Не сильный, но точный, глубоко, под самые рёбра, удар, сломал его напополам. Резкая, жгучая боль мгновенно наполнила всё тело, не давая вдохнуть.- Ножом - промелькнуло в голове - Зачем? Разве может так бессмысленно закончиться целая жизнь? Зачем же?.. Боль не отпускала. Ему захотелось, как в детстве, когда от голода судорогой сводило всё тело, лечь, прижаться к земле, поближе к матери, свернуться калачиком, подобно щенку, и спрятаться во сне от всех своих бед. Уснуть, пусть, даже, и навсегда. Он опустился на колени и жизнь, прощаясь, понеслась перед его глазами. Лица, лица, лица... Но, вдруг, остановилась и замерла, озаряясь белым. Нехотя, точно уступая материнскому теплу, боль собралась в маленький комочек и спряталась, куда-то в самую глубину - Господи… спаси меня, - прошептал он. Но потом жадно вдохнул, и ярость вошла в него. Собрав все силы, Иуда, не желая покориться несправедливости смерти, начал подниматься с колен. Рыча по-звериному, он заставил тело оторваться от земли. - Надо, только, выпрямиться и устоять! И когда он, почти, сделал это, тяжесть снова легла на плечи и обрушила его. Сопротивляться было нечем. - Да, я не сильней смерти, - усмехнувшись, с досадой признал Иуда. Но постепенно, дыхание восстановилось, проясняя сознание, хотя тело продолжало трясти. - Может это и есть Царство Небесное, о котором ты так горячо говоришь, мой мальчик, просто грехи не дают подняться с колен, а? Исус, ты говорил, что здесь свет, но я ничего не вижу!- Тут Иуда вспомнил, что глаза ему завязали. Появилась робкая надежда - Может, жив ещё? - Страшась потерять её, Иуда немного выждал, пока она не окрепнет, устоится и даст ему решимости выбрать жизнь или смерть. Окончательно успокоившись, и обретя себя прежним, Иуда дотронулся рукой до лица, нащупывая повязку. Не было необходимости жмуриться, - он уже выбрал принять всё, как есть, и, словно, подчиняясь его выбору, повязка легко освободила глаза. Первое, что он увидел - небольшую лампу на полу и себя, стоящим на коленях на богатом ковре. Иуда скинул с головы балахон и огляделся. Свет был очень слабым и отвоёвывал у темноты не более шага. Иуда приготовился сделать этот освещённый шаг, но чей-то уверенный, хотя и дружелюбный голос остановил его:
- Пожалуйста, останься там. Ты понимаешь, где находишься?
- Конечно...
- Тем хуже для тебя - иронично ответил голос. - Расскажи нам - кто ты...
Каким ничтожеством слышалась жизнь Иуды в этом «кто ты». Этот кто-то, так же легко может распорядиться ею, как Иуда своим языком. Но Иуда не собирался упустить шанс, продлить свою жизнь и, переменив интонацию, ответил:
- Я Иуда, прозванный Искариотом, господин. Я не знаю, кого бы мог так обидеть, чтобы меня захотели убить... Зачем Вам моя смерть, господин? Я не совершил ничего такого... Я всегда жил по закону, даже в детстве не воровал. А уж поголодать мне довелось, я ведь сирота, родители умерли, а я-то остался. Разве этим я кого обидел? Разве не Господь велит каждому еврею заботиться о детях? А если кто-то и обижался на меня, мне ли его судить, разве я - Господь? - чувствуя, что его заносит, Иуда справился с наползающим раздражением:
- За что вы хотите меня убить, а? Если бы я знал о каком-то преступлении... может, и не донёс бы, но попытался бы его остановить... Но я ничего такого не знаю, господин.
- Успокойся, ты ещё не на страшном суде, твоей жизни ничто не угрожает, если, только Он не распорядится иначе. Мы просто с тобой поговорим...
- С кем, со мной? Да о чём же со мной можно разговаривать, чужих секретов я не знаю, я и читаю-то по слогам, о чём же со мной можно поговорить.
- Довольно придуриваться, Иуда, ты не так глуп, чтобы не понимать - о чём, - перебил его голос.
- Если моя жизнь в ваших руках, и вы не хотите назвать себя, о чём идёт речь, не о протухших же яйцах? - не удержался Иуда.
- Не дерзи, а то и Господь не поможет! - ответил голос.
- Сейчас - вы мой Господь, я не могу торговаться за свою жизнь. Чего вы хотите?
- Иуда, я представляю Святой Синод и не желаю огласки по поводу нашей встречи.
