Самцы

САМЦЫ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА , 1987й год

Андрей Шведов, (Швед)  20 лет
Ваха Арсланов, 20 лет
Анатолий Черневич, (Толя), 20 лет
Юрий Раренко, 20 лет

Дима Жуков, (Жук),  18-19 лет
Валера Рудич,  18 лет
Рауль Рехт, поволжский немец, (Ариец,Фашист) – 18 лет
Иван Николаев, чукча, (Буратино) – 18 лет

Отец  Жукова – мужчина спортивного телосложения,  тренер женской сборной по волейболу, ему около 50 лет

Девушка на фото, Лена, жена Черневича,  – 18 лет

Прапорщик Шматько, пропитое лицо, отвисший живот, 40 лет
Сержант учебной роты, 20 лет
Повар Бахышев, 20 лет
Поваренок,  18 лет
Командир роты, капитан, (Папа), худощавый,  черноволосый, высокий, усы -  45 лет
Командир взвода, лейтенант Олег, лопоухий, с детским лицом  - 23 года
Сержант-водитель из автовзвода, за рулем тентованной машины и автобуса, 20 лет
Лена, девушка из общежития, 18 лет
1й военный врач, 30 лет
Особист части, старший лейтенант, 30 лет
Командир дивизии, генерал-майор, (см. генерал Лебедь), 50 лет
Друзья Димы Жукова в общаге, юноши и девушки, 18 – 20 лет
1й  морпех в самоволке - 18 лет

Без слов:
Девушки на перроне, 18 лет
Призывники в поезде, на перроне, в учебной роте ( во взводе охраны и в автовзводе), они же рабочие по кухне, 18 лет
Проводник в поезде, меняет водку, 35 лет
Бабки на перроне, 60 лет
Родители, родственники, девушки и друзья призывников на присяге, 20-50
Повара столовой в/ч, 18-20 лет
Офицеры в/ч, 25 - 50
Комендант общежития техникума, 50 лет
Девушки в общежитии, 18 лет
2й морпех в самоволке, 20 лет
3й морпех в самоволке20 лет
2й военный врач, коллега , 35 лет
Новая смена призывников, 18 лет
Длинный, новый призывник, 18 лет
Мелкий, новый призывник, 18 лет



 


Приложение 1.
Выдержка из Устава Внутренней Службы ВС СССР.
Глава1.
Пункт 2.

«Военнослужащий обязан…проявлять разумную инициативу; стойко переносить все тяготы и лишения военной службы; дорожить войсковым товариществом, помогать товарищам словом и делом, удерживать их от недостойных поступков и, не щадя своей жизни, выручать их из опасности…»

Приложение 2.
Плакаты в Особом отделе.



 











 


 











За кадром звучит
Текст  присяги.

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников. Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству. Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа»

ТИТР: осень 1987 год


Ночь. Вокруг степь, стоят вагончики-прицепы с армейским имуществом, опечатанные склады.

Молодой солдат Дима Жуков ходит в шинели по территории поста.
За плечом автомат, он смертельно хочет спать.
Закрывает глаза, стоя проваливается в сон. Резко вздрагивает 
Открывает глаза, идет дальше.
Смотрит на часы.
01.45.
Солдат идет, как лунатик.
Дергает двери вагончиков, одна не заперта. Заглядывает внутрь, оглядывается по сторонам, залезает в вагончик, ставит автомат между колен, закрывает глаза.

Сон (Гражданская жизнь, лето, улыбаются девушки, он оглядывается, его кто-то зовет. Жуков, Жуков! – кричит девушка сзади, машет рукой)

Голос Вахи снаружи вагончика:
Жуков, бля, куда зашхерился? Обезьяна, сюда иди!

Открывается дверь вагончика
В вагончик заглядывают два «старослужащих» - Ваха и Черневич.
Ваха радостно смотрит на Жукова.
Черневич: «О бля, нашелся! Два дедушки сорок минут его ищут, а эта обезьяна тут массу давит!»
Ваха: «Слышь, Черневич, самцам дохера спать дают! Это залет, конкретный! Помнишь, как со мной было, когда я на посту по молодости закемарил?»
Жуков  смотрит на часы
 02.30.
Черневич с размаху ударяет Жука кулаком по голове, сверху, по кумполу.
Жуков приседает и пошатывается. Темнота
Голос Черневича в темноте:
«Ну все, Жук, достал ты меня! Не понимаешь по хорошему. Иди в машину, в карауле разберемся!»


Военная часть. Караульное помещение.
ТИТР. 04.30 утра 
Сушилка в караульном помещении.
Все самцы (молодые солдаты), кроме Рехта,  построены у стенки.
Деды по очереди бьют каждого в грудь.
Молодые солдаты падают один за другим или сгибаются пополам.

Ваха: «Встать!»
Опять начинает бить каждого по очереди.
Черневич: «Вы че, НА ГОЛОВУ СЕЛИ??? По хорошему хотел с вами, так нет бля , залет за залетом. Жук, сука, на посту спит!»
Иван Николаев, (вполголоса): «Сука ты, Жук, все из-за тебя огребаем. Теперь…!»
Иван не успевает закончить фразу, так как тут же получает удар рукой  по голове.
Начинается новая серия ударов,  Ваха бьет каждого в область сердца хорошо поставленным ударом.
Самцы крючатся, разевают рты, хватаются за грудь.
Черневич:  «Жуку я уже вломил, на посту прямо.»
Ваха: «Ты че, Черневич?! Какое на посту? Раз по шапке дал!»
Ваха кричит Диме: «Поднял руки!»
Ударяет его  в грудь.
Ваха кричит: «Поднял руки!»
Ударяет его  в грудь. Отходит в сторону. Дима Жуков держится одной рукой за стенку, второй за сердце.
Тут  Шведов разбегается и бьет Диму ногой в голову. Дима падает.
Шведов кричит: «Встать!»
Дима, качаясь встает с колен
Ваха берет табурет, с размаху бьет Жука по голове. Тот падает.
Раренко кричит лежащему на полу Диме: «Встать!»
Дима приподнимает голову и пытается подняться на руках, подтягивает одну ногу, сгибает в колене.
Раренко обходит лежащего солдата сзади, перешагивает через него одной ногой и  намотанным на руку армейским ремнем бьет сзади по затылку.
Дима падает головой на пол.
Раренко кричит: «Встать!»
Черневич стоит в стороне и смотрит на все происходящее, вдруг он встречается взглядом с Вахой и  командует Жукову: «Встать!»
Ваха: «Хорош косить, самец, не дома у мамы!»
Раренко (пинает Жукова ногой, наклоняется): «Слышь, ты чего? Вставай, не коси»
Поднимает голову:
«Он, по ходу, реально не дышит. Эй, Буратино (обращаясь к Ивану Николаеву), зови фелшара. Самцы по санчастям разбегаются. Припухли, бля! Работать кто будет? »







ТИТР 1994 год 

Спортивный зал.
Зеркала, маты, несколько человек в кимоно, среди них Ваха,  делают ката, синхронно бьют воздух, крякают, приседают, подпрыгивают, кричат «кия!», машут ногами.
Три человека в кожаных куртках сидят на кожаном диване в комнате отдыха, в незакрытую дверь виден спортивный зал.
На журнальном столике брошены ключи от машин, журналы СТРОНГ МЕН, ПАУЭРЛИФТИНГ, ПЛЕЙБОЙ, несколько больших аналоговых мобильных телефонов, типа ДЕЛЬТА.
Один из троих листает журнал с голыми девицами, второй смотрит в зал.
Звонит один из мобильников на столе.
Один из троих бережно поднимает телефон.
«Алло.. Он не может сейчас, в зале. Что передать? …. В автосервисе вечером? Во сколько?»



