Сторан Симбиоз-2 Часть-1

                ***

 - Ты уверен, что готов покинуть этот мир?
 - Я уверен, что готов отправиться к другим мирам. В конце концов, сколько можно тянуть?
  Под порывами штормового ветра мы стоим у парапета, огораживающего выступающую скальную площадку. Внизу, разбиваясь в пенной злобе о камни, беснуются морские волны. Где-то у горизонта из низких туч вырываются ветвистые молнии. Мир будто бы гневается на две непутевые сущности, собирающиеся его покинуть.
 - Ты готов к тому, что можешь больше никогда не увидеть этот родной для тебя мир?
 - Чего вдруг?
 - Я давно хотел предупредить тебя, Олег, об одном неясном мне самому моменте.
 - Предупреждай, - милостиво соглашаюсь, прикрывая глаза от хлестнувших по лицу струй дождя.
 - Возможно, являясь членами семерки сущностей, владеющих этим миром, мы сохраним связь с ним после того, как отправимся в странствие. Но если это предположение неверно, и все произойдет так же, как происходило, когда я покидал прежние миры, то мы потеряем связь с этим миром. И тогда останется лишь надеяться, что когда-нибудь наткнемся на него снова. Поэтому я и спрашиваю тебя – готов ли ты навсегда проститься со своим родным миром?
 - Я думал об этом. И возможно еще полвека назад подобная перспектива заставила бы меня отказаться от безумного шага. Однако за последний век мне от столького пришлось отказаться, столько потерять и со столькими родными и близкими людьми проститься…
 - Я никогда не был между мирами с кем-либо в компании, - снова заговаривает странник, после продолжительной паузы.
 И что?
 - В физическом мире, удаляясь, мы перестаем ощущать друг друга. Сближаясь, снова встречаемся. Но там нет расстояний и направлений. Там нет вообще никаких физических величин и ощущений. Сможем ли мы там чувствовать друг друга? Готов ли ты к тому, что мы можем потерять не только этот мир, но и друг друга?
 Вот, блин, надо же было ему сообщить об этом в последний момент. Это все равно как человеку, перепрыгивающему через канаву, в то время, когда он уже отталкивается от ее края, сообщить, мол, если что, внизу вовсе не грязь, а дерьмо, сливающееся из санузла инфекционного отделения местной больницы.
 - Мне будет недоставать твоего занудства, - зло перекрикиваю шум бури. - Если потеряемся, когда-нибудь встретимся в этом мире. Хватит тянуть! Поехали! А то я передумаю-у-у…
 Бросив последний взгляд на сиротливо темнеющее слепыми окнами здание за спиной, странник вслед за мной шагает за парапет.

 Несмотря на то, что странник неоднократно втолковывал мне, будто в пространстве между мирами абсолютно ничего нет, я все же представлял наш исход подобно полету в космос – планета, уменьшаясь, превращается в голубой шарик, вращающийся вокруг огромного, ослепительно яркого, ораньжевого солнца, которое, в свою очередь, также уменьшается и превращается в одну из миллионов звездочек, светящихся на черном фоне бескрайнего Космоса.
 Переход был мгновенный. Только я потянулся за товарищем, оставляя летящее в морскую пучину тело, как тут же провалился в оглушающее ничто. Эффект такой, будто находясь посреди шумного зала ресторана, вдруг резко лишаешься зрения и слуха. Пустота! Абсолютная! Ни с чем не сравнимая!
 - Василий!
 - Олег! Я не ощущал тебя. Думал, что уже потерял.
 С невероятным облегчением осознаю присутствие странника. Остаться здесь в одиночестве нет ни малейшего желания.
 - Вот видишь. А ты переживал, что мы потеряемся, - передаю ему наигранно бодрое ментальное сообщение. – Ну давай, Сусанин, веди к неизведанным мирам. Оставим, так сказать, на их пыльных тропинках следы нашей жизнедеятельности. Как, кстати, тут двигаться?
 С удивлением обнаруживаю, что не понимаю, каким образом перемещаться в этой пустоте. А как я перемещался в своем мире? Да просто хотел двигаться и двигался. Так почему же здесь ничего не получается?
 - Стоять! – Василий буквально оглушает меня.
 - Ты чего орешь как потерпевший?
 - Не удаляйся от меня. Постоянно проверяй мое присутствие. Сейчас мы друг для друга являемся единственными ориентирами, определяющими как расстояние, так и время. Если выпустим друг друга из виду, скорее всего больше не найдем.
 - Ясно. Держись тогда поближе. Только не поглоти меня невзначай.  И все же, как тут двигаться? И, кстати, как я двигался в нашем мире, когда находился вне физической оболочки? Почему здесь у меня ничего не получается?
 -Все очень просто, Олег. Сейчас попытаюсь тебе объяснить. Сущность, находящаяся вне физического тела, но в физическом мире, определяет движение по какому либо ощущаемому ею физическому ориентиру. Например, при визуальном контакте. Ты видишь, скажем, дерево и, изменяя расстояние, приближаешься к нему либо удаляешься.  Здесь же нет никаких ориентиров, и потому ты, не обладая нужным опытом, выпав из материального мира, забарахтался как ребенок. Затем, ощутив меня, непроизвольно оттолкнулся и едва не унесся по инерции неизвестно куда.
 - Так как же двигаться, если нет ориентиров?
 - Элементарно. Создаешь точку и удаляешься от нее.
 - Мысленно?
 - Ты сам есть подобие мысли, - после некоторой паузы отвечает странник. – А значит все, что ты делаешь, делается мысленно.
 - Как-то трудно мне все это осознать.
 - Боюсь, теперь у тебя будет достаточно времени для осознания.
 - Может, создадим эти самые точки и двинем уже? Разговаривать можно и по дороге.
 - А мы давно уже двигаемся, Олег.
 - Как это?
 - Ну, ты-то относительно меня неподвижен. Но я относительно созданной мною точки давно уже нахожусь в пути. А значит, и ты движешься со мной.
 - Хорошо, что в подобном состоянии у меня нет материального мозга. Иначе он закипел бы от твоих, Вась, объяснений.

Жутковато все же находиться в этом междумирье. Меня-то хоть как-то ободряет присутствие странника, а каково находиться здесь в одиночестве? М-да.
 Неприятных ощущений добавило подтвердившееся предположение Василия о том, что, покинув свой мир, мы потеряем с ним связь. По крайней мере, я этой связи точно не наблюдаю. Неужели мы и правда навсегда его потеряли? Не решаюсь заговорить об этом со спутником, боясь получить окончательное подтверждение. Пусть хоть какая-то надежда теплится в душе.
 - Вась.
 - Да?
 - А мы можем здесь наткнуться на странствующего коллегу?
 - Теоретически, наверное, можем. Но я ни разу никого не встречал.
 - Жаль, - искренне сожалею. – Втроем было бы веселее.
  Интересно, сколько времени мы находимся в этой нереальной дыре? Вспоминаю рассуждения странника об относительности ощущения времени.
 Периодически, чтобы развеять гнетущие мысли, заговариваю с товарищем обо всем, что приходит в голову. В голову? А головы-то и нет. Куда же тогда приходят мысли?
 Кажется, будто мы висим в пустоте уже целую вечность. Может, странник заснул и прекратил движение?
 - Вась.
 - Да?
 - Ты не уснул? Мы не остановились?
 - Нет. Движемся, - односложно отвечает спутник.
 Вероятно, он расстроен из-за того, что поддался на мои уговоры. Его можно понять. Целую вечность скитался между мирами как бездомный пес, всякий раз прогоняемый со двора негостеприимными хозяевами. Когда же вдруг улыбнулось невиданное счастье, и появился собственный мир, он легкомысленно покинул его, поддавшись на мои уговоры.
 - Вась.
 - Да?
 - Ты не злишься на меня?
 - Нет.
 Значит, злится. Если бы не злился, сперва поинтересовался бы, мол, за что мне на тебя злиться, да с чего ты это взял? А раз сразу ответил, значит знает о чем спрашиваю и, наверняка, точит его, если не злоба, то хотя бы маленький червячок недовольства. И не дай Бог вырасти этому червячку в здоровенного удава… При этой мысли создается нереальное ощущение пробежавших по спине холодных мурашек, и будто бы даже передернул плечами. Экая иллюзия физических ощущений.
 За подобными размышлениями не сразу замечаю появившееся новое ощущение. Теперь кроме странника, я чувствую что-то еще. Это что-то пока еще очень далекое и неясное. И кажется, будто оно проплывает мимо нас, ибо постепенно удаляется.
 - Что это такое? – обращаюсь к спутнику. – Ты разве не чуешь?
 - Что? – не понимает Василий.
 - Я что-то ощущаю. Но оно от нас удаляется.
 - Странно. Почему же я ничего не заметил? – удивляется он. – Попробуй приблизиться к этому.
 Тянусь к удаляющейся цели и она начинает вновь приближаться.
 - Это мир, - наконец извещает странник.
 Мир? Ура! – обрадовавшись, делаю стремительный рывок к долгожданному объекту наших поисков, на ходу спрашивая: - Почему же мы свой мир покинули так резко, в один миг оборвав с ним связь? Почему мы не удалялись от него так же постепенно, как приближаемся к этому.
 - Так бывает всегда, - начинает было объяснять Василий, но вдруг замолкает и в следующее мгновение разражается паническим посылом: - Остановись! Этот мир только создается!
 - И что? – успеваю спросить, прежде чем врываюсь в нечто, напоминающее вихрь, объединивший в себе семь подобных нам сущностей. Слившись в единое целое, они, тем не менее, не стали чем-то единым, а лишь гармонично дополняют друг друга.
 Создатели кружатся в невероятном танце, излучая некую энергию, направленную в зарождающееся в центре их хоровода нечто материальное.
 Успев ощутить все это за долю мгновения, в следующий миг плюхаюсь в центр ментального хоровода, неуклюже расплескав зарождающееся творение.
 Окунувшись в эту так называемую первичную материю, испытываю невероятное блаженство, сравнимое наверное с тем, которое испытывает припавший к источнику путник, долгое время находившийся без воды в жаркой пустыне.
 Отдавшись невероятным чувствам и забыв обо всем на свете, какое-то время впитываю благостную энергию. Однако некое некомфортное ощущение заставляет обратить внимание на окружающий мир. Понимаю, что ощущаю некомфортность из-за отсутствия странника. Где же он? Остался вне? Вспоминаю его последний крик и, окончательно очнувшись, оцениваю обстановку.
 Вихрь по инерции продолжает кружиться, но исходящая из него энергия стремительно убывает и, вместе с тем, трансформируется из созидательной в (как бы это объяснить?) нейтральную, что ли.
 Буквально физически ощущаю на себе внимание семерых Создателей. И их эмоции. Удивление, изумление и непонимание, постепенно переходящие в яростное негодование.
 - Восьмой? Это Восьмой!
 - Но почему? Почему так рано?
 - Мы только вначале создания! Разве может сейчас прийти восьмой?
 - Мы что-то сделали не так? Что теперь будет?
 - Этого не должно быть! Мы должны его уничтожить!
 - Мы должны его поглотить!
 - Э! Э! Ребята! Вы не за того меня приняли! Я просто проходил мимо и решил… Твою мать! Да что ж вы делаете, волки!
 Мою волю, мой разум будто облачают в стальную оболочку, которая начинает медленно, но неумолимо уменьшаться, сдавливая все сильнее и сильнее. Пытаюсь обратиться к напавшим, но понимаю, что мои посылы заперты вместе со мной и до них не доходят. Так же и я перестаю слышать их. Мне вынесли приговор, не подлежащий обжалованию. Только что пополнившая меня энергия, теперь течет в обратном направлении семью тоненькими ручейками. Инстинктивно стараюсь сдержать натиск и не дать этим злобным сущностям поглотить себя. Ведь я такой же, как они! Я еще ничего не успел, ничего не увидел! Я же хочу прожить вечность! Хотя бы одну!
 Ценой невероятного напряжения удается истончить ручейки покидающей меня энергии. Однако силы продолжают убывать. Понимаю, что пройдет совсем немного времени, и мое сопротивление будет сломлено, а сущность поглощена. Но как же так? Ведь те, кто пытался поглотить меня ранее, уверяли, что этого сделать невозможно – будто бы вселившаяся в меня сущность была скрыта за непроницаемой оболочкой, не позволяющей ее поглотить.
  Разум цепляется за какую-то ускользающую мысль и пытается вытянуть ее из глубины сознания. Мешает постоянно нарастающее давление со стороны негостеприимных Создателей. Силы иссякают. Больше не могу сопротивляться. Энергия покидает меня стремительными потоками. Если бы я не впитал ее с избытком, так неосторожно ворвавшись в зарождающийся мир, то, вероятно, давно уже был бы поглощен без остатка. Но и теперь существовать мне осталось не долго.
 Уже находясь на грани небытия, начинаю ощущать себя неким подобием плода, с заключенным внутри семенем. Что-то подсказывает – в этом семени спасение! Приходит понимание. Именно понимание, а не знание, ибо знание во мне было всегда, но оно было скрыто за толстой сочной мякотью энергии, скрывающей это семя - Семя Человеческой Сущности.
 Все очень просто, и я знал это всегда. Но как водится, долго не применяемые знания уходят в самые дальние уголки памяти и, порой, остаются там под завалами других знаний даже тогда, когда приходит необходимость их использовать.
 Я всегда знал, что моя человеческая сущность не поглощена вселившейся в меня сущностью, и, тем более, вселившаяся сущность не поглотила мою. Мы лишь слились в некоем симбиозе, дополняя друг друга и давая друг другу новые возможности.
 Еще не осознав до конца, что нашел путь к спасению, начинаю действовать на уровне инстинктов – раскрываю семя и, как бы выворачивая себя наизнанку, накрываю им иссохшийся морщинистый плод.
 Давление извне прекращается. Отток энергии остановлен.
 Чертовски неприятно чувствовать себя сморщенной высохшей вишенкой. Но чертовски приятно осознавать себя живым!
 Создатели останавливаются в недоумении, соображая, куда я делся. Из их общения понимаю - они уверены, что не поглотили меня целиком, и даже как-то слабо ощущают мое присутствие, но не могут пробиться.
  Решаю не испытывать судьбу и поскорее удалиться. Однако решить не значит сделать. Попытка удалиться ничего не дает. Этот недомир еще настолько ничтожно мал, что удаляться в нем попросту некуда.
 Но почему я не могу попросту убраться из этого мира? Как мы покинули свой? Я просто держался рядом со странником, и он выкинул нас обоих в ту жуткую пустоту. Как же не догадался поинтересоваться способом такого перемещения? Вот влип. Это что ж мне теперь вечно прятаться от этих упырей? Вне миров конечно жутко, но там хоть никто не пытался меня сожрать. Чувствую себя аквалангистом, сидящим в клетке, вокруг которой рыщут голодные акулы. Нюхом они меня чуют, но зубами дотянуться не могут. Клетка пока прочная, но у акул в запасе вечность, и они могут дождаться неосторожно высунутой руки, а то и того момента, когда коррозия источит металлические прутья.
 Ладно, нечего нагонять на себя жути. Лучше буду мыслить мысль о способе бегства. Странник объяснил принцип передвижения нематериальной сущности - нечто ассоциативно напоминающее оптическое приближение и удаление объекта с помощью объектива видеокамеры. Единственно, вне миров этот объект необходимо создавать мысленно. Теперь остается понять, как перемещаться из мира во вне и наоборот? Хотя, как наоборот я уже знаю – видишь мир и несешься в него, аки мышь в мышеловку. Но как совершить прыжек в пустоту, если пустоты не видно? Мысленно ее представить? Или… Стоп! Кажется мелькнула какая-то разумная мыслишка. Куда же она спряталась, чертовка? Двигаться можно не только к чему-то, но и отталкиваясь от чего-то. Я пытаюсь скрыться от Создателей в созданном ими мире.  Надо выбрать объектом, от которого стоит удаляться, не Создателей, а весь их мир…
 Охватываю ощущениями чуть не убивший меня мир и делаю рывок прочь.
 И снова вокруг спасительное, ненавистное, абсолютное ничто.
 Но теперь рядом отсутствует странник. Понимание потери друга и обреченности на одиночество перевешивает радость спасения и обрушивает на меня угнетающую тоску. Парализованный ощущением безнадеги неопределенное время нахожусь без движения. Наконец, осознав, что печаль довольно нудное и непродуктивное занятие, создаю воображаемую точку и стремительно от нее удаляюсь. Иногда, для большей уверенности в собственном движении, создаю новые точки и отталкиваюсь уже от них. Периодически, для разнообразия, двигаюсь не от воображаемых точек, а к ним, воображая их впереди.
 Будучи вдвоем со странником, можно было отвлекаться на разговоры. Теперь же чувствую себя глухослепым идиотом, который, благодаря съехавшей крыше, вообразил себе невесть какой бред.

 Или я невероятно везучий, или время в моих ощущениях летит довольно быстро. А может, я просто быстро передвигался и успел за короткий срок покрыть значительное расстояние, если такое понятие, как расстояние, существует в пространстве между миров. В любом случае, вспоминая рассказы странника, я был настроен скитаться невероятно долго, прежде чем мне мог повстречаться новый мир. Потому ощущение приближения этого мира оказалось несколько неожиданным.
 На этот раз приближаюсь не спеша, попутно соображая, как прошлый раз странник определил, что тот мир только создавался? Вскоре понимаю это сам.
 По мере приближения, охватываю ощущением все большее нечто. Наконец, оно становится настолько всеобъемлющим, что буквально подавляет своей необъятностью. Вероятно, подобные чувства может испытывать космонавт, находящийся в открытом Космосе и взирающий на огромную планету, заслонившую от него большую часть пространства. Разница лишь в том, что здесь отсутствует визуальное восприятие. Я по прежнему нахожусь в кромешном междумирье. Однако настолько сильно ощущаю это огромное нечто, что кажется, будто оно находится за тончайшей непроницаемо-черной пленкой. Понимаю, что передо мной самый настоящий, полноценный, давно сформированный Мир. Один шаг, и я окажусь там, куда изначально стремился. Ощущаю себя опрометчиво забравшимся на десятиметровую вышку посетителем бассейна, который и плавать-то толком не умеет.

                ***

 Стик сидел на поваленном дереве, подперев двумя руками голову и держа в другой паре рук два огромных топора. Сегодня утром Хаам, осмотрев его сына, сказал, что тот вряд ли доживет до заката, и Стику необходимо поспешить вырубить похоронную капсулу.
 Как же они с Натой радовались рождению долгожданного ребенка. В нем был весь смысл их жизни. Да и зачем еще жить стору, как не для продолжения рода? Стик и так слишком много времени провел на войне. Когда вернулся в родной поселок, некоторые ровесники уже нянчили внуков. И не познать бы воину радости отцовства, не наткнись он однажды в лесу на логово стахов.
 В тот день охота была неудачной. За весь день лишь раз поднял дротик, услышав шум в кустах, но змея так и не увидел. Удалось сбить только маленького летуна, всадив ему в крыло иглу из плевательной трубки. Все еще живой зверек копошился в сумке, тоненько попискивая, будто пытаясь разжалобить жестокого стора.
  Посетовав на свою невезучесть, Стик уже повернул домой, когда краем глаза заметил неестественно блестевшую траву за стволами деревьев. Почувствовав неладное, охотник подошел ближе и убедился, что трава была обильно смазана слизью. Значит где-то совсем рядом находится логово стахов. Стор невольно передернул плечами и, опасливо оглядываясь вокруг, достал из-за спины еще один дротик и вынул из-за пояса оба метательных топорика. Лесные стахи конечно не чета пустынным. Но зато они жили не парами, а каждая самка держала при себе до десятка самцов. Встретить такую ораву восьминогих тварей, не имея серьезного оружия, вовсе не хотелось. Нужно спешить в поселок, предупредить жителей о появившейся напасти. А утром, вооружившись боевыми топорами., вместе с остальными сторами вернуться сюда и убить тварей.
 Неплохо бы точнее разведать, где стахи выкопали свою нору, но если ступить на слизь, то потом восьминогие пройдут по его следу к селению и ночью запросто вломятся к кому-нибудь в дом.
 Очень осторожно, внимательно глядя под ноги и стараясь не наступать на сухие ветки, охотник начал удаляться от обнаруженного логова. Не пройдя и десяти шагов, услышал топот многочисленных ног. Отпрянув за ближайшее дерево, он внимательно всматривался в то направление, откуда слышался топот.
 Из зарослей, невероятно быстро перебирая многочисленными конечностями, выбежала самка стаха. Она оказалась совсем молодой. Ее тело не превышало размерами тело взрослого стора. Корона немигающих глаз обозревала окрестности. Хобот развернулся, и из него вырвался трубный звук. Протрубив, самка скрылась в кустах, и теперь Стик видел лишь поднятый кверху конец хвоста, увенчанный смертоносным шипом.
 Охотник перевел дыхание и поблагодарил Создателей за то, что ветерок дул в его сторону. Иначе зверюга наверняка учуяла бы  запах.
 С той стороны, откуда выбежала самка стаха, снова приближался топот. Вот на поляну выбежал довольно крупный, размером с молодую самку, самец и, не останавливаясь, проследовал за своей подругой. Тут же появился другой самец, более мелкий. Над хоботом у него лежал придерживаемый короткими щупальцами кокон. Вот передняя лапа чудовища провалилась в норку нарка и застряла в ней. Не успев остановиться, монстр завалился на правый бок, выронив кокон.
 Еще как только появился последний стах, охотник понял по форме кокона, что тот несет замотанного в паутину стора. Нити были намотаны неплотно, вероятно в спешке, и кое-где проглядывало бирюзовое платье. Когда же кокон выпал и откатился ближе, Стик увидел женское лицо. Невероятно красивая сторанка смотрела в небо большими карими глазами. Широко расширенные зрачки говорили о том, что она получила изрядную дозу парализующего яда.
 Освободив лапу, стах потянулся к жертве хоботом, наклонив голову и показав к охотнику бледно-розовое пятно в центре короны.
  Не осознавая, что делает, стор взмахнул верхней парой рук, и в центр короны полетели два охотничьих топорика. Мгновенно среагировавший монстр попытался защититься хоботом, вскинув его над головой и подставив его нижнюю не защищенную хитиновой чешуей сторону. Один топорик с чавкающим звуком вонзился в хобот, и из-под него брызнула желто-зеленая жижа. Второй, срикошетив, врубился в сочленение одной из ног, что заставило тварь слегка накрениться на бок, вновь подставив центр короны. Новый взмах рук стора, и два дротика пробили нежную мембрану, не успевшую затянуться жестким хитином после недавней линьки.
 Однако уже с торчащими из головы дротиками монстр снова поднялся, и из отверстия под хоботом в сторону охотника выстрелила серая нить, увенчанная липким сгустком. Стик не успел скрыться за деревом, и был сбит сильным ударом в бок. Тут же его дернуло и поволокло к стаху. Но в этот миг корона глаз монстра погасла. Нить, тянущая стора, ослабла. Сам стах остался стоять, переступая на месте всеми восемью ногами и безвольно опустив на траву хобот, с воткнутым в него топориком. Хвост же продолжал торчать вверх, поблескивая крупинками яда на жале.
 Стик вскочил на ноги и, поспешно сняв ремень и заплечный чехол с дротиками, сбросил куртку. Он знал, что паутину стаха ножом не взять, а рубить топором не было времени. Да и оба топорика торчали в теле твари. Можно было попробовать выдернуть тот, что торчал в хоботе, благодаря которому монстр не протрубил зов о помощи своим родичам. Однако зверь хоть и считался убитым, но все же оставался на ногах, и неизвестно, как среагирует на прикосновение к хоботу смертоносный хвост.
 Решив не трогать топорик, стор вынул из чехла оставшуюся пару дротиков и, подхватив легкое тело женщины, бросился прочь. Он понимал, что стахи, обнаружив убитого члена семьи, непременно отправятся по следу. А если они придут ночью в поселок, то в темноте смогут натворить немало бед. Поэтому охотник двинулся не домой, а к лесному озеру.
 В прибрежных зарослях у Стика был привязан небольшой плот. На нем переплыл водоем, оборвав тем самым след, по которому пойдут восьминогие твари, и уже в сумерках отправился вдоль впадавшего в озеро ручья к поселку.
 С наступлением ночи змей, на которого охотился стор, сам превращался в охотника и мог напасть из темноты. Из-за подобной перспективы Стик даже хотел провести ночь на плоту, посреди озера. Но, во-первых - девушку необходимо как можно быстрее доставить к целителю. Во-вторых – озеро небольшое и просматривается все. Стахи до утра обязательно появятся и увидят его. В воду они, конечно, не полезут, но и высадиться на берег возможности не будет.
 В густом лесу темнота наступает быстро, но пока было хоть что-то видно, охотник бежал насколько мог быстро. Отбросив церемонии, он перебросил ношу через плечо – вряд ли в том состоянии, в котором девушка находилась, это могло доставить ей хоть какой-то дискомфорт. Зато так передвигаться стало гораздо удобнее. Оба оставшихся дротика держал наготове, хоть и понимал, что для схватки со змеем они малопригодны. Однако об оставленных в теле монстра топориках оставалось только сожалеть.
 Похоже, компенсируя неудачную охоту, Создатели решили далее помогать Стику, и он благополучно добрался до селения, преодолевая последние метры лесной тропы уже в кромешной темноте.
 Вместе с явившимся в дом Хаамом они аккуратно распутали стягивающие тело девушки нити. После чего целитель принялся за свое дело, а Стика отправил к собравшимся возле крыльца сторам, желающим узнать подробности о появившихся близ селения тварях.
 На следующий день, как и предполагал Стик, стахов застали на берегу озера. Было их всего двое – самка и оставшийся самец. Сразу истыкали их дротиками так, что те стали похожи на гигантских боолов. Спасаясь от многочисленного противника, монстры унеслись в направлении логова.
 Вчерашний, пораженный охотником стах продолжал переминаться с ноги на ногу на том же самом месте. Осторожно подойдя сзади, Стик сильным ударом срубил все еще торчащий кверху хвост и сразу отскочил в сторону. Рухнув на траву, хвост принялся конвульсивно скручиваться и снова выпрямляться, словно пытаясь поразить кого-нибудь наудачу ядовитым шипом. Обойдя тварь, стор отрубил и часть хобота, в которой торчал топорик, и, выдернув его, направился к кричащим односельчанам, обнаружившим нору.
 Каждый из охотников собрал и забросил в отвесно опускающийся лаз охапку сухих веток. После чего поселковый старшина откупорил бочонок с жидким пламенем и вылил  туда же тягучую янтарную жидкость. Сторы отошли подальше от норы, и старшина швырнул в нее зажженный факел. Взметнувшееся из-под земли пламя сопровождалось гулким ревом. Охотники подняли топоры и дротики, словно ожидая, что стахи прорвутся сквозь огонь и вылезут наружу. Но рев стих. Пламя опустилось вниз и потрескивало там то ли сухими ветками, то ли хитином сгорающих заживо монстров.
 Часть сельчан еще несколько раз подкармливали пламя новыми порциями сушняка. Остальные принялись разделывать оставшегося на поверхности стаха. У этой твари много всего ценного, начиная от выпускаемых ей прочных нитей и заканчивая особо ценимым целителями ядом, выделяемым железой, находящейся внутри смертоносного шипа, которым и без всякого яда стах мог убить довольно крупное животное. Обо всех этих ценностях, погибших в норе, как и о сгоревших там же дротиках, оставалось только сожалеть. Но спускаться в логово монстров желающих еще ни разу не находилось. Обнаруженную нору обычно поджигали даже тогда, когда не было уверенности, что в ней кто-то есть. А после того, как она тщательно выгорала, засыпали грунтом и камнями. Так поступили и на этот раз.
 В поселок вернулись далеко за полдень.
 Подойдя к дому, Стик встретил околачивающегося возле крыльца толстого Гоата. Тот сразу же пристал к нему с предложением купить всю нить, которую сняли со спасенной. Отмахнувшись от назойливого торгаша, охотник прошел в дом.
 Девушка лежала на его ложе и, казалось, мирно спала. Сидевший у ее изголовья Хаам поднялся и, поманив хозяина дома жестом, вышел в соседнюю комнату. Он поведал, что сделал все возможное, чтобы вывести яд из ее организма, и дальнейшая судьба спасенной полностью находится в руках Создателей. После чего предложил поговорить со старшиной, чтобы девушку забрали из дома Стика – дабы не обременять живущего в одиночестве охотника. Стик ответил, что если не справится с уходом за больной, то сам обратится к старшине. На прощание он вручил целителю лист кувшинного дерева, на который специально для него соскреб пару капель яда с шипа стаха. Обрадовавшись неожиданному дару, Хаам принял его трясущимися от волнения руками и, пообещав наведаться завтра утром, поспешно удалился.
 Четверо суток спасенная лежала абсолютно неподвижно. Лишь еле заметно вздымающаяся при дыхании грудь говорила о том, что девушка жива. Стик часами сидел у ложа, глядя на незнакомку. Судя по нежным чертам лица и такой же нежной коже на руках, девушка была не из простых сторов. Дорогие ткани одежды тоже говорили об этом же. Например в селении Стика женщины могли позволить себе лишь одежду из змеиной шкуры. Даже у жены старшины, рыжей Фиики, было всего одно платье из ткани, которое та одевала раз в год на День Сотворения Мира. В общем, все говорило о том, что спасенная девушка принадлежит если не к знатному роду, то к довольно богатому сословию.
 Как же она попала в их глухие края?

