Наедине со всеми. Простите нас матери

Давид Слободник
  Много лет назад я работал  вместе с  умной и приятной в общении женщиной. Тогда мне казалось, пожилой женщиной. Ей было около сорока лет. Она была улыбчива, добра, с готовностью предлагала  и оказывала помощь. Я считал ее образцом уравновешенности и благополучия. Однажды я стоял на улице и эта женщина, не замечая меня,  проходила мимо. И меня поразило выражение ее лица. Это просто был другой человек. Холодные, стеклянные глаза, сжатые, тонкие губы, бледное каменное лицо. Потом я узнал, что женщина была одинока, жила в маленькой комнатке коммунальной квартиры, перенесла тяжелейшую операцию в онкологической больнице. А я всего этого не видел на работе потому, что здесь она  не была одинока.

  А на улицах больших городов, где всегда полно людей, большинство из них не видят друг друга, и что происходит вокруг них. Потом я часто  рассматривал лица одиноких людей, идущих по улице. Их одежду, походку, оценивал возраст. У них разное выражение лица. Они идут и молчат. О чем-то своем думают. О чем? Я  всматривался в эти лица, стараясь понять их мысли. И как мне кажется, только став пожилым человеком, стал что-то понимать.

 Лица молодых людей подвижные, на них читаются переживания сегодняшнего дня: любовь,дом, деньги, семья, работа, досуг.

 На лицах пожилых людей потухший, безразличный взгляд потому, что вокруг чужие, незнакомые здания и люди. Пожилой человек одинок и дома, и на улице. Ему кажется, что совсем недавно,  вот здесь стоял небольшой старинный дом, где часто собирались с друзьями  и знакомыми. Можно было без звонка, без повода просто зайти по пути и поболтать на кухне, сбегать в ларек с бидончиком за пивом и, терзая вяленую рыбку, рассказать новенькие анекдоты про армянское радио  или командарма Чапаева. А позже стали собираться только на свадьбах, именинах, рождении детей, а затем совсем редко на юбилеях, защитах, проводах уезжающих за бугор.

 Сначала неожиданно, а потом все более нарастающим потоком, пошли похороны. Уже нет этих зданий и людей, которые в них жили.  Не с кем без суеты, без подглядывания на часы спокойно говорить, попивая  винцо. В записной телефонной книге все больше зачеркнутых фамилий и имен, а взамен все больше адресов и телефонов больниц, поликлиник, врачей.

   Уже нет наших родителей. Конечно,  мы старались помогать им, особенно в последние годы их жизни, когда они часто и тяжело болели. Но все же, на душе остается  чувство вины перед  стариками. Стыдно вспоминать, что, торопясь по своим делам, нам некогда было поговорить по-душам  с ними. Мы, скорее по привычке, спрашивали, как ты себя чувствуешь мама? И всегда знали ответ – слава богу,  хорошо, сынок. Хотя речь часто была прерывиста, на тумбочке, около кровати, с каждым годом было все больше лекарств, а губы уже приобретали синий оттенок.

  Мне кажется, что наши матери хотели с нами, уже взрослыми детьми, обсудить какие-то неизвестные нам, но очень важные темы. Сегодня мне, пожилому человеку, тоже хочется многое рассказать сыну и внуку. Хочется передать свой жизненный опыт. Но мои дети, как и я когда-то, еще молоды, нетерпеливы и поэтому моя задача  рассказать для будущего потребления откуда они, кто их  предки и показать, что многое, сделанное ими вызывает уважение и гордость за свою семью. Я надеюсь, придет время, и мои записи станут кому-нибудь интересными. Ведь известно, что рукописи не горят.