Салон черной  BMW (модель 1990 года) с тонированными стеклами – это автомобиль Вахи.
Ваха едет рядом с водителем. На заднем сиденье – двое.
С заднего сиденья «1й пацан из его бригады»,  который брал трубку в спортзале, наклоняется вперед и начинает говорить практически Вахе на ухо:
«Ваха, там тебе от Юры какого-то звонили, обосновать хотели, кто мы и что мы, стрелку забили в автосервисе, на 10 вечера».
Сказав это, «1й пацан» снова садится в прежнее положение.
Ваха поворачивается назад и  пристально смотрит на него.
«2й пацан», сзади: «Ваха, что за Юра-то? Мент, что-ли, твой?»
Ваха, отворачивается, садится прямо, глядя на дорогу, говорит водителю:
« К Шведенку давай, похоже, соскочить хочет. Поехали, пообщаемся»
BMW резко разворачивается


Территория промзоны. Район кооперативных гаражей. Несколько обитых железом ангаров.
Один из ангаров приспособлен под автосервис.
На нем закреплена оранжевая вывеска, на которой синими буквам написано
«ШВЕД-МОБИЛ»   
К автосервису подъезжает знакомая БМВ,  с тонированными стеклами.
Во дворе – несколько машин, ждут очереди на мойку.
Двери БМВ открываются, из машины выходят четыре человека, впереди Ваха, невысокий, аккуратно подстрижен, костюм, галстук, в руках четки,  черное распахнутое пальто, дорогая обувь; остальные в спортивных штанах, кроссовках  и кожаных куртках, бритые, черные.
Быстро проходят в сервис, мимо подъемников. На одном из подъемников висит ЛАДА, промовиленная снизу и с боков до стекол. Под ЛАДОЙ ходит рабочий в комбинезоне с фонариком и монтировкой, вставляет монтировку под колеса, шевелит.
Рядом с ним ходит клиент.
Оба оборачиваются на вошедших.
В офисе, отгороженном стеклянной перегородкой от рабочей зоны, сидит Андрей Шведов, в армейском х\б, испачканном машинным маслом,  на голове спортивная шапочка-петушок, смотрит на входящих через стекло, кивает головой, нагибается, что-то достает из ящика стола.
Через стекло офиса мы видим, как Шведов встает из-за стола, улыбается Вахе, они пожимают друг другу руки, обнимаются, остальные пожимают по очереди Шведову руку. Ваха и Шведов оживленно говорят о чем-то, мы не слышим.
Трое в куртках стоят  молча.
Разговор «в офисе» Шведова:
Ваха: (дружески пожимая руку  Шведову)
 «Ну что, дорогой, как по бизнесу?»
Шведов:(иронично улыбаясь)
«Да какой бизнес, Ваха, аренду подняли, клиентов мало, колеса вон целый день меняем за 5 долларов»
Ваха:(шутливо утрируя акцент)
«Э, аренда-шмаренда, я тебя про бизнес спрашиваю!»
Улыбаясь, Ваха в упор смотрит на Шведова.
Швед кладет пачку денег на край стола.
Ваха продолжает смотреть на Шведова.
Один из пацанов Вахи берет деньги, передает Вахе, тот, не считая, кладет в карман.
Ваха: (совершенно без акцента)
 «Давай, Андрюха, развивайся! У нас коллектив растет! Вопросы? Жалобы? Предложения? Вопросы решаем, жалобы не слушаем, предложения – по команде, в соответствии с Уставом!»
Смеется, хлопает Шведова по плечу.
«Смотри, если наедут воркутинские, или красные, ты с нами работаешь. Ваху все знают! Наших видел кого?»
Шведов:
«Да, Юра хотел с тобой пообщаться. Давно, говорит, не видел. Хотел узнать, как у нас с тобой работа идет»
Ваха:
«Да он уже пообщался. Телефонировал. Будешь уходить – дверь прикрой, на ключ не закрывай, вечером заеду. Общаться будем еще с ним. Давай, зема, дела у меня»
«Пацаны» выходят из «офиса», проходят через ремзону во двор, садятся в машину, уезжают.
Шведов внимательно смотрит вслед уходящим.

В салоне BMW:
Ваха:
(перебирая четки)
«Вечером  я сам перетру. Там старый знакомый стрелку забил, служили с ним.
Разведем Шведенка на лавэ с Юркой. Если что – на Шведа сиротские повешу»
 
Ангар автосервиса:
В воротах стоит Швед, он задумчиво курит, рядом двое рабочих, несколько клиентов.
Шведов:
(бросая сигарету)
 «Ну чего встали? С ЛАДОЙ что там у тебя? Неделю висит уже, подъемник занимает! Долго ковыряешься!».





Раннее утро следующего дня.
Дверь автосервиса (калитка в больших железных ржавых воротах) с облупившейся краской приоткрыта.
К воротам уверенной походкой подходит владелец этого сервиса  Андрей Шведов:  отворяет дверь, заходит в помещение ангара.
Кафель, шланги, вытяжки, рядом подъемники, в полу ямы для слива воды, прикрытые решетками. Непрозрачным матовым полиэтиленом, как занавесками, отгорожена часть пространства, там, где моют машины.
Горят несколько ламп на противоположной стене, за шторами.
Сквозь полиэтилен смутно видно: что-то лежит на полу за занавесками.
Андрей  вглядывается, подходит, по дороге ногой что-то случайно задевает.
Это вдавленная армейская пуговица (золотая со звездочкой), она отскакивает и проваливается сквозь решетку в яму.
Шведов, не замечая отскочившую пуговицу, подходит ближе, включает свет,  отдергивает полиэтилен.
Лицом вниз  лежит тело.
Шведов наклоняется к нему и видит дырку в затылке от выстрела из огнестрельного оружия.
Шведов, переворачивает тело.
«Ваха!?»
Достает ДЕЛЬТУ и начинает набирать номер.

Отделение милиции. Дежурка, за стеклом мент.
Обезьянник. Заплеванный пол. Сигаретный дым.
Звонки, мат, крики.

Лейтенант Раренко Юрий в кабинете.
Сидит, пишет, груда бумаг, сигареты на столе, сейф, графин с водой.
Звонок телефона.
Поднимает трубку. На руке приметные часы.
«Оперуполномоченный Раренко…»
Некоторое время молча слушает, меняется в лице.
Раренко: (в трубку, сдавленным голосом)
«Так, заткнись и слушай. Швед, больше никуда не звони. Никого там больше не было?
 Не бзди. Быстро собирайся, домой не заезжай, исчезни. Ты материн дом продал в Снегирях? Езжай тогда туда. Я тебя сам найду. С трубы звонишь? Трубку выкинь.»

ТИТР: весна 1987 

Проводы в «общаге» Института Инженеров Железнодорожного Транспорта.
Водка, хлеб, вода. Песни под гитару.
Дима Жуков.  Рядом за столом отрешенно угрюмо, обхватив голову руками, сидит Валера Рудич.
Оба пьяные.
Все по очереди бреют Жукову голову.
Он глупо смеется, клочки волос на голове.
Дарит остающимся друзьям одежду, одевается в рванину. Подпоясывается алюминиевой проволокой.
На ногах остаются хорошие кроссовки.
Вскакивает на стол, пиная бутылки, орет дурным голосом, басом:
-Век воли не видать!
Такие же пьяные друзья-студенты  тоненькими глумливыми голосами хором подхватывают:
-Бля буду! Бля буду!


Вокзал. Отправление призывников.
 Дима Жуков идет в строю среди таких же пьяных по перрону железнодорожного вокзала, впереди  сержант в форме.
Стайка  девушек, шарахаются от Димы в сторону.
Дима кричит им:
«Не бойтесь,  я раньше красивый был!
Давайте встретимся здесь же, в 8 вечера, после армии! Придете?»


Поезд, общий вагон. Дима Жуков
спит на верхней багажной полке.
Валера Рудич снизу стучит по полке:
« Вставай! За твой день рожденья пьем! Во тебе повезло!»
Дима вскакивает, ударяется головой о потолок.

Дима в тамбуре меняет кроссовки у проводника на водку.

Пустые бутылки летят на перрон из окна, на перроне бабки продают пирожки, семечки, бабки умело уворачиваются от бутылок.

Севастополь. Военная часть.
Железные ворота с красными звездами медленно со скрипом открываются.
За воротами сад, персики, груши, яблоки.
Молодые призывники строем идут, притихшие.
За ними медленно закрываются ворота.
Крик за кадром: «Самцов привезли! Духи, вешайтесь!»
ЗТМ

Военная часть. Вещевой склад
Вновь прибывшие получают форму, учатся наматывать портянки.
Прапорщик Шматько с толстой пропитой физиономией выкидывает через стойку прямо на пол кипу х\б гимнастерок, штанов и сапог.
Стоят рядом двое: мелкий, почти карлик, чукча и высокий здоровенный парень нордического типа, такой «ариец».
Каждый лопочет по своему: «Гымнинэт плекыт!» (Мои сапоги! – чукотск.)
«Гиб мир, аршлох!» (Дай сюда, засранец!- немецк.)
Вырывают друг у друга сапоги.
Сержант, сплевывая:
«Эй, духи, запомните: в армии  есть только два размера- слишком большой и слишком маленький. Поменяетесь там между собой потом как надо»


Призывники, только что переодевшиеся в форму, строем идут по плацу в столовую.
Впереди «ариец», вышагивает с выправкой эсэсовца, пилотка на голове нахлобучена на манер полицайской, рукава тесной гимнастерки едва достают до локтей.
Все нескладные, похожие на затянутые в ремни мешки с картошкой, не попадают в ногу, криво пришитые воротнички, торчащие из голенищ портянки, цыплячьи шеи болтаются, испуганные лица.
Позади - пытается не отстать чукча в огромных сапогах и гимнастерке, больше похожей на пальто. Падает. Встает, пытается идти в ногу, получается походка Буратино: правая нога вместе с правой рукой, левая нога вместе с левой ногой.