 После того, как спасенная очнулась, она довольно быстро встала на ноги. Однако, при том что все понимала, сама говорить отказывалась. А может, и до этого случая была немой. На вопрос об имени показала Стику маленькую фигурку Создательницы Наты, висевшую на золотой нитке на груди.  Кроме имени ничего больше узнать не удалось. Когда стор пытался хоть что-то выведать у Наты, взгляд той становился вдруг каким-то отрешенным, словно девушка пыталась отгородиться от чего-то очень неприятного. В такие моменты охотнику казалось, что ей гораздо больше лет, чем представлялось до этого.
 Оправившись от болезни, девушка принялась помогать Стику по хозяйству. Несмотря на непривычно хрупкую для сельских жителей фигурку, она могла целый день прибирать в доме, наводить порядок во дворе, готовить еду. Было заметно, что особой сноровки в этих делах у девушки нет, но в то же время, довольное личико говорило о том, что эти хлопоты доставляли ей удовольствие. Стику теперь не было необходимости постоянно находиться дома, и он снова начал ходить на охоту.
 Так прошло пять седмиц. Сельчане уже начали шушукаться за спиной охотника. Женщины хихикали, прикрыв рот всеми четырьмя ладонями и указывая друг другу глазами на проходящего мимо Стика. Старшина, судя по всему, был недоволен и давно бы уже призвал стора к порядку, если бы сам знал выход из сложившейся ситуации. А именно, если бы знал, куда определить прижившуюся у Стика немую девушку. Желающих взять ее к себе во всем селении не было. Впрочем, наверняка кто-нибудь из сторов и согласился бы принять под свой кров несчастную красотку, однако, благодаря суровому нраву сельчанок, никто из них не посмел бы об этом даже заикнуться.
 Стика самого начинало тяготить сложившееся положение, и однажды, вернувшись после неудачной охоты, он объяснил ситуацию Нате и предложил проводить ее в те края, где живут ее родичи, как бы далеко они не находились.
 Увидев, как после его слов девушка снова будто бы впала в ступор, стор посетовал на себя за бесцеремонное обращение с гостьей и вышел на крыльцо. Он долго сидел там, прислонившись к стене дома и глядя на усыпанное звездами небо, безрезультатно пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации. Постепенно на него начала наваливаться дрема, и он уснул, убаюкиваемый кваканьем мохнатых ночных чиков.
  Проснулся Стик от того, что кто-то требовательно тряс его за плечо. Перед ним стояла Ната и жестом звала его в дом. В конце концов, ухватив двумя правыми ладошками за указательные пальцы правых же рук стора, девушка буквально втащила его в комнату, где после появления гостьи спал хозяин. Затем скинула с себя всю одежду и забралась в его постель, прикрывшись змеиной шкурой и выжидательно глядя на него. Ошарашенный охотник еще какое-то время неподвижным изваянием стоял посреди комнаты…
 На следующий день Стик вышел из дома, когда светило уже проделало почти половину пути по небесному своду. Окликнув играющих у околицы детишек, попросил их разыскать и пригласить в его дом целителя Хаама и поселкового старшину Дооба.
 Когда явились приглашенные, хозяин дома и гостья встали перед ними и попросили засвидетельствовать их союз перед Создателями. Говорил, естественно, только Стик. Ната лишь утвердительно кивала, крепко держась за его предплечье, будто боясь, что у нее могут забрать любимого.

 Теперь Ната жила в доме охотника на правах хозяйки, и все ненужные пересуды, к радости старшины, смолкли. Однако через год сельчанки вновь зашушукались, обсуждая то бесплодность немой девушки, то мужскую неполноценность Стика. Охотника и самого тяготило отсутствие в доме детей. Когда в его жизни появилась женщина, в нем вновь возродились угасшие было мечты о полноценной семье с маленькими детишками, из которых он воспитает достойных продолжателей рода. Но прошел год, а Ната так и не понесла. Пересилив стеснение, охотник даже обратился к Хааму. Тот, обследовав обоих, только пожал плечами, сославшись на волю Создателей.
 Прошел еще один год, заставивший окончательно угаснуть надежду. Несмотря на это, Стик продолжал испытывать к Нате самые глубокие и нежные чувства, и девушка отвечала ему тем же.
 И, наконец, благодать Создателей снизошла на них.
  Удача в тот день сопутствовала стору с самого утра. Совсем недалеко от селения ему удалось убить довольно крупного змея. Разделав и сдав мясо и шкуру в лавку толстого Гоата, Стик раньше обычного вернулся домой. Там его встретила необычайно веселая супруга. Лицо ее буквально лучилось какой-то светлой радостью.
 Подойдя к мужу, она прижалась к нему спиной, взяла его ладони и прислонила к своему животу. После чего подняла кверху счастливое личико, вопросительно глядя ему в глаза, мол, все ли он понял?
 Радости стора не было предела. Она буквально разрывала его. Казалось, бешено бьющееся сердце вот-вот выскочит из груди и, воспарив над миром, превратится в самую яркую звезду на небосводе, делящую радость счастливого Стика со всеми, взглянувшими на нее.

 Когда, спустя еще год, Ната родила сына, счастливый отец отправился на Священный Остров и привез семя зуха. На кожуре семени было написано имя «Леег».
 Прошло пятнадцать лет, и из посаженного семени вырос огромный плод. Пока внутренняя мякоть плода не затвердела, молодому стору предстояло вырубить в нем собственный дом и отвезти извлеченное изнутри семя обратно на Священный Остров.
 Стик хорошо обучил сына владеть топорами, как и любым другим оружием. В селении никто из сверстников Леега не мог так ловко метать топоры и дротики сразу из четырех рук, отправляя каждый снаряд в центр отдельной мишени. Да и среди взрослых таким искусством владел только Стик, некогда оттачивавший его в многолетних военных походах.
 Теперь, обняв любимую супругу, отец с гордостью наблюдал как ловко, в четыре руки, отпрыск вырубает дверной проем своего будущего жилища.

 Ровно через седмицу весь поселок собрался посмотреть на небывалое чудо – Леег достал из центра своего зуха сразу два семени. Никто ранее даже не слышал о таком. Старый Вуул поведал, что очень давно был случай, когда из одного семени выросли два сросшихся плода. Но чтобы в одном зухе находили два семени, такого не помнил даже он.
 Рыжая Фиика вдруг предположила, что это какой-то нехороший знак. Старшина тут же велел ей замолчать, обозвав глупой самкой чика.
 Хаам, пресекая пересуды и беспочвенные предположения, заявил, что жрецы Священного Острова наверняка объяснят этот феномен. Однако он уверен, что никакой беды рождение двух семян предрекать не может. Скорее наоборот. Вот если бы в плоде не оказалось ни одного семени…

 Светило уже наполовину скрылось под кронами деревьев. Они сидели на крыльце, обнявшись и глядя на возвышающийся невдалеке дом уже взрослого сына, мечтали о том, что пройдет совсем немного времени и в этом доме зазвучат звонкие детские голоса. Стик говорил Нате, как он будет баловать внучат, приносить им из леса сладкие плоды, как сделает им деревянные топорики, чтобы те привыкали чувствовать себя воинами. Ната время от времени прикрывала его рот ладошкой и жестами выражала предположение, что у них могут появиться не внуки, а внучки, и тогда она научит их, как правильно держать в узде грубых мужчин, вроде ее любимого Стика.
  В это время на опушку окружающего поселок леса вышли несколько человек. Двое из них несли носилки. Присмотревшись, супруги узнали в путниках ровесников Леега, отправившихся вместе с ним на Священный Остров. Но почему они вернулись так рано? И почему с ними нет их сына? И кого молодые сторы несут на носилках?
 Еще мгновение назад счастливое лицо Наты исказила маска отчаяния. Она, вырвавшись из объятий мужа, бросилась навстречу приближающейся группе.
 Теперь Леег лежал на том же ложе, на котором более восемнадцати лет назад лежала парализованная ядом стаха его мать. Над ним так же колдовал Хаам. Ната сидела рядом и, прикрыв рот ладонями, смотрела на неподвижного сына полными слез глазами.
 Стик стоял на крыльце и смотрел неподвижным взглядом куда-то поверх деревьев, в сторону уже скрывшегося за ними светила.
 Собравшиеся возле дома охотника селяне слушали рассказ вернувшихся молодых сторов о том, как по прибытии на Остров, спрыгнувшего с лодки в воду Леега, атаковал маленький водяной стах. Эти мелкие твари обычно не нападают на людей, но, вероятно, спрыгнувший в воду юноша придавил одну из конечностей сидевшего там стаха, и тот ударил стора в бедро своим шипастым хвостом. Выдернув шип из ноги, Леег за хвост извлек тварь из-под воды и, размахнувшись, размозжил ее о высокий борт лодки.
 Однако яд уже начал действовать, и у юноши хватило сил только дойти до берега.
 Узнав о печальной участи юноши, привезшего два семени из одного плода, жрецы объявили, что этот молодой стор выбран Создателями, и никто не вправе вмешиваться в их промысел. Почитавшие Создателей, но привыкшие не ждать от них благодати, а во всем полагаться только на себя и верных товарищей, друзья Леега меж собой посетовали на жрецов за то, что те даже не сделали попытки излечить их друга. Посовещавшись, они решили отправиться домой сразу после того, как жрецы примут привезенные ими семена, а не оставаться, как было принято, на седмицу празднования совершеннолетия. Благодаря этому решению Леег был еще жив, когда его доставили в родное селение.

 И вот теперь Хаам сказал, что его сын умирает, и ничто, кроме воли Создателей, не сможет ему помочь.
 Стик поднялся и принялся вырубать в поваленном стволе ложе, в котором его сын отправится в свой последний путь.
 Эх, если бы только он мог отправиться туда вместо Леега. Он бы высказал Создателям все, что накипело на душе. И пусть бы после этого его обрекли на вечное небытие. Лучше небытие, чем та боль, которая заполняет душу – боль за умирающего сына, боль за в одночасье постаревшую Нату.

                ***

  Возможно Создатели, да и Странники тоже - потомки некой цивилизации, не справившейся с собственным величием и буквально утонувшей в нем. Потому-то и миры, созданные ими, похожи. По крайней мере, мир, в который я попал, принципиально не отличается от моего родного.

 Возникший передо мной мир – планета, размерами примерно равная Земле. Вот только вода здесь в явном дефиците. Два океана, равные по площади Северному Ледовитому, находятся на полюсах. В отличие от земного аналога, они совершенно свободны ото льдов. Судя по всему, климат здесь гораздо теплее.
 Океаны обрамляет широкая зеленая полоса. Опять же, если сравнивать с Землей, то зеленая полоса граничит со сплошным кольцом гор примерно в том районе, где у нас начинаются субтропики. За горной грядой находится пустыня. Пустыня опоясывает этот мир сплошным серым поясом.
 Опускаюсь ниже, чтобы лучше рассмотреть этот удивительно симметричный мир. Вопреки моим ожиданиям при приближении в пустыне не обнаружилось ни одного зеленого оазиса. Интересно, какая температура на экваторе, если ни на полюсах, ни на вершинах довольно высоких гор нет даже признаков льда или снега?
  Опускаюсь настолько низко, что все обозримое пространство занимает угнетающе безжизненный серый песок. Ощущая непонятную слабость. Прислушавшись к себе, понимаю, что встреча с создателями предыдущего мира не прошла даром. Та часть меня, что досталась от вселившейся сущности, истощена до предела. Вот не догадался же заново хапнуть халявной энергии, прежде чем сбежать от вампиров. Ну, да не до того было. Радовался и тому, что вообще жив остался. Бр-р-р, страху-то натерпелся.
 Понимаю, также, что человеческая сущность держится вне физического тела лишь благодаря симбиозу со вселившейся сущностью. Как только она истощится окончательно – мне конец. А эти серые пески словно высасывают энергию подобно одному из тех создателей, что хотели меня поглотить.
 Спасение во вселении в физическую оболочку. В любую. Как можно быстрее.
 Понимаю, что в этом пекле никого не найти, двигаю к северу. К северу, вероятно потому, что непроизвольно провожу аналогию с родным миром, двигаясь, вроде бы как, к родным краям. 
  Нет сил подняться ввысь. Перемещаюсь словно в междумирье – цепляюсь за линию горизонта и подтягиваюсь к ней. Когда передо мной возникают горы, мир воспринимается будто сквозь мутную завесу. Краем сознания отмечаю какие-то паукообразные силуэты, снующие по пустыне вблизи горной гряды. Мелькает мысль о том, что это могут быть представители местной разумной жизни. Однако от попытки вселиться в одного из них отказываюсь – слишком уж чужда мне подобная оболочка.
 Подтягиваюсь к ближайшей вершине и вижу впереди еще более высокие горы. Но из-за них веет чем-то положительным, сравнимым в физических ощущениях с приятной прохладой. Собрав последние силы, заставляю горы провалиться вниз, тем самым вознося себя над ними. Краем сознания отмечаю появившуюся из-за гор серо-зеленую степь. Еще севернее – небольшие пятна лесов. И наконец, сплошная масса то ли тайги, то ли джунглей. Замечаю несколько пятен, иссеченных правильными линиями – так выглядят города с большой высоты. Кто же их заселяет? Неужели те паукообразные твари?
 Продолжаю подниматься пока хватает сил. Лишь узрев голубую полоску воды на заметно округлившемся горизонте и ощутив исходящую оттуда свежесть, цепляюсь за нее и устремляюсь вниз, стараясь подтянуться как можно ближе к северному океану. Ясно осознаю, что в том направлении находится нечто, способное восполнить мои силы.
 Последние силы оставляют, когда до спасительного нечто остается совсем близко. Я просто потерял способность ощущать мир на расстоянии большем, чем может узреть обычный человек. Пытаюсь осознать себя, как сделал это в миг отчаяния, сопротивляясь семерке вампиров, но ничего не получается. Вероятно, вселившаяся сущность полностью истощилась. Долго ли продержится человеческая?
 Смутное ощущение присутствия оболочек. Цепляюсь за одну из них и получаю мощный отпор. Пытаюсь проникнуть в другую – результат тот же. Все ясно – без возможностей сущности создателя, я стал всего лишь привидением, человеческой душой, отделенной от тела. Знаю, что такое состояние нестабильно, и я вот-вот окончательно растворюсь в окружающем мире. С тоской думаю о приятном междумирье, не кажущемся теперь жутким. Пусть там нет абсолютно ничего, зато никто и ничто не высасывает тебя, словно сладкое желе из креманки, норовя слизнуть даже последнюю каплю.
 Без всякой надежды прикасаюсь к еще одной оболочке и обнаруживаю ее совершенно пустой. Будто кто-то специально освободил ее для меня. Опешив от такого везения, зависаю над ней, не веря в спасение.
 Вдруг, это какая-то ловушка?
 Да кому я тут нужен, чтобы меня ловить?!
 Возблагодарив неизвестного Создателя, которого периодически поминали все знакомые мне сущности, ныряю в свободное тело, поспешно занимая его целиком, наделяя собственным разумом, становясь с ним одним целым.
 Мир наполняется звуками и запахами. Я лежу на чем-то мягком. Мои глаза закрыты. В теле ощущение слабости, как после долгой болезни.
 Занятая оболочка по ощущения почти соответствует привычным людским, однако есть в ней как будто что-то лишнее.
 - Ты должен спешить, Стик, - слышу густой бас над собой. – Твоему сыну возможно еще до заката понадобится похоронная капсула.
 Несмотря на ускользающий окончательный смысл сказанного, понимаю незнакомую речь. Язык не похож ни на один из слышимых мною на Земле. Разве что, из-за обилия звуков «жю», отдаленно напоминает французский.
 Пытаюсь открыть глаза, но из-за невероятной слабости не могу этого сделать, а попытка приводит к тому, что проваливаюсь в вязкое небытие.

