Глава 2
- Как это он умер?.. От чего?!
Алексей потерял над собой контроль, когда узнал, что раненый, которого притащили на себе сталкеры, скончался. Рассказ о его появлении дал начальнику службы безопасности надежду: вот он, долгожданный шанс! – перейти, наконец, на левый берег! Ведь если человек как-то миновал реку, значит, знает секрет перехода через Стену, и обязательно бы его раскрыл. И тогда можно было бы собирать экспедицию. А теперь… ничего не будет?..
Врач пожимает плечами:
- От кровопотери. Или от инфекции. Извините, такая царапина на груди, откуда я знаю, что за тварь её оставила...
Алексей чувствует, что начинает кружиться голова. Опёршись рукой о стену, потирает глаза и спрашивает севшим голосом:
- В сознание приходил?
- На полминуты. Перед самой смертью. Мнимое улучшение.
НСБ в надежде поднимает взгляд на сидящего спиной к нему за столом врача. Тот что-то записывает в тетрадке. В углу на кушетке лежит укрытое белой простынёй тело.
- И… он что-нибудь сказал?
- Он? Сказал? – Доктор перестаёт писать, вспоминая. – Буквально несколько слов. Пожалуйста. Нужна. Воля. Вера. – Он дописывает последние слова, кладёт ручку и поворачивается к Алексею лицом.
- И... это всё?..
- Пожалуй, всё. Ах, нет! Совсем память плохая стала! Ещё он просил передать вам это, - пожилой мужчина берёт со стола мятый, свёрнутый вчетверо листок (и как Долгопрудный его раньше не заметил?) и протягивает Алексею. – Я не знаю, что там написано, не смотрел. Но он просил отдать начальству. Даже не словами, а взглядом. Взьмите, прочитайте.
НСБ вырывает из рук врача записку и, развернув её дрожащими пальцами, начинает читать.
Если вы читаете этот текст, значит, я либо мёртв, либо тяжело ранен и не приду в себя. Меня зовут Вольнов Владимир Юрьевич, я живу на станции «Площадь Маркса», что на левом берегу реки Обь. Вам наверняка известно, что в день Апокалипсиса метромост, соединяющий собой две части города, смело ударной волной, и Ленинская линия оказалась разрублена на две части – большую и малую. Малую настолько, что на левом берегу осталась всего одна станция, пригодная для проживания, – «Площадь Маркса». На «Студенческой» в зонах гермоворот стояли торговые лотки, которые за пятнадцать минут до удара не успели убрать с прохода… Одна герма не закрылась а, поскольку станция мелкого заложения, все люди, что прятались на ней, погибли. А потом через «Студенческую» на «Площадь» стали пробираться чудовища… Перегонных МК нет, и мы были вынуждены выставлять блокпосты. Первое время они справлялись с той дрянью, что подходила к станции. Потом мутанты разозлились, их стало больше. В итоге пришлось взорвать оба тоннеля в месте, где они сходились, – технологическом коридоре. Мы знали, что это рискованно: обломки свода могли увлечь за собой почву и асфальт, и тогда появилась бы дополнительная брешь – куда ближе к станции. Но долго бы мы так точно не продержались. Хвала Богу: после взрывов тоннели полностью завалило и, главное, наши опасения не подтвердились. Мутанты потеряли возможность пробираться на станцию. Однако вскоре перед нами встала другая проблема: нехватка продуктов питания и боеприпасов. Рядом с «Площадью» на поверхности находится много торговых центров; часть запасов уничтожена пожарами. Спустя почти два десятка лет ближайшие супермаркеты оказались пусты… и продовольствие стало кончаться. Патроны… их всегда было мало. За ними мы ездили на «тюнингованной» под новые условия маршрутке… В общем, со временем проблем становилось всё больше, и рано или поздно они грозились разом обрушиться на наши головы. Чтобы попытаться это предотвратить, я и отправился в дорогу. Несколько раз мы уже отправляли вооружённые группы на правый берег. Из десяти человек вернулись всего двое. Один быстро умер, второй ничего внятного не говорил, твердил только про какую-то «аномалию, чертовщину». Как я понял из его сбивчивых объяснений, в районе реки в результате встречи двух ударных волн появилась аномальная зона, опоясывающая левый берег. Приближаться к реке опасно, так как там сильная отрицательная энергия, она выжигает человеческий рассудок. С чем это связано – не знаю, да мне и всё равно. Я попробую пробиться на правый берег. Уверен, там есть выжившие, неравнодушные люди. Надежда и вера помогут мне добраться.
