17 февраля 1924 года
Очередной рабочий день смазался в нелепое пятно из спешки, свалившейся на голову отчетности за полугодие, воющей ни с того ни с сего тревоги, новыми биологическими материалами и новой же техники. Несмотря на привычку разбираться в свежих поступлениях, герр доктор не любил тратить время на то, без чего ему и так неплохо работалось. Но раз приказ дан, значит, нужно отвлечься от важных дел, оторваться от неудобного стула и идти распаковывать коробки под назойливый вой сирены.
На этот раз привезли три десятка новых приборов, десяток телепатов-аналитиков и "инструкцию" на полсотни листов. Ни одного компьютера, зато среди людей - три сканера, один "сервер" и один со способностью "сухого" считывания, сразу с предмета. Называется "соберите компьютер сам, герр доктор, если устали возиться с тем, что у вас уже есть".
Что ж, сам так сам, отчего же не собрать. Не все развлекаться на рабочем месте.
Скрашивала этот бесконечный день только записка, переданная курьером уже под самый вечер: поселение ученых почтила присутствием прекрасная лилия, Елена Ланда. На фоне этого дневной сумбур казался уже не таким безумным, и оставалось только дождаться одиннадцати вечера. Можно было бы сбежать раньше, но не позволяли совесть и долг. А после - снова принявшаяся надрываться сирена, на этот раз отреагировавшая на резкий скачок температуры в одной из лабораторий с биологическими материалами. Отчаяние пополам с редкой для него яростью охватывало ученого каждый раз, когда он смотрел на часы, понимая, как легко ускользает сверхценное время.
Когда прошло сорок минут, а покинуть здание не было возможности, он начал метаться по кабинету, сатанея с каждой минутой. Еще немного, и на пол полетели бы ценные приборы и материалы, а дверь, отсекающая лаборатории четвертой секции, начала содрогаться от ударов всем, что попалось бы в крепкие кулаки герра доктора, но...
Но сирены стихли, и не прошло десяти минут, как тоскующий ученый вырвался на свободу, покидая территорию исследовательского центра бегом, как восторженный мальчишка.
Остановился он только в холле дома, где за ним числилась квартира, и то только потому, что заметил свое отражение в дверях. Усилием заставив себя отдышаться, мужчина свернул в гостевую половину и потратил почти полчаса, приводя себя в порядок в туалете. Впервые он мыл голову в раковине, а сушился вафельными полотенцами, разоблачившись по пояс, но никакая сила не могла заставить его придти к своей женщине всклоченным, перемазанным карандашным грифелем и провонявшим едкими химикатами.
Результат удовлетворил его, только когда в помутневшем от пара зеркале отразился не герр доктор, а Алард Шерли, неизменно аккуратный и собранный, как и подобает примерному семьянину. Единственное, что выбивалось из образа - воротничок рубашки, неизвестно как поймавший россыпь блекло-бурых капель. Точки совсем крохотные, но герр Алард готов был поклясться: Елена узнает о них раньше, чем он отойдет от порога.
Отражение поймало робкую, поражающую своей нежностью улыбку, неизменно появляющуюся на губах скандинава при мыслях о самой чистой лилии из всех, которые когда-либо видел этот свет.
-Что вы знаете про Ад, дорогуша? Оттуда никто не возвращался.
-Вы не поймете. Мне было ради чего вернуться.
Он не ошибся: Елена выглянула в прихожую, держа в руках чистую рубашку, когда Алард только расшнуровывал ботинки. Тонкая, высокая, молочно-белая и сероглазая, затянутая к платье с мучительно-узким поясом, окутанная каскадом пепельно-русых волос, она заставляла что-то сжиматься в груди ученого, задыхаться от непередаваемого, окрыляющего безумия.
-Я взяла бежевую, если ты не против, - отчего-то тихо смеясь, произнесла лилия в облике человека, демонстрируя свежую рубашку и облокотившись на комод. - И прости, что без предупреждения...
Она взвилась в воздух, успев лишь отставить руку с рубашкой, а после - уронить ее в кресло, когда Алард, бросив плащ и нерасшнурованные, как следует, ботинки у двери, нес возлюбленную в спальню. Семнадцать лет оказались не тем сроком, чтобы превратить встречи супругов в обыденность и привычку, а было ли тому виной, что последние годы Алард фактически полностью отдавал себя науке и мог видеть свою Елену не чаще двух-трех раз в месяц - кто знает. Между годами жизни вместе и нынешним положением вещей он видел разницу лишь во всепоглощающей тоске.
Забрызганная кровью рубашка не осквернила постели, отброшенная куда раньше. Пока подрагивающие пальцы, уложив лилию на тонкое покрывало, расстегивали, развязывали и расшнуровывали все преграды платья, тонкие, ломкие пальчики, больше похожие на морозные ветки, освобождали светлые волосы мужчины от ленты, стянувшей их в хвост. Когда белесо-платиновые кудри растеклись по плечам и спине Аларда, женщина замерла, едва делая редкие вдохи и отслеживая каждый завиток.
Указательный палец осторожно, с недоверчивостью коснулся скулы, очерчивая челюсть и подбородок, мазнул по узким и бледным губам, проскользил по носу и поднялся к бровям. Еще одно прикосновение - холодные, вечно мерзнущие пальцы будто старались запомнить любимое лицо. Алард не мешал, нависнув над возлюбленной и прикрыв глаза, вздрагивая от невесомых касаний. Душащая его любовь постепенно, но неумолимо смешивалась с ядом отчаяния. Как бы ни было прекрасно время, выторгованное у судьбы, зачастую вырванное, оно не складывалось в ту вечность, которая была поистине безумно желанна.