 Просыпаюсь оттого, что рядом кто-то рыдает. Ощущение болезненной слабости почти прошло. На этот раз удается легко открыть глаза.
 Рядом сидит какая-то женщина и горько плачет, уткнувшись лицом в ладони. Ясно, что я являюсь причиной ее расстройства. Вернее, оболочка, в которую меня занесло. А еще вернее, тот, кто так вовремя покинул бренное тело, позволив мне спастись от верной гибели.
 Так это что получается – я вселился в труп? Не в гробу ли лежу? Слегка приподнимаю голову, оглядывая свое ложе – широкая кровать с деревянными спинками ничуть не напоминает гроб. К тому же подо мной что-то мягкое, наверняка матрас или перина. Сверху накрыт чем-то похожим на звериную шкуру с непривычно зеленой окраской короткой шерсти.
 Вспоминаю слова человека, услышанные сразу после вселения в это тело. Он говорил какому-то Стику, что его сыну вскоре должна понадобиться похоронная капсула. Все ясно – я вселился в пока еще не труп, но в уже конкретного претендента на захоронение. Иначе, зачем бы мне мог понадобиться гроб, именуемый здесь капсулой? Или разговор был не обо мне? Да нет, судя по тем болезненным ощущения, которые испытывал при вселении, а так же по рыдающей у изголовья женщине, хоронить собираются меня. Возможно, я и занял оболочку в тот момент, когда сущность прежнего хозяина отлетела, как говорится, в мир иной.
 Ну что ж, придется обломать любителей погулять на похоронах. По крайней мере, я очень постараюсь это сделать.
 Тихо кашляю, чтобы привлечь внимание плачущей женщины. Она опускает ладошки, и я вижу хоть и заплаканное, но все равно приятное лицо с довольно правильными, я бы даже сказал, отдающими некой аристократичностью чертами. Перестав плакать, женщина несколько секунд неподвижно смотрит на меня большими карими глазами. Кто она мне? Мать или сестра? Хочется сказать что-нибудь успокаивающее, но в голову ничего не приходит. Просто улыбаюсь. Моя улыбка выводит ее из оцепенения.
 Радостно улыбнувшись в ответ, она тянется ко мне руками.
 Четырьмя руками!
 Непроизвольно отстраняюсь от нее, сбросив с себя шкуру и пытаясь заслониться тоже четырьмя руками… Вот ни хрена себе попал! Что еще за племя людей-пауков? Опускаю взгляд на ноги – их всего две, как у нормального человека.
 Перевожу взгляд на женщину. Она смотрит с явным непониманием моего испуга.  Смущенно улыбаюсь.
  Женщина снова протягивает руки. Одной ладонью ласково гладит по щеке. Другими нежно сжимает мои ладони. Мне приятны ее прикосновения.
 - Леег, как ты себя чувствуешь? – ощущаю вдруг ее вопрос на ментальном уровне.
 Похоже, я попал к телепатам. Но вроде бы тот мужик говорил реальным голосом. Ведь на телепатическом уровне тембр не различается, а я слышал явный бас. Или это только показалось?
 Леег, как я понимаю, мое имя. Мне даже показалось, что прозвучало – Олег. Ну что ж, такое созвучие даже к лучшему – не надо будет долго привыкать к новому имени.
 - Мне значительно лучше, - отвечаю вслух, с удивлением обнаружив, что прекрасно не только понимаю язык этого мира, но и говорю на нем. – Только голова слегка кружится и очень хочется спать.
 Последнее добавляю, решив несколько отсрочить общение и притвориться спящим. Возможно, подойдет еще кто-нибудь, и из их общения с женщиной удастся узнать мой статус в этом доме. Пока ясно только, что я сын некоего Стика, который сейчас, вероятно, занят приготовлением похоронной капсулы.
 - Отдыхай, сынок, - снова слышу ментальный посыл. Женщина заботливо накрывает меня шкурой и добавляет: – Тебе необходимо восстанавливать силы. А я пока позову Хаама.
 Становится ясно, что это моя мать. Заодно выясняю, что она прекрасно понимает обычную речь. Почему же тогда сама не говорит вслух? Или все же и меня она не слышит, а лишь читает мои мысли? Ладно, постепенно разберемся.
 Из-под слегка приоткрытых век вижу как женщина, поднявшись, некоторое время стоит надо мной, потом бесшумно выходит из помещения.
 Приподнимаю голову и осматриваюсь. Ложе находится у глухой стены довольно просторной комнаты. Сразу бросаются в глаза закругленные примерно с полуметровым радиусом углы. Как бывший строитель тут же прикидываю причину таких закруглений. На ум приходит только одно – монолит, залитый в своеобразную опалубку. Кроме той двери в противоположной стене, в которую вышла женщина, слева еще одна дверь. На стене справа небольшое окошко. Вернее, просто оконный проем без рам, заделанный то ли мутным стеклом, то ли какой-то пленкой.
 С мебелью в комнате бедновато. По периметру прямо из стены выступает неширокая полка, уставленная всякой утварью, типа глиняных с виду горшков, плошек и ковшиков. Там же лежат подушки из такой же зеленой шкуры, что накрывает меня, вероятно предназначенные для того, чтобы на них сидеть.
 Рядом с кроватью стоят два стула с высокими спинками и небольшой, типа журнального, столик. Вот и вся мебель. Нет никакого подобия платяных шкафов или комодов. Пол застелен все той же зеленой шкурой. Она же висит в качестве ковра на глухой стене.
 Слегка отстранившись от стены, разглядываю предметы, висящее на ней, которые сразу определяю как оружие. Не знаю, для чего предназначены метровые трубки полудюймового диаметра и надетые на длинные тонкие рукоятки металлические шары, но почему-то уверен, что в любом мире никто не станет вешать на стену какие-либо другие предметы, кроме оружия.  Да и полукруглые лезвия четырех топоров явно не предназначались для рубки дров. А маленькие топорики на длинных рукоятках напомнили виденные некогда в фильмах индейские томагавки.
 Снова перевожу взгляд на четыре больших топора, затем смотрю на свои руки – число совпадает… Монстр, блин. Жертва радиации.  Судя по рыдавшей надо мной женщине, я такой не единственный. Надо будет узнать потом – не взрывалась ли здесь поблизости какая-нибудь АЭС?
 Внимательно осматриваю новое тело. Кроме лишней пары рук все остальное вполне соответствует земным стандартам. Даже весьма высоким стандартам, судя по атлетическому сложению. Отмечаю, что правыми и левыми конечностями двигаю синхронно. Сперва, одновременно двумя правыми руками откидываю край шкуры, чтобы осмотреть свое тело. Затем, одновременно двумя левыми опираюсь о ложе, чтобы подняться. Точно помню как женщина двигала каждой рукой независимо друг от друга. Пробую развести правые руки в стороны. Ощущение такое, будто пытаюсь расщепить одну руку. Вспоминаю, как учился владеть одновременно двумя оболочками и пытаюсь действовать по тому же принципу. Не задумываясь о том, как я буду это делать, просто опираюсь верхней правой о спинку стула и, поднимаясь с кровати, подхватываю верхней левой подушку. Одновременно нижней парой подтягиваю некое подобие подштанников, обтягивающих мои ноги и бедра, словно колготки балеруна (или как там называются эти балетные плясуны?).
 Ладно, скажем так, принцип действия четырьмя конечностями понятен. Теперь надо бы разобраться с окружающей обстановкой. Для начала хотелось бы найти что-нибудь из одежды. Не ходить же в этих стремных лосинах. Кстати, непонятно из чего они сшиты – нечто типа тончайшей, почти прозрачной светлой кожи. Однако никаких вещей не видно.
 Лишь отойдя к противоположной стене и бросив взгляд на кровать, обращаю внимание на два короба, находящиеся под ней. Подхожу и, отставив стулья, выдвигаю сразу оба. Каждый из коробов разделен на две части. Сами они как будто вырезаны из единого куска дерева, или же отлиты из какого-то материала, очень напоминающего древесину.
 Одно из отделений левого короба заполнено различными кожаными ремнями, соединенными меж собой. Отложив непонятную сбрую, достаю из соседнего отделения нечто напоминающее женские сапоги-чулки на толстой кожаной подошве. Кожа на самом чулке с тем же зеленым мехом, повернутым вовнутрь. Прикидываю подошву к ступне – размер явно мой. Перебираю содержимое в поисках какой-нибудь короткой обуви, но нахожу только сапоги из более тонкой кожи без меха.
 Из следующего короба достаю коротенькие штанишки, наподобие бриджей, пошитые все из той же шкуры с зеленым мехом. Из нее же курточка-безрукавка и длинный плащ-накидка. Что за странное зеленообразие? Ладно, с этим тоже разберемся, как говорится, по ходу пьесы.
 Удивляет отсутствие одежды с рукавами. Хотелось бы посмотреть, как выглядит рубашка для четырехруких мутантов. Что-то не припоминаю, как была одета женщина, слишком уж поражен был в тот момент ее, да и своей, многорукостью. Помню только длинное, до пят платье.
 Кстати, как вести себя с ней? Ведь, судя по всему, она моя мать. И что вообще случилось с ее сыном? Вроде бы никаких смертельных ран на теле не видно. Вообще никаких ран не видно. Разве что на правом бедре чешется какой-то крупный прыщ, но не думаю, что он смертельно опасен. Короче, выход один – банальная амнезия. Вполне логично, кстати, после болезни, чуть не окончившейся фатально.
 Несколько секунд раздумываю – стоит ли одеться, или забраться обратно в кровать и, когда кто-нибудь придет, прикинуться спящим. Однако любопытство берет верх, потому натягиваю коротенькие штанишки и иду к одной из дверей. Собственно, двери как таковой нет, есть дверной проем, закрытый занавесом из светло-бежевой кожи, сходной по цвету со стенами и потолком.
 По широкой кровати, находящейся в соседней комнате, понимаю, что это спальня родителей. Теперь моих родителей. Обстановка в их комнате не богаче. Разве что различного оружия на стенах гораздо больше. Да и прочих вещей, разложенных по окаймляющей комнату лавке, тоже.
  Слышу приближающиеся голоса и возвращаюсь в свою комнату. Не успеваю дойти до кровати, как занавес в проеме противоположной стены откидывается, и в помещение, пригнувшись, входит высокий худой человек с остроносым лицом и седыми до плеч волосами. Его несоразмерно крупные глаза с удивлением смотрят на меня.
 Следом заходит женщина. Увидев меня, стоящего перед кроватью, прикрывает рот верхней парой ладошек, и я слышу ее посыл:
 - Леег, ты уже встал?
 Нет, блин. Я все еще лежу, но стоя. Черт, если она передает мне мысли, значит, вероятно, может слышать мои. Надо бы быть вежливее в мыслях. А то обижу ненароком. Мысль она, как говорится, не воробей. Вылетит – фиг догонишь.
 Мужчина, продолжая стоять у входа, складывает верхнюю пару рук на груди, вторую сцепляет за спиной. Удивление во взгляде прошло. Теперь он просто оценивающе осматривает меня.
 Интересно, кто это такой? Отец? Вряд ли. Женщина говорила, что позовет какого-то Хама. Вряд ли она так стала бы называть моего отца. Надеюсь, это имя, или прозвище означает не то же, что в нашем мире? А то хамов с детства не люблю.
 И долго они так будут смотреть на меня? Чувствую себя воришкой, которого застали врасплох. Надо было не вылезать из постели. Щас бы притворился спящим беспробудным сном. Заодно послушал бы, о чем говорят эти люди. Ну, да ладно, буду изображать потерявшего память. Что, собственно, не сложно, ибо я ее в ихнем мире, можно сказать, и не имел.
  - Здрасте, - пытаюсь коротко приветствовать седого и с удивлением прислушиваюсь, как вместо одного слова, произношу целую тираду в каком-то японском стиле, типа, я рад видеть Вас на пороге этого дома и тд.
 Мужчина подошел и, положив две конечности мне на плечи, ощупал другими мои руки, грудь. Зачем-то приподнял мне веки, подергал за мочки ушей. Ну точно – местный Айболит.
 - Ты совершенно здоров, Леег, произнес он, после чего обратился к женщине: - Сказано же было, что жрецы Священного Острова нарекли твоего сына избранным Создателями. А я, ничтожный деревенский лекарь, усомнился и пытался лечить его от предначертания, принимая оное за болезнь. Возможно это я своим невежеством чуть не погубил Леега.
 Женщина подошла к седому и, приложив пару рук к груди, другими нежно взяла его за одно из предплечий, мысленно успокаивая и говоря, что он лишь исполнял свой долг. Лекарь, похоже, не слышал ее мыслей, но жесты и мимику понял правильно.
 - Нет, Ната. Как иначе объяснить, что Леег полностью оправился после того, как я прекратил лечение, посчитав его умирающим? Ведь я был абсолютно уверен в том, что он не доживет до заката. Я немедленно отправляюсь на Остров. Пусть Жрецы оценят мою компетентность. Возможно, они решат прислать вам нового, более сведущего лекаря. А я стану простым охотником и заведу собственную семью.
 Мужчина отстранил Нату и решительно вышел. Та с сожалением посмотрела вслед, но тут же, как только обернулась ко мне, глаза ее наполнились радостью.
 - Надо немедленно сообщить Стику, - услышал я ее мысль.
 - Стик – это мой отец?
 - Что? – тонкие брови женщины поднялись в удивлении, и следом она задала сразу два вопроса: - Ты слышишь мои мысли? Ты не помнишь своего отца?
 Вот те раз. Так телепатические возможности вовсе не являются нормой для этого мира? Значит, мои мысли никому не доступны? Не скажу, что это мне не нравится. Но почему тогда слышу ее? Кстати, о чем думал Айболит я не слышал. Да и о чем думает эта женщина, мне, похоже, тоже не совсем доступно. Понимаю только посылы, обращенные непосредственно ко мне.
 - Извините, - говорю смущенно разведя руки. – Я вообще ничего не помню. Даже не знаю, кто я такой. Я, вероятно, чем-то тяжело болел? Вы моя мать?
 - Бедное мое дитя, - красивые глаза женщины наполняются слезами.
 Вдруг становится искренне жаль ее.
 - Но зато я чувствую себя физически вполне здоровым, - говорю, чтобы успокоить Нату.
 Она снова улыбаеится и гладит меня по плечу.
 - Это самое главное, сынок. А память вернется, - и, спохватившись, добавляет: - Надо скорее сообщить отцу радостную весть.
 - Я пойду с тобой, - принимаю неожиданное решение. – Только подскажи, во что мне одеться.
 Раз уж попал в новый мир, то нужно скорее в него влиться, ибо нет смысла оттягивать.
 Мать подает сапоги-чулки из тонкой кожи и одну из безрукавок. После того, как одеваю все это, она протягивает какую-то сбрую с вдетыми в нее четырьмя маленькими топориками на длинных ручках. Вот и нафига мне эти томагавки? Задаю этот вопрос мысленно. Однако она не слышит.
 - Зачем мне это? - спрашиваю вслух.
 - Ты вырубил собственное жилище и отвез семя зуха на Священный остров. Даже целых два семени. Теперь ты полноценный мужчина, - вероятно, посчитав объяснение достаточным, Ната вкладывает сбрую мне в ладони.
 Покрутив полученное снаряжение, накидываю два ремня, соединенных сзади чем-то наподобие патронташа, на плечи. Подвешенный на них широкий ремень застегиваю на животе с помощью большой бляхи, сделанной то ли из кости, то ли еще из какого-то непонятного материала. Все подогнано точно по мне. По бокам в небольшие петли на ремне вставлены топорики. Интересуюсь, для чего нужен патронташ на спине? Оказывается – для дротиков, которые постоянно носить вовсе не обязательно.
 Бросаю взгляд на висящие на стене большие топоры. Хорошо, что и их не нужно постоянно таскать с собой.
 Пройдя через большую комнату, на обстановку которой впопыхах не обращаю внимание, выходим на высокое крыльцо. Увиденное снаружи не то чтобы поразило меня, но удивило довольно-таки сильно. Представьте себе гибрид груши с тыквой размером с дом. Именно такие желто-песочные плоды-монстры, тянувшиеся двумя рядами, образуют довольно широкую улицу. Каждая тыквогруша обнесена невысоким плетеным заборчиком, как обычные земные деревенские хаты. В стенах плодов прорезаны окна и двери. Сбегаю с крыльца и задираю голову, оглядывая дом, из которого вышел – такой же гигантский плод. Интересно, дома действительно растительного происхождения, или здесь такой причудливый архитектурный дизайн? Просто страшно представить дерево, на котором растут подобные груши…
 Наше жилье от околицы отделяет всего два двора. У соседнего плетня копошится парочка обнаженных по пояс малышей. Непривычно видеть на их голых спинах по четыре шевелящиеся лопатки. Увидев нас, они подскочили, какое-то время молча смотрели, а как только мы прошли мимо, понеслись по улице с криками:
 - Леег не умер! Леег живой!
 Ната, оглянувшись на них, улыбнулась и взялась за мою руку, будто проверяя, не мерещусь ли я.
 Сразу за околицей простирался широкий луг. За ним поднималась стена леса. По законам земного мира на таком лугу просто обязаны были пастись гуси или коровы. Однако здесь было пусто. До меня дошло, что и в самой деревне не хватало обычных земных звуков, таких как лай собак, кудахтанье кур петушиные крики.
 Пройдя половину луга, обращаю внимание на рощу интересных деревьев, резко отличающихся от остальной лесной массы. Эти деревья напоминают земные баобабы, только карликового размера. Бочкообразные стволы возвышаются не более чем на три метра. Широкие кроны буквально смыкаются друг с другом. Видно, что деревья не одного возраста – ближе к лесу стволы повыше и потолще, ближе к деревне попадаются совсем маленькие, вплоть до еле показавшихся ростков.
 - Что это за роща? – спрашиваю идущую рядом женщину.
 - Поселковое кладбище, - отвечает та после некоторой паузы, на протяжении которой, замедлив шаг, пристально смотрела на меня.
 От дальнего конца рощи доносятся звуки частых ударов топора по дереву. Проходим между деревьев в ту сторону и выходим к просеке между рощей и лесом. Широкие пеньки разной степени замшелости указывают на места, где некогда росли мини-баобабы.
 Картину, которую вижу далее, не могу назвать иначе, как деревообрабатывающий комбайн или машина по производству щепы. Коренастый коротко стриженный мужик с такой скоростью работает одновременно четырьмя топорами, что ему позавидовала бы машина по измельчению пеньков, которую я когда-то видел в городах того мира. Шаолиньские монахи, увидев такое искусство владения оружием, или в данном случае орудием труда, моментально эмигрировали бы в Японию, записались там в самураи и сделали себе харакири. Ибо нет смысла жить, зная, что не способен даже приблизиться к совершенству.
 Остановившись, заворожено смотрю, как в поваленном дереве, с которого уже срублена крона, буквально на моих глазах появляется углубление длинною с человеческое тело.  Концы срубленного ствола закруглены и обработаны довольно гладко, словно их и не топорами обтесывали. Но никакого другого инструмента рядом не вижу.
 Непроизвольно бросаю взгляд на свои ладони. Неужели и я смогу также лихо орудовать топорами? Или уже умел? Нет, так конечно не умел, ибо молод еще слишком. А сколько, кстати, мне лет? М-да, сколько ж еще предстоит выяснить, и в первую очередь о себе. Ну что ж поделать, таков результат скоропостижного вселения в первую попавшуюся оболочку.
 Мужчина бросает на нас короткий взгляд, не прекращая работы. Секунд пять продолжает врубаться вглубь ствола, одновременно ровняя края получающегося углубления, затем останавливается и еще несколько секунд смотрит в лес. Наконец медленно, словно боясь кого-то спугнуть, поворачивается. Четыре топора одновременно выпадают из ослабших рук. Широкие плечи опускаются, и здоровяк, приоткрыв в изумлении рот, садится на поваленный ствол.
 - Думаю, тебе стоит повременить с этой работой, отец, - обращаюсь к мужчине, будучи уверенным, что это и есть мой родитель. – У тебя наверняка найдется немало более приятных дел, чем строгать эту деревяшку.
 - Леег?
 Нет, блин, Сьюзи Кватра прилетела в этот мир, чтобы подарить первому попавшемуся дровосеку свою четырехструнную балалайку. Кхым, надо бы даже в мыслях постараться быть вежливым с этими людьми. Все же родители, как никак.
 - Леег здоров, - радостно улыбаясь, Ната подошла к все еще сидящему дровосеку и, обняв за голову, прижалась к нему. – Создатели вернули нам сына.
 Какое-то время мужчина сидел неподвижно, уткнувшись лицом в живот супруги. Но вот, мягко отстранив ее, встал и подошел ко мне. Огромные ладони опустились на плечи, сдавили предплечья. Становится несколько жутковато рядом с этим, буквально пышущим жаром, гигантом. Выше меня, пожалуй, всего на полголовы, а вот шириной плеч и объемом стальных с виду мышц превосходит как минимум вдвое. Что если этот четырехрукий монстр сейчас разозлится на своего непутевого сына за то, что зря добрую половину дня махал топорами, пропитывая ядреным потом одежду, которую теперь придется стирать его любимой Нате? И сжал же меня в своих клешнях так, что не вырвешься.
 - Сынок, - в голосе здоровяка столько любви и нежности, что становится стыдно за свои мысли. Две крупные слезинки одновременно срываются из лучащихся отцовской любовью серо-голубых глаз и, оставляя влажные дорожки, стекают к уголкам рта. – Сынок…
  Черт возьми, никогда не любил мелодрамы, но тут у самого глаза наполняются слезами.
 - Отец, - произношу еле слышным сиплым голосом и, почувствовав, что его хватка ослабла, припадаю к широкой груди, обхватив могучую шею.
 - Сынок, - отец крепко обнимает меня.
 Рядом, прижав руки к груди, плачет счастливая Ната.
 В этот миг я почти счастлив, что оказался в этом мире предельно истощенным. Что было бы с этими чудесными людьми, если бы я решил сотню-другую лет приглядеться к местным реалиям, прежде чем в кого-нибудь вселиться? Может, над нами действительно есть воля неких Создателей? По крайней мере, в такие минуты хочется благодарить кого-то всемогущего…

 Следующие несколько дней, сославшись на почти полную амнезию, расспрашивал всех о реалиях приютившего меня мира. А желающих помочь нашлось немало. В первый день даже слишком много, что несколько утомляло, и я, сославшись на слабость после болезни, завалился якобы спать. Поднялся лишь когда в доме остались одни родители. Они-то, как собственно и положено родителям, и дали первые знания.
 В общем, зовут меня Леег. Мне пятнадцать лет, по здешним меркам – совершеннолетие. Я уже вырубил собственный дом внутри гигантского плода зуха.
 Семя зуха отец привозит со Священного Острова, когда у него рождается сын. Растение представляет собой некое подобие капусты кольраби, если можно представить себе кочан диаметром от двенадцати до пятнадцати метров, высотой до четырех и увенчанный двухметровым куполом с закругленной макушкой, делающей плод похожим на приплюснутую грушу. После первого года все листья отваливаются, и в течении следующих четырнадцати лет плод увеличивается в размерах. Как только кожура приобретает желтый цвет и верхний ее слой делается прозрачным, будто толстое покрытие лаком, необходимо приступать к вырубке внутренних помещений. Если не поспешить, то через несколько седмиц – так здесь называются недели, исчисляемые, как и в земном мире, семью днями – внутренность плода приобретает каменную твердость, не поддающуюся топору. Но такое случается редко, лишь когда ребенок умирает или, что случается еще реже, вырастает больным и немощным. Окаменевший плод подкапывают, отжигают корень и усилиями всех жителей откатывают за пределы селения. Там он разрушается в течении долгих лет, оставляя после себя невысокий холмик, которые постепенно зарастает подлеском. Семя в окаменевшем плоде разрушается вместе с ним, не прорастая новым растением.
 Юноши, вырубая внутри зуха собственное жилище, извлекают семя и отвозят на Священный Остров. Именно на этом острове на меня, вернее тогда еще на моего предшественника, занимавшего эту оболочку, напало какое-то странное существо, по описанию похожее на скорпиона, только живущее в воде, как краб, и размером превышающее самых крупных земных крабов. Называется жуткий зверь стахом. Этот самый стах и ужалил меня своим скорпионьим хвостом в ногу. Жрецы Священного Острова не захотели лечить, оправдав свою безответственную лень волей неких Создателей. Дело в том, что я выковырял из зуха сразу два семени вместо одного, что было невиданным делом, примерно как рождение двухголового теленка. Вот жрецы, чтобы не заморачиваться объяснением подобного феномена, обозвали меня Избранным Создателями, а значит все, что теперь со мной произойдет, будет являться волей этих самых Создателей. Короче, теперь на мне нечто типа божественного клейма. Буду тонуть в болоте, никто и руки не подаст, ибо побоится противиться воле Всевышних. Хотя, похоже, здесь далеко не все слепо следуют указаниям жрецов. Взять хотя бы моих товарищей, которые, отказавшись от празднования совершеннолетия, являющегося одним из самых значимых праздников в жизни местного мужчины, доставили меня домой. Да и местный знахарь Хаам, который до конца боролся за мою жизнь. Он, правда, после воскрешения пациента ушел к Священному Острову типа каяться в своем грехе. В чем грех – понять не могу, ну да я тут еще много чего не понимаю.
 Да, кстати, местный мир называется Стораном, а люди кличут себя сторами. По их мнению, Вселенная представляет собой раскаленную пустыню, населенную огромными стахами. В отличии от водяных собратьев, пустынные, если верить тому, что тут нарассказывали, размером чуть ли не со слона. Ассоциация со слоном возникла из-за наличия хобота у этих гигантских пауков. Похоже, именно их я и видел, когда на грани полного истощения пробирался к горной гряде.
 Так вот, из возникшей однажды капли росы, неизвестно как появившейся среди раскаленных песков, вышли семеро молодых божественных созданий. Они принялись играть друг с другом, строя из песка причудливые фигуры. Однако пустынные стахи постоянно разрушали ненадежные строения молодых богов. Тогда те отгородились от вредных животных кольцом песчаных гор. Быстро убедившись в ненадежности подобной преграды, объединили свою волю и превратили песок в камень.
 
 Ну, дальше все предсказуемо. Насоздавали лесов-зверей-людей. Вернее, не людей, а сторов. Устали и ушли отдыхать в каплю росы, из которой некогда вышли. Собственно, океан в центре мира – это и есть та самая капля росы.
  Кстати, о том, что на южном полушарии существует такой же мир, окруженный горной грядой, и с океаном в центре, никто здесь не подозревает.
 Какого-то подобия деления времени на часы и минуты местные жители не знают. Для них существует лишь утро, день, вечер и ночь с примерным делением их на до или после полуночи, полудня, ближе к утру или к вечеру.
 Понять насколько отличается длина сторанских суток от земных по собственным ощущениям я не смог. Вероятно из-за того, что физиология моей оболочки привычно следовала местному распорядку, который является для нее единственно верным.
 Сторанский год длится семьдесят седмиц и не делится на месяцы.
 Стор в среднем живет полторы сотни лет, что не может не радовать после почти втрое меньших жизненных циклов земных оболочек. И что еще примечательно, стариками здесь становятся только на последнем году жизни, резко увядая, словно в организме сработал какой-то ограничитель. До этого же момента живут полноценной жизнью, отличаясь от молодых соотечественников только количеством жизненного опыта и, если мужчина, количеством шрамов.
 Шрамы сторы получают либо в войнах со степными племенами, если выпадает участь солдата, или в схватках со змеем, если становятся охотниками.
 Змей – это основная здешняя промысловая порода, дающая сторам мясо и кожу. Именно зеленая змеиная кожа используется здесь в очень широком диапазоне: от постельного белья и одежды до ковров, ремней и обуви.  Эти животные, как я понял, бывают лесные и озерные. Некоторые разновидности лесных змеев достигают гиганских размеров и могут сами охотиться на сторов.  По уверениям Стика, змеи никогда не спят. Но если днем они ленивы и неповоротливы, а потому предпочитают прятаться в густых зарослях, то ночью становятся крайне активными и двигаются настолько стремительно, что уследить за их движениями порой не может даже опытный охотник.
 Мелкие змеи питаются чиками, мелкими существами, чье кваканье я слышал каждую ночь, но самих увидеть ни разу не смог. Собственно и самих змеев тоже пока ни разу не видел. И вообще не видел ни одного представителя местной фауны.
 Почему-то местные жители не занимаются животноводством и не держат каких-либо зверьков в качестве домашних любимцев.
 Крупные змеи охотятся на более крупную дичь – хитов, по описанию напоминающих гигантских слизней, а так же нападают друг на друга. Ну, и самые крупные нередко нападают на сторов, если кто-нибудь из них осмеливается бродить по ночному лесу.
  Но самые опасные звери в этом мире стахи. Кроме морских и пустынных, оказывается, водятся еще и лесные.
 Лесные стахи живут семьями – одна самка держит при себе до пяти самцов. По описаниям рассказчиков – это гигантские пауки со скорпионьим хвостом и слоновьим хоботом. Лесные монстры уступают размерами пустынным, но все же способны легко поднять хоботом взрослого стора.  Стахи не плетут ловчих сетей, как земные пауки, но способны выстреливать в жертву липкой нитью. Замотанная в кокон жертва словно бы консервируется и при необходимости хранится сколько угодно долго. Нить, вырабатываемая специальной железой, попав на воздух, мгновенно приобретает невероятную прочность, хоть и сохраняет достаточную гибкость. Когда приходит время вскрыть кокон, стах выпрыскивает на него жидкость из другой железы, от которой нить быстро разрушается.
 И нить, и клейкая масса, содержащаяся на ее конце, стоят очень дорого. Целый кокон и вовсе может обеспечить семье охотника год безбедного существования.

  Яд, выделяемый железами, находящимися в жале на конце хвоста, имеет большую ценность у лекарей. Из хитина, покрывающего зверя, изготавливаются особо прочные доспехи, а так же различные инструменты и украшения. Чешуйки, покрывающие хобот, часто используются в роли монет. Как таковых денег здесь нет, по крайней мере, я не смог ничего о них узнать, но их роль выполняют особо ценные мелкие предметы, такие как чешуйки с хобота стаха, драгоценные камни и любые металлические предметы.
 В общем стах представляет собой настоящее богатство. Проблема в том, что добыть его не под силу не только одному стору, но и целой группе охотников. Убить зверя можно только попав в центр короны глаз, да и то лишь в период линьки. Основной панцирь отвердевает прямо под старым, после чего старый разрушается и буквально осыпается мелкими крупинками. Зато место в центре короны глаз отвердевает в течении пары седмиц.
 Можно конечно закидать зверя дротиками и топорами, метясь в сочленения конечностей в глаза и в более уязвимый хобот, но в таких случаях зверь, прежде чем потерять подвижность, наверняка убьет как минимум половину охотников. А если учитывать, что стахи всегда держатся семьями, то идти на такой риск сторы не решаются. Обычно, если вблизи селения появляется семейство монстров, жители выслеживают их и сообща загоняют в логово – вертикальную нору в земле. После чего забрасывают нору сухими ветками, заливают какой-то горючей жидкостью и поджигают.
  Однако отцу удалось однажды в одиночку убить стаха, именно попав в центр короны. Таким образом он освободил из лап монстра мою мать. Вероятно с тех пор она и потеряла дар речи.