В беседке-курилке  хохочет  группа дедов: ушитые, расстегнутые, расслабленные ремни,  уверенные позы, курят, обсуждают молодых.
Среди них:
Смуглый сухой кавказец с  хищным лицом,  Ваха.
Толстый, раскаченный здоровяк, с пухлыми румяными щеками,   Андрей Шведов
Высокий, дерганый, весь как на шарнирах, худой, Раренко.
Спокойный, аккуратный, с умным лицом, постоянная полуулыбка, Толя Черневич.


Шведов:
«Эй, фашист, на голове пи…да или пилотка!?»
Черневич:
«Духи! Музыканты среди вас есть? Проситесь в взвод охраны!»
Ваха:
«Буратино, шевели поршнями! Дембель неизбежен!»

ТИТР  1994

В ангаре автосервиса. После разговора с Раренко.
Шведов опускает телефон, и, не выпуская его из рук, хлопает себя по карманам, замечает, что руки в крови, испачкался, когда переворачивал тело.
Вскакивает, бежит через «ремзону»  в «офис», оставляя следы крови на стенах и полу, открывает стол, оставляет трубку на столе, достает пачки бумаг, перебирает, что-то из бумаг лихорадочно запихивает в карман, остальное бросает прямо на пол, вытирает руки о комбинезон, достает из ящика стола и пересчитывает деньги, выбегает на улицу.
Быстрым шагом идет вдоль дороги, подняв руку, голосует.
Останавливается вчерашняя ЛАДА (промовиленая , с подъемника)
лица водителя мы не видим.
Шведов: «Шеф, подкинь до Снегирей, срочно надо! Деньги есть! Поедем?!»
Водитель: «Ну, садись. Что, чужие машины чинишь, на свою не заработал? Сейчас проверим, что вы там мне начинили.»
Шведов: «А, это ваша ЛАДА… Да все нормально починили, вы газу давайте на ямах, сами увидите, подвеска среагировать не успеет. А свою починить -  руки не доходят.»
Водитель: «Да, это как всегда, сапожник без сапог. Ну, поехали, дорогу, если что покажешь.»


Двор автосервиса.
 Несколько автомашин милиции, «Скорая помощь», врачи на каталке заталкивают прикрытое простыней тело в машину.
На полу кровь, следы, в офисе раскиданные бумаги.
Лейтенант Раренко беседует с рабочими. Записывает что-то. Вчерашний рабочий, который был с монтировкой, что-то рассказывает.
Раренко заходит в офис, поднимает с пола бумаги, просматривает, оглядывает сейф.
Листает записную книжку, находит страницу на «Ю», читает: Юра Раренко, видит свой номер телефона. Выдирает страницу, засовывает в карман, книжку бросает на пол.
Проводит пальцем по поверхности стола, на которой остались кровавые отпечатки рук Шведова. Берет со стола оставленную Шведовым трубку, оглядывается,  и засовывает ее во внутренний карман.


Отделение милиции
Одним пальцем лейтенант Раренко печатает постановление об объявлении Шведова в розыск по обвинению в особо тяжком преступлении.


Военный госпиталь.
Перед входом в военный госпиталь стоит урна.  Раренко выбрасывает в нее телефон Шведова, предварительно обтерев его носовым платком. Вслед за телефоном в урну летит платок. Раренко достает сигарету, закуривает, поджигает листок из записной книжки, листок догорает в пальцах. Пепел бросает в урну, туда же летит недокуренная сигарета, решительно открывает дверь и заходит в госпиталь.
По коридорам госпиталя ходят подбитые солдаты в пижамах, военврачи, несколько «выздоравливающих» солдат, тоже в пижамах,  таскают мебель по лестнице.
Ими командует выздоравливающий «дед»
Раренко сидит в коридоре на диванчике перед кабинетом, на дверях кабинета надпись:
 « УЗИ. Специалист врач первой категории мл. л-т Черневич Елена Аркадьевна»
Раренко смотрит на часы, встает, стучит в дверь.
Елена у себя в кабинете сама себе делает УЗИ.
Извернулась, что-то непонятное на экране, всматривается.
Шепчет: «О, мальчик!»
Улыбается.
Стук в дверь.
«Минутку, подождите, пожалуйста!»
Раренко ожидает в коридоре. Наконец над дверью зажигается зеленая лампочка
«Входите». Раренко заходит в кабинет.
Небольшая комната, в углу, за ширмой, кушетка, рядом с ней аппаратура УЗИ. На кушетке лежит сканер, провода от сканера тянутся к аппаратуре, все готово к проведению обследования. У окна стол, за столом сидит Елена Черневич, на столе настольная лампа, под стеклом свадебная фотография – Лена и Толя.
«Вы на обследование? Проходите… Юра?»
Раренко прижимает палец к губам, запирает за собой дверь.
Лена встала из-за стола, стоит, смотрит на Юру.
Она в белом крахмальном халате.
Юра поворачивается от двери, внимательно разглядывает Лену.
Подходит вплотную, обнимает, начинает раздевать ее.
Тянет на кушетку.
Любовная сцена.
Мы наблюдаем эту сцену  на экране УЗИ.
Юра стоит у дверей, смотрит в глаза Лене.
Юра: «Лена, ты должна сегодня уехать в Питер. Вот билет. Ты мне обещала, помнишь, что новую жизнь начнем.   Я завтра  с Толей обо всем поговорю. Так нельзя больше. Всем только хуже становится.»
Лена тяжело вздыхает: «Юра…»
Юра: «Езжай. Я приеду к тебе завтра. Надо поговорить. Мы были друзьями. Он поймет.»
Юра целует Лену, отпирает дверь и выходит.
Лена застегивает халат, садится за стол.
Лена плачет, слезы капают на фотографию под стеклом.
Она смахивает слезы со стекла белой салфеткой.


Юрий Раренко на своем «Фольксваген – пассат»  подъезжает по проселочной дороге к дачному поселку.
Дорожный указатель: «Снегири».
Он проезжает мимо пустых заколоченных домов, закрытого магазина, покосившихся заборов.
Останавливает машину, заходит через деревянную калитку на участок.
Большой старый двухэтажный деревянный дом, фундамент повело, дом обшит вагонкой, серой от дождя,  зеленая краска висит лохмотьями. На участке деревянный дощатый столик, врытый в землю, рядом две скамьи, за домом дровяной сарай, навес, под навесом старый велосипед, ведра, коса, бухты шлангов для поливания.
Под скатом крыши у крыльца стоит железная ржавая бочка для дождевой воды.
Раренко по скрипучим ступеням поднимается на крыльцо, дергает дверь, она незаперта.
Зовет: «Швед! Андрюха!»
Выбрасывает окурок сигареты.
Заходит в дом.
В доме старая дачная мебель, дощатый пол, покрытый старой коричневой масляной краской, паутина, столы и стулья прикрыты вышитыми покрывалами.
Проходит по маленьким комнатам, скрипя половицами, зовет Шведова.
На стенах старые фотографии, маленький Шведов в шортиках и гольфах копается во дворе этого дачного дома, делает «секретики» совочком.
Рядом – молодая женщина, мать Шведова.
Вот Шведов постарше, лохматый подросток, рубашка расстегнута до пупа, стоит в «паучьей позе» с гитарой, выступление на школьном вечере.
Раренко улыбается.
Поднимается по лестнице на второй этаж, там никелированная железная кровать, никого нет.
Стены завешены армейскими фото, одно из фото – они четверо, видимо, перед самым дембелем, расстегнутые, шапки на затылках, «ремни на яйцах», позируют.
Раренко, Шведов и Черневич стоят обнявшись, Ваха рядом.
Раренко внимательно смотрит на фото, оборачивается, кричит.
«Швед!»
Тишина.
Прислушивается, достает пистолет, осторожно спускается, обходит весь дом, заходит на кухню, на столе несколько пустых бутылок из-под водки, стакан, банка с  огурцами,  окурки.
Спотыкается о железную скобу в полу, это люк в подвал.

