Часть первая "Последняя притча".
Если Авель я, где мой Каин?
Если Каин я, Авель кто?
Белым крыльям я - чёрный камень.
Но и камню я – белокрыл…
Лео.
Г Л А В А 1
- Ну, как?! Как я могу поверить в то, чего никогда не видел, как можно верить в то, чего, вообще, никто никогда не видел! Я могу соглашаться с тобой, кивать и поддакивать, и орать всем вокруг – да, вот же оно, как же вы его не видите-то?! Только я буду делать это из своей корысти - чтоб ты не прогнал меня. Я буду бежать за тобой, как и все они... эти убогие... Как собаки, они сбиваются в стаю, чтоб сподручней было воровать и попрошайничать. И никто ни за что не отвечает! Выберут себе самого способного...или глупого - пусть думает, пусть решает... И будут слушать его, и пойдут за ним...до самого края... только не жди, что они и прыгнут за тобой!
- Это ты про нас? - спросил кто-то, но Иуда не обратил внимания:
-...И когда их загонят, палками, они первыми же кинутся на тебя. Спихнут в пропасть, и заблеют овечками - простите нас, бедненьких, не ведали, что творим. А это он нас подучивал, это он всё - волчара ненасытный... И ты прекрасно знаешь, что всех это устроит. Ну, побьют их маленечко, плюнут, да разойдутся - что с них взять-то, раз они - дети малые. Только это сучьи дети! И они снова сойдутся в стаю, и выберут себе такого же, нового, если ещё не хуже...- Иуда замолчал и, отодвинувшись к стене, закрыл глаза. Выждав какое-то время, осторожно, почти заискивая, Иоан спросил: - Но, разве, ты - не один из нас?
- Я-то?! - Иуда резко подался вперед, словно желая пронзить его своим чёрным зрачком - я тоже пёс! И все мы здесь - дети Каина, порождение похотливой мерзости, ибо дети Авеля отомстили бы за отца! – и, вдруг, захохотал, - дьявол совратил Еву, а ребёночек родился от Адама. Вот вам - слепая вера. Ведь перед этим, Демон вдолбил ему - все, что имеешь - от Бога, а все, что получишь - во благо! - И отвернувшись к Исусу, так, чтобы слышал только он, прошептал: - я пёс, и пойду с тобой до конца, я хочу узнать, кто ты!? Козёл или агнец Божий. А эти... они украсят тебя ленточками и...потому, что ты сам согласился... Только я хочу понять, зачем, почему?! Кто - ты? Не верю я в твоё Царство Небесное, а если и поверю, место ли мне там, если сам себе я не больше, чем падаль?!- И, повернувшись, обратился уже ко всем: - Где оно, это Царство ваше, кто его видел, а!? Не вижу!
Побледнев и окаменев всем телом, сжав кулаки, Исус пристально рассматривал что-то на земляном полу, словно выбирая песчинки, из которых соберёт огромный бархан и страшным ударом обрушит на голову Иуды, похоронив и себя и его и всех, кто окажется рядом. И замерло всё вокруг, ожидая мгновения смерти. Тяжелый свинцовый туман, отходя от его глазниц и заполняя собой пространство, необъяснимо проникал в каждого каким-то ужасом и невыносимым предчувствием. И наступивший уже рассвет, вдруг, сделался тёмной грозовой тучей, и когда всё уже, вместе со временем, оказалось внутри неё, сверкнула молния и страшным раскатом, обрушилось:
- Я знаю, Иуда!..
Оглушенные, они растерянно осматривали себя и друг друга, точно спрашивая - где я? И не находя никаких повреждений, устремлялись глазами к Исусу. Но Исус, по-прежнему глядя в пол, теперь улыбался. Словно и не было ничего, но ведь было же, было! Он поднял глаза и увидел каждого из них, только Иуда не ответил ему. Закрыв лицо руками, он раскачивался в немой молитве. Почувствовав, что Исус продолжает смотреть на него, прошептал:
- Простишь-ли меня?
Исус присел перед ним на корточки и, взяв за руки, тихо сказал:
- Время покажет, прости и ты меня.
Огромный Пётр, не выдержав, воздел руки к небу и вздрагивая всем телом, разрыдался, но не от чего-то конкретного, наоборот, от необъяснимого, необъятного, неподвластного человеку. Свидетельство чуда переполняло каждого, и было совершенно необходимо что-то сделать прямо сейчас - закричать, засмеяться, лишь бы выплеснуть переизбыток чувств и вдохнуть немного спокойствия. Пётр подскочил к Иуде и, схватив его в охапку, оторвал от пола:
- А так видишь?- проревел он.
- Нет!- в тон ему завопил Иуда - не вижу я ничего!
- Да поднимите же его повыше! - Наперебой предлагали общинники. Пётр поднял его ещё выше, почти под потолок, крепко держа за ноги.
