Глава 4
Беззвёздное чёрное небо. Первое, что он видит. Холод. Первое, что он чувствует. Казалось, будто тело облили цементом, и он постепенно твердеет, превращается в бетон, сковывая движения. Прилагая большие усилия, Алексей подносит к глазам руку и шевелит пальцами. Но они слишком непослушны, тяжёлые, как сосиски. Собравшись с силами, мужчина делает резкий выдох и садится. Перед ним лежат шесть распростёртых тел. На головах пятерых противогазы, на шестом отсутствует, и НСБ узнаёт его: Кирилл. Лица нет, вместо него – гипсовая маска. Глаза и рот открыты, остекленевшие зрачки уставились в бесконечность. Чуть в стороне, неестественно раскинув руки, лежит Роман. Дальше – ещё человек, не получается вспомнить, кто именно. «С нами же был кто-то ещё?» Копаясь в памяти, Алексей пытается вычленить из неё необходимую информацию: кого тут нет. Неохотно вспоминаются Стартер и Тягач. «Так, а где они? Ах, да, в КамАЗе. А где сам КамАЗ?» Мысли ворочаются медленно и лениво, как жирные тюлени на берегу. «Кстати, на каком мы берегу?» Подняв взгляд от лежащих на льду тел, мужчина видит коробки жилых домов. «Это… правый берег, точно. Мы посередине реки. Значит, машина за спиной». При повороте шейные позвонки защемляет, и Алексей с неожиданной резвостью возвращает голову в исходное положение. «Нет, не пойдёт. Для начала надо встать». Получается с третьей попытки. Покачиваясь на ватных ногах, Долгопрудный поворачивается и смотрит в сторону левого берега. Ближе к нему КамАЗ оказался всего метров на пятнадцать-двадцать. «Странно, что такое? Двигатель? Ладно, разберёмся…»
Кажется, организм потихоньку приходит в себя. Постояв так пару минут, Алексей подносит к глазам руку, шевелит пальцами. Гораздо лучше. Неожиданно мгновенно проясняется сознание. Первая мысль: «Получилось!». НСБ тут же одёргивает себя. Нельзя радоваться, иначе расслабишься, и всё пойдёт наперекосяк! Нужно ещё до «Площади» добраться.
Подойдя к пятерым телам в противогазах, Долгопрудный по очереди переворачивает их на спину. Илья, Ирина, Вячеслав, Сергей и Роман. Хлопает каждого по щекам. Юноша открывает глаза, его подруга лишь шевелит губами, а Вячеслав никак не реагирует. Алексею приходится снять перчатку, чтобы прощупать пульс на запястье парня. Кожа еле тёплая, к тому же никаких признаков биения сердца. Замёрз. Оставив тело, Алексей приближается к Роману. На прикосновения также не реагирует, но вроде жив. Сергей поднимает веки сразу же, однако сразу же и опускает. С Кириллом всё и так понятно. НСБ оттаскивает тех, кто ещё не пришёл в сознание, в кузов КамАЗа, Илье лишь помогает дойти. Кирилла и Вячеслава оставляет на льду. Надо будет похоронить потом, хотя бы в снегу, но один он это сделать не сможет, нужно ждать, пока остальные придут в сознание.
Всем живым он меняет фильтры противогазов, ибо старые уже загрязнились, а сами это сделать добровольцы не в состоянии, хотя дышат.
Стартер и Тягач живы. Оба пока не пришли в себя. Непонятно, почему остановилась машина, нужно будет у них спросить.
Через минут пять более-менее очухивается Илья; ведь нельзя сказать «полностью пришёл в себя» про того, кто хлопает глазами и тупо переставляет ноги. Первое, что юноша делает, – кидается к девушке и убеждается, что она жива. Потом садится рядом (Долгопрудный, попивая чай, замечает, как он дрожит от холода), скидывает с плеч рюкзак, достаёт термос и наливает в крышку. Растерев ладони друг о друга, делает несколько больших глотков чая, зажимает крышку в руке и прикрывает глаза.
- Эй, ты как? – решает спросить Алексей спустя пару минут.
Парень тяжело, словно они заледенели, поднимает веки и устремляет на собеседника болезненный взгляд.
- Что с ней? – отвечает он вопросом на вопрос, кивнув на Ирину.
- Нормально всё. Очнётся. Остальные тоже. Мы просто раньше.
Парень успокаивается и прислонился спиной к свинцовой пластине.
- Ты нормально, стрелять, если что, сможешь? – спроси Алексей.
Илья неуверенно кивнул.
НСБ ещё раз осмотрел его и покачал головой.
- Нет, ещё немного отойди, потом поедем. Опасно тут оставаться.
Юноша молча отхлёбывает чаю.
- А вы что-нибудь видели?.. – произносит парень. Ну, вот сейчас…
- А как же… - горько усмехается Долгопрудный. – Очень приятное кино…
Илья морщится – хотя из-за противогаза НСБ не может точно сказать, что верно расценил мимику, – слабо кивает и под светом лучины принимается осматривать всех членов отряда.
- Погодите, - бормочет он, - раз сталкеры в кабине, то… где Кирилл и Вячеслав?
- Там… - Алексей указывает рукой в сторону Стены.
Юноша растерянно следит за рукой, словно видит сквозь кузов, затем шепчет едва слышно:
- Почему?..