- Вот как? Чем же не угодил Синоду старый Иуда? Может, рук не помыл, перед едой? или лежал в субботу не там? - разозлился Иуда.
- Заткнись и слушай! Нам наплевать и на тебя, и на твои делишки, нам наплевать, чем промышляет ваша стая, дойдёт очередь и до вас, но сейчас нас интересует только один - Симон...Симон Кананит, ты готов говорить о нём? - Голос ждал.
- Что вы хотите знать - отозвался Иуда.
- Не бойся, всё, что нужно, мы знаем и так, тебе не придётся никого предавать... В Иерусалиме есть те, кто тайно готовит восстание против римлян. Их имена нам известны, но не в этом суть. Мы знаем, что Кананит является связующим звеном между ними и вашим учителем. Нас интересует, ведутся ли переговоры и отношение «вашего» к этому восстанию?
- Я думаю, что если они и ведутся, то только потому, что Исус никогда не пойдёт на это - ответил Иуда.
- На что «это»? - спросил голос.
- На кровь, господин...
- Ты хочешь сказать, что его устраивает римское наместничество?
- Нет, но это противоречило бы его учению - люди, просто бы, не пошли за ним.
- Ты можешь чем-то это подтвердить?.. Тогда почему ты так уверен в своём учителе? Разве его нельзя соблазнить деньгами, или властью? Почему ты смеёшься?
- Господин, деньги зло в его понимании, если бы он в них нуждался, вы бы сами ему принесли, а власть?.. власти у него достаточно - стоит ему сказать хотя бы слово и Иерусалим разнесут в клочья, разве я не поэтому здесь?
- Не богохульствуй, Иуда, Синоду может это не понравиться. - Предупредил голос.- Но что-то же может повлиять на него, например, смерть его близких...
- Он от них отказался...
- Хорошо, тогда что?
- Только, если этого захочет Господь...- ответил Иуда. Я не знаю, чего ещё может бояться человек, кроме смерти, но Исусу дана власть воскрешать из мёртвых!
- ...Да... Мы слышали об этом...
Наступила долгая тишина. Голос молчал.
- Иуда, - вступил второй голос, - ты прекрасно понимаешь, после того, что наговорил ваш наставник, Синод не может, открыто вести с ним переговоры. Ты мог бы выступить посредником? Ведь он прислушивается к тебе, не так ли? Ты мог бы организовать нам встречу, где будут только первосвященники и он?
- А почему бы Синоду не прийти к нему? - съязвил Иуда.
- Ты слишком многого хочешь,будь скромнее. Сейчас он единственная сила, к сожалению, способная удержать толпу от бессмысленного кровопролития. Не секрет, что римские легионеры имеют больше опыта и лучше подготовлены к боевым действиям. Мы делаем всё возможное, чтобы удержать заговорщиков от мятежа, но римляне провоцируют толпу. Они только и мечтают, чтобы перерезать всем евреям горло. Ты, конечно, не знаешь, но цена наших жизней, за прошлый год, выросла на семьдесят процентов. Всего один плохой год и мы уже не сможем платить Риму. Просто нечем. Война неизбежна, значит, кровь всё равно прольётся, но мы обязаны выиграть время! Год или два ничего не изменят, но мы подготовимся. Необходимо свести до минимума человеческие потери. Разве просто человеческая жизнь не может стать общим интересом у нас с вами?
- А где гарантия, что вы не воспользуетесь его беззащитностью? - спросил Иуда.
- Когда Синод будет готов говорить с ним, тебя найдут. К сожалению, есть те, кому не только говорить с вашим учителем, но и даже видеть его в синагоге, не меньше, чем осквернение. Но из двух зол выбирают меньшее. Сначала мы должны спасти людей, потом уже Иерусалим. Не думаю, что тебе стоит чего-то опасаться. Единственная гарантия - это наше слово, которое вам принесёт Никодим. Ведь ты его знаешь?
- Этому человеку я верю. - Ответил Иуда - Осталось совсем чуть-чуть - убедить Учителя!
- Мы надеемся на тебя, больше нам не к кому обратиться. Теперь тебя проводят, извини, но тем же образом, думаю, это и в твоих интересах.
Иуде снова завязали глаза, накинули балахон и вывели.
- Что ты думаешь? - спросил первый голос.
- Это гораздо серьёзнее, чем я предполагал...