 Никогда не был склонен к авантюрам, но, вероятно, осталось во мне от прошлой жизни стремление к предпринимательству. Правда, там я был строителем, а тут вдруг засела мысль о промысле стахов. Этой мыслью поделился со своими новыми друзьями – Боатом и Ваалом. Вообще-то, они считались моими друзьями детства.
 - Ты потерял не только память, но и рассудок! – возмутился Боат. – Чудом выжил после нападения маленького морского стаха и теперь собираешься охотиться на лесных!
 - Но смог же отец убить одну такую зверюку.
 - Твой отец великий воин и опытный охотних, - положил руку на мое плечо здоровяк Ваал. – Но он сам всегда говорит, что ему в тот раз невероятно повезло. Такое везение бывает раз в жизни. И еще раз выходить на стаха он никогда бы не осмелился.
 Спорить с товарищами не имело смысла. Ведь я пока еще не только почти ничего не знал о новом мире, но и не в полной мере владел своим телом.
 Судя по рассказам, до болезни я был один из первых во владении топорами и метании дротиков. Теперь всему приходилось учиться заново. Видя мое неловкое обращение с оружием, отец отвел меня к опушке и начал терпеливо объяснять и показывать искусство владения топорами. Первый день, как ни старался, но воткнуть в высокий пень одновременно два топорика с достаточной силой, так и не смог. О том, чтобы рубить одновременно четырьмя не могло быть и речи. Хорошо еще, что доставшееся тело, несмотря на недавнюю болезнь, осталось достаточно развитым и привычным для подобных упражнений.
 Тренируясь по несколько часов в день, через седмицу начал довольно сносно владеть топориками. По крайней мере, мог теперь махать одновременно четырьмя, без риска отрубить что-нибудь себе или кому-либо из присутствующих рядом.
 Еще через седмицу научился довольно метко метать в мишень с двадцати шагов. Естественно, кидал только по одному, но зато по очереди с каждой руки одинаково метко, как с правых, так и с левых. Однажды даже увидел одобрительную ухмылку на лице отца, когда, заметив краем глаза падающий с дерева лист, машинально пригвоздил его к стволу, метнув топорик шагов с десяти и практически не целясь.
 Однако, когда в тренировках принимали участие Ваал и Боат, я понимал, что мне еще далеко до надлежащего уровня. Но друзья не кичились своим превосходством и всячески подбадривали, уверяя, что со временем былое мастерство обязательно вернется. И может быть даже, когда-нибудь я стану таким же великим воином, как отец.
 Я с ужасом ждал, когда Стик заставит снять со стены огромные боевые топоры, но прежде настал черед дротиков. Собственно, оружие не было дротиком в привычном понимании этого слова – деревянное древко, длиной около семидесяти сантиметров, с металлическим шаром, чуть меньше мужского кулака, на конце, в который вкручивался шип, удлинняющи дротик до метра. Метать снаряд можно и без шипа, как некое подобие булавы. Можно использовать и не только как метательное оружие. В петлях за спиной вставляется восемь дротиков. Шипы делаются как из металла, так и из твердых пород дерева, или – очень редко - из панциря стаха. Металлические шипы иногда изготавливают в виде обоюдоострого клинка. Но такие наконечники используют не для охоты, а в сражениях со степными племенами.
   После метания топоров, с дротиками дело пошло быстро. Попадать в мишень одним снарядом смог уже в первый же день. Но дальше дело затормозилось. Если кинуть одновременно два левых или два правых я еще как-то мог, то при броске с четырех рук дротики летели куда попало, только не в мишень. Впрочем, ситуация была та же, что и с топориками.
 - Попробуй бросить по одному, но один вслед за другим без перерыва, - сказал Стик после того, как я в очередной раз собрал разлетевшиеся по зарослям дротики. – Но не спеши. Представь, что твои руки лопасти мельничного колеса, вращающиеся друг за другом.
 Четыре дротика один за другим воткнулись в пень.
 - Продолжай бросать, постепенно ускоряя вращение колеса, - распорядился отец и, отвернувшись, пошел домой.
  Как-то во время одной из тренировок подошли Боат и Ваал и, бросив на землю охапку каких-то палок с толстыми мягкими набалдашниками, обтянутыми кожей, сказали, что мой отец попросил их позаниматься со мной фехтованием.
  М-да. До сих пор я не мог даже предположить, что можно фехтовать молотками. Или, в данном случае, сторанскими дротиками. Принесенные товарищами палки, выполняли роль деревянных мечей. Синяки же и шишки, получаемые от этих деревяшек, болели вполне чувствительно.
 Поначалу ребята, забыв о моей амнезии, принялись фехтовать в полную силу. Когда же сообразили, я уже был избит довольно основательно. Однако боль от ударов лишь придала мне злости, заставляя кидаться на товарищей снова и снова, пока я не стал задыхаться из-за отшибленных ребер.
 Здоровяк уступал в скорости, зато его тычки нередко сбивали с ног. Шустрый Боат наоборот бил не так сильно, зато осыпал таким градом ударов, защитится от которого не было возможности.
  - Леег, сестра постоянно интересуется, почему ты не приходишь вечерами к нашему дому? – спросил как-то во время отдыха после тренировочной схватки Боат. – Я объясняю ей глупой, что ты забыл абсолютно все, в том числе и ее, но она не верит. Может, придешь сегодня?
  Вот те раз. Как-то не задумывался я до сих пор о вопросе отношений между полами в этом мире. А тут получается, что вместе с телом получил в нагрузку еще и девичью любовь. Одну ли?
 - Но я действительно не помню твою сестру.
 - Вот и объясни ей это сам, чтобы она отвязалась наконец от меня.
 - Какое у нее имя?
 - Феина, - Боат зевнул и потянулся так, что хрустнули суставы. – Может, пойдем купаться в лесном озере.
 - Пойдем, - поддержал друга Ваал. – Только придется пробежаться. А то не успеем вернуться до темноты.
 - Да погодите вы, останавливаю уже поднявшихся товарищей. – Расскажите мне о… Ну…
 - О Феине что ли? Так сам увидишь вечером. Такая же бестолковая, как и все девчонки, отмахнулся Боат и двинулся вслед за здоровяком.
 - Да я вообще хотел спросить… Эй, подождите! - поднимаюсь и бегу следом.
 Далось им это лесное озеро. Рядом с деревней есть неплохой водоем, питающийся бьющими со дна ключами. Однако молодежь стремится именно к лесному озеру. Причем, верхом отваги считается вернуться после купания в селение уже в сумерках, когда на грани дня и ночи начинается активная жизнь хозяев здешних лесов – гигантских зеленокожих змеев. Следует отметить, что взрослые никак на подобное поведение своих отпрысков не реагировали, принимая как должное.
 - Я не только о Феине хочу узнать, - продолжаю выпытывать, шагая рядом с товарищами. – Я хочу знать вообще об отношениях между парнями и девушками.
 - О каких отношениях? – не понимает Ваал.
 - Вот у тебя есть девушка?
 - Как у меня может быть девушка? – на лице парня явное недоумение. – Девушка – это же не вещь.
 М-да… Ладно, перефразируем вопрос:
 - Тебе нравится какая-нибудь из деревенских девушек.
 - Мне?
 - Не строй из себя дурня, - толкает здоровяка Боат. – Все знают, что ты неравнодушен к дочери старшины Лиене.
 Ваал покраснел, будто его уличили в чем-то нехорошем, но ничего не ответил.
 - И чего ты в ней нашел? - не унимается языкастый приятель. – Дочь всегда наследует характер матери. Неужели тебе нужна такая крикливая жена, как рыжая Фиика?
 Так, кажется отношения между полами здесь вполне земные.
 - Боат, а тебе кто нравится? – перевожу внимание с вконец смутившегося Ваала.
 - Мне никто не нравится, - ничуть не задумываясь, отвечает тот. – Зачем связывать себя какими-то отношениями, если мы решили через год в День Определения Пути закрыть свои дома и пойти дорогой воина, как твой отец?  Только я, скорее всего, не вернусь в деревню, когда придет время.
 - Почему?
 Боат взглянул удивленно, но вероятно вспомнив о моей амнезии, пояснил:
 - Хочу остаться в одном из больших городов, что по ту сторону Священного Океана. Там и найду себе девушку из знатного рода..
 А товарищ-то у меня тот еще продуман, оказывается.
 За разговором не заметил, как лесная дорога вывела к озеру. Надо сказать, что я был здесь впервые. До сих пор даже в лес не углублялся дальше, чем залетали мои дротики, пролетевшие мимо мишени.
 Лесной водоем оказывается гораздо больше того, что находится близ селения, не менее, чем в два раза. Судя по тому, что из него вытекает ручей, питается озеро так же ключами. Пологие, поросшие травой берега плавно уходят в удивительно прозрачную воду, продолжая зеленеть нежной порослью до тех пор, пока не теряются во мраке довольно приличной глубины. Создается впечатление, будто поросший зеленой травкой котлован совсем недавно залили водой, и трава на дне не успела погибнуть от избытка влаги и недостатка солнечного света.
 Мы остановились под кувшинным деревом, которое я тоже увидел впервые. Ранее думал, что оно так называется потому, что из его древесины делают кувшины, хоть и слегка сомневался в этом предположении – очень уж похожим на керамику выглядел материал, из которого те были сделаны. Теперь же, глядя на дерево, лишний раз утвердился в мнении, что мир именно создан, а не возник случайно из-за череды невероятных стечений обстоятельств, как любят утверждать земные ученые. Разве может случайно, или даже в следствие какого-то там естественного отбора возникнуть такое дерево? Внешне оно напоминает земной каштан. Только цветет не соцветием, а одним большим алым цветком, оставляющим после себя тот самый кувшин, наподобие маковой коробочки, наполненный семенами. Но сам по себе кувшин не столь необычен, сколь шесть, расположенных вокруг него пиал. Впрочем, по отдельности и пиалы не предствляют ничего сверхъестественного Но в целом сервиз впечатляет. Понятно, какую роль для растения выполняет кувшин с семенами. Но для чего служат пиалы, при условии, что дерево не создано (не выведено) искусственно?
 За спиной раздается всплеск. Пока я, задрав голову, разглядывал удивительное дерево, товарищи разделись, и Боат первым плюхнулся в озеро. Теперь, разинув рот, смотрю, как гребет четырехрукий пловец - такое впечатление, будто по бокам у него работают два колеса.
 Вот ныряет Ваал и, словно гигантский кальмар, плывущий вперед щупальцами, некоторое время плывет под водой. Вынырнув, быстро догоняет приятеля, делая мощные гребки сложенными попарно руками.
 Влекомый желанием испытать в плавании новое тело, раздеваюсь и не спеша захожу в довольно прохладную воду. Тут же из-под ноги выскальзывает нечто маленькое и скользкое. Отступаю в сторону и чувствую, как снова наступаю на что-то шевелящееся. Всматриваюсь в покрытое травой дно и – о Боже! – вижу множество плоских зеленых пиявок, отличающихся от земных только цветом. И одна из этих противных тварей уже пристраивается на моей щиколотке.
 Быр-р-р. Высоко подбрасывая ноги и поднимая тучу брызг, выскакиваю на берег. Передергивая плечами, осматриваю себя – ни одна гадина не успела присосаться.
 Чтобы я еще хоть раз полез в это болото!
 - Эй, ты чего там? – кричит с середины озера Боат. – Забыл как плавать? Так мы сейчас научим.
 Парни гребут в моем направлении. На всякий случай отхожу дальше от воды.
 Судя по тому, что товарищи не боятся этих зеленых тварей, пиявки скорее всего безвредные. Но, все равно неприятно.
 Видя, что подплывшие друзья не собираются насильно сталкивать меня в озеро, подхожу ближе и указываю на водяную живность.
 - Это что за гадость?
 - Это? – Боат подцепляет большим пальцем правой ноги пиявку и, подкинув, перехватывает рукой. – Это же примы – маленькие водяные змеи.
 - Змеи? Хочешь сказать, что все змеи такие?
 - Нет. Что ты? – отвечает за товарища Ваал. - Эти самые маленькие. Вот смотри – это древ. Он может вырасти длиною с локоть.
 Он хватает что-то в гуще листвы свисающей у моей головы ветки и с чмоканьем отдирает. В пятерне здоровяка слабо извивается, сужая и расширяя присоску, огромная пиявка, размером с четверть метра.
 Снова передергиваю плечами. Так вот они какие – местные змеи. Это их мясо я ем? И в их шкуры одеваюсь?
 Вспоминаю об обитающих в этих лесах гигантских змеях, и воображение рисует легендарную анаконду с присоской вместо головы. Хотя, эти плоские твари на змей не очень-то и похожи.
  - А в озере, что рядом с деревней, эти… примы тоже водятся?
 - Есть, но мало, - Боат зашвыривает пиявку в воду. – Да и в том месте, где мы купаемся, дно песчаное, а змеи только там, где зелень. И около деревни всегда много чиков, а они питаются примами.
 - А древы питаются чиками, - вставляет Ваал. – Ты, Леег, будешь купаться? А то уже пора возвращаться.
 - Нет, не буду. Что-то расхотелось. А как называют самых больших змеев?
 - Змей.
 - Понятно.
  Всю обратную дорогу парни спорят, что вкуснее – рагу из прим с листьями горохового дерева, или запеченный в тесте древ. Я участия в споре не принимал, хотя, возможно уже успел отведать и того, и другого. Но разве ж мог предположить, что ем пиявок…

 - Эй, молодежь! – окликивает кто-то из зарослей, когда мы подходим к опушке.
Солнечный диск к этому времени опустился к самому горизонту, и в гуще деревьев стало довольно темно.  Поэтому не сразу разглядели сторов, идущих по узкой тропинке, соединяющейся с дорогой как раз в том месте, где мы сейчас находимся.
 - Тоже решили летуна поискать? – спрашивает приближающийся стор, в котором теперь узнаем  охотника Трома. – И, вижу, неудачно, если с пустыми руками. Как здоровье, Леег? Хотя, сам вижу, что отлично, если решился погоняться за летуном.
 В ответ лишь пожимаю плечами, ибо внимание сосредоточил на Роаме, сыне охотники и моем сверстнике. Вернее, на его ноше. Через его левое плечо перекинута примерно трехметровая зеленая пиявка. Ее плоское тело в ширину чуть менее полуметра, поэтому парню приходится частично придерживать тушу предплечьями, подняв их кверху. То место, где должна находиться присоска, отрублено, и оттуда на землю тягучими каплями стекает слегка зеленоватая прозрачная жидкость.
 Ваал с Боатом тем временем пристали к Трому с расспросами о каких-то летунах.
 Пока идем к деревне, успеваю понять, что сегодня кто-то увидел какого-то летуна, парящего над лесом. Вот Тром и решил размяться на ночь глядя, прихватил сына и отправился в лес. Летуна не нашли, да и не особо надеялись. Зато Роам, услышав чавканье присоски, обнаружил прячущегося в густых ветвях змея. Экземпляр хоть и не гигантский, но все равно, довольно приличный. Случись встреча с ним чуть позже, в сумерках, и убить такого было бы довольно проблематично и чревато травмами. Но парню повезло, и он гордо тащил добычу, хоть и видно было, что изрядно устал от нелегкой ноши. Добродушный Ваал предложил свою помощь, но получил категорический отказ. Роам желал лично пронести по деревне добытого змея.
 - Предлагаю разузнать подробнее про то, в какую сторону несло летуна, и как взойдет солнце, отправиться на поиски, - предлагает Боат, как только распрощались с охотниками.
 - Да кто такие эти летуны? – спрашиваю друзей и узнаю, что это молодые, только что вылупившиеся из кокона стахи.
 Каждый из вылупившихся монстриков отгрызает часть оболочки кокона, цепляется к нему несколькими нитями и, забравшись на ближайшее высокое дерево, словно парапланерист пускается в воздушное путешествие, подальше от породившей его семьи. Тех паучат, которым не достается частички от кокона, через сутки пожирают родители, отлавливая по окрестностям.
 Единственно ценное в новорожденном стахе-летуне – мизерная капля яда в жале. Поэтому их поимка представляет для сторов чисто спортивный интерес.
 Когда сообщаю родителям о намерении отправиться на поиски летуна, те с радостью одобряют затею. Ната мысленно хвалит Создателей за то, что я окончательно оправился после болезни. Стик говорит, что мне давно пора прогуляться по лесу. Он сам хотел со дня на день взять меня на охоту. Но если я пойду с друзьями, то будет только рад этому.
  Даже не могу представить реакцию земных родителей, если бы их чадо сообщило, что идет охотиться на скорпиона размером с собаку в лесу, кишащем гигантскими пиявками, способными походя проглотить взрослого человека?
  Интересно, каким образом эти пиявки питаются? Вообще-то им положено сосать кровь, но чью кровь может сосать трехметровая пиявка? Наверное все таки как-то заглатывает жертву целиком. На память приходит анекдот про беззубую собаку, которая укусить не может, но засасывает смертельно. На этом и засыпаю.
  Утром, уже в лесу, задаю товарищам мучивший с вечера вопрос. Ваал отыскивает в зелени древа и с силой сдавливает плоть над присоской. Раздается писк, и из присоски выдвигается некое подобие челюстей – две серые с металлическим отливом пластины. Здоровяк скоблит придушенным древом по стволу дерева и на землю, словно из-под рубанка, слетает серпантин стружки. М-да. Такой пиявке совать палец в рот точно не следует. Заодно становится понятно, почему лезвия для местных бритвенных приборов слегка загнуты.
 Двигаемся на юго-восток. Именно в ту сторону, по свидетельствам очевидцев, несло летуна. Несло, как утверждали, над самыми деревьями, а значит он вполне мог зацепиться за какую-нибудь высокую вершину где-нибудь поблизости. Хотя Тром с Роамом ходили вчера в эту сторону, но вряд ли успели пройти далеко. Да и втроем всяко больше шансов найти зверя.
 - Здесь расходимся, - командует Боат, и мы уходим по обе стороны от него, но так, чтобы не потерять из виду.
 Дальше продвигаемся гораздо медленнее – приходится внимательно осматривать вершины деревьев в поисках зацепившейся оболочки кокона, смотреть под ноги и обходить непролазный кустарник, в котором к тому же могут скрываться гигантские змеи.
 Когда теряем друг друга из виду, перекликаемся и снова сближаемся, идя на голос.
 Проходя мимо густого куста, листья которого напоминают листья земной рябины, краем глаза замечаю нечто необычное. Поворачиваюсь и застываю в изумлении, до хруста в суставах сжав рукоятки топориков, которые по совету друзей держу наготове в нижней паре рук, – зависнув над листвой, на меня смотрит пара глазных яблок. Собственно, на обычные глазные яблоки эти не очень-то и походят – два водянистых серых шарика с белым, круглым зрачком, окаймленным красной, волнистой линией. Но то, что это именно глаза, не вызывает сомнения. И смотрят именно на меня. Взгляд эдакий наивно-лубопытный и какой-то мультяшный.
 Звать друзей не решаюсь. Мне и так уже неловко постоянно напрягать их расспросами. Наверняка же эти глаза являются чем-то, или кем-то, вполне обыденным.
 Отхожу от куста. Зрачки поворачиваются за мной, но сами глаза остаются на месте.
 Вспоминаю о цели нашей экспедиции и вновь начинаю внимательно осматривать вершины деревьев. Однако и на ближайшие кусты теперь обращаю более пристальное внимание. Но в следующий раз обнаруживаю странные глаза не над кустом, а в листве низко растущей толстой ветки. Значит они действительно здесь не редкость. Ближе к полудню подмигиваю третьей паре, пялившейся опять же из листвы какого-то дерева.
 Боат подзывает нас и предлагает подкрепиться и обсудить перспективы дальнейших поисков.
 Ваал скрывается в зарослях и вскоре возвращается с цветком кувшинного дерева.
С интересом наблюдаю, как здоровяк отрывает лепестки, в основаниях которых оказываются те самые пиалы, что я видел вокруг созревших кувшинов. Эти же пиалы, как и сам кувшин, еще зеленого цвета. Отломав, товарищ ставит их на подстеленные лепестки. После чего ножом вскрывает пленку, закрывающую горлышко кувшина и разливает по пиалам белую с розоватым оттенком жидкость. Улавливаю приятный персиковый аромат.
 Боат тем временем нарезает начиненный мясом пирог – вероятно, это и есть запеченный в тесте древ.
 Выкладываю в общую кучу снедь, собранную Натой: какие-то овощи, похожие на сырой картофель, напоминающие по вкусу земную репу, и ломти жареного мяса.
 Следуя примеру товарищей, прикладываюсь к пиале – неплохо! Напоминает питьевой йогурт.
 - Слишком густой, - не разделяет моего восхищения Боат. – Не умеешь ты, Ваал, кувшины выбирать. Нужно срывать те, на которых лепестки начинают подсыхать.
 - А мне такой нравится, - вступаюсь за товарища, который в четыре руки набил рот различными яствами и никак не может за себя ответить. Тем более, что напиток мне действительно нравится, и даже очень.
 - Густой сок плохо утоляет жажду, - пояснил Боат, наполняя свою пиалу по новой.
 - К тебе пришли, говорю ему, заметив следившие за нами глаза, висящие в листве, прямо над правым плечом Боата.
 Тот фыркает на них соком, и глаза моментально скрываются в зелени. На лице товарища не отражается никаких эмоций. Ваал тоже никак не отреагировал.
 Изо всех сил сдерживаю желание спросить, что же это за чудо такое?
 Насытившись, откидываемся на спины и, разглядывая облака, принимаемся рассуждать, стоит ли идти дальше и, в следствие чего, проводить ночь в лесу. Или лучше повернуть назад, но сместиться в сторону, чтобы пройти там, где не искали.
 - А эти летуны после приземления что делают? Как они соединяются в семьи?
 - Самка где-нибудь поблизости находит укромное место и копает нору. Самцы разбегаются по лесу, – объясняет Ваал.
 - Ищут самку?
 - Нет. Сперва просто охотятся на мелкую живность и прячутся от крупных змеев и своих же сородичей. Лишь через год, став полноценными стахами, выжившие объединяются в группы до пяти особей и отправляются на поиски самок, которые так и сидят в норах, впав в спячку. Найдя самку, самцы усиленно откармливают ее в течении еще одного года. Лишь после этого семья становится полноценной и готова к размножению.
 - Что если тот летун, которого мы ищем, самец, и после приземления удрал невесть куда?
 - Значит, нам не повезло, - разводит руками Боат.
 - А эти обрывки кокона, на которых разлетаются молодые стахи, белого цвета? – задаю очередной вопрос.
 - С чего ты взял?
 В ответ лишь пожимаю плечами. Не объяснять же, что существует мир, где живут насекомые, именуемые пауками, которые плетут сети и скручивают коконы из белоснежной паутины.
 - Естественно, серые. Такие же, как и нить.
 - Не те ли лохмотья мы ищем? – указываю правой парой рук на какие-то серые тряпки, свисающие меж ветвей дерева, напоминающего по форме земную ель, но, в отличие от ели, лиственном.
 Тут же припоминаю, что уже видел такие же лохмотья на полпути сюда, сразу после того, как впервые встретился с глазами. Но я-то искал нечто похожее на белый купол парашюта.
 Сообщить о виденном ранее обрывке кокона не дает поднявшаяся суета. Поспешно собираемся и под командованием Боата начинаем по спирали обследовать местность вокруг дерева. Ищем нору, которая, как сообщили товарищи, должна быть присыпана ворохом сухих веток и заплетена паутиной.
 Не спрашиваю, как будем выкуривать паучиху из норы, ибо все увижу собственными глазами, разумеется, в случае удачных поисков.
 Поиски заканчиваются неудачей. Прошерстив лес в радиусе не менее двух тысяч шагов, понимаем, что летун, скорее всего, оказался самцом, убежавшим за прошедшие сутки невесть куда.
 Когда закончили поиски, солнце уже скрылось за верхушками деревьев. О возвращении в деревню нечего и думать. Потому начинаем готовиться к ночлегу. Облюбовав широкую поляну, Боат вырубает растущие вокруг кусты, относя охапки пышных веток к центру. Мы с Ваалом заготавливаем колья полутораметровой длины и толщиной в три пальца.
 Закончив с вырубкой кустов, Боат начинает забивать принесенные нами колья, ограничивая круг диаметром в три шага. Расстояние между кольями – шаг. Мы теперь заготавливаем длинные гибкие ветки растения, напоминающего наш земной орешник, которые товарищ тут же вплетает меж кольев.
 Вот плетень почти готов и, бросив к ногам Боата последние охапки гибких веток, начинаем заготавливать сушняк для костра.
  Наконец для ночлега все готово, и вместе со стремительно охватывающей лес темнотой, в ограждение вплетаются последние ветки. Ваал разжигает костер, а Боат, достав небольшой кожаный мешочек, посыпает ограждение каким-то порошком. Позже товарищи просветили меня, что порошок является измельченными семенами плима, которые раздражают кожу змея. Сделав вид, что все понял, мысленно вздыхаю по поводу не высказанного вопроса о загадочном растении, дающем эти самые семена.
 Судя по тому, что друзья не снимают боевую сбрую на ночь, порошок всех проблем не решает. После скромного, молчаливого ужина (ночью в лесу не принято разговаривать), ложусь так же, как и они, спиной к костру, положив перед собой топорики. В течении ночи пытаюсь несколько раз опрокинуться на спину, но колчан с восемью дротиками всякий раз мешает это сделать. Так и дремлю до утра, временами разворачиваясь головой то к Ваалу, то к Боату, чтобы перевернуться на другой бок и при этом остаться лежать спиной к костру.