- Кирилл не выдержал давления, а Слава замёрз…
Илья прижимает к груди крышку термоса и издаёт неясный звук – то ли носом шмыгнул, то ли всхлипнул. Сейчас ему по-настоящему стало страшно. Он уже не на своём берегу. Там он знает, каких опасностей надо опасаться, в каком районе кто водится, где примерно можно укрыться – читал отсчёты сталкеров, сам приглядывался. Здесь же ни ему, никому из отряда ничего не известно. Некоторые тут не были двадцать лет, он – ни разу в жизни. Что в себе таит левый берег, как воспримет незваных гостей?..
Внезапно слышится стук. Илья вздрагивает, щёлкает затвором и прижимает приклад к плечу. Алексей тоже сначала напрягается, но, когда стук повторяется, облегчённо выдыхает, поднимается и идёт к выходу.
- Вы куда? – боязливо бросает ему вслед Илья.
- Кабина подаёт признаки жизни, - слышится ответ, затем полог одёргивается и снова опускается.
- Других отпаивай, - доносится уже снаружи.
Илья переводит дыхание, ставит автомат обратно на предохранитель и закручивает крышку термоса.
«Стартер или Тягач очнулся, - думает он. – А может, и оба. Значит, сейчас поедем».
Минуты через две ворочается Роман. Садясь, он уставляется на Илью, потом ищет глазами брата и, не найдя, вновь переводит взгляд на юношу. Чуть погодя спрашивает:
- Чё было-то? Где Киря?
- Мы прошли, - устало сообщает парень. – А Кирилл не выдержал. Сочувствую.
Роман опускает голову. Ничего не говорит, просто замолкает и замирает без движений.
В этот момент одновременно шевелятся Сергей и Ира.
Илья помогает девушке сесть на пластмассовый ящик, в каких раньше хранили бутылки, и интересуется, ак она себя чувствует.
- Спасибо… - тихо говорит она. – Спасибо, что беспокоишься… Я думала, ты как эти… Нормально.
Ничего не понимая из сказанного, юноша наливает в крышку чай.
Сталкеры уже пришли в сознание, и теперь мотают головами, пытаясь стряхнуть липкую паутину наваждения. Алексей распахивает дверь, залезает в кабину, потеснив Тягача, и усаживается под пулемётом, поочередно поглядывая на мужчин.
Через полминуты Стартер, сидящий за рулём, фокусирует на НСБ взгляд и спрашивает заплетающимся языком:
- Сколько… прошло времени? Где мы… вообще?
- На левом берегу. Скажите, что тут произошло у вас?
- Не помню точно… навалилось какая-то тяжесть, плохо так стало… а он ведь несётся, я думаю, что будет, если вырубимся – врежемся ведь… ну, дал по тормозам и фары вырубить успел, а потом и сам… - Стартер поднимает на Алексея затуманенный взгляд. – Как там остальные?
Долгопрудный вздыхает.
- Кирилл и Слава мертвы, другие помаленьку приходят в себя. Илюха уже очухался.
- Чёрт…жалко… но, честно говоря, я думал… будет больше… - Сталкер обхватывает голову пальцами, словно она грозится развалиться на куски, и закрывает глаза.
Тягач к этому моменту уже более бодр.
- Лёха, - произносит он, - а что с телом будем делать?
- Кирилла-то? Похоронить надо. Хотя бы в снегу. И ехать.
Семён открывает дверь и спрыгивает на лёд.
- Ты куда?! – кидается за ним Алексей. – Ты хоть ещё немного отойди...
- Я нормально. – Тягач нашёл глазами тела и теперь спешно шагает к ним; Долгопрудному приходится закрыть дверь в КамАЗ и последовать за сталкером. – Тебе же нужно помочь их похоронить, а кроме меня в ближайшее время этого никто не сделает. Нам нужно быстрее отсюда уматывать.
Оттащив тела товарищей к южной границе ближайшего островка, что в двухстах метрах от машины, мужчины вырыли в снегу углубление, сложили их туда и засыпали сверху – получился небольшой сугроб. Постояли немного над ненадёжной братской могилой, потом заспешили обратно.
Полог приподнимается, и в кузов КамАЗа врывается холодный воздух. Алексей оглядывает добровольцев – все без исключения уже находятся в здравом уме и ясном сознании. Сказав, что сейчас поедут, он берёт с собой Сергея, тот закрывает фуру, и оба забибраются в кабину. Кореец располагается под пулемётом, Стартер ложится на кушетку позади, НСБ садится за руль, а Тягач остаётся на своём прежнем месте. Развернув на коленях карту города, Долгопрудный находит их местоположение и проводит пальцем прямую черту до «Площади Маркса».
- Как поедем? – он вопросительно смотрит на Семёна.
Тот наклоняется над картой.
- А что тут думать? Через бывший частный сектор к улице Лыщинского, по ней до Новогодней, где она пересекается с Геодезической, далее на юго-запад; выезжаем на Ватутина, поворачиваем направо – и прямо до Маркса.
