страшные клятвы, которые ты давал, прикажешь… - он как можно спокойнее, но игриво указала глазами на живот. – А наш ребёночек?!? Его чекисты вынянчают? Ты про него подумал своей башкой… тупоголовой?!? То-то…
- Ты зачем… зачем этого паренька… Что он тебе сделал…
- Вот это? Брось сопли распускать, кому говорю! Ну-ка мне! – она надменно, кривя губы, стала подниматься. Будто забыв о ранении: - Я вас, соколиков задрипанных, хорошо узнала. Тогда, в 41-м. До войны вы все – «броня крепка и танки наши быстры»! А как петух жареный куда следует клюнул, так кинулись кто куда. Кто в плен, кто к бабе на завалинку. Небойсь, пригреет, спрячет от тех и от других. Как же… Баба она всё потянет, всё вытерпет! Кобели…
Она, наконец, поднялась и встала перед ним в полный рост, слегка пошатываясь. По пальцам левой руки на землю скатывались багровые струйки, что срывались каплями и сворачивались коричневыми звёздочками в пыли. Она широко улыбалась, но глаза её сделались тёмные.
- Кобели вы все! – сказала она с улыбкой, но жёстким, чужим голосом. – Все вы, мужики. Только на словах в любовь играете, а так… Всё норовите своё получить да что б девочка сама ножки расставила. И с улыбкой всё хотите, с улыбочкой. Так? Я-то… - она, переселив выливающийся гнев, вновь упрятала его, - …думала, что настоящего мужика-то нашла! Когда тебя, соколика, встретила! Как же! Настоящий…
- Дура, идиотка! – истерическим фальцентом заорал он. – Да нас же подставили! Нас забросили сюда как подсадную утку! Для операции прикрытия – ты понимаешь?!? Им же на нас наплевать! И на тебя, и на ребёнка нашего тоже! На хрена он им…
- Ага, прорвало! – нагло оскалилась она как заправская мегера. И подбоченясь, насколько позволяла боль в плече: - А меня сам герр Крумме проинструктировал – держать тебя на мушке. Тебя, соколика. Чтобы когда ты проявишься, тебя, значит…
- Вот падла!
- Падла… Ещё какая падла! А ты думал! Добреньких на свете нет, - она на мгновение потупила взор, но затем скомандовала, как ни в чём не бывало: - Сунь этого дурака в его машину и отгони в лес. Живо! Я пока здесь собой займусь. Да, пистолетик свой отфутболь вот туда, - она игриво зыркнула туда, где стояла. – Так оно спокойней будет.
Через пятнадцать минут она, облачённая в промасленный для виду ватник поверх того же платья, туго стянутая по плечу марлевой повязкой, тряслась вместе с ним по кочкам и ухабинам в обратном направлении. «Панцеркнаппе» вновь привычно оттягивал его левое запястье. Тогда, на дороге, увидев перед собой мегеру в обличии любимой женщины и будущей матери своего дитя, он чуть было не пошёл на неё с этой «колотушкой». Хотелось поднять левую руку и по башке её, по башке этой железякой стреляющей. Но не дал Бог, отвёл беду. А то б убила. Ей это…
Мотоцикл шёл уверенно, но по душе скребло будто наждаком. Временами он чувствовал себя совсем погано. Его кобура была пуста. В специальном замшевом чехле на икре правой ноги был, правда, десантный кинжал, но об его использовании и думать не хотелось. Да и Машка о нём знала. Помимо Вальтера» она теперь была вооружена его ТТ. Кроме всего он заметил под чехлом очертания приклада. Скорее всего «родимая» вынула из сундука ППШ. Не доверяет, не доверяет… Внезапно сердце кольнуло. Стало будто окончательно ясно. Она его действительно пожалела! В подкладке окровавленного теперь плаща (скатали и уложили в «сундук Роммеля») у неё наверняка были зашиты другие документы. Прикончив его, она обязана была работать по другой «легенде». Идиоты они все, и этот Крумме. Хотя и думал он о нём лучше. На что они рассчитывали, сволочи! Или история с беременностью их придумка? Неужели они так водили его за нос, вместе с ней заодно? Ну, твари…
- Слушай, я тебя не больно? – неловке поинтересовался он, выруливая на опасной ухабине.
- Не бойся, кость не задета, - наигранно улыбнулась она. – Пожалел, видно.
- А… - глупо протянул он, едва не выпустив из рук руль. Хотел было прибавить, что беспокоится за ребёнка, но сам себе стал противен.
