Когда в детстве меня мама вытаскивала в огород, я начинал морщить на своём лице горькую обиду. Всё во мне восставало против этого близкого похода на расстояние пяти метров. Далее начиналось мучение мускулов, которых мне не хватало никак не меньше пятидесяти процентов. Мама, только что ласковая от соприкосновения с землёй, начинала звереть, видя не только моё лицо, но и мою лопату, которая никак не желала вгрызаться в мягкий, податливый чернозём на нужную глубину.
-Ты будешь, наконец, копать, как следует? - восклицала мама, явно не догадываясь, что мне ещё только семь лет.
Мой брат изображал на лице мрачную мину. С этим выражением, казалось мне, даже в спине он
копал с ещё большей яростью. Он был выше меня на голову в свои девять лет, значительно крепче меня. Он был просто чёрный. Я был просто белый. Брат походил на отца своей смуглостью, и на деда лицом. Я, кажется, походил на маму. У нас с нею была одинаковая взрывоопасность, поэтому мы, как два равнозначных атома, отталкивались друг от друга.
Мама любила брата, потому что он напоминал ей погибшего мужа, то-есть, моего отца. Меня она жалела, как если бы жалела сама себя.
-Да провались ты отсюда, чтобы я тебя не видела, измоден чёртов! - вырывалось из ласковых уст мамы.
Я мгновенно растворялся, меня уже ждала улица.
Несмотря на этот возраст, я хватал поллитровую банку, к которой была привязана верёвочная петля, потому что Вовка, сосед, уже орал моё имя на всю улицу. Именно этот крик извёл очень быстро нервы моей мамы, и я был свободен.
Время тогда было какое-то безопасное для таких сорванцов от пяти лет и старше. Мы, не сомневаясь ни минуты, уже мчались за город за земляникой. Очень хотелось даровой ягодой наполнить вечно пустой желудок. Расстояние в три улицы было невелико. Дальше начиналась берёзовая роща, которую надо было пересечь. Расстояние не больше километра меня уже сильно утомили.
Хотелось остановиться, прилечь. Вовка ростом был с меня, преимущества передо мной имел
не такое уж большое, поэтому мы немного отдыхали перед следующим броском.
Дальше протекала речка. Мы переходили её по мостику длиной не более трёх метров, и вот оно поле, усеянное мелкой, красной ягодой!
Довольно быстро я наполнял одну треть банки. Вовка трудился чисто по-деревенски, освобождал передо мной делянку за делянкой от ягод. В то время, как я за его спиной аккуратно опустошил банку и выловил последнюю ягодку, Вовка наполнил свою до верха, и был готов идти домой.
Путь назад был для меня сущим наказанием. Я плёлся позади Вовки, вынуждая его замедлять шаги вплоть до остановки. Даже это расстояние в два километра для меня казалось марафонской дистанцией. Изводила жажда. Я постоянно нуждался в наполнении желудка водой, потому что, по неопытности, никогда не брал воду с собой.
Дома я получал от мамы хороший словесный втык:
-Достались мне дармоеды! Вова домой приносит всегда ягоды, а ты и ягод не принёс, и огород за тебя брат вскопал!
Конечно, мама всегда называла нас с братом дармоедами одинаково, но, в заключение, мою лень отмечала отдельно.
Детство так и прошло в моей неприкрытой ничем лени. Я, наверно, был болен этим симптоном физического бессилия, связанного с голодным детсвом в годы войны и послвоенного времени. Постоянно мой организм нуждался в новом впечатлении, чтобы побороть слабость тела.
Скоро брат заболел неизлечимой болезнью, мама одна возилась в огороде. Я, конечно, помогал ей в огороде мало. Мне сегодня стыдно это вспоминать. Но я был неусидчив, долее часа не мог заниматься одним и тем же делом. Единственно, чем я мог заниматься часами, это - рисовать. Когда я стал работать, то зарабатывал много денег и мог купить себе столько картошки и овощей, сколько не росло в нашем огороде.
Советская власть неожиданно расшаталась. Появились ростки поворота политики лицом к народу. Стали появляться поблажки в виде распределения земель под кооперативные садоогороды и под гаражи.
Я с очень дальним прцелом тоже ухватился за садоогород. Достался мне участок, заросший липами, берёзами и елями. Мама продолжала посильно возиться на наших двух сотках в огороде при доме, а я упорно ездил в свой садоогород. Мама при жизни ни разу там не побывала и даже не интересовалась, что у меня там растёт. Умерла мама в достаточно почтенном возрасте.
Что долго рассказывать о том, как я надсажался, корчуя пни, распиливая деревья, вскапывая освободившиеся делянки и сажая эту же самую картошку. Единственной разницей с детством во мне появились излишки мускулатуры, которой требовалась постоянная нагрузка.
В то время, когда мама умерла, огород уже при доме зарос чертополохом, а в садоогороде вырос дом среди лопухов, крапивы и осота.
Главным достижением моим в моём хозяйствовании была новая специальность. Я стал профессиональным строителем. Позже уже, что бы я ни запихивал в землю, всё росло успешно, давало невиданный урожай, при том, что всё это я делал между делом, не соблюдая мичуринский опыт и познания агрономов.
Наверно, когда я смотрел телевизор, машинально в моём мозгу откладывались слова тётушек и бабушек, хвалившихся, чего они достигли на своих шести сотках. К моему счастью, мой дом снесли, благодаря чему у меня остались только четыре сотки земли. Сегодня я очень люблю кушать то, что произрастает на этих четырёх сотках.
Ижевск, 2012 год