 Утром возвращаемся к месту вчерашнего обеда, и Ваал лезет на дерево за куском кокона – тоже ценный трофей. Когда здоровяк спускается, рассказываю об обрывке кокона, виденном ближе к деревне. Друзья вздыхают и переглядываются, словно говоря друг другу взглядами, мол, что взять с больного? Ваал ободряюще хлопает меня по плечу.
 - Неизвестно, отыскали бы мы там следы летуна, - говорит он, сворачивая трофей. – Зато этот кусок точно не нашли бы.
 Выяснив примерное местонахождение дерева с обрывком кокона, выдвигаемся в обратный путь в том же порядке, только сместившись в ту сторону, по которой шел я. Теперь моим вчерашним путем идет Боат.
 Чувствую заметную усталость. Усталость не столько физическая, сколько эмоциональная. Часто ловлю себя на том, что задумавшись перестаю осматривать окрестности, а тупо двигаюсь вперед, лишь машинально обходя стволы деревьев и кусты.
 Любопытный взгляд висящих над листвой глаз слегка оживляет мысли и возбуждает вчерашнее любопытство. Помня о реакции на глаза друзей, решаю, что ничего опасного в них нет, но все же дотрагиваться руками не решаюсь, а протягиваю в их сторону топорик. Глаза тут же ныряют в гущу зелени. Раздвигаю листву и вижу огромного, длиной не менее полуметра, слизня, устроившегося на толстой, низко свисающей ветке. На мой взгляд, он ничем, кроме размера, не отличается от земных огородных вредителей.
 На голове монстра открываются щелки, и из них выглядывают те самые глаза. Вероятно, зверь не воспринимает меня, как угрозу, а потому его тело, будто бы расслабившись, слегка увеличивается в объеме. Глаза начинают подниматься на прозрачных, не видимых невнимательным взглядом, ножках.
 Понимаю, что это есть тот самый хит, которым питаются более крупные змеи. М-да. Вот такая банальная разгадка секрета парящих глаз.
Чувствую себя слегка обманутым и тыкаю в слизня топором. Тот тут же сокращается почти вдвое, и в следующий миг словно какая-то пружина срабатывает внутри него. Что-то серое мелькает около лица, обдав кисловатым запахом. Над головой раздается шорох листвы и чмоканье, будто по дереву ударили мокрой тряпкой. На том месте, где только что сидел водянистый монстр, остается лишь слизистый след.
 Хорошо, что эта гадость не хищная. Если бы она с такой скоростью кинулась на меня… Представляю облепившую лицо амебообразную массу, наглухо перекрывшую дыхание… Бр-р-р…
 - Леег! – окрик Боата выводит из оцепенения.
 Поспешно двигаюсь вперед, догоняя товарищей. Однако через пару десятков шагов слышу какую-то возню за ближайшими кустами, сопровождающуюся писком и шипением. Обхожу заросли и невольно отступаю назад от увиденного.
 Не сразу понимаю, что за монстр беснуется на открывшейся моему взору поляне. Но вот непонятный клубок упирается в ствол небольшого деревца, и теперь могу подробнее рассмотреть участников схватки. Змей, размером не многим меньше того, которого добыл Роам, обвил кольцом тело гигантского паука. Паук отростком, напоминающим хобот, ухватил змея под присоской, сдавливая, как давеча сдавливал древа Ваал, и не давая страшным челюстям дотянуться до себя. При этом он бьет змея длинным хвостом, заканчивающимся острым шипом.
 Гигантская пиявка резко распрямляется, отпуская тело врага, и делает попытку удрать. Однако не тут-то было. Противник продолжает сдавливать хоботом тело змея, при этом упирается всеми восемью лапами, не желая отпускать такую гору аппетитного мяса. Змею удается протащить паука за собой несколько метров, отмеченных бороздами вспаханного дерна. Наконец восьминогий перестает бить жертву хвостом и цепляется им за ближайшее деревце.
 Теперь могу более подробно рассмотреть стаха – а паук несомненно является тем самым стахом-летуном, которого мы ищем. Сходство с земным пауком ограничивается восемью совершенно паучьими ногами. Тело же вытянутое, по форме скорее напоминает тело бабочки, если можно представить бабочку, размером с среднюю дворнягу, со слоновьим хоботом и крысиным хвостом, заканчивающимся острым шипом-жалом. Вместо двух больших фасетчатых глаз, присущих земным бабочкам, голова стаха увенчана короной из дюжины маленьких немигающих глазок, лучащихся желтоватым свечением.
 Меж тем пиявка продолжает попытки вырваться. Видно как по длинному телу пробегают бугры мышц, задействованных в очередном рывке. Стах не отпускает хобот. Кажется, что обвивший деревце паучий хвост вот-вот лопнет от невероятного напряжения.
 Мелькает шальная мысль – чиркнуть лезвием топорика по крысиному хвосту. Наверняка монстры улетят в заросли, словно выпущенные из катапульты.
 Но тут стах плюет в хвост змея серой нитью, которая тут же намертво прилипает к телу жертвы. Теперь паук всасывает нить, словно вермишелину, отрывая хвост противника от земли. Сопротивление сразу ослабевает, и вот уже, ловко действуя парой передних конечностей, стах опутывает нитью сложенную вдвое жертву.
 Только теперь до меня доходит, что необходимо позвать товарищей. Оглядываюсь и не вижу их в поле зрения. Далеко ли они ушли? Не спугну ли криком стаха? Может, сначала как-то его нейтрализовать? Хотя бы временно. Но как?
 Решившись, бросаю топорик во все еще цепляющийся за дерево хвост. Лезвие вонзается в ствол, отрубив смертоносное жало.
 Стах яростно шипит и отбрасывает опутанную нитью жертву, словно неожиданно обжегшись об нее. Лишившийся оружия хвост поджимает под себя, вытягивает в мою сторону хобот и трубит в него так жалостливо и обиженно, что невольно чувствую себя негодяем. Обманутый собственным чувством не спешу кричать товарищам, и в наказание получаю в грудь выстрел липкой нитью. Собственно, липкий только комочек на конце нити. Этим комочком прикладывает так, что выбивает из груди воздух и сбивает с ног. Теперь не в силах не только кричать, но и вздохнуть.
 Меня начинает волочить по траве. Ощущаю себя поверженной пиявкой и цепляюсь за ствол дерева. Дыхание понемногу восстанавливается. Обняв ствол всеми четырьмя руками, с трудом поднимаюсь на ноги.
 Стах продолжает натягивать нить. Воинская сбруя, к которой прилипла нить, трещит, вдавливая меня в дерево.
  Забыв о том, что нить стаха очень сложно перерезать, сожалею о выроненных топориках и достаю нож.
 В это время, вероятно натянув нить до нужного ему напряжения, паукообразный монстр подпрыгивает и, всасывая ее, летит на меня, растопырив страшные лапы.
 Возможно, останься я за деревом, монстр сам себя прибил бы, шмякнувшись о твердый ствол. Но я в ужасе отпрянул в сторону, пытаясь уйти от столкновения, совершенно забыв, что задающая направление полета нить прикреплена к моей груди.
 Снова удар, отшибающий дыхание и гасящий свет. Ноги отрываются от земли. Делаю сальто назад и падаю грудью на что-то мягкое, издавшее подо мной сдавленный писк.
 На какое-то время теряю сознание и, придя в себя, ощущаю под щекой нечто дрожащее. Отрываю глаза и смотрю на растущий передо мной куст с листвой, напоминающую листву земной рябины.
 Окончательно придя в себя, осторожно приподнимаю голову и смотрю на слегка подрагивающее тело стаха, распростертое подо мной.  Все его конечности, включая хобот и лишенный жала хвост, безвольно раскинуты в стороны. Под хоботом слегка раздвинуты две вертикально расположенные хитиновые пластины – вероятно рот. Ниже, уже на самом туловище, два небольших хоботка – верхний тонкий, длиной с человеческий палец, и нижний немного толще, совсем короткий. В нижний уходит нить, конец которой приклеен к моей груди.
 Очень аккуратно, стараясь не делать резких движений, достаю верхней парой рук дротики из-за спины. Одновременно нижней парой рук отжимаюсь от земли, приподнимаясь на колени.
 Освободившийся от тяжести моего тела монстр несколько раз вздрагивает, с сухим скрежетом смыкает и снова раскрывает челюсти и издает короткий жалобный писк.
 Вооружившись еще одной парой дротиков, поднимаюсь на ноги. Нить чувствительно натягивается, затем, будто слетает какой-то тормоз, резко ослабляется и дает мне отступить на шаг. Вижу, как на кончике тонкого хоботка появляется капля прозрачной жидкости. Стах касается хоботком нити, и та тут же обрывается. Вероятно капля является неким растворителем. Если этот растворитель так легко разъел нить, которую не берет нож, то страшно представить, что было бы, попади капля мне на лицо. А ведь я лежал носом почти впритык к этому хоботку…
 Ладно, уймем воображение и попытаемся сообразить, что делать с пришибленным паучком? Добить, истыкав дротиками? Ценного в молодом стахе, как помню, очень мало. Мизерную каплю яда он наверняка израсходовал в схватке со змеем. Железа вырабатывающая нить наверняка тоже пуста. Значит навару с этой дрожащей тушки никакого. А что если…
 С мысли сбивают крики товарищей. Вот они выскакивают из-за зарослей и, потеряв дар речи, осматривают поле битвы, переводя взгляд широко открытых глаз то на меня, то на стаха, то на спутанного змея. Их замешательство позволяет вновь ухватить ускользнувшую было мысль.
 В основном чем опасен молодой стах? Если не совать ему в рот руки, то только ядовитым жалом. Жало я отрубил. Железа, вырабатывающая нить, тоже наверняка истощена и не восстановится быстро. Так почему бы не притащить в деревню живого монстрика? Если конечно он оправится, а то что-то дергается как паралитик, да попискивает, словно придушенный котенок.
 Интересно, как отреагируют аборигены, когда я приволоку в деревню живого стаха? Пусть это всего лишь сташонок, но все же. Не попрут ли меня вместе с ним куда подальше? Чего? Меня? Избранного создателями? Да я, блин, из этой тыквы… как ее… из зуха сразу две косточки выковырял!
 Накрутив себя до негодования на собственных односельчан и не обращая внимания на что-то говорящих товарищей, решительно подтягиваю конец приклеенной к груди нити, делаю петлю и, подойдя к пауку, накидываю ему на основание головы. Тот в ответ протяжно пищит и сворачивает в рулетку хобот, подобно тому, как сворачивают свои хоботки земные бабочки.
 Теперь отрезаю от сбруи кусок кожи, к которому приклеилась нить, прихватив и частичку куртки,  и сую в руки Ваалу.
 - Подержи, чтобы не убежал. Я пока соберу топорики.
 Здоровяк с трудом сдерживается, чтобы не отбросить нить, на другом конце которой сидит стах.
 - А-а где шип? – пытаясь скрыть изумление, наконец-то подает голос Боат.
 Я как раз выдергиваю из дерева топорик и указываю им на валяющийся обрубок.
 Слышу за спиной шорох и вскрики товарищей.
 - Стойте! – кричу, увидев, что они занесли топоры и дротики над ожившим и уже вставшим на ноги пауком.
 Парни застывают, но видно, что малейшее движение стаха обязательно спровоцирует их на немедленное действие.
 Подхожу и поднимаю отброшенный Ваалом конец нити. Дергаю и с облегчением вижу, что монстр послушно следует за мной. Привязываю его к стволу дерева, думая о том, что стаху ничего не стоит пережечь поводок жидкостью, выделяемой из маленького хоботка.
 - Что ты собираешься с ним делать? – Боат осмеливается подойти ближе, но топорики продолжает держать наготове.
 - Еще не знаю, - признаюсь честно. – Пока посажу на цепь и попробую откормить до взрослых размеров. А там можно и на запчасти пустить. Не знаешь, кстати, сколько метров нити в сутки выдает один стах при полноценном питании?
 - Такого еще никогда не было, - вступает в разговор Ваал.
 - Никогда в зухе не находили два семени, - парирую заранее приготовленным доводом и с удовлетворением замечаю, что товарищам нечем крыть. Однако настороженности и недоверия в их взглядах не убавляется.
 Чтобы хоть как-то доказать им, а заодно и самому себе, безобидность лишенного ядовитого шипа зверя, затаив дыхание, подхожу к нему и кладу руку на загривок.
 Пискнув, стах припадает к земле, поджав под себя хвост и все восемь лап. Желтое свечение глаз затухает.
 Пожалуй, будь его тело покрыто противными волосками, как у земных пауков, я бы не решился прикоснуться. Но гладкое хитиновое покрытие монстра вызывает скорее ассоциации с крабьим панцирем. Присаживаюсь и глажу зверя по спине.
 - Надеюсь, ты будешь послушным, и мне не придется пожалеть, что не убил тебя сразу?
  Стах разворачивает хобот, жалобно пищит и скрежещет челюстями.
 Встаю и направляюсь к пойманному им змею. Вырубаю топориком кусок плоти, вызвав негодование Боата по поводу испорченной шкуры. Возвращаюсь и сую истекающее зеленоватой жижей мясо под хобот пауку.
 - Жри.
 Но тот лишь плотнее поджимает конечности и снова гасит сияние глаз. Однако хобот остается развернутым.
 Продолжая держать кусок, опускаю правые ладони на спину зверя и уже ласковее говорю:
 - Да не бойся ты. Никто тебя не тронет. По крайней мере, пока ты со мной. Ешь свою добычу. Тебе надо хорошо питаться, чтобы вырабатывать качественную нить для нужд хозяина, то бишь, меня. Я теперь твой хозяин, твоя семья. Понял? – слегка похлопываю по гладкой спине.
 Корона глаз вновь начинает светиться. Слышится писк. Хобот слегка отодвигает руку со змеиным мясом, затем обхватывает кусок и подносит ко рту. Скрежещут челюсти, шустро срезая мелкие ломтики.  Приподнявшись, стах берется за кусок передними лапами, и вскоре в них остается только лоскут выскобленной почти до прозрачности шкуры.
 - Вот так-то. Доброе слово и стаху понятно, - тоном знатока обращаюсь к товарищам, наблюдающим за происходящим, и, потрепав монстра за загривок, требую подтверждения: - Правда?
 Стах пищит и поднимает трубой хвост.
 - Во, видите?
 Товарищи не разделяют оптимизма. Вероятно оттого, что в этом мире у человека, вернее у стора, к животным только одно отношение – как к дичи. О том, что кого-то можно приручить, они не могут и помыслить. А чтобы приручить стаха… Но для чего-то же я появился в этом мире?
 Боат аккуратно поднимает отрубленный шип и заворачивает в широкий лист какого-то растения. Ваал деловито сматывает нить с мертвого змея. Узнав, что стах убил зеленого ядовитым шипом, товарищи решают, что мясо лучше выкинуть. Но шкуру все же снимают, еще раз пожурив меня за вырубленный клок. Прибирают и челюсти змея.
 - Да ладно вам расстраиваться из-за этой шкуры. Зато мы поймали живого стаха, - специально выделяю слово «мы».
 - Ну, это не стах, а летун, - поправляет Боат, но при этом подходит к зверю и как-то слишком по хозяйски осматривает. Тот вновь поджимает лапы и гасит глаза.
 - Не пугай малыша, - останавливаю товарища. – Это тебе не Ваал. Стахи, а тем более летуны требуют к себе нежного отношения.
 - То-то, когда мы подоспели, этот летун от твоей нежности аж чувств лишился. А перед этим еще и кончик хвоста с шипом отбросил, словно чик лапку, попавшую в пасть древа, - ухмыляется Ваал, скручивая змеиную шкуру.
 Прежде чем тронуться в путь, скармливаю пауку еще один кусок. Глядя, как он работает челюстями, решаю все-таки забрать остатки змея. Ваал со вздохом разворачивает шкуру и помогает упаковать мясо, обвязав сверток нитью. Получается довольно тяжелая ноша. Вспоминаю, что насекомые способны таскать груз, многократно превышающий их по весу. Но это земные насекомые. И насекомое ли стах?
 Аккуратно, чтобы не придавить, опускаю тюк пауку на спину. Тот остается стоять, лишь глаза начинают мигать словно гирлянда. Придерживая груз, тяну за нить. Летун легко делает несколько шагов. Теперь уже вдвоем с Ваалом, без пояснений уловившим идею, приматываем ношу к туловищу стаха. Тот продолжает мигать глазами. Кладу руку на паучий загривок и объясняю, что ему придется самому тащить собственную еду. Встретившись с внимательными взглядами друзей, лишь пожимаю плечами – я и сам не понимаю, почему решил, что именно так нужно общаться со зверем.
 Свечение глаз паука становится ровным. Одной из лап он слегка сдвигает груз и застывает в ожидании. М-да. Неужели этот ужас местных аборигенов так легко идет на контакт? Или все-таки дело в моей… гм, исключительности…
 Идем молча. Наверное, как и я, каждый обдумывает возможные варианты реакции односельчан на наше появление. Вернее, на появление нашего питомца.
 Продолжаю держать конец нити, хотя стах и так послушно семенит рядом. Наконец, смотав, забрасываю ее ему на спину.
 Примерно на полпути к деревне слышим разговор. По голосам издали узнаем Трома и Роама. На всякий случай приотстаю от товарищей на пару шагов.
 - Опять вы? – восклицает, завидев нас, Тром.
 Роам молча кивает в знак приветствия и, как бы невзначай, поворачивается так, чтобы мы увидели висящую на его плече скатку обрывка кокона.
 - И опять с пустыми руками? – продолжает Тром.
 Мы молча переглядываемся. Наши трофеи навьючены на летуна, которого я придерживаю за кустом, вне поля зрения встреченных односельчан.
 - А мы вот нашли, - обращает внимание на свою ношу Роам, не надеясь на то, что заметим знатный трофей сами. – А вы следов летуна не встречали?
 - Нет, не встречали, - первым мотает головой Боат.
 - Не встречали, - поддерживает товарища Ваал.
 - И я не встречал, - пожимаю плечами, вывожу из-за куста летуна и обращаюсь к нему: - Ты следов своих собратьев не встречал?
 Тот в ответ пищит и мигает глазами.
 - Он тоже не встречал, - перевожу остолбеневшим охотникам.
 - Ну, мы пойдем, - говорит Боат.
 - Удачных поисков, - киваю сторам, проходя мимо.

Как и следовало ожидать, наше появление в деревне вызвало небывалый переполох.
 Встретившая у околицы детвора некоторое время смотрит на стаха широко открытыми глазами. Наконец, ребятишки как один срываются с места и с криками несутся по улице. Когда захожу во двор родительского дома, навстречу идущим дальше приятелям уже движется целая толпа односельчан.
 Заходить в дом со своим питомцем не решаюсь, но и с глаз толпы его убрать тоже надо. Скрываюсь за высоким крыльцом и наблюдаю оттуда за происходящим на улице.
 Односельчане окружают друзей. Видно, как Боат активно жестикулирует, вероятно, рассказывая о походе. Народ прибывает.
 Среди собравшихся вижу и Стика с Натой. Вот они отделяются и идут домой.
 Привязываю стаха к балясине, предварительно положив руку ему на загривок и объяснив, что должен сидеть смирно и не высовываться. Выхожу навстречу родителям.
 До темноты беседую с ними, уверяя в перспективности приручения молодого стаха. Периодически демонстрирую его послушность. Видно, что родителей мои аргументы мало убеждают. Однако отрубленный ядовитый шип и относительно малые размеры детеныша позволяют им сдержаться от вынесения немедленного ультиматума.
 Как позже оказалось, основным охлаждающим фактором для возмущенных односельчан, а заодно и для родителей, оказалось настойчивое упоминание друзей о вынесенном жрецами приговоре, о моей избранности создателями. Упомянуты были и два семени зуха, и чудесное воскрешение. Кто-то даже рискнул предположить, что появление в селении живого летуна есть промысел самих создателей. Вот только в то, что это появление к добру, практически никому не верилось. Слишком крепко в сторах сидело чувство враждебности к этим тварям. Впрочем, если бы я прежде увидел взрослого стаха, то вполне вероятно, тоже ни за что не решился на подобное предприятие. Но я-то взрослых особей не встречал. Если конечно не считать тех полубредовых видений в раскаленной пустыне, когда проник в этот мир.
 В общем, приняв пока версию о моей богоизбранности, односельчане решили подождать с вынесением приговора, и лишь с сочувствием проводили взглядами направившихся домой Стика и Нату.
 В конце концов родители решают, что если я все-таки хочу оставить эту тварь, то должен переехать в собственный дом.. Хоть это и будет странно – стор обычно не переселяется в вырубленное им жилище пока не найдет спутницу жизни, или пока живы родители.
 Мелькает мысль, что наверняка найдется деревенский остряк, способный пустить слух, будто в качестве спутницы жизни я выбрал стаха.

 Впервые захожу в свой дом. Расположение комнат стандартное. По крайней мере, такое же, как у родителей, и как в тех домах, где успел побывать.
 Бросаю на пустую кровать охапку принесенных шкур и поворачиваюсь к топчущемуся у входа монстру.
 - Ну что, приятель? Вот такие вот дела.
 В ответ мигание глаз, писк и скрежет челюстями.
 - Как же мне назвать тебя, сташонок? Может, сташенком и назвать? Или Стасиком?
Мигание глаз, протяжный писк.
 - Нет, Стасиком не солидно как-то. А если Мизгирь? А?
 Подхожу к продолжающему мигать стаху, кладу руку на загривок и объясняю, что отныне он носит гордое имя - Мизгирь.
 Свежеокрещенный более яростно скрежещет челюстями и тыкает одной из лап в притороченное к спине мясо.
 - Так ты жрать хочешь? – понимаю наконец, что означает скрежет и начинаю отвязывать сверток. - А чего ж молчишь? Меня-то родители накормили, а ты, бедняга, как сторожевой пес проторчал у их крыльца.

 Утром просыпаюсь от стука в окна. Слышу  глухо доносящиеся крики. Различаю голоса друзей и, кажется, голос отца. Долго не могу понять причину переполоха, пока не бросаю взгляд на дверь…
 М-да. Проем наглухо заплетен. У порога, поджав лапы, лежит Мизгирь. Увидев, что я поднялся, он привстал, приветливо мигнул всеми глазами и как-то по-собачьи несколько раз вильнул хвостом.
 Подхожу и, гладя питомца по загривку, оцениваю его ночную работу. Объясняю, что инициатива не всегда похвальна, но не уверен, что он понял мысль. Может, у него инстинкт такой, закупоривать на ночь нору…
 - Ну, давай уже раскупоривай, - хлопаю по спине зверя и с удивлением, но и с удовлетворением тоже, смотрю, как стах срезает нижним хоботком закупорку.
 Подбираю опавшую ткань и вслед за пауком выхожу на крыльцо.
 Ого, сколько сторов явилось меня будить! Кроме Стика, Боата и Ваала, у крыльца стоят Тром, Роам и деревенский лавочник толстый Гоат.
 - Что случилось? – спрашиваю с наивным видом и спускаюсь вниз. Мизгирь держится рядом, по-кошачьи держа хвост трубой. Мельком обращаю внимание на то, что кончик обрубка вроде как покрылся жестким наростом. Надеюсь, ядовитый шип не вырастет снова. Не хотелось бы периодически купировать хвост питомцу. Да и позволит ли он это делать, когда подрастет?
 Видя, что со мной все в порядке, гости смущенно молчат. Но стаха не сторонятся, и это радует. Толстяк даже подходит вплотную и всеми двадцатью пальцами щупает и мнет изделие Мизгиря.
 - Ай хорошо, - восхищенно цокает он языком. – Надумаешь продавать, приноси. Дам достойную цену.
 - Вот, я же говорил вчера, - говорит Ваал, - что Леег специально привел живого летуна, чтобы тот давал нить.
 - Нить хорошо. А такое полотно совсем хорошо, не унимается Гоат. – Слушай Леег, а сможет твой летун соткать полотно размером со шкуру большого змея?
 - Не знаю, - пожимаю плечами, не представляя размеров шкуры гигантского змея, как и самого змея. – Если сейчас и не сможет, то когда подрастет, может и соткать. А зачем тебе такая большая тряпка?
 - Э-э, Леег, ты удивляешь меня, - взмахивает всеми четырьмя руками толстяк. – Ладно бы это спросил Ваал, или даже Боат, или любой другой стор из нашего селения. Но ты… Ты смог догадаться заставить летуна давать нить и полотно и не можешь догадаться, что если обтягивать челны не шкурами змея, а этим полотном, то им не будет износа.
 - Что-то не заметил у нас никаких челнов.
 - Э-э, у нас и больших рек нет. Но если полотно доставлять к полноводной Лабе. Или к океану, то я даже не берусь предсказать, сколько за него можно выручить.
 Так, кажется один авторитетный голос за то, чтобы мой питомец остался в деревне, обеспечен. Надо бы закрепить успех.
  - Знаешь, Гоат, к сожалению во мне нет коммерческой жилки. Поэтому, если будут излишки нити или полотна, буду сдавать их тебе. А ты уже, не сомневаюсь, сумеешь выгодно продать или обменять.
 - Мать переживает, почему ты не идешь завтракать, - прерывает разговор отец и, заметив брошенный на Мизгиря взгляд, добавляет: - Летуна можешь взять с собой, но оставишь у крыльца.
 - Хорошо, отец, я сейчас приду. Только перекинусь парой слов с ребятами.
 Стик уходит. Гоат приглашает посетить лавку и обсудить кое-какие идеи, и уходит вслед за ним.
 - Вы где поймали своего летуна? – подает голос молчавший до сих пор Тром. – Ближе к тому месту, где нашли свой кусок кокона, или к тому, где встретили нас?
 - Там, где нашли свой кусок.
 - Правду говорит Боат, что ты, Леег, чтобы поймать летуна, прыгнул на него сверху?
 - Правду, - отвечаю, бросив короткий взгляд на деланно наивную физиономию шутника. – Только сперва отрубил ему шип.
 Тром и Роам поспешно прощаются и уходят в сторону леса.
 Процесс, как говорится, пошел.

 После завтрака встречаюсь с друзьями, и, сопровождаемые Мизгирем, направляемся в лес, заготавливать материал для доселе невиданного в этих краях дела.
 Дело в том, что я решил построить стаху отдельное жилище. Изначально думал заставить его самого выкопать нору, если уж в природе они в них живут. Но отец поведал, что норы роют только самки. Для этого у них есть какие-то специальные приспособы на хоботе и лапах.
 - Но держать его в доме нельзя. Это ты, Леег, правильно решил.
 - И что делать, отец? Не буду же я сам копать Мизгирю нору?
 В ответ Стик лишь пожал плечами, давая понять, что устраняется от решения этой проблемы.
 - Ну что ж, тогда построю ему дом из дерева.
 - Построишь? – воскликнул отец с таким удивлением, будто я собрался совершить нечто невероятное. – Как ты сможешь что-то построить, если даже ни разу не был в городах и не видел ни одного построенного жилища?
 - А что в этом сложного, отец? Я же не собираюсь строить дом. Смастерю летуну небольшое убежище – лишь бы было где спрятаться от непогоды. Да если будет нужда, то и дом смастерить не особо сложная задача.
 Во мне проснулся бывший строитель. Несвоевременно, надо сказать, проснулся. Пришлось выслушать от обычно немногословного Стика целую речь о том, что уважающий себя стор должен не строить жилье, подобно забывшим заветы создателей жителям городов, а выращивать его из освященного семени зуха.
 Во время отцовской нотации зашла Ната и передала телепатический посыл о том, что мерзкий летун ужасно скрежещет челюстями и пищит, будто попавший в смолу гааги чик.
 Решив выяснить что или кто такая гаага позже, поблагодарил мать за завтрак и вышел.
 Друзей так же крайне удивила идея со строительством, но помочь не отказались, и мы немедленно отправились в лес, подгоняемые скрежетом челюстей Мизгиря.
 - Ты же вчера съел гору мяса в два раза большую, чем ты сам, - укоряю по пути своего питомца. – Если столько будешь есть каждый день, то в округе не останется змеев.
 Гораздо позже я узнал, что взрослые стахи могут не есть месяцами, если мало двигаются и не тратят нить и яд. Но первый год жизни они активно питаются, так как необходимо давать организму материал для роста. К тому же маленьким монстрам приходиться много двигаться и часто расходовать нить и яд.
 Пока шли до опушки, объяснял товарищам идею. Решил сделать арочную конструкцию из длинных гибких стволов, которые мы использовали для ограды во время ночевки в лесу, вкопав их в землю и связав нитью верхушки. А стены, переходящие в купол, заплести так же, как заплетали ограду. Затем так же заделать торцы, получившегося ангара, оставив в одном проход. Ну а дальше, если Мизгирю захочется сделать жилье герметичным, пусть заклеивает щели сам.
  Изначально задача казалась легкой. Но если строить, то строить на вырост, а узнав размеры взрослого стаха, понял, что зря рассчитывал справиться с этой задачей быстро.
 По словам ребят выходило, что диаметр норы стахов бывает не менее полутора метров. Вот это норка. Хотя, судя по размерам самих взрослых особей, удивительно, как они в нее протискиваются. Если само тело в толщину не превышает метра, то с лапами даже моему Мизгирю требуется метра полтора площади при обычной стойке. Соответственно крупному стаху раза в три-четыре больше.
 В общем, решил пока сделать ангарчик на пару шагов в ширину и четыре в длину. В конце концов, неизвестно, будет ли паук жить в этой конуре? Если будет, то всегда можно построить сарай побольше.

 В самом начале заготовки материала выявилась еще одна проблема. Голодный летун довольно быстро обнаружил крупного древа, захватив хоботом, оторвал от ствола и несколько раз ударил хвостом, инстинктивно намереваясь нанести уколы отсутствующим шипом. В сравнении со вчерашним змеем, древ, казалось бы, не представлял никакой опасности, и вероятно, должен был быть сразу парализован ядом. Но шипа-то не было. И древ продолжал извиваться. А когда паук, не понимая причины такой живучести жертвы, еще раз хлестнул хвостом, та извернулась и клацнула челюстями, укоротив многострадальный хвост на пару сантиметров. Отчаянно заверещав, Мизгирь отбросил кусачую пиявку на добрый десяток шагов, и та тут же шустро поползла вверх по стволу ближайшего дерева.
 Когда оглядываюсь на пронзительное верещание питомца, древ уже пригвожден к стволу дротиком Ваала. От здоровяка, наблюдавшего всю сцену, и узнаю о проблеме.
 Получается, что этот восьминогий проглот, лишенный смертоносного шипа, не может самостоятельно охотиться. И что теперь делать?
 Ваал отрубает древу безглазую голову и бросает тело летуну. Тот, продолжая верещать, отскакивает в сторону, словно от чего-то ужасного, и, поджав хвост, семенит ко мне.
 Глядя на это жалкое создание, трудно представить, что его сородичи наводят ужас на весь сторан. Хотя, наш земной скорпион, несмотря на свои маленькие размеры, тоже вызывает содрогание у повстречавшего его человека. А отруби ему ядовитое жало, и получится безобидная букашка. Стах конечно не букашка, но без шипа, оказывается, и с жалким древом справиться не может.
 Поглаживая по загривку, успокаиваю питомца. Ваал, поймав еще одного древа, приносит разделанные тушки и скармливает Мизгирю. Похоже, парню нравится кормить монстра.
 Мы с Боатом вновь продолжаем заготовку материала для строительства конуры, а здоровяк с Мизгирем отправляются на охоту.
 - Вот наглец, - слышим крик Ваала из зарослей, - показывает мне, где прячется древ, а сам даже схватить его хоботом не желает. Нашел кормильца.
 - Ого! – слышится через некоторое время уже с другой стороны. – Да с тобой приятно вместе охотиться, друг. Неплохой экземплярчик ты обнаружил. А ну… Ага-ага… Щас мы его. Молодец! Придержи ему хвост еще чуток. Готов зеленый!