Снаружи дома мы видим, как Раренко, озираясь, выходит из дома, прячет пистолет в карман, вытирает ручку двери, подходит к машине, подбирает свой окурок на крыльце и кладет его в нагрудный карман. Садится в машину и резко дает газу, останавливается, выходит из автомобиля и внимательно смотрит на отпечатки протекторов на песчаной дороге. По проселочной дороге выскакивает на шоссе и мчится в сторону Москвы.

Железная скоба в полу, это люк в подвал.
Камера опускается в подвал.
На полу, ногами на лестнице, головой вниз, в рассыпанном штабеле банок с соленьями, лежит застреленный Швед, во лбу дырка.

Нескучный Сад. Легендарная набережная.
Раренко и Черневич идут навстречу друг другу по аллее Нескучного сада, встречаются у статуи ныряльщицы.
 Оба  смотрят внимательно друг на друга.
Пожимают друг другу руки.
Черневич: Здорово. Зачем звал?  Ну, чего молчишь?
Раренко: Дело важное.
Черневич:  У нас с тобой, как я понимаю, только одно важное дело сейчас может быть.
Раренко:  Ваху и Шведенка убили.
Черневич: Как убили?
Раренко:  Обыкновенно. Из пистолета, в голову.
Черневич: Кто?   
Раренко:   Не знаю, кто угодно мог. 
Молчание.
По Москве- реке плывет прогулочный корабль.  Яркая толпа людей
веселится на верхней палубе. До берега доносятся крики: «Горько! Горько!».
В небо летят десятки воздушных шариков белого цвета.
Раренко: Как Лена?
Черневич: Спрашивала, что не заходишь…
Раренко:   Из  Питера вернусь через пару дней, обязательно зайду.
Черневич: Из Питера? Может, ко мне сейчас заедем, посидим, помянем?
 Раренко:  Не, Толян, не могу, дела.
Черневич: Да ладно тебе. Я тебя прошу, поехали, посидим.
Раренко (помолчав, не смотря в глаза, говорит быстро и отрывисто): Нет, не могу.
Надо ехать.
Черневич: Ну надо, значит надо. Поехали, я тебя провожу.

Ленинградский вокзал
Раренко и Черневич проходят на перрон.
 При входе на перрон стоят два милиционера в форме, как рентгеном, сканируют лица проходящих к питерскому поезду.
Время от времени подходят к людям, проверяют документы.
Черневич: Все, Юр, я дальше не пойду.
Раренко: Чего так?
Черневич:  Я подозрительный. У меня по 3 раза на дню документы проверяют. Не знаю, как вычисляют, что регистрации нет.
Раренко: А ты потому что потеешь, когда боишься. Ладно, давай, счастливо.
Приеду – позвоню сразу.
Помедлив, обнимаются.
Раренко поворачивается и идет к вагонам.
Черневич смотрит ему вслед.
 У Раренко нет багажа, к нему подходят милиционеры, представляются и просят предъявить документы.
Раренко хлопает себя по карманам, достает удостоверение, показывает.
Раренко, улыбаясь, прощается с ментами, идет быстрым шагом, и заходит в вагон.
Поезд трогается





ТИТР:  весна 1987
.
Военная часть. Севастополь
Ночь. Казарма. Тусклый свет. Двухярусные кровати.
Табуретки со сложенным обмундированием, рядом с табуретками сапоги.
Все спят. На верхних койках переговариваются 2 «духа», один из них – которому брили голову, второй стучал в полку снизу, Дима и Валера.
Жуков: «****ь,  3 недели прошло, это сколько же еще осталось?»
Рудич: «Лучше не считать. Это мы еще в карантине, не припахивают особо. Может, действительно в охрану попросимся? Там хоть в нарядах не задрочат, только в караул»
Жуков: «Да, бля, нашелся гитарист. Там же музыканты нужны. Зачем,  спрашивается? На бидонах с обедом типа как на барабанах стучать?»
Рудич: «Да фиг его знает, вроде нормальные деды такие там, говорят, все из Москвы, городские, хотя бы, цивилизованные. Самодеятельность там у них какая-то во взводе, ансамбль…»
Сержант, который вез их в поезде и вел по плацу, громко, не стараясь заглушить шагов, входит в казарму, включает свет, орет:
«Рота, 45 секунд – подъем!»
«Духи» горохом сыплются с верхних ярусов, сталкиваются в проходах между кроватями, прыгают на головы тех, кто вскакивает с нижних коек, лихорадочно одеваются, пытаются успеть за 45 секунд.
Строятся.
Первым в шеренге «ариец», поволжский немец, Рауль Рехт.
Последний Иван Николаев, чукча.
Сержант медленно проходит мимо строя, угрожающе оглядывает криво застегнутых, нелепых салобонов, они щурятся, кто-то еще не проснулся, все топорщится, пилотки вкривь и вкось, некоторые не нашли в суматохе штаны, так и стоят, в сапогах и трусах, кто-то еще одевается.
«Таак… Учебный взвод! Взяли брючные ремни, мыло, вышли во двор и ПОВЕСИЛИСЬ!»
ЗТМ

Присяга.
 Вся часть построена на плацу. За пределами плаца родители, родственники, девушки, похоже на школьную линейку.
В дверях столовой повара с поварешками, в белых халатах и колпаках, тоже смотрят.
Поднят на флагштоке флаг, офицеры в парадной форме, яркое солнце.
По очереди молодые солдаты в парадной форме выходят строевым шагом с автоматами на середину плаца,  зачитывают текст присяги, становятся в строй.

Наискосок через плац идут след в след двое,  Черневич и Ваха, Черневич разводящий, он сменил  Ваху  с поста  и ведет его в помещение караула. Оба тоже с автоматами, с подсумками с рожками, идут, чуть изображая строевой шаг, не напрягаясь.
Ваха (проходя позади шеренги «молодых», вполголоса, Диме, который оказался крайним в шеренге):
«Эй, обезьяна, после присяги в караул зайдешь, бачки в столовую отнесешь»

Вечер того же дня. Молодые, принявшие присягу, еще в парадной форме, сидят в беседке в саду, едят печенье из посылки, переданной кем-то из приехавших родственников. Все здесь. Оживленные. Переговариваются:
Жуков: «А я слова забыл, и прочитать не могу, буквы не вижу! Читать, бля, за месяц разучился!»
 Рехт: «Ага, а Николаев опять выдал брейк-данс! Буратино, ептыть!»
 Николаев, задумчиво: «Завтра в роту переведут, карантин закончен»
Рехт: «Да ну и хули, я вообще привык уже, главное - не тормозить…»

Подходят сменившиеся с караула деды.
Раренко:
«Э, я не понял, военные! Че сидим? Положено?»
Все молчат, перестают жевать. Непонятно, что отвечать.
Дима: «Куда положено?»
Ваха: «Э, ты че,  припух? Дедушка за тебя должен бачки таскать?»
Дима: «Какие бачки? Я же не в наряде»
Ваха:  «А меня ****!??»
Пауза.
Дима: «Не знаю, наверно…»
Ваха: «Охуел, самец!??» Жестоко бьет сидящего Диму ногой в грудь, тот падает со скамьи, просыпается печенье.
Молодые молчат, Рехт бросается подбирать печенье, остальные испуганно вскочили, замерли, стоят руки по швам.
Черневич, улыбаясь: «Да ладно, Ваха, че ты, они службу еще не всосали».
Похлопывает стоящего на корточках Рехта по загривку. «Ты вот кто? Молоток или рубильник?»
Тот встает, на голову выше всех, неуверенно улыбается: «Рубильник!»
Деды хохочут.
Ваха - Черневичу: «Хули ты их жалеешь! Тебя что, дохера жалели?»
Дима сидит на земле, с ненавистью смотрит на Ваху.