- Через какой такой частный сектор?! – слышится возмущённый вскрик сзади; все оборачиваются на Виктора. – Там же скотину держали, это такой мини-зоопарк! Надо ехать к метромосту… бывшему. Потому что недалеко от него расположен склон, где раньше катались на лыжах, и там местность расчищена от деревьев. Легче будет пробиться. В направлении частного сектора такая чаща упавших стволов, что мы сто лет через неё не проберёмся. Поднимемся по этому склону и по проспекту Маркса прямо до площади. Мне кажется, это самый разумный путь.
- Ну, вообще-то это всё условно, - говорит задумчиво Алексей. – Потому что где-то дороги завалены, где-то провалились. В любом случае придётся менять маршрут.
- Ну, как сказал… не помню имени, но сказал он следующее: «Ни один план не переживёт встречи с противником».
- Тогда поехали?
- Давай уже, - кивает Семён.
Алексей поворачивает ключ зажигания, и двигатель натужно урчит. Вспыхивают фары, высветив сплошное белое покрывало впереди. КамАЗ трогается с места и направляется обратно к разрушенным мостам.
Все уцелевшие деревья на левом берегу повалены ударной волной, потому что ближайший эпицентр находится примерно в трёх километрах севернее. Упавшие в одну сторону стволы занесены снегом, но для КамАЗа он слишком хрупок и, если заехать, не выдержит. Конечно, шины будь здоров, но в новом мире все человеческие изобретения в большинстве случаев бесполезны.
После того, как в метрополитене закончилось жидкое топливо, одним из самых ценных материалов стала древесина, потому что без огня в условиях ядерной зимы не трудно кони двинуть. Нередко сталкеры устраивают вылазки на поверхность только для того, чтобы пробраться в какой-нибудь парк и спилить не слишком облучившиеся засохшие деревья. Ими отапливают блокпосты в тоннелях и каморки на станциях. Конечно, не все бывшие зелёные зоны Новосибирска являются потенциальными местами для сбора дров. К примеру, поблизости от Мертвеца и в районе «Берёзовой рощи» пилить нельзя, если только нет желания гробануться потом от лучевой болезни, сжигая «грязные», напичканные радионуклидами поленья. О левобережном лесе возле реки знают прекрасно, но, даже не будь Стены, деревья эти с позволения их так назвать всё равно бы не тронули и даже близко не подошли. По крайней мере, до истечения срока двадцати лет с момента войны, то есть до настоящего момента. И то – брали бы далеко не все. Сейчас фон уже не такой большой, хотя от эпицентров взрывов без специального костюма лучше держаться подальше, да и в нём не особо в тех местах фигурировать. Набережная правого берега находится на возвышении, так что с неё прекрасно видны завалы деревьев на левобережье. Сколько раз в том месте сталкеров посещала мысль «эх, сколько добра пропадает». Вот и сейчас Долгопрудный подумал об этом. А ещё он в который раз подивился тому, что все эти деревья не сгорели в Судный день, когда в течение несколько дней после ударов полыхала подавляющая часть городских районов. Хотя тут, если задуматься, удивительного мало. Если справа от разрушенных мостов когда-то всё сплошь зеленилось, то сейчас там лишь выжженный пустырь, да оно и понятно – ближе к эпицентру взрыва, что на ТЭЦ произошёл. Деревья слева сохранились лучше, если можно назвать деревьями полусгоревшие чёрные стволы. Но и среди них наверняка можно сыскать более-менее годные к сжиганию. Вряд ли их используют левобережцы, так как жилая станция находится слишком далеко отсюда.
Алексей держит курс параллельно направленности разрушенного метромоста, точнее – возле его искорёженных обломков, лежащих на земле и напоминающих собой ни что иное, как огромную ржавую груду железа. Стальной нос разгребает снег метровой толщины, и это помогает ехать в стороне от завалов деревьев, не рискуя перевернуться или застрять.
Через полчаса КамАЗ уже подъезжает к подножью склона. Хорошенько разогнавшись, Алексей выжимает сцепление, и тяжёлый автомобиль лениво взбирается наверх. С первого взгляда на площадь Лыщинского – развязку трёх автомобильных дорог, переходящих на мост, – становится ясно, что отсюда нужно убираться как можно скорее. Даже в кабине дозиметр часто пощёлкивает. Домов тут не уцелело. Ни одного. Когда-то улица проспект Маркса на въезде на площадь огораживали два восьмиэтажных здания. Ныне от них остались лишь завалы кирпича, обломки бетона, торчащие из него арматуры.
- А вот и первая вынужденная смена маршрута, - говорит Стартер. – Что-то мне подсказывает: через «Студенческую» на «площадь Маркса» мы не пробьёмся. Поехали по Немировича.
Не останавливавшийся, а лишь снизивший скорость КамАЗ взвывает двигателем и забирает влево, въезжая на улицу Немировича-Данченко. Машин тут больше, чем возле Мертвеца. Ударной волной их раскидало на сотни метров. Ни в одном обгоревшем остове нельзя угадать марку автомобиля, которым он раньше был. Всё сожжено.
Прислушиваясь к щелчкам счётчика Гейгера, Тягач нервничает:
- Лёха, давай быстрее, твою мать!
- Да еду я, еду, - цедит сквозь зубы Долгопрудный, увильнув вбок от лежащего на крыше автобуса. – Как тут только определить, когда Лыщинского будет? Такая мешанина…
- Не грузись, скажу, - уверивает Стартер.