 Обедаем на лесной поляне. Ваал жарит на костре мясо древов, политое солоновато острым соком какого-то растения, напоминающего земной молочай. Кувшинных деревьев поблизости не оказывается, поэтому приходится довольствоваться родниковой водой.
 Интересуюсь у друзей, всегда ли здесь такое обилие дичи? Оказывается, периодически, без какой-то определенной цикличности, случаются продолжительные засухи, и тогда леса пустеют, а в селения сторов приходит голод. Последняя засуха случалась два года назад, но продлилась не очень долго, и ее благополучно пережили на заготовленных припасах.
  После обеда начинаем вывоз заготовленного материала. Вернее вынос. Хоть колесо и используется сторами в различных приспособлениях, но транспортные средства на колесах отсутствуют за неимением тягловых животных и, соответственно, надлежащих дорог. Тот же толстяк Гоат в походы за товарами нанимает носильщиков из молодых сторов.
 Изрядно вспотев, перетаскивая первую вязанку нарубленных жердей, высказываю друзьям идею, запрячь Мизгиря в волокуши. Тот гордо и уже привычно, транспортирует на спине целую гору добытого мяса. Товарищи с сомнением относятся к невиданному делу, но соглашаются попробовать.
 Ошкурив для лучшего скольжения две загнутые жердины, привязываем к ним поперечины. В качестве хомута через голову стаха, непонимающе мигающего глазами, продеваем скрученную кольцом гибкую, но прочную ветку. Думаю, не подложить ли под нее чего-нибудь мягкого, но товарищи заверяют, что хитиновым плечам летуна ничего не станется. Крепим нитями волокуши к хомуту и грузим сразу весь оставшийся материал. Получается приличная горка, которую для компактности, чтобы не застрять меж густых зарослей, приходится тщательно увязать той же нитью.
 Отбрасывая мысль о явном перегрузе, объясняю Мизгирю, что от него требуется, и, для наглядности, сам тяну за нить. Ваал тянет с другой стороны. Стах продолжает непонимающе стоять, но наших усилий хватает, чтобы скользкие полозья сдвинулись с места. Теперь и Боат начинает толкать сзади. Видя, что непонятное сооружение сейчас наедет на него, Мизгирь срывается с места, и мы с Ваалом еле успеваем отпрыгнуть из-под полозьев. Слышится ругань Боата, упавшего из-за неожиданно выскользнувших из рук волокуш.
 Теперь остается только направлять волокуши, чтобы не врезались в дерево. После того, как они надежно застревают меж двух стволов, и нам приходится разгружать и загружать заново, иду впереди раззадорившегося летуна, сдерживая его и направляя по свободному пространству.
 У околицы встречает стайка ребятишек. Следуя далее за нами, они подзуживают друг друга дотронуться до зверя. Однако смелых так и не находится.
 По голому, непокрытому травой грунту деревенской улицы волокуши идут заметно тяжелее, но Мизгирь старательно упирается всеми лапами, не желая сдаваться. Даже хвост задрал трубой, забыв об утренней травме.
 Понимаю, что теперь без нормальной колесной повозки никак не обойтись. Хотя бы для того, чтобы покатать эту шумную ребятню. М-да. Возможно, кто-то из этих малышей станет одним из первых сторанских животноводов.

Местное солнце на вид практически неотличимо от привычного земного – такой же ослепительный бело-желтый шар. Но закаты на Сторане всегда ярко-фиолетовых оттенков. Мой дом на западной стороне улицы и с крыльца хорошо  наблюдать, как светило опускается за кроны деревьев, окрашивая лес в сказочные цвета.
 Сидя на порожках, поглаживаю спину примостившегося у ног Мизгиря. Он, притушив глаза, будто бы дремлет, сыто урча в хобот. Наверняка завтрашнее строительство соберет много зевак. За сегодняшний вечер у большей части селян нашлись причины пройти мимо моего жилища. А детвора и вовсе обосновалась у ограды, взрываясь гомоном всякий раз, когда летун появлялся в поле зрения. Сейчас детишки уже разбежались по домам, но кое кто из взрослых сторов постоянно куда-то проходит. Возможно, действительно идут по неотложным делам. Тем более, что вдоль улицы уже раскрыли светящиеся бутоны фиалы, дающие довольно яркое освещение.
 Фиалы напоминают земных актиний, только живут на суше. Сторы специально разводят их и высаживают в местах, требующих искусственного освещения. В домах, кстати, в качестве люстр так же висят площадки с фиалами. Питаются эти существа ночными насекомыми и мелкими животными, привлеченными желтоватым теплым светом. В домах хозяева подкармливают кусочками мяса.
 Недостатками фиалов является то, что они светятся только в ночное время, и то, что их нельзя заставить погаснуть принудительно. Поэтому днем в темном помещении сторам приходится пользоваться масляными светильниками или факелами. А ночью, ложась спать, приходится закрывать фиалы специальными колпаками.
 Пискнув, Мизгирь сильнее подобрал под себя лапы, устраиваясь поудобнее. На кончике его хвоста уже затвердела желтовато-серая короста. Как бы научить его другой тактике охоты – без использования ядовитого шипа? А то так и придется самому заботиться о его пропитании, или просить Ваала. А я-то уже прикидывал, что будет наоборот – я такой буду лежать в тени и ковыряться в носу, а прирученный стах будет таскать пойманных змеев. А тут оказывается, он сам вполне может стать их жертвой. Хотя, вряд ли им по зубам паучий панцирь. Но, пожевать могут изрядно. Да и хвост отгрызут напрочь. Может приделать ему на хвост какую-нибудь гирьку? Эдакий тяжеленький шипастый шарик. Надо обмозговать эту идею. Металл здесь стоит невероятно дорого, но уверен, что вложение в подобную молотилку, если конечно ее одобрит сам Мизгирь, окупится сполна. Как закончу со строительством конуры, надо навестить местного кузнеца. Надо вообще сойтись с кузнецом ближе. Если не выпрут из деревни в ближайшие дни, то к нему у меня будет масса вопросов и заказов. Хотя бы насчет той же пилы. Странно, что подобный инструмент здесь неизвестен в то время, как топоры практически ничем не отличаются от земных.
 - О чем задумался, Леег? – отвлекает от размышлений голос Боата.
 Мизгирь тут же подскакивает и, задрав хвост, несется в сторону калитки. Ойкнув, за спиной друга прячется какая-то девушка.
 - Не бойся, глупая, я же тебе говорил, что Мизгирь не опасен, - смеется товарищ и, открыв калитку, гладит паука по спине.
 - Вот, Леег, привел сестренку познакомиться с Мизгирем, - говорит, когда я подхожу.
 - Здравствуй, Леег, - выступает из-за спины брата смущенная девушка, боязливо косясь на мигающего глазами летуна. – Он правда не опасен?
 - Здравствуй, Феина, - отвечаю, радуясь, что не забыл имя сестры Боата, если, конечно, она у него одна. – Мизгирь совершенно не опасен. Да у него и шипа на хвосте нет.
 - Ой, Леег, ты меня помнишь! – радостно восклицает девушка, прижав к груди все четыре ладошки. – Видишь, Боат, Леег назвал меня по имени. А ты говорил, что он меня забыл. Леег, почему ты не приходишь по вечерам к нашему дому, как раньше?
  Боат, в свою очередь отступив за спину сестры, указывает на нее глазами, что-то беззвучно говорит и корчит смешные рожи. Смотрю на него, совершенно ничего не понимая. Феина, заметив мой взгляд, оборачивается, и товарищ застывает, с отрешенным видом глядя в темное небо.
 Перевожу взгляд на девушку. Довольно миленькое личико в обрамлении копны каштановых волос. В зеленых глазах застыл вопрос. Пухлые губки чуть приоткрыты. Сколько же ей лет, если старшему брату пятнадцать? Впрочем, и мне в этом теле тоже пятнадцать. Эх, так и не расспросил товарищей о подробностях местных амурных дел. Что вот мне сейчас делать? Пригласить ее зайти? А вдруг после этого буду обязан на ней жениться? Феина конечно же очень даже на мой вкус симпатичная. И к слегка непропорционально вытянутым телам местных жителей, отчего их ноги кажутся короче, я уже привык. Но вот так сразу жениться не готов. К тому же, как утверждают товарищи, через год мы собирались податься в местную армию. Почему, кстати, через год? Может свинтить сейчас, пока незаметно для самого себя не женился? Или здесь берут в армию только с шестнадцати? И почему местные женщины носят такие мешковатые платья, скрывающие фигуру? Вдруг у них грудей, как и рук, четыре? Хотя нет. У меня же на груди всего два соска.
 - Леег, что такого ты увидел на моей груди?
 - А?. Ой, Феина, извини, я задумался. А куда делся Боат?
 - Боат? Он же сказал, что пошел по какому-то делу к Вааку. На обратном пути зайдет за мной. Ой, Леег, летун дотронулся до моей руки хоботом. А почему у него так странно мигают глаза? А он не убежит? А правда, что ты прыгнул на него сверху, чтобы поймать? А Боат сказал, что ты хочешь сделать повозку на колесах и заставить летуна возить ее. Правда? Леег, почему ты так странно на меня смотришь?
 - Извини, - повторяю снова, совершенно сбитый с толку градом вопросов.
 Интересно, как мой предшественник справлялся с этой болтушкой.
 - Леег, ты не рад меня видеть?
 - Конечно рад. Но… Понимаешь, Феина, я еще не совсем пришел в себя после болезни. А тут еще ударился головой, когда прыгал на летуна.
 - Бедненький, - девушка приподнялась на цыпочках и погладила меня по голове.
 - В общем, Боат прав, я практически ничего не помню. Извини, Феина, но я не помню и тебя тоже. А твое имя запомнил из разговора с Боатом, - выдаю на одном дыхании и, видя как зеленые глаза мутнеют от заполнивших их слез, спешу добавить: - Но я буду очень рад, если ты поможешь мне вспомнить хотя бы часть из прошлой жизни. Ты не представляешь, как тяжело чувствовать себя словно чужим в этом мире. Ведь ты не откажешься мне помочь? Правда?
 - Бедненький Леег, - из глаз Феины все же сорвались слезинки. Она схватила нежными ручками мои ладошки и произнесла сквозь слезы: - Я обязательно помогу тебе все вспомнить. Все-все-все.
 - Спасибо, Феина. Завтра или в другой день, когда выдастся свободная минута, и я не буду валиться с ног от усталости после изнуряющих тренировок, мы обязательно встретимся, и тогда с радостью воспользуюсь твоей помощью. А сейчас вытри слезы. Не хочу, чтобы Боат увидел тебя заплаканной и решил, что я тебя обидел.
 - О каких изнуряющих тренировках ты говоришь?
 - Разве брат тебе не рассказывал? Нет? Вместе с памятью я потерял и все положенные мужчине навыки. А ведь мы с друзьями решили избрать путь воина. Поэтому за этот год, я должен постичь все то, чему прежде обучался пятнадцать лет.
 - Бедненький. Теперь я припоминаю, Боат что-то говорил.
 - А вот, кстати, и он идет, - сообщаю, заметив приближающегося друга.
 Тот опять строит рожи, задирая брови, будто спрашивая о чем-то. Но когда сестра оглядывается, придает лицу серьезный вид.
 - Ты идешь домой, или останешься у Леега? – спрашивает он Феину, повергая этим вопросом меня в шок.
 - Прекрати издеваться, Боат. Как я могу остаться? – покраснев, отвечает девушка, и я облегченно выдыхаю.
 
 - Почему нужно ждать год, чтобы отправиться по пути воина? – спрашиваю товарищей на следующий день.
 - Мы же тебе уже объясняли, - говорит Боат, уворачиваясь от Мизгиря и перекидывая Ваалу плод клода (аналога земной картошки). – Только в День Определения Пути жрецы благословляют стора на выбранный путь. Этот день будет ровно через год после Дня Совершеннолетия и возвращения семян зуха.
 - А без их благословления никак?
 - Можно и без благословления. Но тогда не сможешь вернуться в родное селение.
 - Почему?
 - Не знаю, - пожимает плечами товарищ. – Знаю, что не сможешь, и все.
 - Но ты же и так не собираешься возвращаться?
 Боат на некоторое время задумывается и, наконец, отвечает:
 - Но не отправляться же мне одному? Кто тогда присмотрит за вами через год?
 Поймав в свою очередь плод клода, отдаю его разыгравшемуся пауку и, не обращая внимания на требовательный писк, направляюсь к куче заготовленного материала. Игра игрой, а будку строить надо.
  Пока вкапывали жердины для каркаса, летун внимательно оглядывал каждую, толкал хоботом, словно проверяя на надежность. После того, как противоположные жердины согнули вершинами друг к другу, связали между собой и начали вплетать в получившиеся арки более тонкие ветки, Мизгирь будто бы сообразил, что мы строим, и принялся прихватывать нитью те места, которые вероятно считал ненадежными. Когда каркас более-менее скрепили поперечными вплетениями, стах и вовсе начал носиться по нему, как земной паук по паутине, держа под контролем каждое наше действие, поправляя и подкрепляя за нами.
 Как-то незаметно во двор просочилась детвора. Сперва стояли в стороне, потом начали подтаскивать и подавать ветки. Похоже, уже каждый из них дотронулся до Мизгиря, и теперь хвастались, кто и за что его ухватил.
 В полдень всех заставил вздрогнуть истошный женский вопль. Оглядываюсь и с удивлением смотрю на орущую соседку Лиоку. Вместе со мной на нее смотрит вся бригада – Боат, Ваал и ватага малышей. Только восьминогий прораб продолжает суетиться, не обращая внимания на вопящую женщину.
 Оказывается, Лиока разыскивала полуторагодовалого сынишку, чтобы отвести обедать.  Она доверяла его более взрослым ребятишкам, игравшим обычно здесь же на улице. Обнаружив отсутствие детворы, соседка заглянула в мой двор.
 В это время ее сынишка Сеик в очередной раз попался под ноги Мизгирю, а скорее всего, забежал специально, и тот уже привычно взял его хоботом и переставил в сторону.
 И как раз в тот момент, когда молодой стах схватил малыша и поднял в воздух, это увидела бедная мамаша.
 Мы пытались ее успокоить не менее четверти часа. Но Лиока крепко прижимала к себе Сеика и кричала, что не потерпит больше в селении отвратительного монстра. На крик начали собираться селяне. Матери подзывали детишек и хватали на руки, будто над теми нависла какая-то угроза. Дети, не понимая, что происходит, начали плакать.
 Боат еще пытался что-то втолковать собравшимся, но я молчал, ибо все равно никто никого не слушал, все одновременно кричали, озабоченные лишь тем, чтобы высказать собственную умную мысль. И все высказанные мысли были такими, что разумей Мизгирь в сторанской речи, то наверное давно бы уже припустил наутек во все восемь лопаток, или что там у него.
 Ситуацию разрешил тот же Сеик. Вдруг истерически, подобно мамочке, разоравшись, он забился в объятиях Лиоки и, вырвавшись, побежал к летуну. Тот, привлеченный небывалым шумом, перестал суетиться и стоял, глядя на орущую толпу мигающими глазами. Малыш, подбежав к пауку, обнял того за хобот, перестал плакать и, повернувшись к собравшимся селянам, заулыбался.
 Селяне так резко замолчали, что я на всякий случай кашлянул, проверяя не оглох ли.
 Из рук матерей начали вырываться другие детишки и, подбегая к Мизгирю, принимались гладить его по панцирю, по ногам и даже по торчащему вверх хвосту. И тому подобное внимание, судя по всему, понравилось. Он замурчал словно кот и блаженно пригасил глаза.
 - Тьфу ты, безмозглые самки чика, - выругался прибежавший на шум кузнец Ваак и пошел прочь. И все поняли, что имел в виду он вовсе не детишек.

 Тупо смотрю на вновь закупоренную дверь.
 Вчера Мизгирь остался в личном жилище. Я ожидал, что непросто будет объяснить питомцу о предназначении нового строения, но он как-то сам решил присвоить его себе. Или все же достаточно отчетливо прочитал мои мысли. Уходя спать, видел, как летун возится внутри будки, напоминающей скорее ангар, постоянно что-то поправляя и подвязывая. Засыпая, думал о том, что надо бы подыскать какие-нибудь подходящие широколистные растения, чтобы покрыть постройку от дождя.
 И вот вновь обнаруживаю дверь наглухо замурованной серым полотном. Откуда только у него столько нити берется? Наверняка сожрал все мясные запасы. Кстати, надо что-то делать с его хвостом, чтобы мог сам бегать в лес охотиться. Схожу сегодня к Вааку… М-да, схожу, только надо сперва выбраться из дома. Разрубить полотно топором? Жалко портить. А аккуратно срезать не получится – не берет его никакое острое лезвие. По крайней мере, моих усилий на это не хватит. Жаль, что здесь нет такой замечательной вещи, как замки-молнии. Вклеить бы такой в эту занавеску, чтобы стах не переводил напрасно нить. Интересно, как он плетет такие плотные полотна?
 Стучу по туго натянутой мембране, словно по барабану. Тут же раздается топот многочисленных ног, взбегающих по порожкам. Полотно с верхнего правого края начинает отклеиваться.
 - Стоп! – кричу, когда остается приклеенной только верхняя грань. – Пусть останется так. Чего мигаешь? Пусть висит занавеска.

 В мастерскую Ваака зашли по пути на охоту. Ваал сегодня охотился вместе с отцом и старшим братом, Боат куда-то запропастился, в итоге Мизгиря я сопровождал один.
 Выйдя со двора, увидел кузнеца, окликнул и объяснил проблему. Тот осмотрел хвост зверя, деловито, без всякой боязни помял его, заставив летуна возмущенно пискнуть, и предложил проследовать в мастерскую.
 И мастерская, и кузница находятся на краю села. Вырублены они так же в плодах зуха, семена которых кузнец получил в свой День Определения Пути.
 В глаза сразу бросилось приспособление, несомненно являющееся весами. Нечто вроде гигантской ложки, размером с хорошую сковороду,  надето на метровую треногу. Длинный рычаг уравновешивает чашу. На конце рычага крючок, явно приспособленный для подвешивания грузов, которые лежат тут же в виде разного размера металлических кубиков с круглыми ушками. Подвижность рычагу обеспечивает шаровая опора.
 - Вот, - указываю на грузы. – Вот с таким же колечком, только круглый и с шипами.
 - Думаешь, твой летун сможет надежно ухватить хвостом за кольцо? – спрашивает Ваак и, видя мою нерешительность, предлагает: - Бери груз, какой считаешь нужным, и попробуй заставить своего зверя воспользоваться им.
 Не знаю, какой вес по силам хвосту Мизгиря, поэтому выбираю груз размером немного больше кулака. Выходим во двор, и я заставляю питомца ухватить кольцо хвостом. Тот стоит, как обычно задрав хвост с висящим теперь на нем грузом  кверху, и непонимающе мигает глазами. Пытаюсь объяснить ему, что необходимо ударить хвостом по земле. В ответ никакого понимания. Абсолютно. Даже удивительно. Порой кажется, будто он способен читать мои мысли, особенно когда кладу руки на хитиновую спину. Но вот сейчас все бесполезно – и уговоры, и попытки ментального внушения.
 Ваак ехидно усмехается.
 - Он не понимает, зачем колотить землю, - оправдываю летуна. - Вот если бы тут был древ, или какой змей покрупнее, Мизгирь грохнул бы его грузом, не спрашивая разрешения.
 - Предлагаешь сбегать в лес и поймать ему древа? – продолжает усмехаться кузнец.
 - Зачем? Он сам его поймает. Мы как раз идем на охоту. Не желаешь присоединиться? Или хотя бы груз одолжишь для испытаний?
 - Я не охотник, - решил было отказаться Ваак, но тут, судя по прищурившемуся левому глазу, его посетила какая-то мысль. – Но одолжить груз, пожалуй, могу в обмен на пару-тройку взрослых древов. И сам пойду с вами. Надо же посмотреть, как лучше изготовить оружие для, ха-ха, хвоста, если вдруг твой звереныш сумеет им воспользоваться.
 Если бы стор знал, как долго придется ему искать свой драгоценный груз среди густых лесных зарослей…

  Мизгирь так и несет квадратную гирю на хвосте всю дорогу до леса.
 - Может забрать у него груз, - предлагает кузнец, волнуясь за свою вещь.
 - Пусть привыкает, - отмахиваюсь, делая вид, что не понял сути переживаний.
  Летун спокойно семенит мимо любопытных глаз слизня, висящих над кустом у края втягивающейся в лес широкой тропы, но, миновав опушку и оказавшись под сенью высоченных деревьев, начинает скрежетать челюстями и нервно попискивать. Хвост дрожит от напряжения. Зверь явно почуял дичь.
 По опыту прошлой охоты, когда его сопровождал здоровяк Ваал, Мизгирь изображает из себя лишь ищейку. Подбежав к низко свисающей толстой ветке, он яростно мигает глазами и указывает в листву хоботом. При этом челюсти его скрежещут так, что начинаю переживать – не стер бы их в порошок. Надо же как быстро местные стахи привыкают к халяве!
 - Нет, дорогой, - похлопываю восьмилапого по спине, - охоться самостоятельно. Теперь ты вооружен и можешь легко сделать из древа отбивную.
 Объяснив питомцу ситуацию, с демонстративно-равнодушным видом отхожу к наблюдающему за ситуацией кузнецу.
 Летун подбегает следом, вызвав очередную ехидную ухмылку у Ваака, и начинает сигнализировать о своем непонимании всеми доступными способами.
 - Вот, - раздраженно берусь за хвост пониже груза и с силой бью гирей себе по левым ладоням. – Вот так. Вот так. Понял?
 Пискнув, халявщик еще какое-то время гоняет по короне глаз раздраженный огонек, затем срывается с места и, подлетев к ветке, резко выхватывает хоботом из листвы длинное зеленое тело.
 Ого! Да это не древ. Это какая-то более крупная порода. Экземпляр не менее метра.
 Пиявка продолжает держаться присоской за ветку. Мизгирь в азарте тянет жертву, вспахивая лапами землю. Наконец изгибает хвост и тюкает грузом по змею. Вероятно сообразив, что груз не шип, и просто так проткнуть пиявку не получится, летун размахивается как следует, намереваясь припечатать со всего маху…
 Смущенно кашляю, видя, как сорвавшаяся с хвоста гиря, будто выпущенный из пращи камень, сбивая листву и мелкие ветки, улетает в непролазные заросли. Судя по покрасневшему лицу кузнеца, он очень страдает от незнания простых и понятных земных русских матерных слов. Кстати, за все время прибывания в этом мире, единственное ругательство какое слышал – это «самка чика». Может, сейчас услышу что-нибудь новенькое?
 И тут присоска с громким чмоканьем отрывается от дерева, и Мизгирь, хлестнув за себя хоботом с освободившейся пиявкой, летит кубарем, смешно растопырив лапы, но продолжая цепко удерживать хвост дичи.
 Грянувшись всем телом оземь, змей на пару секунд замирает. Вряд ли какой земной ползучий гад выживет, если его взять за хвост и с размаху приложить о землю. Поэтому искренне удивляюсь, увидев, как размякшее было тело сокращается, подтянув все еще барахтающегося на спине летуна, присоска разворачивается в сторону врага, и из нее выступают отливающие металлом челюсти. В тот же миг в самый центр присоски вонзается дротик, откинув ее назад и пригвоздив к земле. Дело довершает с чавканьем воткнувшийся ниже присоски топорик.
 Понимаю, что мое тело отреагировало подсознательно, будто бы подчинившись некоему наработанному рефлексу. Сомневаюсь, что это результат хоть и упорных, но все же довольно непродолжительных тренировок, что проводили со мной отец и друзья.
 - Ку-куда улетел мой груз? – прерывает мои размышления Ваак.
 - Туда, -указываю направление, понимая, что кузнец и сам прекрасно видел. – Вероятно, Мизгирь увидел там еще одного змея и решил оглушить, пока не разделается с этим.
 - Там еще один змей?
 - Был, - смущенно опускаю глаза. – Мизгирь еще не очень метко метает грузы. Мало, понимаешь ли, практики… Эй, Ваак, погоди. Я помогу тебе искать. Или, если хочешь, поищи пока сам, а мы поохотимся. Надо же наловить тебе древов.
 Однако не так-то много древов водится близ опушки. Не менее чем получасовое рысканье летуна меж деревьев увенчалось только одним мелким древом. Возможно, это объясняется присутствующим здесь более крупным змеем. А может, позавчера Ваалу с Мизгирем просто повезло наловить столько дичи вблизи селения.
 Древа скармливаю питомцу, решив, что крупный змей подойдет в качестве обещанной награды кузнецу, все еще блуждающему меж зарослей в поисках пропажи и обзывающего себя глупой самкой чика. Кстати, надо помочь ему найти груз. Неужели Мизгирь так далеко зашвырнул эту железяку?
 - - Ну что, дружище, - похлопываю по гладкому панцирю. – Может, покажешь, куда зафинтилил гирю?
 Дружище ничего не понимает, но радостно сигнализирует о готовности чем-нибудь развлечься.
 Беру кончик хвоста и обхватываю согнутым пальцем, изображая из кулака висящий груз.
 - Понимаешь? Чего мигаешь? Ищи давай!
 Мизгирь устремляется в том направлении, куда улетела сорвавшаяся гиря. Следую за ним. По пути натыкаюсь на выползающего задом из-под колючего куста Ваака и зову его с собой.
 - Я уже здесь все обшарил, - жалуется тот.
 - Неужели эта гирька такая дорогая?
 - Конечно дорогая. Если закажу толстому Гоату новую, то придется целый год бесплатно выполнять его заказы.
 - Хочешь сказать, если закажу тебе шар такого веса на хвост летуну, то буду год снабжать тебя свежим мясом?
 - При чем тут дурацкий шар для твоего дурацкого летуна? Дешево он тебе, конечно, не обойдется, но его я сделаю сам. А мерный груз я сам сделать не смогу. А сколько цен на него накрутит толстяк, известно лишь создателям.
 Спросить, почему кузнец не может сделать гирю сам не успеваю, ибо отвлекает Мизгирь, остановившийся под стволом огромного дерева.
 - Тьфу, стоило переться сюда, чтобы полюбоваться на эту падаль? – раздраженно сплевывает Ваак.
 Летун стоит над неестественно сложенным вдвое слизняком и брезгливо попискивая, указывает на него хоботом.
 Внимательно осматриваю дохлятину. Тело слизня будто перекушено надвое, из разодранной плоти сочится мутная слизь. Поднимаю взгляд на ветку, почти касающуюся моей головы. Она переломлена, оттого и обвисла вниз. Листва не пожухлая, значит, кто-то сломал ее не так давно. Наверняка сломал ветку тот же, кто перекусил слизня. Перекусил ли? Или перебил? И с какой целью, если не стал поедать? И почему летун так настойчиво указывает на труп, одновременны выказывая отвращение к нему?
 Обрываю переломленную ветку и поддеваю студенистое тело – бе-е-е, какая гадость. Откинув мертвого слизня, веткой же подталкиваю к ногам кузнеца покрытый противной слизью груз.
 - Вот. А ты переживал. Говорил же, что щас мы немного поохотимся и найдем твою драгоценную железяку. Ну и что, что слегка, кх-м, испачкана? Ну не разглядел летун с такого расстояния, что это не древ, а хит. На охоте еще и не так вляпаться случается. Зато какой меткий бросок! А? Не менее, чем за полторы сотни шагов!