Пол залит мыльной водой, генеральная уборка.
Молодые в сапогах, трусах и майках, на карачках ползают по полу казармы, гоняют мыльную воду, собирают тряпками, бегают, выжимают в ведра.
На одной из кроватей, на нижнем ярусе, лежит Черневич, читает книжку.
«Программирование на языке СС++»
Раренко заходит в казарму с ведром, плещет из ведра на пол не глядя, заодно обливает всех духов, но никто не поднимает головы, продолжают ползать и тереть пол.
Раренко весело покрикивает:
«Э, бля, заплыв! Чтоб блестело, как у кота яйца!»
Иван Николаев, подгребая воду у койки Черневича:
«Толя, у тебя одеяло свесилось, давай я подверну, а то намокнет?»
Черневич аккуратно подбирает свесившееся одеяло, перелистывает страницу.



Армейский Клуб. Репетиция
Шведов, Черневич, Дима и Рехт в помещении клуба.
Репетируют.
Шведов и Черневич с удовольствием лабают «Зурбаган» Преснякова.
Духи с покорными ослиными лицами, как роботы чешут свои партии.
Перекур, деды открывают пиво, выходят на крыльцо.
Лето, теплая южная ночь, звезды.
Черневич:
«Не верится, осталось всего ничего. Ты куда на гражданке?»
Шведов:
«Не знаю пока. К  бате в  автосервис наверно, а ты?»
Черневич:
«Не  знаю, не думал. Может с компьютерами чего, у меня до армии получалось вроде»

Из помещения клуба доносится вступление к You’re In The Army Now.
Это Дима и Рехт , улыбаясь, увлеченно играют.


Военная часть. Территория склада
Молодые во дворе таскают тяжеленные аккумуляторы, выносят их из здания склада, на вытянутых руках, чтоб не облиться кислотой, несут, ставят в штабели.
Руки дрожат, устали.
Шведов командует, сидя в траве, покуривая.
«Бля, рубильники, быстрее ходим! Не успеем до обеда – ночью будем тренироваться!»
Подъезжает тентованная машина, с краю кузова сидят Ваха и Черневич, с автоматами, едут на пост.
Из склада выходит прапорщик Шматько, говорит Шведову:
«Андрей, пусть грузят пока»
Шведов:
«Самцы, че непонятно? Мухой аккумуляторы в кузов!»
Дима поднимает на вытянутых руках аккумулятор, с натугой пытается поднять его и поставить в кузов, через борт, туда, где сидят Ваха с Черневичем.
Без помощи это невозможно, он ожидает, что борт откроют или хотя бы примут внутрь.
Ваха, сидя в кузове, достает штык-нож и тычет в лицо Диме, тычет сверху вниз прямо в глаза, без сомнений, глаз сейчас будет выколот.
Дима отшатывается, роняет аккумулятор, кислота плещет на х\б, аккумулятор падает на землю, трескается.
Шведов: «Ты че, сука!? Одичал или припух?? Дохера спать дают??»
Черневич из машины:
«Ладно, Швед, вечером их построим»
Прапор:
(обращаясь к Диме)
«Еще и х/б кислотой прожег! Боец, руки из жопы растут!?»
(переведя взгляд на Черневича  и Ваху)
 «Вы у меня сами до дембеля таскать аккумуляторы будете, замену свою учить надо!»



Помещение казармы:
Вечер, казарма после отбоя.
Сержант из другого, автомобильного взвода, в другом конце казармы аналогично  поднимает своих.
«Автовзвод! 45 секунд - Подъем!»
То же, что и раньше, лихорадочно быстро спрыгивают, одеваются, строятся.
«Самцы! Сегодня разрешение на отбой получаем у телевизора! Подходим к ящику строевым шагом, и по Уставу просим разрешения отбиться. Напра-во! К телевизору на отбой шагом – МАРШ!»

Раренко: «Взвод охраны, подъем 45 секунд! Строиться под телевизором!»
Жуков, Рехт, Рудич, Николаев спрыгивают, строятся.
Раренко: «Слушай мою команду! Нарушение  границы поста! Нападение на телевизор! Боевая задача- бей автовзводовских!»

Вялая драка между автовзводовскими и караульными «духами». Похоже на сражение дистрофиков.
Толкаются, падают, нехотя изображают гладиаторский бой.

Раренко после боя проходит вдоль построенных у стены под телевизором «самцов», оглядывает задроченых духов.
Форма обмялась по фигурам, но уже грязная, засаленная. Проверяет, как затянуты ремни.
Просовывает каждому руку за ремень.
«Так, бля. Вы че, обезьяны, припухли!? Автовзвод вас отбуцкал?! Расстегнутые все, ремни на яйцах! У тебя почему х/б в дырках?»
Дима: «Это кислотой с аккумулятора…»
Удар в грудь.
«Дохуя разговариваем! Всем ремни затянуть по голове!»
Снимают ремни, подгоняют по окружности головы (как подвязывают больной зуб), вдыхают, затягивают на животах.
Раренко кричит:
«Фанеру к осмотру!»
Проходит вдоль строя, каждому наносит сильный удар кулаком в грудь, в третью пуговицу сверху, она как мишень.
Крупно: кулак ударяет по пуговице на груди, пуговица сминается, вгибается.
Духи один за другим падают, как кегли.
Одна кегля не упала, это Дима.
Возвращается к Диме, примеривается, наносит еще один выверенный удар.
Дима ударяется спиной о стенку позади себя, сползает по стене.

Черневич, лежа, со своей койки: «Взвод, отбой!»
Раренко: «Ты че, отбой, такие залеты, мне прапор мозги проел уже»
Черневич: « Ну хочешь, дрочи самцов, а мы в общагу к девчонкам собрались»
Раренко: « ****ь, военные, сегодня счастье вам! Отбой,  все ложатся на нижние койки, чтоб дежурный по части ни *** не понял. Дедушка отдыхать будет!
Глухие, бля!? Отбой!!!»

Здание общежития
Женское общежитие какого-то прядильно- валяльно-носочного техникума.
5ти этажное здание с балконами вкруговую, на окнах до 3го этажа решетки.
Комендант общежития смотрит на часы, 22.00.
Запирает железную дверь, закладывает изнутри металлической полосой, проверяет крепость решеток на окне.

Переодетые в гражданскую одежду деды ( нелепые сочетания цветов и вещей, все собрано с бору по сосенке) , перепрыгивают через забор части, кустами пробираются на соседнюю улицу, оживленно идут по вечернему городу. Шведов несет сумку, звенят бутылки.

Подходят к стоящему на пустыре общежитию, осматривают снизу, это крепость, надо брать штурмом.

Умело карабкаются по балконам на третий этаж, подпрыгивают, стоя на поручнях, цепляются за балкон выше, подтягиваются, помогают друг другу, подсаживают, долезают до третьего этажа. Швед толстоват, висит на руках на балконе, ему трудно подтягиваться, в зубах пакет с вином. Забирают у него пакет. Наконец, все перелезают через поручни балкона третьего этажа.
Идут по общему балкону, стучат в двери спален.
Наконец, одна открывается.
Кричат девчонки: «О, зеленые пришли! Мальчики!»

Играет музыка.
На стенах плакаты –  Боярский, Леонтьев, Сталлоне.
Все уже поддаты, Ваха тискает на одной койке девку, Шведов на соседней койке  другую, Раренко коряво танцует с третьей посреди комнаты.

Черневич, покуривая, показывает фото жены ( крупным планом, симпатичная девушка в медицинском халате) четвертой девке, они вдвоем сидят за столом.
Черневич: «Видишь, Лена? Тоже Лена! Вот вы, Елена, чем думаете заниматься в своей жизни?»
Девушка: «Толя, ну сколько можно? Вина налей мне!»
Черневич наливает. «Елена, какое красивое имя! Елена должна быть прекрасной! Или хотя бы премудрой! Вам, Елена, учиться надо, станете инженером, или учительницей! Бухгалтером! Врачом, наконец!»
Видно, что ерничает.
Раренко отрывается от своей девушки.
«Толян, а у Ленки твоей подруги есть? Она же в мединституте учится? После дембеля познакомишь? А? Будем дружить семьями!»
Гогочет.
Стук в дверь.
«Ленка, сука, открывай!»
Лена: «Ой, Толя, это морпехи, Игорь пришел! Девчонки, черные пришли, через четвертый этаж залезли!»
Ваха, отрываясь от своей пассии: « Какие нахуй морпехи – ***хи!?»

Дверь выбивают, на пороге человека четыре, тоже в самоволке, пьяные, в гражданке, на руки намотаны флотские ремни.
«Пи..ец вам, зеленые!»