Того, кто держит в руках записку, прошу только об одном: сообщите другим о нас. И спасите. Я верю, что в этом мире ещё остались люди, не только звери.
Алексей заканчивает читать и растерянно глядит на врача. Видимо, при этом у него слишком ненормальные глаза, потому что старик удивлённо приподнимает бровь и спрашивает:
- Что там? – кивая на листок.
Не ответив, Долгопрудный выскакивает из медицинского кабинета, спрыгивает на пути, добегает до платформы, взбирается на неё и кидается к восточному вестибюлю, сторонясь торговцев с баулами и палаток по краям, возле колонн.
Кабинет начальника станции – давнего друга Алексея – находится в зеркальном отражении по отношению к апартаментам начальника службы безопасности. Не постучавшись, Долгопрудный заходит в помещение и закрывает за собой дверь. Охранник, конечно, не воспрепятствует.
Начальник станции, Яковлев Иван Иванович, бывший сотрудник МЧС, открывает глаза и смотрит на посетителя.
- Лёха, что с тобой такое? – только и успевает произнести он, после чего Алексей кладёт перед ним на стол записку и садится на стул напротив.
Иван берёт в руки листок и, прежде чем читать, спрашивает, подняв взгляд от бумаги на друга:
- Это по поводу того человека, которого Стартер с Тягачом подобрали?
Алексей кивает.
Начальник станции опускает глаза в текст.
Заканчивая читать, он спокойно кладёт перед собой записку и поднимает взгляд на Долгопрудного.
- Где он?
- Умер.
Пауза.
- Тогда что ты хочешь мне этим сказать? – Яковлев кивает на листок.
- Как – «что»? Ты сам-то не понимаешь?
- Понимаю. На том берегу есть люди. Мы ошибались. И что с того? Или ты намекаешь на то, что Владимир Вольнов миновал Стену, и теперь мы будем её вовсю штурмовать?
- Да сам факт его появления возле Мертвеца доказывает: через реку пройти РЕАЛЬНО! Он теперь не скажет нам, как… но… мы сами можем это узнать.
- Каким образом?
- Пойдём к «Площади».
Яковлев усмехается, достаёт из-под стола два стакана и бутылку бражки. Разливает.
Алексей берёт стакан, опустошает за раз и морщится, даже не закусывая. Иван хочет налить ещё, но Долгопрудный делает отрицательный жест.
- Пойдём, говоришь? Кто пойдёт? – произносит негромко начальник станции.
- Пойдём, - кивает НСБ. – А сколько ещё нам тут сидеть и смерти ждать? В метро больше нельзя оставаться, мы тут все передохнем. Сколько людей на Окраине? Месяца три назад перепись делали, сто семьдесят тогда было. А сколько всего в городе? На севере – около четырёх сотен. На «Сибирской» с «Красным» триста пятьдесят. На «Роще» хорошо, если восемьдесят наберётся. На «Ленина» около двухсот. Всего – тысяча двести человек. Ах, забыл ту сотню с двумя десятками на Вокзальной! Понимаешь? ВСЕГО! До Конца в Новосибирске жило два миллиона. Ну, миллион девятьсот. А теперь посчитай, сколько из этой тысячи триста процентов генетических уродств. Пока не физических, зато через три поколения мы повеселимся, если доживём. Ну, сколько в метро людей, пострадавших от радиации? Двадцать, двадцать пять процентов? И какую дозу каждый в сутки получает. Мы и шести лет больше не продержимся, если ничего не предпримем. Мне надоело так жить! Я не хочу сдохнуть крысой, под землёй, замирая в ужасе при одном упоминании о монстрах на поверхности!