* * *
Теперь Илья, оказавшись на левом берегу, чувствует присутствие поблизости людей. Это раньше Стена перекрывала их сигналы. Он думал, аномалия не является препятствием, поскольку ощущение пустоты было очень отчётливым. На самом же деле она отражала ему его же мысли. Ведь детям с малых лет вбивают: на левом берегу людей нет. Вот и не могут юноши и девушки представить, что тут выжил кто-то. Попробуй вытряхнуть из себя всё то, что внушали больше десяти лет, и обрести собственное видение этого вопроса.
- Вот слева торговый центр Горский, - сообщает вдруг Стартер. – Ещё один дом – и будет пересечение с улицей Лыщинского. Предлагаю свернуть по ней. Так короче, чем по Ватутина пилить.
Контуры улицы можно разглядеть лишь по устоявшим бетонным столбам, так как сам асфальт погребён под слоем льда. Здания тут сохранились немного лучше, но преимущества, кроме как меньший радиоактивный фон, это не даёт, наоборот – в них могут затаиться мутанты. Алексей поворачивает на Лыщинского и вскоре упирается в начало аллеи. Он не помнит, как она раньше называлась, да сей факт уже и не важен. Это лишь помогает убедиться, что дорога вперёд всего одна и поворачивать нужно направо. На Новогоднюю. Проехав по ней квартал, НСБ кажется, что за углом ближайшего дома пробежала чёрная фигура.
- Сергей, давай-ка на пулемёт, - говорит Алексей, до боли в глазах вглядываясь в подозрительное место и боясь снова заметить там силуэт, а ещё хуже – не один. – Угол пятиэтажки, где табличка висит – Новогодняя, восемнадцать. Быстрее! Только не стреляй, жди команды.
Кореец шустро открывает люк и высовывается наружу.
Когда КамАЗ поравнивается с углом дома, Долгопрудный глядит туда и вздрагивает. Во дворе пятиэтажки маячат неясные силуэты – там не меньше трёх существ. Кажется, они скачут к машине.
- Серёга, слева!
Раздаётся грохот пулемёта, затем – едва слышимый в кабине вой.
Алексей почти до упора вжамает педаль газа, боясь, что их догонят. Машина несётся по улице, увиливая от слишком больших автомобилей, а остальные, маленькие, расталкивая стальным носом.
- Лёха, гони!! – кричит вдруг Семён. Долгопрудный косится в зеркало заднего вида. Тьма за автомобилем двигается. Их преследуют. Пулемёт не рассчитан на поворот на сто восемьдесят градусов, максимум – на девяносто. Так что он не помощник.
Теперь приходится тщательнее выбирать дорогу, чтобы объезжать все машины, – любое соприкосновение грозит замедлением, а что будет, если КамАЗ сбавит скорость? Лучше этого не знать. К счастью, и без того узкая Новогодняя не сильно наводнена автомобилями, потому задача стоит выполнимая.
Тягач открывает дверь – стекло не опускается для сохранения тепла – и стреляет по преследователям из автомата.
- Эти суки до фига здоровые! – уведомляет сталкер, захлопнув дверь. – Примерно с «Оку» каждая. На нашем берегу таких вроде не водится.
- Главное, что не с «Лексус», - попытался пошутить Стартер.
Неожиданно тяжёлую машину качает. Потом по крыше что-то барабанит.
- Серый! – Виктор даёт корейцу в руки дробовик Владимира.
Тот без лишних слов высовывается из люка – и по ушам ударяет грохот выстрелов. Кто-то взвизгнул и заскрёб когтями по крыше. Сергей опускается обратно в кабину, захлопывает люк и радостно уведомляет, что подстрелил мутанта.
А между тем Алексей замечает, что впереди поперёк дороги стоит огромный тягач. До него остаётся метров пятьдесят, фары высветили его слишком поздно. Попытаться свернуть – значит обязательно врезаться во что-нибудь. Тормозить – есть риск не отбиться от мутантов. Остаётся один выход. Нужно надеяться, что за двадцать лет грузовик с фурой успели изрядно подгнить. Алексей крутит руль вправо и нажимает на педаль тормоза, закрыв голову левой рукой. От удара КамАЗ вздрагивает, слышится скрежет железа и звон разбитого стекла. Такое ощущение, что мозги в черепной коробки ударило сначала об один бок, затем о другой. Время превращается в одно липкое тягучее мгновение, а тело теряет ориентацию в пространстве. Каким-то образом Алексей умудряется опустить ногу на педаль газа, и тяжёлая машина застонала, задвигалась, постепенно высвобождаясь из груды искорёженного железа. Удар в правый бок. Ещё один. Третий. Понимание происходящего и быстрота реакции возвращаются совершенно неожиданно. К этому моменту КамАЗ уже едет по Ватутина, набирая скорость, к площади Маркса. Насколько Долгопрудный помнит, до неё остаётся метров пятьсот. Последний отрезок пути...
На дорогу выскакивает какое-то существо и идёт в лобовую атаку. Красная каша на стекле и незначительная потеря в скорости – вот и все неудобства, что доставляет мутант. Матюгнувшись в адрес Сергея, просмотревшего зверя, Алексей включает «дворники». Вдруг сзади стучат сразу несколько автоматов, а затем сквозь рёв мотора прорывается отчаянный визг.