 Оставив Мизгиря играть с детишками на улице, поднимаюсь по порожкам родительского дома. Отец точит лезвие топора бруском каменного дерева. При моем появлении прекращает работу и, отпив воды прямо из кувшина, спрашивает:
 - Ты сегодня опять занимался своими выдумками? Сторы уже посматривают на тебя, как на блаженного.
 - Однако это не мешает им пользоваться пилами и рыскать по окрестным лесам в поисках летунов, - не сдерживаюсь от пререкания, вспоминая Трома с Роамом, которые весь последний месяц почти не показывались в селении, одержимые желанием заиметь ручного стаха.
 - Почему ты прекратил совершенствовать владение оружием? Ты по-прежнему желаешь стать воином? Или, как и охоту, хочешь и это дело поручить своему зверю? Говорят, ты учишь его метать камни и сражаться булавой – оружием степных дикарей?
 - Но, отец, я восстановил свои былые навыки. И, поверь, продолжаю их совершенствовать, но во взаимодействии с Мизгирем. Не вижу ничего плохого в том, что тот, кого всегда считали врагом, станет не только другом, но и боевым товарищем стора.
 - Боевым товарищем? Ты говоришь о стахе, как о разумном, как о сторе. Может, ты и доверяешь ему больше, чем своим товарищам?
 - Нет, конечно, отец. Я не знаю, как тебе это объяснить. Прошу тебя пока просто поверить.
 Я действительно не знаю, как объяснить свое отношение к восьмилапому другу Стику, выросшему в мире, не знающем таких понятий, как верный пес и боевой конь? Как передать ему те чувства, которые испытывает хозяин к своему верному питомцу? Ведь даже на Земле далеко не каждый человек смог бы понять, как можно доверять псу больше, чем большинству из окружающих людей, как можно плакать над трупом умершей лошади, выросшей на твоих глазах из забавного жеребенка.
 - Возможно дело и правда в том, что ты избран создателями, - вздыхает отец. – Видел, утром в твой дом заходил Гоат. Что-то слишком часто вокруг тебя крутится этот толстый прохиндей.
 - Как раз по этому поводу я и зашел посоветоваться, - радуюсь смене разговора.
 - Что нужно лавочнику?
 - Он предложил сопровождать его в походе за товаром. Предлагает оплату в полтора раза больше против обычного. Правда, я не знаю размер обычной оплаты. Вот, пришел за советом.
 - Сопровождать в походе торговца – неплохая практика для молодого стора, готовящегося избрать Путь Воина, - одобрительно кивает Стик с таким выражением, будто мне предложили сходить в ближний лесок поохотиться на древов. – Но что-то не пойму, отчего вдруг этот сквалыга решил заплатить тебе больше? Может, ты не так его понял?
 - Нет, отец. Я-то как раз прекрасно его понимаю. В поход я пойду с Мизгирем, который увезет в повозке груза ровно столько, сколько сможет вместить повозка, и вес, который в состоянии выдержать колеса. Конечно, придется выбирать более проходимую дорогу, но от этого и другим будет легче. В любом случае, благодаря стаху Гоат может взять в два раза больше товара, против обычного. К тому же, и как воин, в случае нападения, стах чего-то стоит. Правда он весь месяц своей сознательной жизни провел среди сторов, воюя лишь со змеями во время охоты, поэтому может статься, что не решится нападать на других сторов, даже если те окажутся врагами. Но уверен, что один вид сопровождающего нас стаха, пусть и совсем молодого, заставит призадуматься каждого любителя легкой поживы.
 - Да-а, - протягивает отец. – Гоат нигде не прогадает. Если твой зверь не сбежит по дороге, то выгода очевидна. Получается, не так-то много он тебе и предложил.
 - А я думаю согласиться за обычную плату. Не нужна мне лишняя половина, - решительно хлопаю по коленкам правыми ладошками и, заметив взметнувшиеся брови на лице стора, добавляю: - А вот за Мизгиря возьму с Гоата еще полторы платы. Я, конечно, понимаю, что по справедливости надо бы взять пять долей, но надеюсь, что лавочник в свою очередь скинет цены на привезенный товар для всех селян. Так вот я и зашел к тебе, отец, чтобы узнать - сколько обычно платят за такой поход?
 Какое-то время Стик смотрит на меня, задумчиво вертя в пальцах брусок каменного дерева, и, наконец, говорит:
 - Ты мыслишь не как будущий воин, а как торговец…

 За прошедший месяц Мизгирь заметно подрос. Хитиновое покрытие утратило первоначальный блеск. На одной из лап осталась заметная вмятина после сомкнувшихся в предсмертной хватке челюстей полутораметрового змея.
 К панцирю молодого стаха теперь приторочена сумка с шипастой булавой. Это была идея Боата. Когда я рассказал о неудачном эксперименте с гирей, он тут же заявил, что знает какое оружие подойдет летуну.
 - Ваал, покажи-ка, как ты с Мизгирем перетягиваешь палку, - обратился Боат к здоровяку.
 Вообще-то я и сам не раз наблюдал за этой забавой. Ваал брался за конец метровой палки, Мизгирь обвивал хвостом другой конец, и они изо всех сил пытались перетянуть друг друга.
 - Ну и что? – спросил я тогда Боата, глядя на упирающихся соперников.
 - Видишь, как крепко держит хвостом палку?
 - Ну?
 - К шару нужно приделывать не петлю, а рукоять. Понял? Мизгирю нужно нечто вроде булавы, которыми орудуют степняки.
 Через час я вырубил деревянную колотушку, а на следующий день летун уже колотил ею пойманную дичь. Того древа все же пришлось добить Ваалу, так как удары деревянной дубинки лишь слегка оглушали живучую пиявку, но к вечеру я уже подробно обсудил с кузнецом размер и вес будущей булавы.
 Влепив первый раз булавой точно в челюсти крупного древа с такой силой, что те просто вылетели с обратной стороны, прорвав крепкую зеленую шкуру, Мизгирь буквально влюбился в новое оружие. Он несколько суток не выпускал булаву из хвоста, пока тот же Боат не посоветовал приторочить к панцирю стаха сумку.
 Чехол изготовили из старого сапога и привязали нитью к боку летуна так, чтобы тому удобно было вкладывать и доставать булаву. Смекнув в чем дело, тот сместил сумку слегка выше, чтобы не мешала ногам, и подклеил для надежности клейким веществом.
 Меж тем, помня о том, как лихо питомец зашвырнул в чащу груз, я временами задумывался о возможности научить его метать подобные гири в цель. Главным аргументом против была дороговизна самих снарядов. Решение пришло, как водится, случайно. Во время очередной охоты взбираясь по склону каменистой сопки пнул подвернувшийся под ноги небольшой осколок породы. Тот отлетел в густой куст, спугнув прятавшегося хита. Заставившее меня вздрогнуть мелькнувшее в воздухе серое тело сыграло роль ньютоновского яблока, породив идею.
 Подобрал несколько булыжников, нагрузил ими стаха, а по возвращении домой, обвязал один из них нитью, оставив свободной небольшую петлю. Как и следовало ожидать, добиться от Мизгиря, чтобы он согласился метать хвостом камни, оказалось делом нелегким. И когда первый снаряд взвился в воздух и поднял фонтан пыли почти в трехстах шагах, я разразился непонятным для друзей криком «ура». Однако, восхищенные неожиданным результатом, они искренне радовались вместе со мной, громко нахваливая восьминогого друга.
 Летун, в свою очередь возбудившись от общей веселья, некоторое время радостно мигал глазами, попискивая и даже трубя в хобот. Затем, догадавшись о причине нашего восторга, стремглав сбегал и принес заброшенный снаряд.
 Во второй раз камень улетел не так далеко, зато взлетел гораздо выше.
 Дальнейшие испытания показали, что до попадания в цель Мизгирю еще далеко. Разве что в такую крупную, как созревший плод зуха. Да и то, существовала большая вероятность промаха. Зато заготовленные восемь булыжников он метал с такой скоростью, с какой мы успевали навешивать их на хвост.

 В путь отправились через четыре дня.
 Гоат хлопотливо бегал вокруг повозки, проверяя надежность узлов на нитях, стягивающих целую гору груза. Мизгирь, привыкший за последнее время галопом носиться по деревенским улицам, катая в колеснице детвору, порывался и тут припустить с ветерком. Поэтому мне приходилось постоянно сдерживать восьмилапого скакуна, иначе тот, не привыкнув к габаритам прицепа, непременно застрял бы в густых зарослях.
 Самый тяжелый груз – челюсти змеев, запечатанные кувшины с какой-то жидкостью и кое-какие изделия из металла и каменного дерева – сложили на дно повозки. Потому, нанятые в поход парни несли на плечах самый легкий товар. Толстяк даже хотел в связи с этим фактом урезать оплату, но я намекнул, что могу подумать об увеличении аренды повозки.
 Мне, как погонщику стаха, достался самый маленький заплечный мешок, размером с туристический рюкзак. Зато у товарищей тюки в диаметре не менее полутора метров. Гоат наверняка нагрузил бы и больше, ссылаясь на легкий вес, но все же путешествие большей частью должно проходить по лесным тропинкам, довольно плотно зажатым деревьями, а лавочник отправился далеко не в первый поход.
 Непривычным было осознавать недоступность дротиков. На охоте вся поклажа умещалась в перекинутой через плечо сумке. Крупная добыча взваливалась на плечо, а то и просто волочилась по земле. Теперь же пришлось открутить наконечники от дротиков, чтобы не проткнуть поклажу. Впрочем, дротик и без наконечника довольно эффективное оружие. Особенно если не хочешь попортить шкуру древа. Однако, когда Мизгирь сделал попытку рвануться с тропы, неистово сигналя об обнаруженной дичи и указывая хоботом в направлении кувшинного дерева, я, удерживая его, привычно вскинул правые руки за плечо и наткнулся на широкий ремень от мешка с поклажей, прикрывающий дротики.
 Позже пришлось слегка приспустить ношу и сдвинуть ремни так, чтобы хотя бы половина дротиков была доступна. Но товарищам с их гигантскими мешками приходилось рассчитывать только на топоры.
 Кроме меня и Мизгиря с Гоатом отправились еще четверо.  Рядом идут Боат и Ваал – куда же я без них?
 Впереди выслушивает поучения отца Поут. Он в отличие от папаши не только не имеет на теле ни грамма жира, но даже кажется излишне худым. Несмотря на это лавочник нагрузил его не менее других.
 Поут старше нас. Его День Выбора Пути прошел два года назад. Выбрав, естественно, путь торговца, он прилежно перенимал отцовскую науку.
 Позади плетется Роам. В последние дни он со своим отцом Тромом стал предметом деревенских пересудов и насмешек. Безусловно постоянно первое место в городских сплетнях занимали мы с Мизгирем, но эти двое по популярности следовали сразу за нами. На следующий день после того, как я привел в селение лишенного ядовитого шипа летуна, Тром с сыном отправились в лес, с намерением поймать такого же. Целью не было его приручение. Просто раззадоренные подначками Боата, они возжелали вырастить стаха и единолично завладеть панцирем и всеми остальными ценностями. А когда увидели полотно, которым летун запечатал дверь в моем доме в первую ночь, то желание увеличилось многократно. И, надо сказать, удача почти улыбнулась им в первый же день. Охотники встретили-таки того второго летуна, который оставил найденный ими обрывок кокона. Однако вместо того, чтобы закидать зверя топорами и дротиками, естественно, решили поймать живьем. Обладающий великолепным обонянием летун заметил подкрадывающихся сторов и попросту сбежал в неизвестном направлении. Возможно и к лучшему, ибо каким бы молодым он не был, но удар шипа мог оказаться смертельным. Это во время охоты стахи не впрыскивают яд – для того, чтобы парализовать жертву хватает и того, что выступает мелкими росинками из шипа. Но во время схватки с серьезным противником монстр может впрыснуть всю дозу, выработанную железой, находящейся внутри шипа.
 Потеряв след сбежавшего летуна, охотники в азарте продолжали искать его еще двое суток, после чего вернулись в деревню с пустыми руками, забыв от расстройства попутно добыть хотя бы парочку древов. На этом бы все могло и закончиться, не отправься они на следующий день на обычную охоту.
 Надо сказать, что Тром славился в деревне как добытчик самых больших змеев. Самый крупный экземпляр, который видел я, был длиной около трех с половиной метров. Но рассказывали, будто Тром однажды убил монстра длиною в десять шагов. Не могу представить себе ни пиявку такой длины, ни то, каким образом ее можно убить. А размеры челюстей и представлять не хочу.
 Так вот, в поисках подобных экземпляров Тром обычно забредал дальше, чем остальные охотники, довольствующиеся древами, и залазил в самые непролазные чащи. Именно в таком глухом месте в тот раз они с сыном наткнулись на еще один обрывок кокона. Кто знает, сколько времени он болтался на дереве? Возможно даже не первый год. Но впечатление от находки, упав, как говорится, на старые дрожжи, возродило схлынувший было азарт. В итоге в деревню охотники вернулись через седмицу изрядно похудевшие. Правда, на этот раз Роам нес связку небольших древов
 Если первая неудача особых пересудов среди односельчан не вызвала, то теперь над охотниками начали посмеиваться. К тому же, Тром вернулся без сумки, и злые языки поговаривали, что ее стянул ночью подкравшийся змей, когда у сторов кончился порошок из плодов плима. Привыкший к тому, что в деревне всегда восхищались его трофеями, и не выдержав насмешек, охотник через сутки снова отправился в лес, взяв с собой, естественно, и сына.
 На этот раз они вернулись с хорошей добычей, но каждый второй встречный считал своим долгом ехидно поинтересоваться - скольких летунов они наловили на этот раз и когда уже отправятся на охоту за взрослыми стахами? Возможно, таким образом завистники удачливого охотника пытались его принизить, а остальные бездумно подхватывали обидные шутки, но в итоге Тром стал раздражительным и избегал встречаться с соседями. Естественно и Роам не избежал своей доли «славы». Волей-неволей им приходилось проводить больше времени на охоте, надеясь, что, не видя их, односельчане переключат интерес на какое-нибудь другое событие.  Те же, наоборот, истолковывали постоянное отсутствие Трома и Роама маниакальным желанием непременно поймать молодого стаха. Хотя, я почему-то уверен, что случись кому-нибудь снова увидеть в окрестном небе летуна, в деревне мало кто остался бы. Еще никогда сторы так не жаждали встречи с этими монстрами.
 Скорее всего, именно из-за всех этих событий Роам и решил наняться в носильщики к Гоату. Тем более, что за последний месяц они с отцом заготовили для семьи изрядное количество мяса, немалое количество шкур и челюстей, плюс выгодно продали лавочнику два обрывка кокона.
 Вот только и в едва начавшемся походе Роам успел словить пару насмешек от Боата и Поута. Потому и плетется в хвосте с таким понурым видом.
  Надо будет поговорить с товарищами, чтобы прекратили это дело. Ведь по сути Роам неплохой парень. А как следопыт может дать фору всем нам вместе взятым.
 Ближе к полудню лес редеет. Теперь не обязательно идти гуськом. Попросив друзей присмотреть за Мизгирем, останавливаюсь, будто бы поправляя заплечную ношу, и когда подходит Роам, пристраиваюсь рядом с ним.
 - О чем задумался, дружище? – окликаю сосредоточенно смотрящего под ноги парня.
 - А? Я? – оказывается, тот действительно так сильно был поглощен своими мыслями, что не заметил моего присутствия рядом.
 - О чем задумался? - Повторяю вопрос и вижу, как лицо Роама краснеет, словно я подсмотрел какие-то сокровенные мысли. – Не хочешь, не говори.
  - Я думаю о том, как у стаха устроены глаза, - говорит он, когда уже собираюсь прибавить шаг и догнать повозку.
 - И что тебя в них не устраивает?
 - То, что они расположены так, что стах может видеть все вокруг. Для него нет скрытого пространства, как, например для нас. Мы не можем видеть, что творится за спиной. Понимаешь?
 - Ну? К чему ты клонишь?
 Схлынувший было румянец, вновь заливает лицо молодого стора. Он как-то напряженно смотрит на меня, словно не решаясь заговорить.
 - В селение все смеются над отцом и мной, что мы не смогли поймать того летуна.
 - Не обращай внимания. Пусть кто-нибудь из них сперва сам попробует поймать, - хлопаю парня по плечу.
 - Так вот и я о том же. Как можно его поймать, если нельзя подкрасться незаметно?
 - М-да, действительно. Я как-то об этом не думал. Мне-то повезло. Летун сперва сражался со змеем, а когда я отрубил ему шип, он от обиды сам приклеился ко мне своей нитью.
 - Знаешь, Леег, - Роам понижает голос почти до шепота. – Поут говорил, что если на торжище удастся распродать весь товар, то возможно мы двинем не на север, а вверх по течению Лабы. Ближе к степям хоть и опаснее, но зато цены на товары значительно ниже.
 - Ну и что?
 - Отец говорил, что дальше к югу леса буквально кишат семействами стахов. Значит там и летунов можно встретить гораздо чаще.
 - Вот к чему ты клонишь, - понимаю мысль спутника. – Чем же эти стахи кормятся, если их там буквально кишит? Судя по аппетиту Мизгиря, он один может пожрать всех древов вокруг нашего селения.
 - Так он же молодой, - говорит Роам с таким выражением, будто искренне удивлен моей дремучести. – Взрослый стах может вообще не есть, если не тратит нить и яд, и мало движется.
 - Ясно, - отвечаю, поняв вдруг, почему Мизгирь последнее время на охоте ни разу не ловил жертву клейкой нитью – он расходовал все без остатка на замуровывание на ночь входа в мой дом и на благоустройство своей конуры.
 - Вот я и думаю, как поймать летуна, если представится возможность, - повторяет Роам.
 - Да, действительно задачка, - соглашаюсь с проблемой.
 Воображение уже рисует, как через год мы отправляемся по Пути Воина в сопровождении личных боевых стахов, гордо несущих в поднятых хвостах шипастые булавы. И даже не просто в сопровождении, а верхом. Да, именно верхом. Как это я раньше не подумал о такой перспективе. Если стах действительно вырастет до таких размеров, какие ему приписывают, то к его спине запросто можно будет приладить седло. Верховой пауко-краб – это вам не какой-то там рыцарский конь!
 Во время полуденного привала делюсь мыслью с товарищами и, видя, как у них разгорелись глаза от красочных картин, рисуемых подогретым воображением, слегка остужаю проблемой, которую перед этим обрисовал мне Роам.
 Теперь всю дорогу только и обсуждали способы поимки летунов. Подключились даже Гоат с Поутом. Очень уж им захотелось иметь личных гужевых стахов. У семейки лавочников просто головы кружились, когда они представляли, сколько груза могут перевезти пятеро взрослых особей. Я хотел было порассуждать о том, что для перевозки большого количества груза одним стахом, понадобится соответственная повозка, для которой, в свою очередь, понадобится прорубать широкие дороги, но решил не бежать впереди паровоза.
 Собственно дороги в лесу существуют, а вернее широкие тропы, по которым могла бы проехать обычная земная телега. Мы иногда пересекаем их, а иногда движемся по ним. Но, во-первых, они слишком извилисты, огибают каждое дерево. Пешим ходом большинство извилин можно срезать напрямую, но на широкой телеге придется в буквальном смысле выписывать «змейку». Во-вторых, нередко дорога раздваивалась на два узких рукава, огибающих огромный ствол. Когда впервые проходили мимо такого феномена, вспомнилась виденная некогда карикатура, на которой изображен спускающийся с горы лыжник, и лыжня за ним огибает с двух сторон растущее на склоне дерево.
 По мере обсуждения, все больше приходим к выводу, что поймать молодого стаха, не убив его, практически нереально. Даже если каким-то образом удастся напасть – например, соскочив из густой кроны дерева – то остается большая вероятность быть проткнутым ядовитым шипом.
 На мое предложение использовать рыболовную сеть, товарищи лишь сочувственно переглянулись, и Боат, вздохнув, объяснил, что рыболовные сети плетутся из нити морского стаха. Я вспомнил, с какой легкостью Мизгирь разрезал завесу, которой закупоривал на ночь дом, и понял бесперспективность предложения.
К концу второго дня пути Роам, вероятно уже для того, чтобы хоть что-то сказать, выложил совершенно авантюрный план, вызвавший единодушное отрицание. Предложение было такое: найти логово семьи стахов, убить взрослых особей и, дождавшись когда из кокона вылупятся летуны, похватать их тепленькими, своевременно купировав шипы. Однако как и любая авантюра, предложение Роама постепенно захватило наши умы кажущейся непосредственностью – поубивал взрослых особей и сиди над коконом, как курочка над яичком. Вот только если бы убить взрослого паука было легко, или хотя бы не очень сложно, то из-за своей ценности они давно бы перевелись в этом мире. Одного-то мы, пожалуй, могли завалить. Но целую семью, охраняющую логово…
 И даже если нам каким-то образом удастся убить стахов, то что дальше? Как узнать, прежде чем расправляться с бедными животными, имеется ли у них в наличие кокон? А если имеется, то сколько времени осталось до его созревания? Сколько вообще зреет кокон? Может, несколько лет?!
 - Можно будет забрать кокон с собой и дождаться вылупления летунов уже в селении, - предлагает Поут.
 - Кто знает, что из себя представляет кокон, и где его искать? – в свою очередь спрашиваю спутников. – И сколько из одного кокона вылупляется летунов?
 В ответ товарищи лишь пожимают плечами. Оно и понятно, до сих пор естественным желанием односельчан было держаться как можно дальше от восьминогих монстров.

На четвертые сутки к полуденному привалу лесная дорога вывела на берег небольшой речушки. Чистая медленно текущая вода пробудила желание немедленно освежиться. Однако купание пришлось отложить.
 - Гут, приток Лабы, - радостно провозгласил Гоат. – Пришли на полдня быстрее против обычного. Значит, уже сегодня должны успеть к торжищу.
 Желая успеть к первой цели путешествия засветло, долго отдыхать не стали. Наскоро умывшись, без особого аппетита пожевали копченого мяса и вареные плоды Клода, еще раз ополоснули лица и шеи прохладной водицей и двинулись в дальнейший путь.
 Дорога теперь следует вдоль русла, лишь иногда срезая напрямик излучины.
 - Впереди нас кто-то идет, - заявляет вдруг Роам. – Их примерно столько же, сколько и нас. Они вышли на эту дорогу с южного берега через брод, мимо которого мы только что прошли.
 - Я никого не вижу, - щурясь, вглядывается вперед Поут.
 - Ты и не можешь ничего увидеть. – отвечает следопыт, продолжая рассматривать дорогу. – Они миновали брод на шаг раньше нас. Но мы движемся быстрее, и еще через шаг должны их нагнать.
 Шаг – крайне редко употребляемый эквивалент земного часа, означающий и примерное время, и расстояние, которое стор способен пройти за одну десятую часть дня.
 - С юга, говоришь, пришли? – Прищурив глаза, переспросил Гоат. – Это хорошо. Будет возможность расспросить о том, как обстоят там дела.
 Вероятно, захваченный идеей заиметь личных гужевых стахов, лавочник окончательно решил отправиться после торжища на юг.
 - Вообще-то, давно уже пора кого-нибудь встретить, - вновь заговорил он. – Даже странно, что дорога столь пустынна вблизи Лабы.
 - Интересно, как сторы на торжище отнесутся к Мизгирю? – задаю волновавший всю дорогу вопрос.
 - Да-а, - протягивает Боат. – Всеобщее внимание нам будет обеспечено.
 - Надо ли нам это? – с сомнением развожу руками.
 - Если Мизгирь будет привлекать сторов к нашему товару, то это хорошо, - заявляет толстяк. Быстрее разойдется товар – быстрее отправимся на юг.
 Ага, значит все-таки на юг. По скрестившимся на Гоате взглядам понимаю, что всех остальных посетила та же мысль. Но вслух никто ничего не сказал.
 
 Наконец впереди меж деревьев замелькали фигуры. Прибавив шаг, догоняем путников. Впервые вижу сторов не из нашего селения. Издалека видно, что одежда у них отличается и покроем, и обилием цветов. Я уже привык к плотно облегающим ноги кожаным бриджам и высоким сапогам-чулкам, и потому непривычно видеть просторные штаны на идущих впереди. Кроме привычных зеленых оттенков, одежда разукрашена в синие и желтые цвета. Вижу даже непривычно красную жилетку.  На плечах они несут по три продолговатых свертка.
 Вот заметили и нас. Сперва настороженно отступили под сень зарослей, затем, вероятно определив в нас по заплечной ноше своих коллег, вновь вышли и теперь поджидали, когда подойдем.
 Предусмотрительно отстаю и держусь с Мизгирем за спинами товарищей. Мало ли как отреагируют на летуна эти сторы.
Гоат выходит вперед и вступает в переговоры с обладателем красной жилетки. Так как стою позади всех, не могу разобрать о чем речь. Вот собеседник толстяка снимает с плеч свертки и разворачивает один из них. В нем оказываются здоровенный рулон синей ткани. Лавочник щупает материю и восхищенно крутит головой. Оно и понятно – в наших краях любая ткань является большой редкостью и большой ценностью.
 Судя по всему, у спутников стора в красном рулоны такой же ткани. Разве что, возможно, другого цвета.
 Теперь, когда все вышли на дорогу, вижу, что их пятеро. В лицах явное сходство. Подумал даже, что они принадлежат какой-то местной народности, типа тех, про которые на Земле говорят, будто все на одно лицо. Но как позже выяснилось, они всего лишь родственники. Клитос и Скарос – родные братья. Протикс, Лемикус и Савинис – сыновья Клитоса. Все они ткачи - это их семейный бизнес. Сейчас родственники так же как и мы несут товар на торжище.
 - Леег, - окликает Гоат, - подгони повозку. Хочу кое-что показать Клитосу.
  Не знаю, что хотел показать толстяк, но в следующее мгновение, увидев Мизгиря, южане в испуге отступили назад. А когда поняли, что зверь безопасен, то все внимание оказалось сосредоточено только на нем. Гоат что-то доставал из повозки и показывал главе семейства, но тот рассеянно кивал, якобы соглашаясь на все, лишь бы толстяк не лез с разной ерундой, когда тут такое чудо.
 Воспользовавшись остановкой, выпрягаю питомца и отпускаю поохотиться. Неизвестно, как обстоят дела с охотой в окрестностях торжища, и можно ли там будет отпускать стаха одного, а то может случиться так, что придется кормить его сушеным мясом. Вот и пусть порезвится немного. Заодно и ткачам продемонстрирует искусство хвостового боя с булавой. Те, побросав тюки, следуют за пауком, как негритята за Бонифацием. Летуна это обстоятельство слегка напрягает. Он хоть и привык к постоянному сопровождению свиты ребятишек в деревне, но здесь, вероятно, чует чужаков. Потому не отходит от меня, тревожно пищит и мигает глазами, указывая хоботом на пялящихся на него ткачей. Глажу по панцирю и пытаюсь объяснить питомцу, что не стоит беспокоиться.
 То ли подействовали мои внушения, то ли стах почуял дичь, и охотничий азарт затмил тревогу, но вот Мизгирь выстреливет нить в густые ветки. Слышится чмоканье оторвавшейся присоски и, когда древ шлепается перед ним, точным ударом булавы вышибает пиявке челюсти. Тут же подходит Ваал и по-хозяйски выковыривает их из земли. Паук тем временем кидает зияющую сквозной дыркой на месте присоски тушку к моим ногам.
 Глядя на немой восторг ткачей, понимаю, что подобными представлениями можно зарабатывать гораздо больше, чем изнурительными грузоперевозками. И кстати, а знает ли этот мир такое понятие, как шоу-бизнес?

