4.
Паутина воспоминаний медленно заполнила тёплую кухоньку Ульриха. Позванивали серебряные вьющиеся нити прошлых встреч и разговоров. Ульрих уплывал по волнам памяти всё дальше и дальше и вскоре почти весь растворился среди картинок и лиц далёкой, крепко забытой прошлой своей жизни.
Всякая всячина проявлялась вокруг, норовя зацепить внезапно собой, увлечь приятными или горькими ощущениями. Друг детства, белобрысый Иван, исчезнувший из жизни Ульриха после армии, поманил пальцем и показал свои зелёные поля, покосы, пашню, стадо круторогих коров и за длинным холмом в живописной низине пасеку. Там в тени рябин они не спеша распили душистой настойки и долго молча смотрели на медленный закат багрового солнца. Прокричали утки, улетая за реку. И всё исчезло, ушло за огни новогоднего праздника, школьного маскарада в девятом классе.
Голубая маска Снежной королевы, склонившись в реверансе, пригласила на танец, но он не решился и, вспоминая это, многие годы казнил себя...
Воспитательница крепко держит за руку, но стоило чуть ей ослабить хватку, как он вырывается и опять бежит из ненавистного детсада за ограду домой. Его ловят, уносят обратно. Воспитательница крепко держит за руку... Он снова бежит. Его ловят и ловят...
В тёплой прозрачной речной воде он захлёбывается, не доставая до дна ногами, небо темнеет, кто-то дёргает за шиворот, судорога долго трясёт посиневшее тело...
Сильный дождь вспенивает пузырями и брызгами летнюю бирюзовую лесную просеку, превращая долину меж сосен в кипящее великолепное море, и две исчезающие полоски от гусениц спешащего БМП рисуют там изумрудный браслет... Самолёт падает в воздушную яму, самолёт падает в воздушную яму, самолёт снова падает в воздушную яму, самолёт падает и падает...
...Ульрих услышал назойливое тиканье и разглядел перед собой циферблат будильника. Напряжённо всматриваясь в цифры и стрелки, он вдруг чётко осознал, что опаздывает за бандеролью. Нужно было быстро спуститься по подъездным лестницам к почтовому ящику и забрать своё счастье. Две минуты осталось до волшебной удачи, две минуты... Но ноги что-то не слушались, руки летали, дирижируя тишиной. Приподнявшись, он не смог сделать и шага, не то, что выбежать стремглав из квартиры. Тяжело стало не только горячему и обмякшему телу, но и мысли в голове остановили своё движение. «Кто меня так? Что же я, совсем не такой какой-то? Ночь уже в другом годе будет...» - и подумав так, Ульрих опустился на пол.
Но там, на той стороне планеты, где Новый год встречают дважды, там случается и не такое! Мелкий почтовый служащий с усталым задумчивым лицом, тяжело вздохнув, пополз на четвереньках к выходу из квартиры, набирая всё больше и больше скорость. У него ещё был шанс успеть - будильники в этой стране очень часто, особенно у мелких служащих, показывали на десять, а то и на пятнадцать минут вперёд, чтобы - не дай бог! - не опоздать на работу. Ульрих успел вынуть бандероль до полуночи, и хмурость и головная боль сменились радостным ожиданием чуда.
5.
На работе в свободное время он любил разглядывать свежие журналы, читать в них что-нибудь занимательное. Там была видна другая жизнь, точнее - много других жизней, которые шумели и бурлили на каких-то иных планетах, в далёких недоступных прекрасных мирах, где люди одевались в самые подходящие и красивые одежды, владели автомобилями, яхтами, самолётами, многокомнатными домами, виллами и задушевными друзьями, выбирались в президенты, боссы, министры и депутаты, плавали с аквалангом, получали призы, награды, искусственные сердца, места в дорогих гостиницах, заводили породистых собак, прислугу и шоферов, не ожидали тоскливо конца работы, не копали дождливой осенью картошку, никогда не гонялись за городским транспортом, не ругались в долгих очередях, не выбирали между плохой лапшой и очень плохой, не прятались, не жаловались, не страдали, не исчезали тихо-тихо из своей утомительной жизни... Быть может, там и скрывается счастье? Как выманить его оттуда? Однажды, как-то промелькнули и запомнились слова - люди рождаются, мучаются и умирают... Только, про чью жизнь так сказать можно? А про чью нельзя?
Ульрих сидел за голубым столиком на кухоньке и смотрел на лежащую пред ним бандероль. Буквы были всё же на ней и раньше, но он не заметил их, или появились они только сейчас - не это занимало его ум. В наклоне и стройности, нажиме написанных от руки букв, он уловил необыкновенную силу и твёрдость писавшего и сейчас весь проникся не только страстным желанием получить обещанное, но и чувством неотвратимости происходившего с ним в эту колдовскую ночь.
- «Открой, забери себе и ни кому не отдавай! Здесь для тебя счастье и богатство!» - перечитывал он раз за разом.
- Что там? Что может быть в ней такого для меня? Нет, это не шутка такая чья-то, и не вчера вдруг, а мне... должно же быть мне это... И вот, я получу... - бормотал он, касаясь и поглаживая нерешительно пальцами шершавую мятую бумагу, обёртку пакета.