- Наши, что ли? – Тягач открывает дверь, даёт пару неприцельных очередей и забирается обратно в салон. Вовремя. Грузовик наскакивает на неровность, и его так встряхивает, что НСБ ударяется головой об потолок кабины – благо шлем есть, спас. Одна фара – вторая после столкновения с грузовиком выключилась – высвечивает меж тем впереди автобусную остановку и… целое скопление машин на дороге. Объехать это никак не представляется возможным.
- Разворот – и огонь со всех стволов!!! – во всю мощь своих лёгких орёт Алексей, крутанув руль влево и плавно нажимая на педаль тормоза. Когда КамАЗ полностью остановливается, Долгопрудный хватает лежащий у ног Сергея дробовик и распахивает дверь, высовывая ствол наружу и стреляя вслепую. Так же поступает Тягач; стучит пулемёт, а Стартеру остаётся лишь ждать момента, чтобы выскочить из машины и вступить в бой, если это понадобится.
Мутантов около десятка. У них длинные задние лапы, за счёт которых они совершают большие прыжки вперёд, и короткие передние; размерами действительно немногим уступают легковому автомобилю «Ока». Залповый огонь сваливает только четырёх тварей, остальные избегают смерти и с разных сторон атакуют КамАЗ. Одна бестия накидывается на Семёна, другие запрыгивают на кабину и либо пытаются добраться до Сергея, потерявшего возможность не прицельно и кучно бить из пулемёта, либо разбить стекло и запрыгнуть внутрь. Не дожидаясь, пока до него доберутся, Стартер открывает огонь по мутантам; слышится звон разбитого стекла и рёв атакующих. Алексей с радостью помогает сталкеру совершить задуманное, и вскоре на землю падает последняя оставшаяся в живых тварь. Из распоротой пулями груди хлещет кровь, и Сергей, не медля, добивает зверя. Последним отчитывается и быстро затихает «Калашников» Тягача. Стартер выпрыгивает на улицу через правую дверь и помогает забраться раненому напарнику в салон. У Семёна разорван костюм химзащиты, из левого плеча хлещет кровь. Виктор зажимает рану и быстро лезет за аптечкой
Алексей тем временем бросает разряженный дробовик, хватает свой автомат и кидается к кузову – а там всё залито кровью. Два изувеченных трупа бестий ногами выталкивает наружу Илья; не веря своим глазам, НСБ включает фонарь – никого в кузове больше нет. Только вещи, что они везут на «Площадь». Не замечая Долгопрудного, парень выпрыгивает на улицу и бежит туда, откуда они только что приехали.
- Куда, дурак?! Стой! – кричит ему вслед Алексей, но уже поздно: фигура юноши маячит на границе тьмы и вырабатываемого налобником света. НСБ следует за Ильёй. Видимо, услышанная в кабине стрельба началась, когда твари разорвали брезент кузова… А потом утащили Ирину и Рому либо они сами выпали, когда машину тряхнуло, и уж там… Но неужели парень не понимает, что им обоим конец?! Куда бежит? С другой стороны, надежда… это хорошо.
Такие мысли вертелись в голове у Долгопрудного, пока он бежал за Ильёй. Кроме глухого топота шагов и собственного дыхания никаких звуков вокруг больше не было. Это пугало. Казалось, ты находишься в стеклянном аквариуме, где каждый вдох-выдох слышится как крик, а кто-то изучает тебя, заглядывая сверху, и думает – удавить сейчас или попозже. К тому же дышать становится всё труднее и труднее, а значит, скоро нужно менять фильтр. Ну, ничего, это-то как раз не проблема, сейчас главное догнать своего спутника.
Наконец мужчина с облегчением замечает, что юноша остановился и присел на землю. Подбежав к нему, Алексей вместо лёгкого подзатыльника, которым хотел наградить беглеца, лишь морщится. Перед парнем лежит, придавленная тварью, Ирина. Торчащая из-под бока мутанта неестественно вывернутая левая нога поначалу не обнадёживает, но, когда Илья одним рывком с несвойственной для себя силой отбрасывает в сторону уродливый труп, девушка судорожно вдыхает. Тогда Алексей срывает с пояса фильтр, меняет Ире, заодно себе, выкидывает старые и говорит:
- Илья, уходим. Бери её, а я прикрою.
Юноша оборачивается на старшего товарища.
- А Роман?..
Мужчина поднимает голову и смотрит вперёд, в темноту, откуда доносится жадное урчание. Перед глазами встаёт чёткая картина: несколько уродливых, обросших густой чёрной шерстью существ, рвут на части труп несчастного. Они голодны, свирепы и готовы вцепиться в глотку любому, кто попробует им помешать или прервёт трапезу.
- Нет, там всё кончено. Отходим.
Парень бережно берёт на руки девушку и, ощутимо согнувшись под тяжестью, направляется обратно к машине. Долгопрудный отступает следом, не разворачиваясь; он держит под прицелом автомата пространство позади, словно его «Калашников» может в одиночку справиться с огромными тварями, что совсем недавно напали на отряд. В свете налобника между домами промелькнула тень. Алексей сильнее упирает приклад в плечо. Видимо, твари не понимают шаткого положения пары добровольцев либо у них существует какая-то своя страгетия. По крайней мере, нападать они не спешат. А потенциальные жертвы меж тем уходят. Блёклый свет фары уже забирается по ногам Ильи. Алексей ощущает на себе пристальные взгляды существ, и ему кажется, что наполнены они не присущим хищникам тупым желанием насытиться, а чем-то другим. Может, не все взгляды, и не многие, а всего один. Он сознательный. Существо мучительно думает, отпускать людей, представляют они угрозу или их можно спокойно раздавить и сожрать. Поток странных мыслей прерывает стук пулемёта. Пули кромсают угол дома, возле которого НСБ недавно заметил шевеление. Через пять секунд грозное орудие затихает.