Яковлев выслушал молча. Когда Долгопрудный закончил, он выжидает паузу и говорит:
- Лёш, тебе же известно, что в старом мире я работал спасателем? Когда зашёл вопрос о выборе профессии, я думал буквально день. Вариантов у меня было не так много, два-три, и из них я быстро выбрал один-единственный. Слава Богу, здоровье позволяло. А вот сейчас думаю, почему пошёл в МЧС. И знаешь, нормального… если так можно выразиться, взрослого объяснения не нахожу. Видимо, сыграло роль воспитание, родители мои были добрые, справедливые… и мне привили благородство. Людей я спасать хотел, в лучшее будущее верил. Однако чем дольше работал, тем больше понимал: множество людей оставались гнилыми изнутри, подлыми, гаденькими. Деньги, власть, богатство… ради этого были готовы на всё. Чего я только не навидался за те семь лет. Мать ребёнка в мусоропровод скинула, а мы доставали. Спрашивается, зачем она это сделала? А лишний был, обуза. Воспитывать же надо, а это отнимает время, молодость, красоту соответственно, деньги, в конце концов, на пелёнки, распашонки… Короче говоря, всё моё благородство со временем стало сдуваться. А потом бац – и война! Вот в первые месяцы, когда вопрос о выживании стоял жёсткий, показались все истинные человеческие качества. Фу, развёл я тут меланхолию!.. Клоню к тому, что всем сейчас по боку на ближнего своего. Да ты и сам всё знаешь, не мне тебе рассказывать…Скажи лучше, ты вот хочешь выбраться обратно наверх, взять там власть. Ну, отбросим такой нюанс, что на это тысячи лет понадобятся. И что потом? Опять – ядерное оружие, опять – «холодная война», а потом – «ракеты запущены»?
Алексей с грустью смотрит на начальника станции.
- Да, мы допустили ошибку. И не тогда, когда были «ракеты запущены», а когда создали оружие массового поражения. То, что произошло в двадцать первом веке, всего лишь инерция того, что началось в двадцатом. Да, мы ошиблись. Но люди склонны ошибаться. Ты думаешь, что после всего этого, - он сделал круговой жест рукой, - наши потомки не задумаются: а надо ли нам всё это?
- Людей не перевоспитаешь. Они как истребляли друг друга, так и продолжат истреблять.
Алексей заглядывает Ивану в глаза.
- Эх, сник ты, дружище… Скажи мне: вот если ни во что не верить, зачем тогда жить? Лично я верю, что мы поднимемся наверх. И что второй ядерной войны не будет. Знаешь, после такого люди уже не останутся прежними. Ты видишь поколение, которое «до» не застало? Посмотри на него внимательней, приглядись. Может, что-нибудь заметишь. В конце концов, я жил на том берегу. Тут оказался совершенно случайно. Есть вероятность, что моя жена и дочь выжили…
Яковлев говорит не сразу.
- Что тебе конкретно от меня нужно? – наконец спрашивает он.
- Разреши собирать отряд добровольцев. Мы выдвинемся завтра же. Попробуем пробиться через Стену.
- Думаешь, найдутся добровольцы?
- Думаю.
- Допустим. А если не получится пройти?
Алексей молчит недолго и ухмыляется:
- А если не получится – значит, всё, что я тебе говорю, слезинки ребёнка не стоит.
- А с метро ты связаться не хочешь? Отправим посла на «Площадь Ленина»...
- Пустая затея. – НСБ мотнул головой. – Пока начальники других станций примут решение, пока решат, отправлять своих бойцов или нет, пройдёт чёртова куча времени. К тому моменту у левобережцев скорее закончатся патроны, и они падут под натиском мутантов. Я считаю, надо решать вопрос своими силами.