Была уже глубокая ночь, но дом Каифы всегда освещался ярко. По ночам, когда служебные дела оставлялись до завтра, Каифа разбирал какие-то списки, рукописи, книги. Он обкладывался ими так, чтобы всё было под рукой. Читал, сверял, что-то выписывал, лишь изредка, откидывал голову назад и сидел так с закрытыми глазами. Думать и отдыхать, давно уже стало для него одним словом. На рассвете, он уходил в другую комнату и три-четыре часа спал. Потом вставал, умывался, съедал несколько лепёшек и отправлялся в синагогу. Так проходили дни и ночи его жизни. Раньше, когда жена была ещё жива, они подолгу беседовали вечерами. Своим кротким нравом, она смягчала резкость характера Каифы. Но теперь ему остались только книги. Может, в память о ней, он стал сдержаннее и, даже, спокойнее. А, может, тяжёлое одиночество отняло столько сил, что на прежние бури, какие он устраивал в собраниях раньше, доказывая свою правоту, ничего не осталось. Работая над законами, он отвлекался, и душевная боль давала ему передышку. Стук в ворота не удивил его. Он всегда запирал их, в надежде, что это кого-то остановит, но люди шли и стучались... Слуга доложил, что пришёл Анна и кто-то ещё.
- Проводи их в мою комнату и накрой что-нибудь...и можешь идти спать - я сам справлюсь.
Слуга ушёл. Каифа аккуратно отложил все свои дела и вышел к ночным гостям. Они обнялись, и он пригласил их на ковёр, где среди разложенных подушек стояла какая-то еда. Первым заговорил Анна:
- Отчего же ты не спишь, Каифа? Разве дня тебе не хватает, ведь ты же не старик, чтобы мучиться бессонницей? Если бы я не знал тебя столько лет, подумал бы, что грехи замаливаешь. - Они рассмеялись.
- Кто знает, может ты и прав. - Ответил Каифа.
- Брось, нет более непорочного человека, чем ты - это знают все иерусалимские проститутки. Никогда бы моя дочь не вышла за тебя, будь это неправдой.
- Спасибо на добром слове. Что ещё обо мне известно? - спросил Каифа.
- А что может быть известно о человеке, который не вылезает из книг? Ты так изменился, Каифа, заперся в своей конуре, посмотри, что вокруг делается. Жизнь не остановишь, время не вернёшь, ты ещё молод, и не должен так мучить себя. Жизнь требует продолжения - сказано же: плодитесь и размножайтесь! А ты?..
- Знаешь, мне неприятно это слышать от тебя, будто не дочь ты потерял, а любимую собачонку.
- Может и не собачонку, но это уже моё дело - я не выставляю на показ своих чувств, вот мол, я какой ...несчастный... пожалейте и поплачьте вместе со мной. - Обиделся старик.
- Ну ладно, не обижайся, ты же знаешь, как она дорога мне. Не обижайся...никак не привыкну, что её больше нет. Когда работаю, немного забываюсь, стоит отвлечься - она рядом... всё с ней связано...
- Ты не хочешь признать, что её больше нет! А ты есть! И всё остальное - тоже.- Настаивал Анна.
- Что же? Что есть для меня больше, чем она?
- Бог...- осторожно напомнил второй гость.
- Бог?..я молил его, как о пощаде, верил, что он оставит ей жизнь, и что?.. Что я такого сотворил, чтобы меня так наказывать? За что?
- Прекрати, Каифа, ты ноешь как баба... Бог дал и Бог взял - разве не так, - раздражённо перебил его Анна.
- Так...так, только мне от этого не легче - ответил Каифа.
- Тогда скажи, как ты всё это делаешь? Разрабатываешь законы… ходишь в синагогу... если так обижен на Всевышнего?
- Я уже говорил - как... если Господу некогда подумать о нас, приходится думать самим.
- Да как же ты можешь занимать своё место, если в тебе самом нет веры, тогда оставь его и уходи в пески - там тебе - в самый раз...
- Да я и не просил меня выбирать... или не так?
- Не так, тебя выбрали люди, они верят тебе, знают, что ты можешь избавить их от сомнений, подсказать выход, что ты защитишь их, наконец, а ты кочевряжишься!
- И уйду… думаете, мне очень нравится, как вы друг другу глотки грызёте из-за каждого пустяка... Не там запятую поставили, там слово пропустили, неужели думаете, что кому-то это так важно, тем более Ему?.. Уйду, пусть позовут себе этого Назорея, уж он-то быстро всем вам зубы повыдёргивает...
- Прекрати, Каифа!.. Прекрати!.. Так нельзя!- Завёлся Анна,- оставь Бога в покое... Кто ты, чтобы судить Его? Ты голос Израиля! Кто позволил тебе выдавать себя лично за весь народ перед Ним! Что ты о себе возомнил?!
