Когда они добрались по берегу до устья речки, солнце уже спряталось за горизонт, но его лучи продолжали освещать небо с застывшими на нем неподвижными облаками. Дашка остановилась, завороженная. Вода, кажущаяся темно-коричневой у берега, постепенно, по мере удаления от него, приобретала густо-синий цвет, перемежающийся сверкающими серебряными полосами и, наконец, все это великолепие переходило в самые немыслимые оттенки голубого. У противоположного берега на них накладывалось черное отражение деревьев. Облака глядели из глубины воды и казались диковинными живыми существами. Пахло ивой, цветами и водорослями. Ромашки и цветущий клевер наклонялись к воде. Было тихо и сонно, только в ветвях ив изредка порхали маленькие зеленоватые пеночки.
Дашке не хотелось нарушать завороженного спокойствия воды и облаков. Но Верный снова ткнулся носом ей в руки и заскулил. Он проголодался и хотел домой.
Они забрались в лодку, и Дашка погребла через залив. Гребок справа, гребок слева, – лодка легко скользила по воде. Постепенно стал ложиться туман, окутывая лодку и берег…
Когда Дашка и Верный были уже почти у самого своего берега, неожиданно грубый и испуганный мужской голос донесся до них. Маленький неказистый мужичонка, единственный в деревне пьяница и редкостный матершинник, прозванный за этот талант Соловьем, стоял у воды, испуганно тараща глаза на Дашку.
Он был, по обыкновению, пьяный. Выплывшая из тумана Дашка, с распустившимися светлыми волосами, черными губами и прозрачными, с огромными зрачками, русалочьими глазами перепугала его. От страха Соловей разразился длинной цветистой фразой, заканчивающейся словами: «Да чтоб ты сдохла, отродье!», ломанулся через кусты и исчез. Верный выскочил из лодки и бросился с лаем за ним.
Дашка посвистела, зовя собаку обратно, затем сошла на берег, подтянула лодку и примкнула ее к длинной толстой цепи. Она устала, и голова у нее немного кружилась. Ей казалось, что земля качается у нее под ногами, как недавно качалась лодка. Бросив весла на берегу, она медленно побрела к своему дому.
Отца и матери дома не было. Они уехали в город. Бабушка встретила ее ворчаньем, но, взглянув на нее, вдруг испуганно охнула. Дашкино лицо горело неестественным румянцем, глаза ярко блестели. Больше всего старушку испугали ее черно-фиолетовые губы.
- Что с тобой? - запричитала она. - Где ты была?
Дашка посмотрела на нее и хотела что-то сказать, но все поплыло у нее перед глазами, ноги подогнулись, и она опустилась на бабушкин сундук.
Когда через какое-то время она немного пришла в себя и стала понимать, что происходит, она увидела старушку-«колдунью», которая шептала что-то, склонившись в углу перед иконами. Встревоженный дед сидел рядом с Дашкой, держа ее за руку. Бабушка поила ее каким-то горьким, противным и теплым питьем из большой синей чашки. С улицы долетало поскуливание Верного.
Колдунья вдруг встала и, подойдя к Дашке, неожиданно, так, что Дашка перепугалась, брызнула ей в лицо водой. Она снова шептала то ли молитву, то ли заговор…
- Кого ты видела? Где пропадала? Что ела? – спросила она.
- На озере… Соловья видела. Утопленницу. Черемуху ела, - сказала Дашка чуть слышно. Старики переглянулись.
- Какую утопленницу? - спросил дед.
- Ту, с ребенком, - пробормотала Дашка, снова проваливаясь куда-то.
Когда она пришла в себя, то увидела, что потолок над ней кружится и плывет, и почувствовала, что сердце ее стучит все тише, замирая, и тошнота подступает к горлу. Бабушка рядом, кажется, плакала. «Колдунья» бормотала что-то о камне Алатырь, лежащем посреди моря. Туда она посылала все хвори рабы божьей Дарьи...
Дашке было так плохо, что хотелось только, чтобы поскорее все кончилось: кружение потолка и стен, дурнота и слабость, шепот колдуньи. Ей было не страшно даже умереть.
- Соловей сказал, чтобы я сдохла, - еле слышно прошептала она.
Дед не сразу понял, что она говорит. Но потом до него дошло. Он встал с лавки, снова сел, опять встал. Плечи его вздрагивали. «Колдунья» приподняла Дашкину голову и снова стала поить ее своим питьем. Оно было горьким и его было так много, что Дашку вырвало. Но после этого ей постепенно стало немного лучше. Потолок перестал кружиться, и вскоре она уснула.
- Изурочили ее, это верно. А вместе с черемухой она, видно, волчьих ягод наелась. Вишь, губы-от синие! Есть такие ягоды, что на вид почти как черемуха. Часто и растут вместе, - говорила «колдунья» позднее, прихлебывая из блюдечка чай. Дашка спала, и постепенно ее дыхание становилось глубоким и ровным. Краснота исчезала с ее лица, и капельки пота выступали на белом и чистом лбу.
Вернувшийся на другой день Дашкин отец поймал Соловья на берегу и пообещал ему «ощипать перья и свернуть набок клюв», если тот хотя бы еще раз косо взглянет на его дочь. Обозленный Соловей исподтишка шипел потом, что странная эта Дашка все равно знается с русалками и прочей нечистью и ее черта с два сглазишь, но ему мало кто верил.