Яковлев раздумывает. Затем говорит:
- Хорошо. Собирай отряд. Скажи мне ещё, что будем делать, если вам удастся пройти?
Алесей пожимает плечами.
- Мы научимся ходить через Стену. И постепенно перебросим на другой берег всё население метро. Конечно, тех, кто этого хочет. Нужно выбираться из города. Через Академгородок, точнее – через мост на гидроэлектростанции. Мост сохранился, я уверен, потому что ГЭС защищали больше, чем сам город. Надо идти на восток. Там Якутия, там не бомбили. Может, есть помимо нас выжившие, мы объединимся. Тут от нас скоро ничего не останется, а отправляться на большие расстояния с правого берега бессмысленно. Там ведь бывшая ракетная база в Пашино, там перепаханная Европа… Ладно, я пошёл, собрание объявлю.
* * *
Обычная «сороконожка», каких в своё время по стране была построена не одна сотня. Красное аварийное освещение придаёт залу зловеще-таинственный вид. Облицованные красным гранитом стены сливаются со светом ламп, и, если не поднимать голову кажется, что светятся именно они. Вот как-то так и выглядит «Октябрьская». Если не считать расставленных по платформе палаток и торговых лотков, огороженных от общего пространства зала тканевыми или железными ширмами.
На платформе собираются жители станции. В зале не затихает гул голосов, взгляды обращены на Алексея, стоящего на верхней ступени лестницы, ведущей в восточный вестибюль. Наконец ему кажется, что почти все люди явились на собрание. Тогда он взмахивает рукой, и голоса постепенно стихают.
- Итак, - начинает он, - всем вам наверняка известно, что сегодня в очередной вылазке с «Речного вокзала» возле реки был найден человек. По состоянию его экипировки можно сказать одно: он издалека. Мы не могли понять, откуда он взялся, пока перед своей смертью не передал вот это. – Алексей поднимает руку с зажатой между пальцами запиской покойного Владимира. – Из написанного здесь текста следует, что все двадцать лет мы ошибались… на левом берегу есть выжившие.
По толпе пробегает недоверчивый шёпот.
- Населена всего одна станция, «Площадь Маркса». Её жители страдают от нехватки пищевых продуктов и боеприпасов. Этот человек специально отправился к нам для того, чтобы просить помощи. От лица начальника «Октябрьской», Яковлева Ивана Ивановича, поступил приказ: собрать отряд добровольцев для экспедиции через реку. Кому небезразличны судьбы других людей, поднимитесь ко мне.
Началось обсуждение. Кто-то не верит, кто-то и не думает становиться добровольцем, боясь за свою жизнь, лишь немногие сделали выбор в пользу экспедиции.
Первым по ступенькам всходит худой мужчина по имени Вячеслав. Как в десять лет оказался на Окраине, так и живёт здесь, никуда не выходит. Мать умерла от вспыхнувшей эпидемии через месяц после войны, мальчишку взяла к себе пожилая семейная пара. Обоих уже нет. Нет словно и Вячеслава. Он редко говорит, молча работает, спокойно живёт. Никто не знает, что у него на уме. Видимо, что-то есть.
За ним поднимается Ирина. Тёмноволосая бледнокожая девушка лет двадцати пяти; несмотря на внешнюю хрупкость, характер у неё боевой. С детства играла с пацанами, вот, видать, и повлияло, а может, в пять лет настолько серьёзно воспринимала действительность, что уже знала: чтобы выжить в новом мире – надо драться.
Рядом с ней неуверенно встаёт Илья. Ну, с ним всё более-менее понятно. Давно за Иркой бегает, правда, ответных тёплых чувств пока не добился. Может, думает, что экспедиция их сблизит. Хотя лицо серьёзное, нет на нём рисованного геройства. Ладно, посмотрим.