- Ну, теперь-то видишь, Иуда?! - подобрался к ним Иоан.
- Вот теперь вижу! Вижу волосатых мартышек и плешивых побирушек!- радостно воскликнул Иуда, - Равви, позволь, я тоже расскажу им одну притчу?
Исус, с удовольствием наблюдая за этим мальчишеством, изобразил недавнего раввина, который, спросив разрешения, с таким интересом слушал его, склонив голову набок и открыв рот, что когда он уже собрался уходить, неожиданно спросил, а когда же будет проповедь? Ему сказали, что это и есть Учитель и можно ли теперь ему уйти, раввин так глубоко задумался, что на любой вопрос отвечал: Да-да, да… Все расхохотались, а Исус, подманив Иоана, что-то шепнул ему, тот передал что-то на ухо Петру и Пётр, взвалив Иуду на плечо, понёс его к улице.
- Не надо, Пётр, не надо, пожалуйста, оставь меня - запричитал Иуда, но Пётр уже пригнулся в проёме, чтобы не задеть притолоки его головой.
-Что же ты задумал, Господи, чтоб тобою черви подавились - ругался главный казначей, он уже догадался, что ему предстоит, и веселье в его глазах, сменила растерянность. Ничто не могло так вывести Иуду из себя, как возможность упасть или потерять опору под ногами. Неприятное чувство овладело сердцем его и головой. Подобно ключнику, уронившему связку в пропасть, теряет с ней и своё предназначение, так и Иуда, страшился не падения и не высоты, а того, что уже не поднимется, вернее, не останется прежним. Что угодно, пусть даже и смерть, только не всё сначала. И сил у него достанет ещё не на одну жизнь, но даже если захотят все цари, даже если реки опрокинутся вспять, он, живущий ожиданием, какой-то одной встречи, не ведая с кем и для чего, но тем, что придёт из ниоткуда настоящим, прошлым и будущим в его, Иудину, единственную судьбу. Он боялся не встретить того, кому служить станет истинной наградой за всю такую жестокую и долгую жизнь, он боялся не встретить Его, кого назначил всем смыслом своего существования. И вот теперь, когда Пётр нёс его на край вселенской пропасти, Иуда еле сдерживался, чтобы не зарыдать.
Его знали все вокруг, и почти, никто ничего о нём. Иуда умел говорить с людьми, мог понять каждого и обязательно, что-то подсказать. Но так легко, незаметно, уходил он от вопросов о себе, что люди привыкли обращаться к нему только со своими нуждами. Невозможно было вытащить его на откровение, будто и не было в жизни для него ничего важней, кроме их собственного. В тоже время его и остерегались: он всегда знал про них то, что они так хотели бы скрыть. Какая-то древняя дремучая сила внутри него, разглядывала человека, словно определяя, раздавить или разорвать. Пожалуй, всё дело было в странных глазах - один зелёный, или голубой, или жёлтый - каждый видел иной цвет, другой совершенно чёрный. Если один глаз, кидаясь из угла в угол, успевал заметить самую мелочь вокруг, то другой - чёрный, всегда смотрел только на тебя. Когда же Иуда поворачивался спиной, будь уверен - он видит тебя и так. Невозможно застать врасплох человека, который ничего не боится. Странно было бы найти его и отдыхающим где-то в тенёчке. Он всегда двигался. Подобно любимой собаке какого-нибудь спесивого царя, привыкшей, что никому и в голову не придёт ее обидеть, Иуда перемещался от одного подданного, своего господина, к другому. С кем-то посмеётся, с кем-то погорюет, но никогда не пройдёт мимо. И если Исус, вечно окружённый десятком человек, проходя, останавливался перед кем-то, то, скорее всего, Иуда уже замолвил за того словечко. Так или иначе, но он стал незаменимым в общине. А с его способностью исполнять обещанное или договариваться о чём угодно, многие и вовсе принимали Иуду равным Учителю. По крайней мере, его тенью, до времени.