Драка.


Военная часть
Утренний развод. Дежурный по части - молодой лейтенант, практически ровесник наших героев, неуверенный в себе, лопоухий, старается держаться по-армейски.
Зачитывает список нарядов:
 « Взвод охраны и химзащиты – сегодня на картошку и 2 человека в наряд
на кухню! Черневич, выделяй!»

Взвод построен, в первой шеренге, после сержанта Черневича,  затянутые ремнями по голове духи:
Рауль Рехт, Валера Рудич, Дима Жуков, Иван Николаев.
Во второй: Раренко, Шведов, Ваха. У всех дедов фингалы, ссадины.

Шведов развлекается, стоя сзади, зажигалкой подпаливает штаны Рехта.
Тот не выдерживает, шипит сквозь зубы, сучит ногами, вскрикивает.
«Андрей, больно!»



Черневич: «Разговорчики в строю! Рядовой Рехт – 2 наряда вне очереди!
Рядовой Рехт!
Рехт: «Я!»
Черневич: «Рядовой Жуков!»
Жуков: «Я!»
Черневич: «Выйти из строя!»
 Выходят.
Черневич: «Товарищ лейтенант! Слышь, Олег! Вот, забирай двух военных, в наряд пойдут»

Лейтенант скашивает глаза на стоящего рядом командира роты, не заметил ли он фамильярности. Тот делает вид, что не слышал.
Лейтенант грубо, со злостью, отыгрывается на молодых:
«2 месяца в войсках, а строевого устава до сих пор не знаем?! Напра-ВО! Для изучения устава в казарму шагом – МАРШ! Остальной наряд – отдыхать до вечернего развода!»

Помещение казармы
Р. Рехт и Д. Жуков  сидят в казарме, перед ними книжки с Уставом.
Жуков:
«Вот скоты, опять перед нарядом спать не дали. То репетиция эта уебанская полночи, то полночи с автовзводом бились, сегодня на кухне ночь не спать, а завтра в караул заступать»
Рехт:
«Гандоны. И летеха рубильник, зассал»
Жуков:
«Я за 4 дня часов 6 наспал в сумме. После караула в город пойду, ко мне отец приезжает, хоть посплю там в гостинице у него»

 Столовая. Кафель на полу и стенах.
Духи взвода охраны чистят картошку. (все четверо: Рехт, Жуков, Николаев, Рудич)
Сидят вчетвером вокруг бака, накалывают на ножи картофель, чистят, кидают в бак с водой.
Николаев, обращаясь к  Рудичу: «Оставь дернуть!»
Передают друг другу какую-то цигарку без фильтра, из картонной пачки, овальную в сечении.
Переговариваются:
Рехт: «Опять залет, в штабе пол не мыт. Раренко сказал, ночью строить будет»
Жуков: «А когда его мыть, бля?!»
Рехт: «У меня уже пуговица на х\б вогнулась от этих построений. Руки уже поднять не могу. Больно»
Крупно пуговица на груди – вдавлена от постоянных ударов в грудь.

Входит Черневич.
Все замолкают.
Черневич: «Так, бойцы, ускоряемся, не тормозим. Раньше чистим – раньше отбиваемся.»
Николаев: «Толя, покурить нету?»
Черневич: «Не, ну вы припухли? На, кури!»
Дает всем из пачки по сигарете с ФИЛЬТРОМ
Черневич: «Вы, самцы, с ручника снимитесь. Ушко на пуговице загибать надо, а то грудак треснет.Жук, иди сюда!»
Берет Жукова за грудки и сильным движением пальцев загибает ушко на вдавленной пуговице, пришитой на гимнастерке посредине груди.
Черневич: «Вот так! Мухой заканчивайте, кто не в наряде, и в роту. Если хозвзводовские будут припахивать – шлите нах, скажете, Черневич в роте ждет!»

Кухня. Посудомойное отделение
Чад, дым, пар, грохот.
Жуков и Рехт работают на мойке посуды.
Стоят две ванны, в одной алюминиевые миски  «отмокают», в другой «прополаскиваются».
Через окно в стене, из помещения столовой, рабочие по кухне, такие же духи, подают горы грязных мисок, кружек, ложек.
Рехт принимает, брезгливо выскабливает остатки склизкой каши в бак, потом кидает горы мисок в первую ванну, пускает туда кипяток из крана.
Засыпает туда из картонки с надписью «Посудомой» какой-то порошок, берет деревянную палку и начинает перемешивать миски в ванне. Это мытье посуды. Жуков достает из ванны таким образом помытую посуду, отдергивает ошпаренную руку, сует опять, морщась вылавливает партию мисок, кидает в соседнюю ванну, мешает другой палкой.
Достает прополощенные таким образом миски, ставит их на полки, в штабели.
Проводит пальцем по одной из «чистых» мисок, подносит палец к носу, скептически морщится.

В другое окно, из кухни просовывается поваренок. Это дух, но борзый, он ученик повара, всегда при еде, в казарме не ночует.
Поваренок: «Эй, самец, шумовку давай!»
Жуков: «Слышь ты,  я щас тебе дам шумовкой по кумполу! Тут тебе что, дискотека? Программа «Кружатся диски»? Не видишь, руки заняты? Зайди и возьми!»
Поваренок: «Ты,  не борзей, Бахышев сказал, шумовку давай! Мухой!»
Жуков: «Да пошел он нах, твой Бахышев! И ты вместе с ним!»
Поваренок исчезает.

Рехт Жукову: «Ты че, обалдел?  Нам же всю ночь еще мудохаться»
Жуков: «Да заколебали они уже! Во взводе дрочат, щас еще повара выделываться  будут? Да и че  он сделает нам, этот Бахышев? Он один сегодня из дедов в наряде!»
Рехт: «Да, один? А завтра что будет, не подумал? Не надо залупаться, я так думаю.Ты видал этих уродов, дедов  с хозвзвода? Там такие морды, сплошные Терминаторы, здоровые все, тупые,  злые. Зачмырят завтра!»

Входит мелкий кривоногий дед, это сам Бахышев. В колпаке, на палец наматывает и разматывает связку ключей от кладовых на цепочке, цепочка прикреплена к шлевке штанов, это показатель статуса.
Бахышев: «Эй, ты обезьяна! Сюда иди! Ты кого  послал?»
Рехт стоит с шумовкой в руке. Темнеет лицом.
Вдруг, ни слова не говоря, Рехт размахивается и бьет Бахышева шумовкой по голове. Тот падает. Рехт пинает его ногами.
Бахышев, с пола:«Вы что самцы?? Одичали?? Конец  вам! Убью нах!!»
Дима оторопело глядит на это, потом включается, пинает лежащего Бахышева ногой:
« Сам ты обезьяна! Давай в котел его!»

В варочном цеху избитого Бахышева Рехт с Жуковым заталкивают в огромный термокотел, тот не помещается, Рехт бьет его шумовкой, утрамбовывает, Дима пытается закрыть крышку, прыгает на нее ногами.
Из котла доносятся неразборчивые крики: «Немец, конец тебе, вешайся! Не доживешь до утра!»
Поваренок испуганно смотрит из угла, открывает дверь, куда-то бежит.


Военная часть. Территория перед караульным помещением.
День.
Перед помещением караула разложен всякий армейский скарб. Костюмы химзащиты, защитного цвета термосы, свернутые палатки, вещмешки.
Прапорщик Шматько: «Так, все укладываем аккуратно, проверяем, чтобы везде бирки были пришиты, Черневич, посчитаешь, сколько комплектов. На полигоне взять негде будет. Давайте, бойцы, не спим, через неделю выдвигаемся»

Дима Жуков, Иван Николаев и деды начинают раскладывать имущество в штабеля. Иван Николаев складывает противогазы, старается.
Шведов курит.
Иван Николаев: «Андрей, а противогазы как складывать? Бирками налево, или как?»
Шведов мрачно смотрит на него, не говоря ни слова, резко ударяет Иван Николаева в грудь.
«Ты че, Буратино? Че ты рубишся? Какие нах бирки? Они меня колышат?»

Прапорщик: «Шведов, ты  руки при мне не распускай! Ты че стоишь? А ну, сам складывай!»
Шведов: «Мне не положено, товарищ прапорщик!»
Прапор: «Что, забурел Шведов? Положено, наложено – работай, давай! Привыкли на салабонах пахать!»
Черневич: «Что-то вы, товарищ прапорщик, в прошлом году, когда Шведенка тот призыв припахивал, так не говорили. А его тогда месили  чуть ли не через день, грудак пробили. И работать вы их не заставляли. Что, комдив на вид поставил, что у самцов вид задроченный? Так это ж армия, вы нам сами тогда говорили, помню, мол, солдат должен стойко переносить все тяготы и лишения военной службы!»