Четвёртый – молодой кореец – имя, как ни странно, русское, Сергей. Ничего необычного. Обычный мирный житель. На что-то надеется, судя по смелому решению.
Стартер и Тягач. Нисколько не сомневался, спасибо, мужики.
Сергеич говорит, что пошёл бы, но старый, не дойдёт. Что ж, логично.
Два брата Роман и Кирилл, возраст – лет по сорок.
Пожалуй, всё. Восемь человек, не считая Долгопрудного. Из ста семидесяти.
Алексей обводит печальным взглядом толпу. Неужели остальные ни во что не верят, а так и хотят закончить свои дни на этой станции? Он-то думал, наберётся человек пятнадцать, а тут… десяти нет. Что ж, каждый сам строит свою судьбу. Каждый сделал свой выбор. У каждого своя дорога, своя ветка.
- Собрание окончено! – громко говорит Алексей. – Мы сделаем копию записки и повесим на доске в западном вестибюле, так что можете потом прочесть… - Вздохнув, он поворачивается к добровольцам. – А вас я попрошу пройти за мной. Нужно обсудить завтрашний поход.
Через десять минут все склонились над картой города в кабинете начальника станции; над столом подвешена тусклая лампочка. Решаются организационные вопросы по предстоящей экспедиции.
Сначала заходит вопрос о подземных тоннелях под рекой; есть ли вероятность их существования, хотя это уже много раз обговаривалось. Мол, вдруг воздействие Стены не так сильно под землёй. Стартер, который в старом мире был диггером по совместительству с основной профессией пожарника, говорит, что никто ничего под рекой не копал, и он об этом не раз сообщал. Лет сто тридцать назад, в незапамятные времена, когда Новосибирск назывался ещё Ново-Николаевском, один купец в будущем центре города купил участок, нанял рабочих и построил там дом, а от него зачем-то прорыл к реке тоннель. Для чего это было сделано, точно неизвестно, вроде бы скотину перегонять, хотя странно, что именно под землёй. Самое грустное, тоннель заканчивался на правом берегу. Больше ни о каких рукотворных подземных сооружениях в районе Оби Виктору известно не было. Впервые в жизни Илья услышал, что когда строили метро, думали: проложить под рекой тоннель или провести метромост. Второй вариант выходил дешевле, а это во все времена было превыше всего – возвести за меньшие деньги; даже их станция, «Октябрьская», оказалась на три метра ближе к поверхности, чем это планировалось изначально. Если бы прорыли подводный тоннель, то Мертвец не был бы таковым, а залегал глубоко в земле, к тому же не потерялась бы связь с другим берегом. Похоже, тогда мало кто серьёзно относился к возможности ядерной войны.
Потом начали решать, каким составом идти. Разделили отряд на две группы. Недалеко от «Октябрьской» стоят в гаражи, в которых находятся три машины. Формально они принадлежат начальнику станции и начальнику службы безопасности. Одна давно не на ходу, второй надо капитально разбирать и заново собирать всю внутренность капота с заменой половины деталей, а вот третья – грузовой КамАЗ – поедет. Бензина там достаточно, полный бак. Транспорт не такой мощный и защищённый, как бронетранспортёр, который в количестве одной единицы на всё метро имеется на «Сибирской». Чтобы его заполучить, Ивану Ивановичу нужно лично туда идти, объяснять, зачем автомобиль нужен, а потом ещё ждать разрешения – дадут, не дадут. На это уйдёт столько времени, что жители «Маркса» быстрее помрут от голода. Утешились тем, что КамАЗ «оформлен» по всем законам защиты от радиации. В фуру решили положить медикаменты, еду, питьё, патроны – почти всё то, что имеется на складах Окраины на «чёрный день». Этого скопилось немало, кое-что лежит давно, ни разу не пригождалось, ибо ничего физически опасного станции не угрожает; обмен с метро и так идёт полным ходом, с него и живут на «Октябрьской».