Не высокий и не низкий, даже при своей необычно яркой для иудея внешности, Иуда умел оставаться незаметным. И не молодой, но и не старый, с огненно - рыжими волосами и седой бородкой, всегда в серых одеждах, Иуда походил на костёр, который то разгорится, то снова затихнет, и, не имея ничего, с чем можно было бы сравнить его возраст, Иуда казался вечным. Что угодно и с кем угодно могло произойти в этой жизни, только не с ним. Иуда всегда знал, что делает, или что будет делать. Иуда был всесильным, а значит, и, почти, бессмертным. И вот теперь, когда он мешком обмяк на плече у Петра, беспомощно оглядывая окружающих, встревоженные таинственными раскатами грома люди, забеспокоились ещё больше. Они всё подходили и подходили, растерянно ища ответа - что происходит? Но первые уже весело хохотали, и тревога уступала любопытству. И теперь их интересовало одно, что же всех так веселит? Сделав круг почёта, подобно льву, показывая всем свою добычу, Пётр остановился, выбирая достойное место такому сквернослову, потом перекинул Иуду на руку и, легко подбросив вверх, усадил на крышу, на самом краю. Боясь пошевелиться, Иуда втянул голову в плечи, выставляя вперёд нос с горбинкой. Но, освоившись, убедившись в прочности своего положения, он сделался прежним. Уставившись своим неподвижным глазом, Иуда напоминал филина, потревоженного после ночной охоты. Это забавляло всех ещё больше. Но Иуда уже готовил ответную речь, оглядывая собравшихся, стоящих или ползающих внизу людей, выбирая, на чью голову её обрушить. Тяжело дыша, не в силах больше смеяться, на четвереньках, Иоан снова выкрикнул свой вопрос:
- Ну, теперь-то ты видишь, Царство Небесное?.. - И началось...
- Я-то!? Я-то вижу, обезьяны плешивые, как в Царстве Небесном черти подпрыгивают от радости, что скоро будет кому дерьмо слизывать, особенно вон тот, самый жирный, у которого кобыла сдохла, будет теперь на ком котлы объезжать,- орал Иуда, указывая на Иоана, теперь ничто уже не могло его остановить.
Никем не замеченный, Исус обошёл людей и стал быстро удаляться с холма вниз. Но уже через несколько минут, спотыкаясь, его догнал Иоан:
- Учитель! Учитель, а можно и Петру пойти с нами?
Исус улыбнулся, обернувшись в его сторону, но шаг замедлять, не стал. А с холма, всё ещё доносилось, будто вдогонку им,- я-то вижу, я всё вижу...
Они поравнялись уже на самой дороге. Какое-то время шли молча - каждый в «своём». Впереди, широко шагая, высокий и складный Исус, с длинными развевающимися волосами, глядя куда-то в даль и теребя зубами травинку. Сзади - огромный Пётр, топал не разбирая дороги. Даже, будучи на голову выше Исуса, он едва успевал. А между ними, словно кошка, переходящая лужу, перепрыгивая с камня на камень, брезгливо отряхивая сандалии на ходу, скакал маленький, худенький Иоан. Дойдя до развилки, Исус неожиданно остановился, и Иоан, едва не запрыгнул на него, если бы огромная лапа Петра не поймала его за шею. Повиснув в воздухе, Иоан не растерялся:
- А куда мы идём? Да отпусти ты меня, верзила!..
Пётр медленно перевёл руку и опустил его на траву. Коснувшись земли, Иоан тут-же попытался достать его ногой, но Пётр ловко поймал её и, улыбаясь, опрокинул дерзкого мальчишку навзничь. Подниматься не хотелось, и Иоан остался лежать, раскинув руки. Огромные голубые глаза его устремились в синее небо, по которому поднималось, ещё не уставшее, солнце. Его русые волосы так подходили этой выгоревшей траве, что Исусу тоже захотелось лечь рядом. Закинув ногу на ногу, заложив руки под голову, откусывая и сплёвывая размокшие кусочки стебелька, он устремлялся всё дальше и дальше, в это бесконечно бесстрастное небо. Так бы лежать и лежать... засыпать под собственное дыхание и просыпаться, чтобы проверить - не остановилось ли оно, заслушавшись тишиной. А вокруг всё жужжало, сверчкало, подпрыгивало и стрекотало - блуждало в поисках смысла, направляясь к дороге, но, оказавшись на открытом её пространстве, замирало на несколько мгновений, и снова, всей своей необъятностью двигалось скрыться в траве.
- Равви, Куда мы идём? - Тихо спросил Иоан.
Где мы закончим наш путь...- понял его Исус и также тихо ответил:
- В Иерусалим.