- А что ты думаешь, я скажу Ему? Спасибо, Господи, что тысячи лет ты без устали взираешь за тем, что творится на твоей земле?! Что народ твой вырезают, как баранов?! Чем же мы так провинились перед тобой, Господи, что Ты не вмешаешься?! Сколько ещё должны вытерпеть евреи, чтобы Ты оставил их в покое?!
- Заткнись! - заорал Анна.
- Нет, не заткнусь!- Продолжал Каифа,- тысячу лет вы служили Ему, а что Он вам дал?! Тору?! Тьфу, на вашу Тору! Вот и всё - утёрлась?! Тысячу лет вы служите тряпке с каракулями, а что Он вам дал за это? Да ничего, кроме смерти!
- Это слова дьявола!
- Пусть дьявола! Этот хоть что-то делает для человеков, а кого из вас воскресил Бог, можешь назвать?! - А этот может! Я сам видел, понимаешь? Да плевать мне на Бога, если Он этого не может! Или не хочет! Если бы я пошёл к нему, он бы воскресил её, понимаешь?! А тот, кому я служу- нет! И я - глупец, потому, что слушаю вас! Бог... Израиль....священная земля... Никому из них нет до меня никакого дела. Голос Израиля... Голос Израиля дал «петуха» - так и запишите в своей Торе.
Каифа замолчал, и стало тихо. Чуть погодя, Анна тихо спросил:
- Разве не ты сам говорил, что его необходимо убить, иначе мы потеряем всё, что есть - Израиль? Он развращает народ своими фокусами. Ещё не знаю, как, но я докажу, что всё это ложь!
- Говорил, и что?.. перебил Каифа, поднимаясь, - Что с этого? И ещё раз могу повторить - мы потеряем и народ, и сам Израиль, и Иерусалим...и что? А ты можешь мне ответить, Анна, почему они идут за ним? Я не слышал, чтобы он обещал кому-то манны небесной, а их всё больше и больше? - Каифа сложил руки за спину и расхаживал по комнате.
- Он обольщает их, обещает вечной жизни! - ответил Анна.
- Но смерть же при этом он не отменял? - допытывался Каифа.
- Нет, не отменял… он обещает всех воскресить после судного дня.
- Но ведь не все же там бараны, Анна, так почему же они верят ему?- Каифа остановился, дожидаясь ответа.
- Потому,- сказал Анна,- что он затуманил их разум.
- Чем, Анна?
- Колдовством...бесовщиной...
- А в Синоде, тоже, такие же, одурманенные? Или вы, всё-таки, истинно верующие?
- Чего ты хочешь?
- Я хочу, чтобы ты сам сказал, в чём причина.
- Пусть, я не знаю, скажи ты.
- А может быть, он говорит правду, Анна? Ты советуешь мне посмотреть...может, и ты взглянешь чуть дальше синагоги: чему мы служим? Кому? Народу или его надзирателям? Посмотри, что творится - болезни, голод, римляне... А мы ему - тяжко, бедняжка..., а платить-то всё равно надо, это же Господу... А чем ему платить? Воровство, убийства...за кусок хлеба у тебя сердце вырежут. А что делается в Иерусалиме? Жрут, пьют, праздники гуляют... А мы ему - этого нельзя, этого не смей, умри, но отдай... Так от чего он раньше загнётся, от наших запретов и законов, или от его обещаний, что зло будет наказано и каждый получит по заслугам?..
- Что ты предлагаешь?
- Ничего... Не знаю я...
- Тогда почему же ты поддержал награду за него?
- Не знаю... Потому, что за такие деньги ему ничто не угрожает, а трёхсот - Синоду жалко.
Каифа лёг, и они снова задумались.
- Но ты же понимаешь, нужно что-то делать? - спросил Анна.
- Не знаю я, сами решайте... ваше дело думать, моё соглашаться... Но смертный приговор ему я не подпишу.
- А если я докажу всем, что он лжец?..
- Докажи!- ответил Каифа,- а там посмотрим.
- Но ты не встанешь за него?
- Анна, если то, что ты раскопаешь окажется правдой, то пусть народ сам решает его судьбу. Всё, не хочу больше о нём. Вы приходили только за этим?
- Да, - ответил второй - нам нужна твоя поддержка... Или - хотя бы не мешай.
- Я уже всё вам сказал.
- Тогда мы, наверное, пойдём? - спросил Анна.
- Да куда вы пойдёте, оставайтесь - места хватит.
- А ты не зарежешь нас спящими? - улыбнулся Анна.
- На всё воля Господня!- ответил Каифа и махнул рукоЙ .
продолжение: http://www.proza.ru/2012/07/03/1275