- Давайте быстрее! – Голос сзади – толком не поймёшь, чей. – Мы пустые!
Взрёвывает мутант, подтверждая слова, что надо поскорее убираться; взвывает двигатель, свет фары шевелится, потом уходит в сторону. Стартер разворачивает КамАЗ правым боком к Илье и Алексею, открывает дверь и ждёт, пока они добегают до грузовика. Кое-как забившись в салон, Долгопрудный вслепую даёт очередь по преследователям и захлопывает дверь. Тяжёлая машина немедленно срывается с места, объезжает по пешеходной дорожке затор посреди проезжей части и, набирая скорость, мчится прочь от места вынужденной остановки. Алексей смотрит в зеркало заднего вида. Сложно понять, но вроде бы никто не гонится. Неужели неведомое могучее существо отпустило их?
- Оторвались? – спрашивает Стартер. Он прижат к самой двери, и ему приходится наполовину высунуть голову наружу – стёкол-то больше нет.
- Скорее всего.
- Ну и хорошо. Потому что мы приехали.
Свернув к тротуару, Виктор случайно задевает столб и остановливается в нескольких метрах перед спуском в метро. Козырёк тут обвалился, вход наполовину завален снегом.
- Им не пользуются, видишь? – резюмирует Алексей. – Следов нет. Давай к тому, что возле павильона.
- Павильон? Торговый, который зелёный раньше был? – уточняет Стартер, давая задний ход.
- Он самый.
Сейчас Долгопрудный испытывает сильное волнение. Это те ощущения, когда человек упорно шёл к цели, до неё остаётся всего ничего, но он боится сделать последний шаг и узнать... потому что а вдруг всё было напрасно.
Спуск у павильона выглядит более презентабельно: вход расчищен, бетонные обломки убраны с прохода, на снегу видны человеческие следы. При виде последних у Алексея ухает сердце. Как только КамАЗ остановливается, он выпрыгивает из салона, помогает выбраться Илье с Ириной на руках, Сергею и пришедшему в себя Семёну; Виктор вылезает сам.
Стартер и кореец взваливают на себя рюкзаки с запасами для «марксистов», и отряд начинает спуск в метро. Неизвестно, как другие, а Алексей чувствует себя первооткрывателем. Не хочется говорить как Колумб, учитывая, с кем воевала Россия в последней Мировой войне, да и дальнейшие перспективы у людей в Новосибирске не те. Теперь им нужно уходить из города, на восток, подальше от мест, где рвались боеголовки… Стоп! Рано об этом, пока ещё даже не на самой станции.
Всего через три лестничных пролёта встречаются гермозатворы. Насколько Долгопрудный помнит, на «Площади Маркса» до войны их всегда содержали в полном порядке, не заставляли киосками, как на многих других станциях. Возможно, только благодаря соблюдению правил безопасности здесь удалось спастись, и «Площадь» не постигла та же судьба, что и её соседку «Студенческую». Жадность всегда губила: пара-тройка лишних киосков, и судьба больше сотни человек решена не в их пользу.
Алексей стучит в дверь, на всякий случай используя условный сигнал. Не факт, что им тут пользуются, но хоть поймут, что по другую сторону не мутанты.
Тишина.
Три длинных–три коротких–три длинных.
Опять тихо.
Затем вдруг раздаётся лязг – открывается первый затвор – и следует аналогичный стук.
Алексей «сигналит» ещё раз.
Лязгают механизмы второй гермодвери, и вскоре взгляду предстают две человеческие фигуры. Кто в чём. Первый одет в старый ватник, в руках – двустволка, второй в кожаный плащ, целится из «Сайги». За их спинами виднеется спуск в слабо освещённый вестибюль, ограничиваемый от зоны гермозатворов сохранившимися стеклянными дверями.
- Вы… откуда? – раздаётся из-под респиратора первого человека.
- Мы?.. – Алексей срывает с себя противогаз и вдыхает полной грудью. – Мы с «Октябрьской». Из метро.
* * *
Вестибюль озаряет всего лишь один факел. Нечёткий свет лениво лижет покрытые слоем пыли и морщинками старых трещин стены, махины бесполезных банковских автоматов и торговые латки, мусор на полу и двух кутающихся в рваньё доходяг, устроившихся в дальнем конце зала. Единственный источник света, словно заскучавший кот в надежде найти себе развлечение в новых звуках – а именно хлопках стеклянных дверей – резво прыгает из мрака на человеческие фигуры, вошедшие в вестибюль. И сразу как-то весело пляшет, удивленно разглядывая необычное явление: так много людей в костюмах химической защиты и с оружием. На станции, как и на поверхности, сейчас, судя по малой освещённости, ночь. Поэтому лишь спустя минуту полусонные, но заинтересованные, привлечённые разорвавшими пелену летаргического сна подземелья звуками, обитатели станции поднимаются с платформы по лестнице в вестибюль и вглядываются в другой конец зала.