Так вот насчёт разделения отряда. Первая группа из числа Алексея, Вячеслава и Сергея загрузит в КамАЗ продовольствие для левобережцев, вывезет грузовик из гаража и поедет в объезд территории тварей – три квартала на юго-восток по улице Кирова до пересечения с Бориса Богаткова, а по ней на юг до самой реки. Вторая группа – остальная, большая часть отряда – привычным способом доберётся до Мертвеца, а от него вдоль бывшей набережной проследует буквально несколько сот метров улицы Богаткова. Там, скорее всего, пойдут через Стену просто напролом. Что ещё остаётся делать?
За час всё решили. Затем Илья отправляется высыпаться в свою палатку, ведь через семь часов выходить, а что ждёт завтра, придётся ли вообще спать – неизвестно. Живёт юноша с дядей, торговцем, который пару дней назад как раз отправился на «Сибирскую» продавать партию накопившихся книг и всякую мелочёвку вроде украшений для богатых женщин или перешитой одежды. Свет на станции уже приглушили, и народу на платформе нет. Не зажигая свечи, Илья задёргивает полог палатки и ложится на свой матрас, закрыв глаза. Собираться решает завтра, хотя и собирать-то ему толком нечего. Всё равно НСБ рано поднимет – на склад идти, оружие и защиту получать.
Безрезультатно проворочавшись минут пятнадцать, Илья бросает целенаправленные попытки заснуть и ложится, подложив руки под голову и уставившись в темноту. Так ли необходимые эти резкие перемены в смене среды обитания, как говорит об этом Алексей Васильевич? Хотя почему он, подобные разговоры идут уже давненько, просто не каждому они по душе. А ведь действительно, если задуматься, новосибирскому метро очень скоро придёт конец. Главным образом из-за его мелкого залегания. Всего на правом берегу к моменту Апокалипсиса было двенадцать станций. На данный момент четыре из них заброшены. Две находятся на грани гибели. Многие сейчас спорят, кто сдаст первым – «Роща» или Вокзальная. Вокзальная, полностью «Площадь Гарина-Михайловского», находится возле главного железнодорожного вокзала, под которым есть огромное бомбоубежище. В качестве защиты от поражающих факторов ядерных взрывов оно рассматривалось приоритетнее метрополитена; по сути, так оно и было. Именно было. За много лет до войны там, видимо, не проводилось осмотра фильтрующих установок, и спустя два года в них что-то отказало. В бомбоубежище стал проникать отравленный воздух, вспыхнула такая эпидемия, что половина населения умерла, а остальная половина… лучше бы и она последовала за первой. Бункер был соединён с метро тоннелем, и до этого случая по нему проходили сообщения, был установлен прочный контакт, заключён договор о взаимной помощи, если таковая потребуется. Правда, сразу, как стало известно об эпидемии в бомбоубежище, администрация Вокзальной сочла наилучшим решением заложить ведущий в него тоннель и навсегда забыть о том, что и бункер, и тоннель когда-то существовали. Может, оно было и к лучшему. Пару лет от «бомжей», как называли некоторые жители «Гарина-Михайловского» обитателей убежища под вокзалом, ничего не было слышно, зато потом местные сталкеры стали рассказывать о неких диких людях, укутанных, во что попало – рваные пуховики, звериные шкуры – нападающих на них возле входа на станцию с топорами, ножами, арматурами и прочим холодным оружием. Откуда, спрашивается, могли они взяться? Других ведь крупных убежищ поблизости нет. Вот поэтому лучше бы тогда и умерли все от эпидемии, чем так… Но причина неблагоприятной обстановки на «Гарина-Михайловского» вовсе не людоеды. Во время ударов по городу на вокзале стоял товарняк, в котором перевозили что-то сильно радиоактивное; ударная волна опрокинула поезд, оболочки контейнеров вскрылись, и вредные «грязные» вещества выплеснулись наружу. Вот с тех пор на станции очень высокий радиоактивный фон, который растёт с каждым годом. На «Сибирскую» не пускают людей, что идут со стороны Вокзальной, с признаками лучевой болезни или если дозиметр возле них начинает непривычно часто пощёлкивать. Конечно, это глупости в метрополитене, который залегает на глубине от двенадцати до двадцати двух метров, в той или иной степени в нём «фонит» всё.