То, что представилось ему впереди дороги, тотчас напрягло. По спине загулял озноб. По обочинам, закрыв собой синеватый ельник, устроились веером два мотоцикла. На сидениях на рулём, позади и в люльках виднелись военные седоки. Один из них с автоматом на груди, в стальном шлеме и с красной повязкой на рукаве заученно махнул красным маленьким флажком на палочке.
- Так… Собрался и что б спокойно, - прошелестела Машка. Она сделала неуловимый шрих левой рукой по лицу, которое было припудрено. - Это этапно-заградительная комендатура. Проверят документы, и дальше поедем.
- Спокойно так спокойно, - ответил он, газуя.
Под ватником и тонким крепдешином вздрогнули её плечи. Даже не поморщилась… карие глаза смотрели то остро и пронизывающе, то нежно-обволакивающе. Вот змеюка! И «вальтер» у неё, наверное, со снятым предохранителем. Господь Бог мой, Ангел-Хранитель мой, надежда моя и опора – защити и сохрани… Вот такая змея якобы зачала от него дитя. Привязала его этим к себе. Ей всё нипочём, живой он или жмурик. Наверное едет и проговаривает про себя: «Жаль тебя, дурака. Красивый ты мужик, но тряпка и размазня. Ведь против приказа пошла – Абвер теперь мне это припомнит. Если какая осечка будет – вообще в порошок сотрёт. Вот так, жалеешь вас, кобелей, жалеешь, а потом боком выходит. Головой из-за вас…»
- Здравия желаю, товарищ капитан. Попрошу ваши документики, - твёрдо произнёс усатый молодой старшина с ППШ, который просигналил флажком.
C мотоциклов на них смотрели пистолет-пулемёты. Кроме того ПД на турелях. Лица бойцов и командиров казались нарочито серьезными. Хотя и готовыми рассмеяться в любой момент. Этого он и боялся, как пальца на спусковом крючке.
- Да, пожалуйста, - чувствуя взгляд Маши у себя на затылке и озноб по всему телу, он словно бы нехотя сунул руку за отворот пальто. Вытянул из нагрудного кармана кителя коверкотовую книжечку и показал её патрульному.
А перед глазами мелькали точно кадры из плохо склеенной плёнки: он волочит за подмышки намокшее кровью тело молодого бойца-водителя, впихивает его в продолговатую кабину «студебеккера», включает зажигание, снимает с ручника… Тело погибшего при рывках заваливается на него. Осунувшееся, с заострёнными чертами, бледное мальчишеское лицо. Остекленевшие глаза кажутся ему самым страшным из того, что он видел. Один раз мёртвое лицо коснулось его руки. Он рванул руль и повредил правое крыло машины о ствол молодой сосенки. Выпрыгнув из кабины, он побежал что есть духу назад. Спотыкаясь и падая, он пробежал эти двадцать метров. В этот момент ему очень захотелось, чтобы на дороге появилась ещё какая-нибудь военная машина. И чтобы в ней было много вооружённых бойцов и командиров. Тогда… Его возможно тут же порешила бы эта стерва, якобы носящая в чреве своём дитя от него. Правда, в наказание за то, что он совершил против страны, где родился и вырос которая доверила ему защищать себя.
Старшина, изучив все печати и росписи на «легенде», вернул его Грише. (Тот, стараясь быть как можно спокойней, так же небрежно сунул его за отворот пальто.) Затем повернулся к сидящему на ближайшем мотоцикле. И как только сапог Гриши коснулся педали «газ», его оглушил голос:
- Ага, контрразведка СМЕРШ! Центральный фронт! То-то я смотрю, номера знакомые. Что ж, свои ребята – из одной конторы. Работаем тут. Можно вас кое о чём попросить, товарищ капитан?
Газовать дальше было дико. Не выключая двигатель, он поднял голову. Из-под козырька фуражки, что теперь давила лоб (стало отекать от ноши и левое запястье) он бросил как можно приветливый и беззаботный взгляд на пехотного капитана и лейтенанта артиллерии. Они сидели на BMW R-75. Один в люльке, а другой – на заднем сидении. Оба приняли его взгляд как должное. Заулыбались ещё шире. Капитан, широколицый и румяный парень (сразу видно добряк, но – в рот не клади), потянул из гимнастёрочки точно такую же книжечку, разве что вытертую на краях. Молниеносно показал её в развороте:
- Ясно, товарищ капитан?
- Ясней некуда. Спасибо огромное. Своих издали видно и слышно, - пошутил он как можно непринуждённее.
- А надо, чтобы не было и не видно, и не слышно, - сострил в ответ лейтенант с пушком на щеках и над верхней губой.
- Да, служба у нас такая, - шумно выдохнул он и тут же ощутил, что этот невольный обвальный выдох насторожил и заставил замереть всё вокруг.