Интересно, что ощутят они, начав уже готовиться к неминуемой гибели, а потом узнав, что их положение не безысходно? Что есть товарищи по несчастью, готовые протянуть руку помощи и предложить вместе бороться за выживание? Осталась ли в их сердцах надежда, освещающая им дорогу в подземельях, наполненных горьким смрадным воздухом?
Алексей поначалу хотел скорее броситься вперёд и узнать, вознаграждена ли его вера, много раз спотыкавшаяся о рельсы во мраке тоннелей, или прав Иван – зря все попытки человечества спастись. Его остановили двое дозорных.
- Так а… как же вы добрались? – задыхаясь от волнения, шепчет тот, что в ватнике. Оба пребывают в молчании и пока проводили дезактивацию, и пока закрывали затворы за непрошенными, но желанными гостями, и пока шли за ними в вестибюль.
Как только задан этот вопрос, процессия останаливается посреди зала.
- Довольно немудрёно, зато непросто, - отвечает Стартер, сняв, наконец, противогаз и неуверенно вдохнув сырой воздух. Да, он хоть и немного, но отличается от наполняющего станции и перегоны между ними метро правого берега.
- Вы… вы даже не представляете, как мы ждали, как надеялись… - сбивчиво говорит тип в плаще, осматривая отряд.
Обеими овладевает такая детская радость, такой восторг, что они перестают себя контролировать, дают волю эмоциям.
С лестницы доносятся первые шёпотки – народу там становится всё больше. Алексей глядит туда, но, кроме плохо очерченных тёмных людских силуэтов из-за бьющего им в спину слабого света, ничего больше не видит.
- Простите… - кашлянув, смущённо обращается к дозорным Виктор, словно встретил их не далее чем пару секунд назад. – Могли бы вы предоставить нам место, где можно отдохнуть после изнурительной дороги, а также обеспечить раненым помощь? С начальником станции мы бы предпочли переговорить с утра…
- Конечно! – совладав с собой, кивает мужичок в ватнике, затем поворачивается к товарищу: - Вольт, отведи наших гостей в свободную чистую палатку, а я поведу раненых к Феде. – Переведя взгляд на Стартера, он неловко уточняет. – Врач это наш, Фёдор Степанович…
- Друзья мои! – тараторит названный Вольтом дозорный и спешит к лестнице. – Пойдёмте, я отведу вас… а те, кому требуется помощь, оставайтесь с Андреем Евгеньевичем…
Рассеянно бросив что-то в адрес перешёптывающейся и пытающейся понять суть происходящего толпы, – немалой, кстати, человек пятнадцать-шестнадцать, хотя самому старшему вряд ли больше двадцати, – Вольт спускается на платформу и направляется к нужной палатке недалеко от лестницы.
Станция в нынешнем виде с первого взгляда вызывает ассоциацию с кораблём, некогда могучим, но уже долгое время дрейфующим в безбрежном море и оттого рассыпающимся от старости. Палатки, огороженные ширмами жилища, торговые лотки, накрытые тканями, рассредоточены по платформе в хаотичном беспорядке; четыре факела, закреплённые на потрескавшихся и замазанных от протекания стенах, плохо освещают огромное, по сравнению с Окраиной, пространство «Площади», и единый монолитный свод, словно чёрное беззвёздное небо, тонет в кажущейся бесконечной темноте. Из северных тоннелей, подобно плещущим за бортами волнам, доносятся приглушённые голоса дозорных.
Спохватившись, Вольт резко меняет маршрут и проводит гостей в бывшее служебное помещение недалеко от платформы, где принимает их костюмы и оружие, развешивает всё по номерам. И только тогда провожает до стоящих в стороне от остальных двух палаток, где уже будто специально для них лежат рахложенные матрацы. Затем ненадолго куда-то уходит. За время его отсутствия у палатки скапливается толпа, и из-за задёрнутого полога раздаются несмелые, но возбуждённые, «горячие» шепотки. Возвращаясь, Вольт разгоняет зевак, почти бесшумно проскальзывает в палатку, и НСБ видит, что на подносе стоят чашки, наполненные едва тёплой похлёбкой с минимальным количеством овощей. Быстро и в безмолвии поужинав, отряд заваливается спать.
Алексей не может определить, сколько времени прошло с момента выхода с «Октябрьской». Наручных часов из-за дороговизны и, честно говоря, исключительной редкости батареек ни у кого нет. Время на Окраине всегда сверяют по станционным часам, но тут оно совсем другое, нежели на правом берегу. Если рассуждать логически, ночь не кончилась, следственно, минуло не больше четырнадцати-шестнадцати часов. Хотя это уж чересчур. Наверное, около трёх. Но такое ощущение, будто они шли как минимум день, причём в зной, без привалов и с ограниченным запасом воды. Болит всё, сложно пошевелить даже пальцем. А как только он лёг на относительно мягкий матрац, тело словно исчезло и сознание «поплыло». Каждый доброволец сегодня получил такую дозу впечатлений и информации, что всего через пару минут Алексей слышит вокруг себя сопение и храп. Сам он долго не может уснуть (не слыша даже шушуканья толпы снаружи), одолеваемый желанием вскочить и немедленно броситься на поиски. Но понимает, что пока на станции ночь, никого не найдёт, а только вызовет гнев и злобу её разбуженных, не введённых в курс дела обитателей...