Вбегает запыхавшийся Валера Рудич. Прапор рад смене темы.
 «Так, боец, а ты где ходишь? Почему не  на работах?»
Валера: «Там Рехт повесился»
ЗТМ

Территория военной части
Во фруктовом саду, среди кустов и деревьев, на ветке, обмотав шею ремнем, висит Рехт. Ветка гнется под тяжестью тела, высокий Рехт достает до земли ногами, хрипит, потом ветка пружинит, Рехта за шею вздергивает наверх.


Вокруг стоит весь взвод, все смотрят, как завороженные.
Иван Николаев (спрашивая у Валеры Рудича):  «Чего это он?»
Рудич: «Хозвзводовские сказали, что ночью отпидорасят за Бахышева. Они с Жуком его сварить хотели. Жук то в караул сегодня заступает, и батя к нему приехал, в увольнительную пойдет потом,  его не достать,  а фашиста они точно угандошат. Решил не ждать, наверно»
Черневич (кричит):«Че стоите?? Вынимайте, ептыть!»




ТИТР 1994год. Санкт-Петербург. Московский вокзал

Лена Черневич, принаряженная, взволнованная, идет по перрону. Обгоняя ее, бегут санитары  с носилками. Вдали, изогнувшийся на путях, виден приближающийся поезд. Поезд подходит к платформе, мимо Лены проезжают первые вагоны, Лена идет все быстрее, к последнему вагону.
Поезд останавливается. Выходят пассажиры. Лена медленно идет сквозь толпу людей, спешащих к вокзалу по перрону. Перрон пустеет.
Дверь последнего вагона открыта, на перроне стоит проводник в синей шинели,  рядом несколько ментов, врачи. Из вагона вытаскивают носилки на колесиках, на носилках тело.
Лена заглядывает через окна поезда в коридор, пытается разглядеть Раренко.
Лена растерянно смотрит на перрон в сторону вокзала.
От вагона, по перрону санитары катят носилки, рядом идут врачи, менты, с носилок свешивается рука.
Лена узнает приметные часы на руке – это Юра.
Лена догоняет каталку.
Мобильный телефон в сумочке Лены  звонит.
Лена не слышит его.

Врезка:
Крупный план лица Черневича:   
Он безэмоционально слушает гудки, включается автоответчик.
Слушает голос Лены.

Каталка с телом, застеленным простыней, едет по перрону, рядом с каталкой милиционеры, санитары и Лена.
Ее спрашивают: Вы его знаете? Кто ему Вы?
Она молчит.
«Кто Вы ему? Гражданка, Вы слышите меня? Кто Вы  ему?»
ЗТМ



Титр .1987

Военный госпиталь. Ординаторская.
Ночное дежурство.
Военный врач  с  коллегой в кабинете пьет спирт. Перед ним на столе лежит пачка «историй болезней», которые надо закрыть. Сверху «история» Димы Жукова
«Совсем они там мозги потеряли, чем думают? Что я должен в эпикризе писать? Упал с турника? Пятый за лето падает! То вешаются, то падают! Наливай, Петрович»
«Есть, Зиновий Семенович!»

Военная часть. Помещение караула.
Сушилка. Там, где проходила экзекуция. Комната с цементным полом, на стенах висят шинели, тулупы, висят плакаты с рисунками часовых, выдержки из Устава.
Валера Рудич на четвереньках моет пол, на ремне болтается штык-нож, рукава засучены, вытирает пот со лба рукой, в этой же руке грязная половая тряпка.
Видно, что у него красные глаза.
 Заходит Шведов.
Валера начинает усиленно орудовать тряпкой, не поднимая головы.
Шведов: «Ну как дела, душара? Все шуршишь, как электровеник?»
Валера продолжает тереть.
Шведов: «Слышь, с тобой целый дедушка говорит!»
Рудич: «Ну так, это, надо же пол мыть, кровь здесь…»
Шведов: «Брось пока тряпку. Слышь, тебя как там, Валера, да? Слышь, Валерок, фигня какая приключилась с земой твоим, да? И ведь бля никто не думал, не хотел. Пацаны вы оба нормальные, стойкие, не то, что фашист и буратино. Эти гандоны жопу  всем лизать готовы, только подставляй. А вы ниче, только залупаться любите. Дозалупались. Тебя особист вызывал уже, нет? Ну вызовет еще, щас всех будет дрочить. Ты ему скажи, типа это ты Жука. Ну там типа боролись, отрабатывали рукопашный бой, и все такое. А то  нас-то закатают повзрослому,  в дисбат. Никто ж не хотел так. Скажешь? Ты ж с ним одного призыва. Брось ты тряпку, иди, поспи перед постом. Буратино домоет. И это, там у меня сигареты в шинели, возьми, покури. Скажешь, Швед разрешил»

Военная часть. Кабинет особого отдела.
Старший лейтенант сидит за столом. Стук в дверь.
Входит Валера 
Рудич: «Рядовой Рудич по вашему приказанию прибыл!»
Старший лейтенант: «Садись, Рудич»
Садится на край стула, смотрит на стену за старлеем.
Там плакаты (см. Приложение2).
Старлей: «Ну что, Валера? Как настроение у ребят? О чем в курилке болтают?»
Рудич: «Да нормально все. О повышении боеготовности говорили…»
Старлей (усмехается): «Что, усвоил правила игры? Парень ты умный.  Достали вас деды? Меня тоже! Эти игры у меня вот где! В дисбат всю компанию направлю, позорят часть, суки! Ты, Валер, не ссы, пиши, как дело было, а если припахивать начнут по тяжелому – сразу ко мне! Я своих вытащу, ****юлей они таких получат, забудут, как самих звали! Давай, пиши все, с начала до конца»
Пододвигает лист бумаги и ручку.
Валера пишет.
 Особист берет написанное, читает. Поднимает голову.
Старлей: «Рядовой Рудич! Свободны!»
Рудич: «Разрешите идти?»
Старлей: «Идите!»
Рудич выходит.
 Старлей (вслед ему):«Смотри, Рудич, тебе еще немало осталось, ты у меня сгниешь здесь, сученок..»
Валера, помедлив, выходит.   

Военная часть. Казарма
Ночь. Свет в казарме выключен, горит аварийное красное освещение.
Ряды коек, все спят.
Пьяный комроты, пошатываясь, со стеклянными глазами заходит в казарму с улицы.
Дневальный на тумбочке вытягивается по стойке смирно, открывает рот.
Комроты отмахивается от него, проходит в казарму, включает свет.
«Рота, подъем!»
Вскакивают все, молодые сыплются горохом, деды неторопясь, вальяжно,  строятся.
Комроты пошатываясь, смотрит на строй.
«Так, бля... Забурели…Морды небритые…Вафельное полотенце в соляру макну, тебе на рожу, Арсланов, положу и подожгу!»
Ваха ухмыляется.
В голову комроты приходит мысль:
«Почему моя рота после отбоя НЕ СПИТ?!»
Выпучивает глаза, шевелит усами.
«На плац, бегом-МАРШ!»
В темноте вся рота бежит вокруг плаца, в дверях казармы, шатаясь, стоит комроты.

Раренко, на бегу, Шведову: «Че-то папа сегодня не в себе. Набухался опять, он же в завязке был. Че случилось то?»
Шведов: «Да натянули его, по самые помидоры: и за арийца, и за  Жука этого, он на больничке помер.»
Раренко: «А че такое?»
Шведов: «Да вроде пахан Жукова этого приехал, волну гонит. А про арийца, писарь говорит, слышал, как комдив на папу орал, че, говорит, у тебя бойцы даже повеситься нормально не могут!»
Оба гогочут, бегут рядом в темноте по кругу.

