«Меня зовут, - рабочий класс»
Вызов был не то чтобы в трущобы, но рядом. Слово «трущобы», Сашу расстраивало, как-никак это явление было только у капиталистов, а не в Советской стране. Реальность, конечно же, воспринималась, но как-то благополучно уживалась с убеждением об отсутствии таковой. Даже родителям Саша никогда не рассказывала о тех местах, где приходилось бывать, чтобы их не расстраивать, потому что назвать эти места можно было только одним словом - притоны. А с подобным явлением покончили в двадцатые, ну, в крайнем случае, в сороковые. Тем не менее, как-то зимой забирали они с доктором Жуковым (по кличке, естественно, «маршал»), из такого вот притона мужика, употребившего стеклоочиститель за 29 копеек. Компания пила в развалинах, где посередине стояло что-то обогревающее (буржуйка, - догадалась Саша, исправно смотревшая фильмы о гражданской войне), в воздухе висел дым, и дышать было нечем. Компания пила, курила, играла в карты, а клиент лежал рядом на полу, неподвижным взглядом уставившись в потолок. По его причудливым жестам было заметно, что он видит нечто, недоступное остальным. Остальные, не отрываясь от игры, «скорую» все же вызвали, и, слава Богу (или труду), больше на бригаду внимания не обращали. Саша не испугалась только потому, что персонажи смотрелись не реальными людьми, а бездарными актерами любительского спектакля о той же гражданской войне. Больной в контакт с бригадой не вступил, и был погружен в машину в столь же задумчивом состоянии.
Около вытрезвителя, который был ближе, чем токсикология, им посчастливилось увидеть еще один спектакль. На снегу стояли врач и милиционер, а между ними болтался пьяный, прямиком сошедший с карикатуры журнала «Крокодил». Милиционер толкал пьяного со своей стороны со словами: видишь, падает! Врач ловил со своей и ставил вертикально, возражая: нет, стоит! Смысл в этом был следующий: если больной, то есть, пьяный, стоял на ногах, его забирала милиция, если не стоял – вытрезвитель. Там тоже были свои тонкости: если больной вступал в контакт, то есть, мычал, матерился, махал конечностями, показывая отсутствие двигательных нарушений, - это был клиент вытрезвителя. При малейших сомнениях его сплавляли «Скорой», и дальше начинались мучения, потому что токсикология привередливо соглашалась только на свежие отравления, а остальные стационары хотели конкретной патологии, а не всех мыслимых болезней, вкупе со вшами и запахами. Так что смысл в происходящем был, но картина завораживала.
Заметив разинувшую рты бригаду, врач отвлекся и величественно спросил: ну что там у вас?
- Стеклоочистителя нажрался, - сообщил непосредственный маршал.
- За 29 копеек? – Деловито переспросил врач, и увидев утвердительный кивок, с великолепным спокойствием пожал плечами, - ну и что?
Милиционер от неожиданности поддержал забытого пьяного, и потрясенно спросил:
- Так что, стеклоочиститель пить можно?
Пьяный протестующе замычал.
- Можно, - мельком глянув на него, сообщил врач, и добавил после паузы: но не нужно!
Сегодняшний вызов происходил все же не из развалин, а из полуподвальной квартиры в этом же районе, между вендиспансером и вытрезвителем. Над входом еще в один полуподвал привычно светилась знакомая надпись: ночной профилакторий. Профилакторий не в смысле отдыха и оздоровления трудящихся, а в смысле укола антибиотика анонимному посетителю, усомнившемуся в здравости только что произошедшей случайной связи (упоминать слова - сексуальный контакт было как-то не принято). Это был почти приличный район, на соседней улице жила экзотическая наркоманка, пристрастившаяся к эуфиллину, которого решительно никому было не жаль, но вот вен у нее практически не было, поэтому бригады всячески отпихивались от вызова, только услышав всем известную фамилию. А за другим углом, тоже в полуподвале, жила больная, весом в триста килограммов. Вен, кстати у нее тоже не было, зато была специальная заграничная манжетка для тонометра, длиной полтора метра.
Машина остановилась, и из темноты к ним метнулась какая-то темная фигура, показавшаяся Саше зловещей.
- Быстрее, - хрипло закричала фигура, чуть ли не хватая руками вылезающего их кабины Самойлова, там человек умирает…!
Саша на всякий случай выставила перед собой железный ящик, так как терпеть не могла, когда ее хватали руками.
- Что случилось? – встревожился Самойлов, аккуратно освобождаясь от объятий, - мы идем-идем…
Судя по тому, как он ускорил шаг, что-то его на самом деле встревожило, нюх на неприятности у него был отменный, видимо, поэтому он их и притягивал.
- Пили мы вот, - хрипло сообщила фигура, увлекая их куда-то вглубь совершенно темного двора, отчего Саша занервничала уже всерьез, подозревая наркоманскую засаду, пожелавшую завладеть четырьмя ампулами наркотических средств. Раньше наркотиков в укладке было восемь, но после нападения на бригаду количество их сократили. Бывало, что за смену и одной ампулы не расходовали. Немного успокаивало чистосердечное признание о пьянке. Если народ пьет, зачем ему наркотики?
Извилистая тропинка, тянущаяся между строениями, все не кончалась, уводя куда-то вглубь двора, а может, уже квартала, все равно в темноте ни видно. Саша начала уже злиться, так как боялась споткнуться и уронить ящик, и наконец, впереди появилась полоска света.
- Пришли, - хрипло выдохнул зловещий проводник.
Свет из полуоткрытой двери падал на неровные ступеньки, ведущие вниз.