Второй неблагоприятной станцией является «Берёзовая роща», именуемая в народе просто, незамысловато, а главное метко – Жопой. На западе от «Рощи» располагается заброшенная и опасная «Покрышкина», на востоке – разрушенная «Золотая Нива», за ней – неисследованная «Доватора», построенная перед войной. Перегонных гермозатворов на всей Дзержинской линии нет, а значит, «Берёзовой Роще» в любой момент может прийти конец. Там и так уже меньше ста человек живёт. Постоянно ведётся оборона восточных перегонов, но вряд ли защитники «Рощи» продержатся долго? Сообщается станция с основным метро по земляному тоннелю, прорытому её жителями к «Сибирской». Когда спустя несколько лет после войны «Покрышкина» была в спешке покинута, все уходящие в её сторону отряды не возвращались… Что за дрянь там поселилась – вопрос риторический. Люди оказались отрезаны от всего подземного мира, и им пришлось ломать стену и идти через почву – температура на поверхности тогда ещё не опустилась до отметки минут тридцать, как сейчас, так что это было реально – к «большому» метро. Рыли тем, что под рукой лежало. Ложки, маленькие сапёрные лопатки, листы железа. Когда все продукты на станции и крысы были съедены, тоннель замкнулся. Вот уж удивились «сибиряки», когда им в стену начали долбиться, а через пару часов, когда «берёзовцы» принесли «кое-что потяжелее», в ней образовалась дыра. «Роща» тем и славится, что на ней живут прекрасные оружейные мастера, поэтому «Сибирская» не возражала против странного сообщения с балансирующей на грани станцией.
На севере Ленинской ветки образован союз двух станций – «Гагаринской», коротко «Гари», и «Заельцовской». Союз называется «Холодная кровь, острая сталь». Девиз: «Слабым в метро не место, только сильный может выжить!». Стариков и больных там нет, женщины рассматриваются исключительно как «производители новых бойцов». На «Гари» пускают только физически здоровых, молодых парней. В общем, жестокие и неоправданные правила. Решили, значит, что настоящих героев сопли любовные губят, и, если их изничтожить, людям снова удастся взять верх. Илья давно хотел у них спросить. Если на станциях начнётся эпидемия, обрушится один из тоннелей и с поверхности пойдут чудовища, которые выкосят половину союза. А то и война с недовольными режимом – что тогда? Решившись основной силы, оставшиеся перебьют раненых, а через несколько месяцев сами сгинут без следа? Да, так оно и будет. Неправильную идеологию они выбрали, ох неправильную.
Что ещё остаётся? «Площадь Ленина», «Красный проспект» и «Сибирская». Последние находятся на узле пересадки с линии на линию, а значит, если погибнет одна станция, придёт конец и второй. Вот и всё метро. Не беря в учёт «Октябрьскую», которую считают рассадником преступности и глушью, а в союзе детям говорят: это дикая станция. Сколько такая хрупкая система ещё продержится? Три, пять, десять лет? Максимум семь. А потом – всё. Наползались.
Осознавая шаткость положения жителей метро, Илья и стал добровольцем. Об Ире, конечно, он думал тоже, что если они выживут в экспедиции, возможно, потом сблизятся, но это было второй мыслью. Как ни странно. Ведь, каждый раз оказываясь возле неё, он забывал, где находится, куда идёт, зачем, всё внимание сосредотачивалось на ней. А она всегда смотрела на него как на всех, то есть равнодушно. Илья чувствовал: это не просто влечение, потому что не может физическая красота выбивать из реальности, заставляя сознание витать в гранях мечтаний. Тут что-то другое. Судьба?