Потом приподнял голову и посмотрел на Петра. Пётр стоял посреди дороги, подбоченившись, и напряжённо что-то соображал. То, оглядываясь, откуда пришли, то влево, то вправо, будто высчитывал, куда теперь было бы короче. Снова положив голову на руки, Исус подумал о Иоане - разве же ты ребёнок? Он не переставал удивляться этому человечку - откуда же в нём столько мудрости? что так не вязалась с его огромно-распахнутыми глазами. Но тут же вспомнил прямой, не допускающий сомнений, взгляд Иоана-воина, когда тот отстаивал своё мнение. Даже храня в памяти тысячи взглядов, Исус не мог подобрать, хотя бы, похожего. Как странно было считать мальчиком такого неподкупного и непокорного друга, ради которого невозможно будет солгать. Почему он идёт за мной, почему принимает каждое моё слово, не соперничая и не сопротивляясь. И где в этом мальчике прячется такая несокрушимая воля? И как похожи они с Петром, два неразлучных его телохранителя. Как подходят они друг другу: вечно живой, как море, Иоан и угрюмый скалистый берег Петра. И как необходимы они друг другу! Молчаливый сорокалетний громила, с вечно растрёпанной шевелюрой и растопыренной бородой. Рядом с изяществом Иоана, Петр казался ещё неаккуратнее и неуклюжее. При нём, Пётр так старательно помалкивал, наоборот, производя впечатление человека недалёкого, даже глупого, как хотелось считать многим, кому дерзость мальчишки была поперёк горла, но так им всего лишь казалось. Эти двое никогда ни о чём не спорили между собой, потому, что мысли их совпадали, а мелочи они охотно друг другу прощали. Исус коснулся ладонью травы, и, улыбаясь ощущениям, закрыл глаза. Он почти чувствовал, как тихим ручейком, огибая его пальцы, не желая ни кого тревожить, торопится куда-то время, но что-то неприятное, тенью какого-то воспоминания, подкралось и легло у его головы.
- Равви,- вовремя отвлёк его Иоан - а мы сегодня вернёмся? Но Исус ответил вопросом:
- Ты что, опять хочешь есть?
- А при чём тут еда - попытался схитрить Иоан,- разве я виноват, что не наедаюсь? Может это еда такая!
- Да ты же прорва!- заслоняя небо, навис над ним Пётр,- ест, ест, а всё такой же - доходяга! Наверное, врёшь много, вот и не растёшь! Да ты же всю общину обожрал. Думаешь, не знаю, куда ты бегаешь, когда все молятся?!
- Куда? - насторожился Иоан.
- Жратву у Иуды тыришь! Вот куда! Думал, не знаю?
- Да отстань ты, ничего я не тырю,- огрызнулся Иоан,- просто тебе завидно, что я не такой же бегемот, как ты!
- Кто, я..? Я бегемот? - удивился Пётр,- разве я бегемот - обратился он к Исусу, но тот решил вступиться за младшего:
- Успокойся, Пётр, полагаю, что после сегодняшнего, чревоугодие никому из нас больше не грозит...- они рассмеялись, вспомнив про Иуду на крыше. Потом что-то ещё шутили, но тень, мелькнувшая перед Исусом, обрела уже явные очертания.
Однажды ему приснился сон. Как обычно, он поднимался молиться на гору. – Странно… там, внизу, жаркий и долгий день, а здесь такая тихая, прохладная ночь?- Пройдя ещё немного, он увидел сад из старых деревьев. Пригляделся и понял, что это вовсе не яблони, а люди, застывшие в искорёженных позах. Они молча страдали и взывали к нему о помощи. А где-то, на самой вершине, спряталась луна, догадался он по сиятельному ореолу. Чем выше Исус поднимался, тем круче становилась гора, и тем нестерпимее ему хотелось задать вопрос - почему они такие? Всё тяжелей становился каждый шаг, и всё беспощадней ему требовался ответ, как-будто от этого зависела его жизнь. Склон сделался каменистым и он карабкался по нему, но когда оставалось всего несколько движений, над головой раздалось свирепое рычание. Исус посмотрел вверх. Прямо над ним, пригнувшись и прижав уши стоял огромный, огненный от лунного сияния, оскалившийся волк.-Господи,- успел прошептать Исус, в этот момент зверь прыгнул на него... Они оба сорвались и полетели вниз. Исус видел только огромную разверзнутую пасть с белыми клыками, и горящий осколок жёлтого глаза. Потом всё исчезло. Исус стоял на ногах, ожидая смерти. Но смерть не спешила.- Господи! Если Тебе так угодно, пусть это произойдёт, только скорее. Но ответа не последовало. - Тварь! - вырвалось из его уст - где ты?- Исус обернулся.
Волк спокойно сидел у него за спиной и молча наблюдал за ним. Потом поднялся, подошёл к Исусу, лизнул ему руку и трусцой, добежав до странного сада, исчез в его дебрях. Невыносимая боль обожгла сердце Исуса. Он упал, теряя сознание и...проснулся. Сколько раз, после этого, поднимался Исус на гору молиться в ночи, но волка не было. Пока не появился Иуда. С того дня, даже оставаясь наедине со своими мыслями, Исус чувствовал, внимательно следящего за ним, зверя. - Господи! Чего они все хотят от меня?! Разве мало им того, что уже сказал? Какого ещё чуда они ждут? Разве слова Твоего им мало?! Почему они преследуют меня? Почему идут за мной? Они шли за Крестителем, пока Ирод не потребовал его головы, теперь за мной идут… Неужели, Иуда прав?..- Найдут себе другого поводыря...
продолжение:http://www.proza.ru/2012/07/03/1256