Ещё утром он был аккуратен и спокоен и не намеревался встречать старый Новый год. События шли своим обыкновенным чередом, и о каком счастье можно было мечтать: о пельменях вечером, о новой рубашке, об интересном телесериале, чтобы пораньше привезли почту, чтобы пьяный сосед не попался на глаза, о чём ещё?
Будильник продолжал тикать. Но уже начинал где-то в глубине ночи, в темноте улиц и его душе нарастать неясный гул, заполнявший собою всё. Вот и тиканье пропало в этом звуке. Ульрих вскочил. Что-то не сходилось в его голове, что-то не позволяло принять решение, что-то волновало... Оставив всё, как есть, он пошёл к выходу и быстро оделся, ещё быстрее выбежал из подъезда и через минуту оказался перед газетным киоском. Раньше в нём продавали газеты и журналы, карандаши и открытки, а теперь круглосуточно - сладости и алкоголь, жвачку и сигареты.
Где-то он слышал или читал, кажется, тот силач Дикуль советовал при необъяснимых явлениях, при волшебстве непонятном - не плохо стакан водки разом принять - и многое прояснится. Ульрих вернулся домой, купив бутылку водки, шоколад, ещё бутылку какого-то красного вина, ещё шоколадный батончик, ещё бутылку пива, ещё мороженое, словом, на чём взгляд задержался.
Эта быстрая прогулка его успокоила. Теперь он почувствовал себя готовым к принятию любого объёма счастья и богатства. Справедливость должна была в эту ночь восторжествовать и подарить удачу, но что мешало ей явиться и раньше?
- Мне бы это лет десять назад... или даже двадцать! - Задумался Ульрих. – Жаль, что только сегодня мои поступки смелы и решительны. Э-ко, я! Скажи кому - не поверят...
На столе всё было разложено, откупорено, приготовлено для последнего действия. «Стакан водки! Целый! Почти полбутылки - за раз!» - он покачал головой и, пожестикулировав в воздухе руками, налил сначала вина.
- Если там деньги, то сколько? Десять тысяч? Пятьдесят? Ух, мне бы этого... Но может и сберкнижка на предъявителя... Хотя, как же налоговикам объяснить такое? Это конец, затаскают. Счастье? Значит там, что-то другое... – продолжал размышлять он.
Ульрих выпил полстакана кислого вина. Гул в голове нарастал.
- Прекрасный праздник - старый Новый год! Просто чудесный... Кто хочет - справляет, кто хочет - спит. Есть праздник, и нет его... Мы никогда раньше не справляли... Дачу построю. Нет, куплю - строить долго и не выйдет, может... Вот и сторожи теперь... Нет, не здесь счастье, не здесь... Сейчас откушу шоколадки и - водку разом... Возьму и получу своё! Жена ахнет! Ан, нет... Эта заставит всё выкинуть, лишь бы чего не подумали, лишь бы не догадался никто, что у нас теперь есть... Не было, не было - и вот... здрасьте! А, если лотерея, круиз какой? Вот и бегай там, да и ехать в чём... Не может это быть счастьем... Что же тогда? Но... но, может, письмо от сына... Вполне! Ценю, мол, вас и хочу вернуться... Ну, что мы ему сделали? Сказал, как отрезал, отцу родному уезжая, что жить я боюсь и ползаю по ней, ползаю по жизни, по этой самой еле-еле... Да, был прав! Но теперь я не тот! Теперь всё по-другому! Где водка противная? Лейся, лейся... до краёв...
Тут Ульрих с горечью понял, что был совершенно неискушён в таком деле, как счастье. Не довелось, не получилось его вволю потрогать. И когда спасительница водка, наконец-то, потекла внутрь, даже к этому сроку, он так и не смог угадать размер и вид выпадающей ему удачи. Хотелось, вроде бы, многого, но... но этого, и может быть, и другого могло оказаться так много, что...
- Если покажу кому - пропадёт, а если себе...
Руки не слушались, стены качались. Ульрих уже ненавидел пакет, в котором столько всякого счастья, что ему и не поднять его, не осилить, а только придавить себя этим он сможет, захлебнуться нём, погибнуть, и все будут смеяться или, что ещё противней, просто не заметят его, распластанного, размазанного счастьем по злой и коротенькой этой жизни.
6.
Утром жена с ужасом и удивлением увидела спящего под кухонным столиком скрюченного Ульриха. Холодный воздух из открытой форточки клубился, обдувая улыбающееся лицо и всклокоченные волосы мелкого служащего. Пришлось долго толкать его и трясти, прежде чем вместо внятного объяснения она разобрала туманную фразу:
- ... лети… лети, не возвращайся, лети и больше не кусайся... Вот вам всем!
После чего со счастливым выражением лица и молча Ульрих принялся собираться на работу, не обращая никакого внимания на неубранный стол, пустые бутылки, испуганную жену и грязный след от сапог на подоконнике, который он отпечатал, выкидывая на улицу злосчастную, так и не вскрытую, бандероль.
2000г.