Если любовь проходит, то это не любовь.
I.
Усталый таксист кивнул и спросил, где мой багаж. Я лишь развёл руками – из багажа со мной была только небольшая сумка через плечо. Дорога из аэропорта в город по пустому шоссе должна была занять не больше часа. Демонстративно заняв заднее сиденье, я попытался собрать взбаламученные быстрым сбором и перелётом мысли.
По радио пели что-то про wonderful life, за окном мелькали сосны, и на подъезде к Царевщине таксист не выдержал.
- На похороны приехали?
Я с немым удивлением поймал его взгляд в зеркальце. Неужели у меня такой вид?
- Багажа нет, очень ранний рейс, так обычно прилетают, когда случилось что-то серьёзное.
- Можно и так сказать.
В голове ещё свербил голос Маши, вопящей о том, что я - кидала и бросаю её в разгар работы, что Даник убьёт меня, что я мудак и всё в том же духе.
Таксист, поняв, что от меня больше ничего не добиться, прибавил громкость радио.
Don't let go, never give up, it's such a wonderful life.
Мост через Сок мелькнул, как прекрасное видение. Жигулёвские горы на другом берегу Волги кажутся совсем игрушечными.
Я в тщетной надежде попытался углядеть в их зелёном покрове домик, где были прожиты лучшие три недели моей жизни, но на таком расстоянии… да и времени прошло уже слишком много. Стоит ли он там до сих пор?
Глинка. Управа.
В лучах восходящего солнца шоссе, падающее к Самаре, сверкало, как зеркало.
Удивительная ирония – сияющая дорога во тьму. Засунув руку в сумку, я нащупал холодный металл, и мне вдруг стало спокойно. Лес кончился, замелькали дома, а последние сомнения ушли куда-то очень далеко.
«Я иду к тебе, любовь моя»
II.
Сунув таксисту деньги, я тут же забыл о нём. Самара сильно изменилась в последние годы, но ЗАГС остался прежним – советская казёнщина прикрылась свежей краской. Толпа людей, ряд машин с шариками и парад невест. Цветы, фотографы, сующие голубей в лица молодожёнам, дети, рис хрустит под ногами, люди со следами алкоголизма на лице собирают мелочь с тротуара.
На секунду отвлекаюсь, уступая дорогу очередной паре, направляющейся на конвейер сборки семейной жизни, а потом слышу: «Горько!»,- и вижу в дверях тебя.
Ты не изменила себе и тут – платье какого-то невероятного оттенка фуксии, фаты нет, только лиловые орхидеи в волосах. Ты опираешься о руку своего уже мужа и неуверенно улыбаешься гостям. Моя рука в сумке сдвинула ткань и плотно легла на рукоятку пистолета. Спасибо тебе, российская алчность! Никогда не думал, что буду радоваться повальной продажности должностных лиц, позволившей мне спокойно протащить купленный буквально вчера «макаров» в самолёт.
Твой муж взял тебя на руки и исполнил извечный акробатический этюд на ступеньках ЗАГСа.
Ближе.
Он понёс тебя мне навстречу – всё-таки жизнь любит символичность.
А потом наши взгляды пересеклись.
«Здравствуй»
В гулком фойе университета мы сидели на подоконнике и болтали ногами. Я рассказывал какую-то чепуху, а ты смеялась. Ты всегда могла посмеяться и над другими и над собой.
«Я вернулся»
Дамир Вильданович благословил нас, отправив на практику в заповедник к своему другу и собутыльнику. Лесник только усмехался в усы, слушая наши рассказы о планах по изучению эндемиков, а потом он просто ушёл из своей сторожки на три недели.
«Слишком поздно»
Я был неправ, ты была неправа, какая, в сущности, разница? Наше упрямство развело нас в стороны. Ты начала своё дело, я уехал в Питер.
Два года, как два дня, как два столетия.
А потом твои письма.
У кого ты узнала адрес?
Зачем ты его узнала?
Если любовь проходит, то это не любовь.
Ты вернула всё обратно, приехав. Только вместо Волги - Нева и облачность вместо солнца. Но я поверил, что всё снова встало на свои места.
Ты уехала и замолчала. Три месяца телефон упрямо отвечал, что абонент не доступен. Писем не было, моя работа не позволяла мне отлучиться из города ставшего моим.
Потом – ядерный удар – страница в контакте, ты в обнимку с другим.
«Поздно»
Наощупь взвожу затвор. Муж отпустил тебя, вас засыпали цветами, но поверх поздравляющих ты смотришь на меня, не отрываясь.
Мне осталось сделать три шага. Между нами только ваши гости, когда твой муж неловко пытается поцеловать тебя. Ты невольно отстраняешься, по твоему лицу бежит тень.
«Прощай»
Я отворачиваюсь и почти бегу прочь.
«Как смешно всё получается»
III.
У меня ещё куча времени. Всё-таки Даник не может без меня обойтись. Мой загул списан на нервное истощение и усталость, в целом я буду прощён, если завтра буду на месте.
Самолёт поздно вечером, а сейчас у моих ног плещется Волга.
Я украдкой оглядываюсь – здесь, у дамбы, прохожих почти нет, быстро вытаскиваю свёрток из сумки и бросаю его в воду.
Посмотрю, как исчезают круги, а потом пойду гулять по набережной, греться в лучах непривычно жаркого солнца. Такси отвезет меня в аэропорт, и самолёт удалит нас на тысячу семьсот километров.
«Ты его не любишь»
Вдоль парапета, мне навстречу идут под руку совсем молодые, лет по шестнадцать, парень и девушка.
Как нежно он держит её руку.
Как она смотрит на него.
Наверное, у них любовь. И у нас с тобой любовь.
Только у них она ещё прекрасна, а наша стала просто отвратительной.
Ты ведь просто убедила себя, что любишь его, я точно увидел сегодня, что всё это фарс. Почувствовал разъеденным нутром.
Эта ложь самой себе убьёт тебя вернее, чем пистолетная пуля.
Don't let go… какая приставучая песня…
А я не смог.
Я по-прежнему люблю тебя.