В комнате, достаточно ярко освещенной висящей под потолком голой лампочкой, обнаружилась веселая, то есть, изначально веселая, а теперь притихшая компания из нескольких пьяных мужиков. Натюрморт на столе, состоящий из нескольких бутылок водки и консервных банок подтверждал слова проводника, что они всего-навсего пили, стало быть, это не засада. Впрочем, вид у них был достаточно зловещий и какой-то нездешний, но Саша постаралась на этом не фиксироваться, а сразу поняла, что причиной вызова является лежащая на раскладушке дама, лицо которой было какого-то свекольного цвета.
Давление, - предположила Саша, и судя по всему, не ошиблась, так как пришедший к таким же выводам Самойлов перечислил препараты, только начав разворачивать тонометр. К давлению прилагалось, конечно же, алкогольное опьянение, поэтому не списываемый тогда седуксен был сомнителен. Но в целом, дама вполне осмысленно хлопала глазами и несколько картинно держалась за голову, и явно не годилась для капризного отделения токсикологии.
- В вену, - сообщил Самойлов, вытащив из ушей трубки фонендоскопа.
Фамилии дамы мужики не знали, это выяснилось, когда Самойлов начал заполнять карточку, и она сама сообщила свои данные несколько кокетливым голосом.
- Мы не здешние, - так же хрипло сообщил другой зловещий персонаж. Зловещее выражение ему придавала небритая физиономия и какой-то колючий взгляд.
- А откуда? – непосредственно поинтересовался Самойлов, прекратив писать и подняв голову.
- Из Магадана.
Саша навострила уши, про Магадан она слышала песню Высоцкого, мало что объясняющую, и читала роман Юлиана Семенова про ужасного бандита, по совместительству немецкого шпиона, который убивал всех, от Магадана до Черного моря. В романе, правда, были симпатичные сыщики и разнообразные дальневосточные трудящиеся.
Тем временем, их провожатый встал сзади, так что Саша отчетливо слышала, как он выдыхает пары алкоголя и чего-то еще. Она только что влезла в вену и уже протянула руку к кончику жгута, как он хрипло-угрожающе произнес у нее над головой:
- Ты смотри там, осторожнее!
Раздался печальный звон, и новенький «Рекорд» развалился у Саши в руках. Она смотрела на осколки и медленно стекающую по рукам жидкость, оцепенев не столько от угрозы немедленной смерти, сколько от самого факта: шприц треснул у нее в руках без всякого физического воздействия! Исключительно от волны нервной энергии!
Видимо, мужик осознал этот факт раньше ее, потому что отодвинулся и проговорил уже с другой интонацией: ну ты это… поосторожней!
Дальше Саша делала все как-то автоматически, и пока действовал самойловский коктейль, из которого она самовольно удалила седуксен, Самойлов расспрашивал мужиков, чем они, собственно, в Магадане занимались.
- Работали, - смущенно отвечали они, опасливо поглядывая на Сашу, - ну… на производстве.
Услышав, что это компания рабочих, Саша совершенно успокоилась. Рабочие – это было знакомо, привычно и правильно. Рабочие были самыми передовыми и правильными людьми в стране, о чем она читала и слышала с детства. Правда, иногда эти передовые люди сильно напивались, проявляя отдельные недостатки, но зато на праздничных демонстрациях заводские колонны были самыми красивыми!
От госпитализации повеселевшая больная отказалась, и Саша, как впрочем, и Самойлов, с некоторым облегчением вышли на улицу. Давешний проводник рвался проводить их снова, но они отказались, и теперь в некотором замешательстве медленно пошли по узкому проходу между строениями. Отдельные тусклые огоньки все же слегка освещали извилистую тропинку, но тут Саше почудились шаги за спиной.
- Пошли быстрее, - прошептала она, и Самойлов сразу послушался. Но шаги за спиной тоже стали чаще и отчетливее! Нервы у Саши не выдержали, и увидев впереди просвет с уличными фонарями, она крикнула:
- Бежим!
Ей было стыдно за свою трусость, тем более, что сзади послышались крики Самойлова: не надо! Подбежав к машине, она рванула дверцу и закричала:
- Врубай прожектор!
Направив прожектор в темный проход, водитель полез за монтировкой, но тут к машине подбежал совершенно целый, хотя и запыхавшийся Самойлов.
- Поехали! – Скомандовал он, падая на сиденье, и повернувшись к Саше, неожиданно засмеялся:
- Ты думала, он меня убить хотел, да? А он мне дал банку красной икры, и три рубля!
Саша смутилась. Икра была всего-навсего консервом, то есть, едой. Это брать было можно. Но вот три рубля… Это было нехорошо. И вообще… Она так плохо подумала о людях, а ведь родители говорили: людям надо верить!
Э п и л о г
Под утро решили заехать в «Три собаки». Это была кафешка в темном закоулке между стадионом и кладбищем, куда ночью заезжали «Скорая», милиция и такси. Вот и сейчас, за соседним столиком сидели три милиционера, приветливо им кивнувшие, а два других столика были свободны.
Хотя три рубля хорошо делились на троих, брать деньги рабочих Саша категорически отказалась, тогда и решили потратить этот рубль в кафе. Банку же, по общему согласию отдали Самойлову. Глядя, с каким аппетитом Самойлов уплетает сомнительную солянку, Саша с удовлетворением подумала, что он не избалован папиными пайками, и вообще нормальный парень, вполне способный перевоспитаться. Сама она ела котлету, которая была горячая, коричневая и соленая, то есть, вполне была похожа на сделанную из мяса. Чего еще требовать от еды?
Оглядев обшарпанные стены (днем это была рабочая столовая), она вдруг ощутила умиротворение и мысленно согласилась со словами родителей: ведь на самом деле в Советском Союзе все люди хорошие...