Военная часть. Кабинет командира части.
Генеральский кабинет. Красный ковер. На стене портрет Горбачева и карта.
За столом сидит комдив, генерал-майор.
Сбоку, в кресле для посетителей, – отец Димы Жукова.
Кресло для посетителей стоит таким образом, что проситель оказывается ниже хозяина кабинета и смотрит снизу вверх, виден стол, из-за стола возвышается голова генерал-майора, тумбы стола – как треки танка, голова торчит как из люка.
Комдив:
(читает торжественно-проникновенно)
«Отрабатывая упражнения по рукопашному бою с рядовым Жуковым, как бывший чемпион района по классической борьбе, взяв шефство в целях дальнейшего повышения боевой подготовки над рядовым Жуковым, провел бросок прогибом, но, не рассчитав вес тела и твердость покрытия сушильной комнаты, а также зацепившись за шинель рядового Рехта, не смог провести прием с правильной амплитудой и углом переворота и соприкосновения с полом,  в результате чего произошло соприкосновение тела рядового Жукова в области головы, а не в области лопаток, с цементной поверхностью пола сушильной комнаты с характерным звуком и ударением об вышеназванный пол головы о которой я писал уже выше… »Да, грамотеи.. Видите, все подписались, так и было. Никто не виноват…Я понимаю ваши чувства. Но, к сожалению, виновных нет, несчастный случай. Вот, почитайте, что его друг в рапорте написал, Рудич, он-то врать не будет, с одного призыва, и до службы вроде они дружили?
Отец: «Я могу поговорить с Рудичем?»
Генерал-майор:«Конечно. Только он пока в командировке, на полигон послали, к учениям готовиться, сегодня с утра убыл. Через  месяц прибудет»
Отец: «Ясно…У меня завтра поезд. Когда я смогу забрать тело?»
«Да завтра и заберете. До поезда – за счет части, все сделаем как надо»

Территория военной части.
Взвод построен на плацу. Перекличка.
Из  здания штаба выходит отец убитого Димы Жукова, идет к КПП вдоль плаца.
Останавливается . Закуривает. Поднимает голову.
Внимательно смотрит на дедов, самцов.
Лейтенант Олег делает перекличку.
Называет фамилии, те откликаются.
Причем деды в ответ на фамилию говорят так:
Лейтенант:  «Шведов!»
Шведов:  «Андрей Васильевич…» (вальяжно, нагло)
Молодые в ответ на фамилию:
Лейтенант: «Рудич!»
Рудич: «ИйяАА!!!!» (истошно вопя, на пределе громкости)

Отец встречается со всеми глазами. Запоминает.
Деды весело переминаются, гогочут.
Раренко: «Олег, ну долго стоять будем? Дедушкам к дембелю готовиться надо!»
Рудич опускает голову.
Черневич замечает  отца Жукова.
Черневич (вполголоса, Рудичу): «Рудич, свалил  быстро, чтоб неделю до полигона я тебя не видел. Сиди в каптерке, порцуху  Буратино принесет»


Военная часть. Садятся в армейский автобус.
Деды в «увольнительной» форме, с чемоданами. Вставки под значки, белые аксельбанты, латунные прокладки под погонами, фуражки с загнутыми тульями, шнурованные сапоги, похожи на генералов какой-нибудь латиноамериканской хунты. Один Черневич одет в джинсовый костюм, в черных очках, нетерпеливо ждет остальных.
Прощаются с остающимися.
«Ну че, как говориться, главное – нечмыриться!»
«Дембель неизбежен!»
«Давайте тут, автовзводовских постройте без нас!»
«Не бздеть горохом!»
За руку прощаются с бывшими «самцами», хлопают их по плечам.
«Ну че, бля, дождались?»
Автобус выезжает за ворота части.

Буратино, Фашист и Рудич, как по команде, расстегивают воротники, расслабляют ремни, спускают их пониже.
Выпрямляются, расправляют плечи, закуривают.


ТИТР 1994

Теплый осенний день. Кладбище.
Толя и Лена Черневич выходят из машины на парковке у кладбища.
На стоянке стоят еще несколько  машин, среди них  Лада.
Вдвоем молча идут по территории кладбища. Оно без разросшихся кустов, далеко видны нескончаемые ряды разномастных памятников, крестов, оград.
Проходят по нескошенному кочковатому полю метров 50, к рядам могил.
Через  несколько рядов неблагоустроенных свежих захоронений, где над могилами вместо надгробий только кучи утрамбованного песка и земли, подходят к одной из могил.
Холмик из утрамбованной земли, венки из искусственных цветов, на венках ленты: «Дорогому Юрочке», «От коллег», « Сыночку» и проч.
 На могиле лежит пачка сигарет. В баночке из-под майонеза огарок свечи.
Рядом стоит стакан с водкой, накрытый ломтем хлеба.
Молчат.
Черневич: «Я портреты на всех заказал. С этой фотографии. Помнишь?»
 Черневич показывает армейское фото, которое висело в доме Шведова.
Лена падает на колени перед могилой, начинает плакать.
Черневич меняется в лице, поднимает стакан, отшвыривает корку хлеба, принюхивается и разглядывает стакан.
На дне стакана – мятая армейская пуговица с вдавленным ушком.
Черневич поднимает стакан и рассматривает пуговицу, побалтывая ее в стакане, как льдинку в коктейле. Затем вынимает двумя пальцами пуговицу и внимательно ее рассматривает, потом  решительно выплескивает водку в сторону, а пуговицу забрасывает в кусты..

На стоянке кладбища Черневич  подходит к своей машине, берется за дверь, замечает, что колесо спущено. Присаживается рядом с передним колесом, рассматривает широкий порез, подходит к другому колесу, там такой-же порез, ножом. Колеса проколоты.
Черневич, сквозь зубы: «Сссуки…»
Встает с корточек, мрачно оглядывает стоянку.
На стоянке  ЛАДА, за рулем сидит уже известный нам клиент из автосервиса, в котором мы узнаем отца Жукова.
Черневич подходит к ЛАДЕ,  приоткрывает дверь.
Черневич: « На пять минут отошел, сволочи, все колеса пропороли. Вы не видели, у машины был кто?»
Отец Жукова: «Да нет вроде, хотя я сам отходил, своих навещал»
Отец кивает в сторону кладбища.
Черневич: «Что за день такой… В шиномонтаж теперь надо. Вы меня не подбросите в город?»
Отец: «Садитесь»
Черневич:
(кричит медленно идущей Лене)
«Ну, ты едешь?»
Лена:
(отрицательно машет рукой)
«Я на  автобусе».
 Черневич несколько секунд  смотрит на нее.
Открывает дверь ЛАДЫ, садится на сиденье рядом с водителем.
Едут.
Черневич (сам себе): «Что за народ…»
Водитель (Отец) молчит. Смотрит в зеркало заднего вида. Видит медленно идущую Лену.

Черневич  открывает окно, закуривает, с ненавистью смотрит на проплывающий за окном  пейзаж. Кривые заборы, слякоть, грязь, голые деревья.
Лада резко поворачивает и тут Черневич замечает такую же вдавленную армейскую пуговицу болтающуюся перед лобовым стеклом,  как брелок.   


Лена продолжает смотреть вслед уезжающей Ладе, до того момента пока она не скрывается за поворотом. Слышит крик птиц. Поднимает голову и видит стаю ворон резко срывающихся с берез

На дороге стоит ЛАДА. На пассажирском сиденье полулежит Черневич, он убит, водителя рядом нет.

Лена оглядывается, грустно смотрит на кладбище   
Камера медленно движется среди надгробных плит.

Отец идет быстрым шагом по лесной тропинке. Камера смотрит вслед уходящему мужчине, он выбрасывает в кусты пистолет.
 
Флэшбэк. Ваха в пальто, стоит в автосервисе, смотрит на часы. Сзади к голове Вахи приставляют пистолет. Выстрел. Ваху бросает вперед, он падает. Сзади с пистолетом в руке стоит отец.

Флэшбэк. Шведов открывает дверь ЛАДЫ, выходит из машины. Выстрел. Отец  стаскивает тело Шведова в подвал.

Флэшбэк. Раренко спит в купе. Открывается дверь, входит отец. Раренко просыпается.
- Это где мы уже? Бологое?
-Да, Бологое. Вы спите, я свет выключу.
Раренко накрывается с головой простыней. Выстрел.

ЗТМ.

Титр 1987

Крики: «Духи! Вешайтесь!»
Это кричат из курилки деды – Рехт, Валера, Иван Николаев, уверенные позы, ушитые, расслабленные, курят, смотрят, смеются.

В столовую,  маршируя, по плацу идет новая учебная рота.
Они выглядят нескладными и запуганными.   

Впереди Длинный, походка буратино.
Позади – мелкий, не успевает, вприпрыжку (см. в начало).

ТИТРЫ…