- Офонарели совсем, что ли, дармоеды, мать вашу?! – слышится вдруг с платформы близ палатки сердитый басс. Алексей сначала вздрагивает, а потом не без изумления узнаёт голос одного из встретивших их отряд дозорных – Андрея Евгеньевича. Сначала он показался смирным, но творящееся в паре метров действо опрокидывает это мнение. – А ну пошли вон отсюда! Дайте, чёрт вас задери, людям поспать, они такой путь проделали!.. – Ну, и в таком духе. В конце коцов волнение затихает, а по прошествии нескольких минут шёпота не слышится – очевидно, гневная речь произвела ожидаемый эффект.
Поворочавшись ещё минут двадцать, Долгопрудный вслед за остальными добровольцами проваливается в сон, успев услышать, как кто-то зашёл в палатку и принялся укладываться – видимо, Илья.
Будит Алексея шум вокруг палатки. Все его товарищи ещё спят. Одёрнув полог, он выбирается на платформу и оглядывается. На «Площади», как и на «Октябрьской», днём горит красное аварийное освещение. Судя по тому, что из различных импровизированных жилищ продолжают выбираться их обитатели, ночь здесь кончилась не так недавно. По виду многих заметно, что они проснулись не только что, а уже успели позавтракать и сейчас направляются на работу в южные тоннели. Так как «Площадь Маркса» – конечная станция Ленинской линии, за ней расположен оборотный тупик для разворота составов. Это дополнительное жизненное пространство, причём немаленькое, так что там устроили либо плантации грибов, а то и овощей, либо загоны для скота. Скорее всего, и первое, и второе, и третье, так как вчерашняя (или сегодняшняя) похлёбка отдавала и мясом, и в ней плавали кусочки картошки с морковкой. Невероятно, конечно, но откуда они могли ещё взяться, как не из земли? Хотя... можно же было заморозить найденные давным-давно овощи. В новом мире проблем с холодом нет. Ну, или левобережцы установили в оборотном тупике яркое освещение – не чета освещаемому станцию. Тоже сомнительно... ладно, потом всё узнаем.
Долгопрудного не слишком волнует этот вопрос. Он бегает взглядом по лицам людей. Те поглядывают на него с интересом, а некоторые даже приостанавливаются, внимательнее разглядывая. НСБ они не занимают. Алексей пускается на поиски, и через минуту, достигнув конца платформы, подобно юле вертится по сторонам: тех, кого он так хочет увидеть, на глаза не попадается. И тогда его внимание привлекает выбравшаяся из палатки девушка. На ней надето перешитое несколько раз платье, на голове короткие тёмные волосы, а кожа бледная – как, впрочем, и у многих других жителей метро. Но что-то в ней его привлекло. Долгопрудный мучительно пытается вспомнить, похожа ли эта девушка на его дочь, которую он видел в последний раз двадцать лет назад, когда ей было шесть лет. Заметив, наконец, его внимание, она сначала стреляет глазами, выражая негодование такой бестактностью, а затем вдруг вздрагивает. Снова смотрит на Алексея. Губы у неё дрожат, а в глазах встают слёзы.
- Папа?.. – недоверчиво произносит девушка, всхлипнув.
- Надя…
Он подходит к ней и обнимает, несмело поглаживая по спине.
Так они и стоят некоторое время, не веря в то, что встретились. После всего, что случилось. После конца света.
- Ты где был всё это время?.. – наконец спрашивает дочь.
- Я на «Октябрьской» жил. Ну, помнишь, станция за «Речным вокзалом», ты её ещё всегда не любила из-за красных стен…
- А знаешь, - перебивает она его, - мамы не стало через несколько лет после войны, она от эпидемии…
Алексей крепко зажмуривается, давя в себе эмоции, потом отстраняет от себя дочь и слегка встряхивает её за плечи.
- Ты как тут живёшь, не голодаешь?
- В последнее время стало не хватать… Но вы пришли. Как у вас получилось?
Долгопрудный устало прикрывает глаза. Теперь он понял смысл последних слов Владимира «нужна воля и вера», а также одной фразы в записке. Да, именно так Вольнов перешёл через Стену, и так же отряд добровольцев. Её сила пытается прорвать сознание, задавить волю человека к жизни, заставляет его сдаться. Но ей не по зубам те, кто держат путь с определённой целью, веруя во что-то, надеясь на что-то. Энергия Стены не подавляет волю тех, у кого она крепка, кто знает, зачем живёт, а не тупо существует, и такие идут дальше, могут преодолеть преграду. Все добровольцы, кроме Кирилла, верили в истинность своего пути, поэтому смогли перебрать на другой берег. Какая злая ирония! Получается, дальше жить в новом мире смогут лишь те, у кого внутри теплится надежда, не угас огонёк, а остальные, потерявшие смысл жизни, останутся гибнуть от радиации на правом берегу либо падут под воздействием Стены.
- Я просто шёл к тебе, - говорит Алексей, рассеянно улыбаясь. – Не волнуйся, теперь всё изменится. Мы не закончим свои дни в разрушающемся метро. Обещаю.