Агнет, Хильда, Клара, Фрид, Верена - поток имен казался бесконечным под стук стаканов и позвякивание вилок. О чем еще может болтать Свен, не отличавшийся благочестием даже во время полноценной совместной жизни с супругой? Только о бабах. Хуже всего было то, что он ловил самое большое удовольствие от смакования подробностей своих похождений и не видел в этом ничего зазорного. Впрочем, никто не жаловался: от скуки, когда новых материалов приходится ждать неделями, и не такое станешь обсуждать, даже если ты почти гений. Талант уж точно.
Скука изводит всех, и в итоге в обсуждении участвуют все, включая тихоню Гюнтера, новичка из химиков. Алард сидит, как обычно в такие моменты, немного в стороне: достаточно, чтобы его не втягивали в разговор, и идеально, чтобы не казаться зазнайкой. Но сегодня не его день, и Свен дотягивается здоровой лапой до пепельной гривы коллеги и бесцеремонно-шутливо дергает.
-Ну а ты? Алард, вы со своей лилией настругали уже пятерых, значит, хотя бы пять раз-то было?
Под дружный, но беззлобный смех улыбается и Алард, мотнув головой и высвобождая прядь из нахальных пальцев соотечественника-норвежца.
-Все ради науки, - с этой же улыбкой покачивает он головой. - Только ради науки.
Он задыхается, но на этот раз от одуряюще-родного запаха белой кожи жены. Прохладу лилии, не мерзнущей разве что на солнцепеке, хотелось отогреть, растопить, закутать, защитить от нее. И, даже зная о тщетности попыток, он раз за разом не желает выпускать Елену из объятий, целует до своего беспамятства и не может сдерживать слезы, как не может подавить отчаянную любовь даже в минуты единения. Обойтись грубо, причинить боль, обидеть хотя бы словом? Нет, нет, нет... Нет большего наказания, чем сжигающее, рвущее чувство боли обожаемого больше жизни существа.
Даже теперь, замирая над томно мурлыкающей лилией, он снова плачет, не зная, как выразить всю свою любовь. Он хотел бы научиться говорить так, чтобы со словами вынимать душу, но красноречием с ним могли бы поспорить только скалы, потому вместо слов - снова поцелуи, осторожные, почти неощутимые.
Когда Елена, вздрагивая от смеха, отталкивает его, Алард послушно вытягивается рядом, замирая в неудобной позе, зная, что так возлюбленная, прижимаясь к нему, не замерзнет за остаток ночи. И он согревает, чувствуя, как теплеет Елена, как легкое головокружение сковывает виски, и только благодаря ему удается провалиться в сон - смутный, изматывающий, но невыразимо прекрасный.
Он проспал. Разметавшись по постели, белый на белом, Алард впервые не чувствовал течение времени, слишком глубоко утонув в грезах. Его удалось добудиться только безжалостным обливанием, что не сделало утро приятнее и романтичнее. От вчерашнего настроения остались только неловкие, мучительно-смущенные улыбки. Отказавшись от завтрака и поспешно нацепив вчерашнюю рубашку, Алард, мысленно ужасаясь отражению осунувшегося сорокалетнего мужика с кругами под глазами, дал себе обещание пересмотреть отношение к употреблению в пищу мяса. Похоже, вегетарианство измотало его... хоть и очень неожиданно.
По дороге на работу он успокаивал себя, что женщины часто обижаются на пустяки, и что невероятный секрет, который Елена хотела рассказать за завтраком, может подождать и до обеда. В крайнем случае, до вечера. А работа на самом деле не может ждать, и нельзя во всем потакать капризам женщины, и завтрак - не время для тайн.
К обеду, однако, Алард не вернулся: из лаборатории первого сектора пришли результаты анализов, по которым выходило, что объект три дробь двенадцать неточно классифицирован. Служба безопасности предпочла блокировать одно помещение и не подвергать жизни большей части ученых риску - кто знает, что придет в голову телекинетику, когда он поймет, что его особую способность подавить не смогли, рассчитывая видеть перед собой телепата.
Проверка экспериментального токсина была в процессе, когда Алард заметил неладное в показаниях приборов, отслеживающих жизнедеятельность организма испытуемого. Попытки покинуть лабораторию ни к чему не привели, и ученые, предпочитая не рисковать напрасно, решили осидеться в тесной, но крепкой подсобке, пока взбешенного объекта не отправят на тот свет.
Как и с чего Алард оказался рядом с тощим пареньком, доламывающим оковы, сказать внятно никто не смог. Просто оступился, просто качнуло не в ту сторону - говорили, что герр доктор с самого утра выглядел болезненно. Так или иначе, но подопытный не церемонился с мучителем, и сломанная шея была не более чем завершением, излишне милосердным для открывшихся возможностей.
Алард был кремирован по настоянию старшего сына, Максимилиана, вопреки воле матери. По его же решению Елене Ланда было отказано прощании с телом. Вместе с Алардом Шерли были сожжены его личные вещи, включая серебряное кольцо, подаренное матерью. Впоследствии ссора матери и сына не сгладилась, и Елена умерла через несколько месяцев дома в одиночестве, во время родов шестого ребенка. Никто из пяти ее детей на похоронах не присутствовал.
Максимилиан женился на Эльзе Вайнер, не выжившей при родах, но подарившей ему сына, которого назвали Ганс. Последующие браки заканчивались так же, но вместе с матерями умирали и дети. После смерти третьей супруги Максимилиан прекратил попытки продолжить род и в сорок четвертом вместе с сыном покинул Германию.
В шестьдесят пятом году родился последний представитель семьи Шерли - Алан Шерли. В семьдесят первом - третья и последняя дочь Хильды Ланда, Алиса, двоюродная тетя Алана, русоволосая, но слишком крепко сложенная, чтобы походит на свою прабабку-лилию.