 Далее двинулись вместе. Ткачи оказались на редкость общительными сторами. Первое время, узнав, что я являюсь хозяином Мизгиря, утомляли расспросами. Но, несмотря на то, что лесная дорога на подходе к торжищу достаточно широка, спутники постоянно цеплялись заплечными тюками и свертками, а потому все же пришлось растянуться в колонну.
 Как оказалось, Гоат уже встречался с ткачами на торжище пару лет назад. Только тогда братья Клитос и Скарос были со своим отцом , а из сыновей Клитоса присутствовал лишь старший – Протикс. Живут они в селении расположенном на берегу большого озера Ави, вдоль берегов которого растут пуховые деревья хецитусы. Пух хецитусов как раз и является основным сырьем для производства ткани. Иногда, для более дорогих сортов, добавляют озерные водоросли – как я понял, что-то типа обычной земной тины.
  Расположено селение не так далеко к югу, всего лишь в трех днях пути отсюда. Поэтому ничего нового о стахах мы не узнали – в тех местах они встречаются не чаще, чем у нас. Зато гигантских змеев, способных охотиться на сторов, близ озера водилось множестви. Жителям приходилось ограждать селение посевами плима. Судя по рассказам ткачей, змеи наводили на них ужас гораздо больший, нежели стахи.
 
За разговорами незаметно преодолели остаток пути.
 Русло Гута свернуло к югу от дороги. Лес вскоре расступился, и мы оказались на берегу широкой реки, до противоположного берега которой не менее километра. Течение медленное, практически незаметное у берега. Вода, в отличие от Гута, мутновато-желтая.
  На противоположном берегу ниже по течению видна пристань, у которой застыли на спокойной воде пара небольших суденышек – не более десятка метров в длину и трех в ширину. Выше пристани за редкими деревцами желтеют кожурой зуха жилища местных сторов.
 - Это и есть торжище? – интересуюсь у Гоата.
 - Нет. Торжище за этим холмом, - толстяк указывает на поднимающуюся в гору дорогу, на которую мы вышли. – А то селение рыбаков. Если удастся хорошо сбыть товар, то, возможно, найму кого-нибудь из них, чтобы отвезли на юг. Вот только как-то странно пусто в этот раз на дороге. И Лаба пуста.
 - Мы тоже об этом говорили, - кивает Скарос. – Вы единственные, кого мы встретили.
 - Может, это и хорошо, делаю предположение. – Меньше продавцов – меньше конкуренция.
 - Не будет продавцов – не будет и покупателей, - озабоченно отвечает торговец.
 Однако, вопреки опасениям, открывшаяся с вершины холма обширная площадь оказалась довольно многолюдной.
 Торжище напомнило рынки Российских городов времен лихих девяностых. Неровные ряды торговцев. На разостланных по земле шкурах навалом лежит различный товар. Продавцу порою приходится подолгу рыться в собственном товаре, чтобы найти нужную покупателю вещь. Расплачиваются не всегда на месте, иногда покупатель предлагает в обмен что-либо из своего ассортимента, и они идут к его торговому месту.
 Но все эти подробности я рассмотрел немного позднее. Сейчас увидел лишь площадь с неровными рядами торговцев. Рядом с площадью невероятное сооружение из нескольких плодов зуха соединенных меж собой каменной кладкой, которое оказалось местным постоялым двором. Все это огораживает высокий плетень, замыкающийся на пристани, у которой стоят не менее десятка суденышек подобных тем, что я видел у противоположного берега. Снаружи плетня, словно пограничная полоса шириною шагов в пять, алеют кустики плима.
 Наше прибытие, как я и ожидал, вызвало всеобщее любопытство. Как только Мизгирь вкатил повозку в южные ворота и по рядам прокатилась волна известия о ручном стахе, торг сразу забросили, а нас окружили плотным кольцом, не давая продвинуться к постоялому двору.
 Хорошо еще часть любопытных отвлекли на себя ткачи. Они с видом бывалых стаховодов объясняли особенности приручения летунов каждый своей части публики. И, судя по их удовлетворенным лицам, подобное внимание им очень даже льстило.
 Да и мои односельчане тоже не особо смущались. Боат вон как руками размахивает, изображая какую-то пантомиму. Не иначе рассказывает, как я прыгнул сверху на летуна, срубая на лету направленный в грудь шип. А может, уже и не я, а он прыгнул? Хотя нет, судя по тому, как уважительно посматривают на меня его слушатели, прыгнул все еще я. Надо отдать должное моему говорливому приятелю – в своих рассказах про ту охоту он ухитрился ни разу не дойти до повествования о том, как метко я плюнул в летуна липкой нитью, прежде чем прыгнуть сверху.
 Больше моего смущен вниманием оказался только сам главный виновник этого внимания. Никогда раньше Мизгирь не видел столь много сторов. А тут еще наверняка ощущал своим звериным чутьем направленное на него внимание. Он сперва жалобно сигналил всеми доступными способами, умоляя скорее увести его от этого беспокойного места. Потом поджал хвост и, погасив глаза, опустился на землю, подогнув под брюхо ноги.
 Я переживаний питомца не видел, стоя к нему спиной и отвечая на очередной вопрос, и обернулся, лишь отреагировав на возглас одного из сторов:
 - Летун-то никак издох?
 Увидев потухшие глаза Мизгиря, испугался не на шутку. Присев рядом, и положив ладони на панцирь, слегка потряс питомца.
 - Эй, Мизгирь, что с тобой? Очнись!
 По короне глаз пробежал оранжевый огонек. Летун пискнул, и, развернув хобот, положил его мне на колени.
 - Ты чего это пугаешь меня, а? – облегченно выдохнув, поглаживаю панцирь. – Поднимайся на ноги, хватит притворяться.
 - Может, все-таки дадите нам пройти, а сами займетесь тем, ради чего прибыли на торжище? – не скрывая раздражения, громко обращаюсь к столпившимся сторам. – Или так и будете торчать здесь, словно неразумные детеныши чика?
 На несколько секунд воцаряется тишина. На меня смотрят как на заговорившее дерево. Здоровенный красномордый стор, ехидно прищурившись, обращается ко мне:
 - По какому праву не прошедший Выбор Пути юнец указывает уважаемым сторам?  Или, случайно поймав это трусливое подобие молодого стаха, ты решил самостоятельно присвоить такое право? - громила тычет толстым пальцем мне в грудь, и только теперь обращаю внимание на то, что вместо его верхней правой руки торчит лишь короткий обрубок, затянутый морщинистой от шрамов кожей.
 - По праву, озвученному Жрецами Священного Острова! – выкрикиваю первое, что приходит в голову. – По Праву Избранного Создателями.
 Начавшиеся было смешки смолкают, и вновь наступает тишина.
 Вот и зачем я ляпнул про свою богоизбранность? Теперь, в лучшем случае, окружающие помрут от хохота. В худшем, потребуют доказательств. И что смогу предъявить? Байку про две семечки зуха? Эх, как же не хватает возможностей некогда вселившейся в меня сущности. Впрочем, я ныне сам являюсь вселившейся сущностью, только с весьма сомнительными возможностями.
 - Ты избран Создателями? – снова первым нарушает тишину красномордый, и его физиономия начинает расплываться в ехидной ухмылке. – И кто может это подтвердить?
 - Я, - становится рядом со мной Боат.
 - Я, - присоединяется Ваал.
 - Я, - выступает вперед Роам.
 Ухмылка сползает с лица стора. Теперь на нем читается раздражение.
 - Гоат, - поворачивается он к нашему нанимателю. – В какой луже ты выловил таких наглых личинок примов?
 - Они говорят правду, Тарам, - разводит руками лавочник. – Я хоть и не слышал лично заявление жрецов, но много раз успел убедиться в том, что Леег не совсем обычный стор. Начиная с того момента, как он достал из своего зуха два семени, и все последующее время юноша постоянно удивляет чем-нибудь из ряда вон выходящим. Одно только приручение летуна чего стоит.
 - Так это тот малец, что достал два семени? – загомонили в толпе. – Разве ж он не умер от укуса морского стаха?
 - Оклемался, значит.
 - Эй, Милан, где твой сын? Он же рассказывал, что видел того, что с двумя семенами.
 - Да он это, - протискивается вперед высокий юноша. – То-то мне лица этих парней сразу показались знакомы.
 - И в чем же его богоизбранность? – не сдаваясь, перекрикивает общий гомон красномордый Тарам. – Ведь не он же родил два семя, а случайно доставшийся ему зух.
 - В мире нет случайностей, - заявляет какой-то толстый коротышка. – Есть лишь воля создателей.
 - А если сомневаешься, - ободренный поддержкой, придвигаюсь к громиле, - сходи на Священный Остров и спроси у жрецов сам. А сейчас нам пора устраиваться на ночлег.
 Взявшись за хомут и увлекая за собой Мизгиря, двигаюсь сквозь расступившуюся толпу.
 - Покажешь завтра, как охотится твой стах? – спрашивает какой-то молодой стор, вероятно наслушавшийся рассказов ткачей.
 - Вряд ли. Ты же видишь, как он, - киваю на Мизгиря, - реагирует на толпу. Вот ты бы проявил желание охотиться, если бы вдруг попал в окружение такой толпы стахов?
 Судя по тому, как у парня передернулись плечи, воображение у него работало отлично.
 - А мы всем торжищем не пойдем, - заявляет другой стор.
 - Да? Ну, тогда максимум пять человек, - отвечаю, уверенный в том, что желающих окажется гораздо больше. В голову опять лезет мысль о платном представлении.

 Прежде чем отправиться на постоялый двор, выбрали в рядах свободное место. На подстеленные шкуры сложили заплечные тюки и накрыли от возможного дождя большим пологом, сшитым из тонких шкур. Рядом оставили и повозку.
 На соседних торговых местах сторы так же закрывали товар на ночь пологами и расходились, ни мало не заботясь о его сохранности. Впрочем, отсутствие дверей, а соответственно замков и прочих запирающих устройств, давно уже наталкивали на мысль о незнании сторами такого понятия, как воровство. Но до сих пор это можно было списывать на добрососедские отношения в одном небольшом селении. Странным это кажется особенно на фоне того, что такое чувство, как зависть местным жителям очень хорошо известно. Правда стимулирует оно их не к тому, чтобы отнять, а чтобы найти, добыть, достичь. Хотя, судя по рассказам о бандах, промышляющих ограблением купеческих экспедиций, отнять все-таки могут. Но не украсть. Крадут здесь только звери, в частности змеи. Если путники не озабочивались безопасностью места ночлега, то утром могли не досчитаться не только провизии, но и кого-нибудь из товарищей.

 После того, как оставили товар, Боат ушел оплачивать проживание и налог за торговое место, а мы в сопровождении полной женщины, с опаской поглядывающей на Мизгиря, двинулись устраиваться в отведенном помещении. По пути вновь встретился красномордый Тарам. Он подозвал Поута и о чем-то с ним заговорил. Когда поднимались на крыльцо, я оглянулся и встретился со взглядом Тарама. Он тут же отвернулся и пошел к другому крыльцу. Поут в это время уже догнал нас, но я решил повременить с расспросами до того момента, пока устроимся.
 Нашими апартаментами оказалась небольшая комната с широкими нарами, занимающими более половины пространства. Ясно, что помещение предназначено исключительно для ночлега – зашел, лег, встал, вышел. Собственно, большего и не требовалось.
 - Наконец-то можно будет отдохнуть нормально, - кидает свое тело на застеленные шкурами нары Поут.
 - О чем тебя спрашивал красномордый? – задаю вопрос, опускаясь рядом с ним.
 - А, этот, - парень не сразу соображает, кто имеется в виду. – Спросил, не было ли тебя с нами в прошлом году. Будто бы лицо твое показалось ему знакомым.
 - Эй, Мизгирь, ты чего это ощупываешь вход? – отвлекает возглас Боата. – Хочешь запечатать нас на ночь.
 - С него станется, - говорю вполне серьезно. – Он же нить в пути практически не тратил. А судя по тому, как не нравится ему это место, закупорить может весьма основательно.
 - Пусть заплетает, - мимо летуна протискивается лавочник. – Я рассказал об этих полотнах управляющему. Он желает купить их все и обещает неплохую цену. Так что, лишнее полотно не помешает.
 - Имея личного стаха можно жить здесь постоянно, ежедневно продавая кусок полотна, сплетенного им за ночь – высказывает предложение Ваал.
 - Даже если раз в два дня, и то неплохо, - поддерживает его Поут.
 - Зачем жить в этом бараке, когда можно спокойно жить дома, а торговцы пусть сами приезжают, если желают купить эксклюзивное полотно, - высказываю свое соображение. – Заодно и различные товары будут к нам привозить.
 - Разве я с этим не справляюсь? – встревает лавочник, почуяв угрозу своей деревенской торговой монополии. Во взгляде, брошенном на сына, прочиталось раздражение, вызванное недовольством из-за поддержания тем такой очевидно невыгодной для их бизнеса темы.
 - Тебе-то от этого только лучше будет, - спешу заверить Гоата.
 - Как это?
 - Ну вот кто в нашем селении сможет заведовать подобным торжищем? У кого из наших односельчан есть достаточный опыт в торговых делах и в организации самих торгов?
 Лицо толстяка заметно светлеет, в глазах появляется мечтательно-задумчивая дымка.
 - Кто такой этот красномордый Тарам? – прерываю его размышления. – Почему он интересуется мною?
 - А? Тарам? Тарам бывший воин, как и твой отец. С чего ты взял, что он тобой интересуется? Впрочем, после того, как ты привел летуна и заявил о своей избранности Создателями, вряд ли кто-то здесь не хочет узнать о тебе больше.
 Киваю Поуту, и тот рассказывает отцу о разговоре с Тарамом.
 - Ну что ж, этого можно было ожидать, - усевшись на нары, лавочник чешет один из свисающих на грудь подбородков. - Ведь ты похож на Стика. Вот Тараму и кажешься знакомым.
 - Он знает отца?
 - Очень хорошо знает, Они вместе воевали. Но лучше бы ему не узнать, что ты сын Стика.
 - Почему?
 - Это твой отец отрубил Тараму руку.
 Разговоры и прочее шуршание вмиг стихают. Кажется, даже Мизгирь навострил уши, или что там у него вместо них.
 - Они воевали в противоположных армиях?
 - О каких армиях ты говоришь, Леег? – брови толстяка взметнулись кверху. – Тарам и Стик много лет бок о бок стояли на сторанских рубежах, оберегая наши леса от набегов орд степняков. Говорят, они были добрыми друзьями. Но об этом лучше расспросить отца Роама. Он какое-то время служил на соседней заставе и кое-что знает. Твой-то отец никогда не рассказывает о своем воинском прошлом.
  - Мой отец тоже ничего не рассказывал об этом случае, - говорит Роам.
 - Ты-то откуда знаешь, что это отец отрубил руку Тараму? – снова поворачиваюсь к Гоату.
 - Я два раза в год бываю на торжище, а здесь можно услышать даже о неизвестном тебе прошлом собственной жены, - отмахивается толстяк, и я перевожу взгляд на Поута. Может, в этой фразе лавочника кроется секрет непохожести на него тощего отпрыска?
 И все же, надо выпытать все, что он знает об отце и этом красномордом. Что-то не нравится мне внимание Тарама.
 - Расскажи, что знаешь об этом, - озвучиваю свою мысль.
 Товарищи придвигаются ближе, выказывая крайнюю заинтересованность.
 - Да я почти ничего не знаю. Слышал краем уха, - отнекивается Гоат, но под молчаливым давлением скрещенных на нем взглядов начинает рассказывать: - Говорят, тогда случилось большое нашествие. Погибли почти все заставы от озера Немер и до истоков реки Камкот. Степняки как обычно гнали впереди своих орд сотни взбешенных стахов. Никто не знает, каким образом дикарям удается заставлять этих монстров собираться в таком огромном количестве и бежать в нужном направлении, уничтожая на пути все живое.
 На заставах, заметив массовое бегство змеев и гиратов, сообразили в чем дело и послали гонцов с вестью о набеге. Однако войско уже не могло успеть подойти вовремя. После набега стахов на заставе, где служил твой отец, в живых остались только он да Тарам. Тарам без сознания лежал придавленный тушей убитого им зверя. Одна его рука была намертво приклеена к каменному полу крепости. Вероятно, стах в предсмертном плевке выбросил из железы всю клейкую массу, не успев превратить ее в нить. Представляете? Это все равно, что вмуровать руку в камень. А к лесу уже подступали первые степняки.
 Выступить против дикарей в одиночку было бы, естественно, глупостью, но и уйти, оставив прикованного к полу Тарама врагам на посмешище, Стик не мог.
 В общем, с тех пор Тарам обвиняет Стика в своем увечье, уверяя, что можно было сообразить выдрать у стаха железу с растворяющей нить жидкостью, но Стик специально его искалечил, желая стать первым в воинском искусстве. Стик говорит, что не было другого выхода – промедли он еще немного, и их заметили бы степняки. И тогда он не смог бы уйти от погони, неся на плечах находящегося в беспамятстве здоровяка.
 Вот так вот, были друзьями, стали врагами.
 Тарама, конечно, можно понять. Он по праву считался одним из лучших воинов порубежья. М-да, - толстяк поднялся, давая понять, что рассказ закончен. – Вы отвлекли меня со своими разговорами. Пойдемте скорее  в трапезную, пока там не собрались все сторы. А то не дадут ведь спокойно поесть. Тсодар уже зажарил для нас жирного гирата.
 Трапезной оказался длинный навес, расположенный по кругу внутреннего двора гостиницы. На низких топчанах, вытесанных из внутренностей зуха, расставлены кувшины. В центре двора несколько выложенных из камней очагов, над которыми два парня под руководством взрослого стора крутят на вертелах большие куски змеиной плоти и кабаньи тушки… Кабаньи тушки? Моя челюсть опадает вниз от удивления. Рот наполняется слюной от вида подрумяненных до нежной коричневой корочки кабанчиков, исходящихся словно потом капельками жира.
 Неужели здесь водятся кабаны? Да нет. Это мое воображение сыграло на ассоциации с воспоминаниями из прошлой жизни. Тушка лишь по размерам соответствует кабаньей. Нет ни свинячей головы, ни положенных окороков. Но выглядит все равно аппетитно. А шипение падающих на угли капель жира, заставляет постоянно сглатывать. Может, у этого зверя еще и сало имеется? Эх, сейчас бы с чесночком…
 - Ты чего остолбенел, парень? Твои глаза светятся, как у этого летуна, – обращается ко мне стор, руководивший кухней. И повернувшись к уже усаживающимся под навесом моим спутникам, кричит: - Эй, Гоат, зверя кормить буду только за отдельную плату.
 - Не жадничай, Тсодар. Мизгирь ест только сырое мясо. А вот мы сейчас озвереем от голода. Видишь, Леег уже готов накинуться на твоих нерасторопных сыновей. Неси скорее обещанного гирата. Да не забудь достать из углей его лапы.
 - Что-то ты в этот раз необычайно щедр к своим работникам, - удивляется Тсодар, поднося с помощью одного из сыновей ароматную тушку.
 - Это не работники, а компаньоны, - удивляет всех без исключения лавочник. И, вероятно удивившись сам, уточняет: - Младшие компаньоны.
 Снятую с вертела тушку тут же облепляют хлебными лепешками, то ли для того, чтобы впитали жир, то ли, чтобы согрелись сами.  Тем временем второй сын повара приносит на куске шкуры горку слегка обугленных членистых ножек, напоминающих рачьи, но размером каждого члена с человеческий локоть.
 Наконец каждый берет по лепешке, и Поут, ловко орудуя ножом, нарезает румяную тушку на ломтики. Внутри мясо оказывается нежно-розовым. Кости отсутствуют так же, как и в змеином. Запах… Знакомый запах. Такое ощущение, будто я уже ел нечто подобное. Держа в нижней паре рук лепешку, кладу на нее обжигающий пальцы и исходящий умопомрачающим паром ломоть. Отщипываю маленький кусочек и кладу в рот. М-м-м! Даже глаза закрываю от удовольствия и нахлынувших воспоминаний…
 Тихая речная заводь, окруженная лесом. В воде отражаются установленные веером на рогатках удилища. Переливающийся малиновыми огоньками прогоревший костер. Нехитрые яства, выложенные на расстеленное на траве покрывало. Бликующие темным стеклом пивные бутылки. И раки. Красно-коричневые, запеченные в углях раки…
 - Леег, да что с тобой? – толкает под локоть Боат. – опять застыл как истукан.
 Воспоминания рассеиваются, и я начинаю резво поглощать нежную плоть неизвестного животного, напоминающую по вкусу мясо земных раков. Вкуснотища! Было бы еще в кувшинах пиво вместо хоть и необычайно вкусной, но все же простой родниковой воды. Но все равно, свининки на ребрышках очень не хватает. Неужели в этом мире совсем нет животных с внутренним скелетом?
 Вздрагиваю от неожиданного хруста.  Гоат, подняв один из валяющихся под топчаном увесистых голышей, дробит им запеченную в углях лапу.  Расщепив твердую оболочку, достает изнутри белоснежную ароматную колбаску и куском лепешки наносит на нее ярко-красный соус. Подняв яство над собой и запрокинув голову, лавочник изображает желторотого птенца, заглатывающего принесенного родителями червяка.
 
 Не зря торговец спешил на ужин пораньше. Не успели мы съесть половину тушки гирата, как трапезная начала наполняться сторами. Завидев нас, все они непременно стремились устроиться ближе, громко обсуждая трусливого летуна и мою богоизбранность. Постоянно кто-нибудь подходил и задавал вопросы, вроде того, как научить стаха таскать повозку? При этом никто не задавался вопросом – как поймать самого стаха?
 Поута подозвали к компании молодых сторов, в которой оказались его знакомые по прошлым посещениям торжища, и долго о чем-то беседовали. Видно, что Поуту разговор неприятен, но один из собеседников придерживает его за руку и, улыбаясь, что-то говорит, кивая при этом в нашу сторону.
 - Чего хотели от тебя эти обормоты? – спрашивает Гоат, когда Поут возвращается.
 - Да ну их, - отмахивается тот. – Я им сказал, что Мизгирь не продается, а они все равно говорят, мол, сделай так, чтобы нам продали его недорого.
 Ничего себе заявочки! Поворачиваюсь в сторону назойливой компании. Тот, что держал за руку Поута, встречается со мной взглядом и, оскалив зубы в подобии улыбки, подмигивает.
 - Кто это такие? – опережает мой вопрос Ваал.
 - Рудодобытчики из Локсена, - поясняет лавочник, дробя очередную лапу гирата. – Привозят на обмен болотную руду. Наглые ребята. Ходят слухи, что могут и напасть на караван, но подтвердить ни разу не удалось. Наверняка, просто слухи, распускаемые кем-либо, кому они однажды намяли ребра.
 Насытившись, заворачиваем в шкуру остатки мяса и покидаем трапезную под протестующие возгласы публики, желающей услышать еще какие-нибудь подробности о нашем необычайном питомце. Надеюсь, завтра ажиотаж спадет, иначе вряд ли Гоату будет толк от такого привлечения внимания – на его товар никто и не взглянет.
 
 Просыпаюсь еще затемно и никак не могу снова уснуть. Проникающий в окно свет фиал отражается металлическим блеском от закрывающего дверь полотна. Замуровался-таки Мизгирь. И лежит довольный у входа, гоняя оранжевый огонек по короне.
 - Леег, - раздается шепот толстяка. – Чего хлопаешь глазами? Откупоривай скорее дверь. Терплю с самой полуночи.
 - Ну, так разбудил бы. Чего терпел-то? – усмехаюсь в темноту и поднимаюсь.
 - Да не хотел отвлекать твоего ткача. А пока наблюдал за ним, задремал. А ловко он как нить к нити клеит. И лапами так это приглаживает, чтобы, значит, поплотнее было. Ну, давай уже откупоривай, - Гоат, поднявшись с топчана, переминается с ноги на ногу.
 Подхожу к Мизгирю. Тот поднимается и приветливо разворачивает хобот. Глажу по панцирю.
 - Благодарю за очередное качественное изделие, дружище. Но теперь его необходимо снять, ибо кое-кто стремится выйти на свежий воздух.
 Толстяк восхищенно цокает языком, ощупывая снятое полотно, но в следующее мгновение, прижав все четыре ладошки к низу живота, опрометью бросается наружу.
  Так как сон прошел окончательно, в сопровождении Мизгиря выхожу на крыльцо. После душного помещения с наслаждением вдыхаю свежий воздух и, расставив в стороны руки, устремляю взгляд в небо. Никогда не был знатоком астрономии, поэтому не могу назвать небо неземным. Такие же завораживающие яркие звезды. Был бы романтиком, назвал бы их манящими. Но я не романтик, и пыльные тропинки далеких планет никогда меня не манили. Да? Не манили? А где же тогда нахожусь в данный момент? М-да…
 - Эй, Избранник Создателей, ты чего тут руки растопырил? Дай пройти.
 Пропуская вышедшего из дома стора, отступаю в сторону.
 Мизгирь скрежещет челюстями, выказывая желание пополнить внутренние резервы, потраченные на производство полотна. Пожалуй, не мешает развеяться на охоте. Горизонт на востоке заметно посветлел. Через полчаса, или четверть местного шага, совсем рассветет и лес станет относительно безопасным.
   Сообщаю о решении возвращающемуся Гоату. Тот соглашается, что спокойнее будет запастись свежим мясом с утра, пока не навязались назойливые спутники. Но отпустить со мной кого-либо из друзей категорически отказывается, мотивируя тем, что в первый день ему нужны будут все помощники.
 Накинув амуницию и положив в сумку немного снеди, под умиротворяющее сопение спящих товарищей покидаю постоялый двор. Летун, возбужденно попискивая, семенит рядом. Миновав торговые ряды, выходим через южные ворота, предварительно разбудив парня, вероятно исполняющего роль караульного. Тот провожает нас советом сильно не спешить. Солнечный диск хоть и показал свой краешек, но в лесу еще достаточно темно и крупные змеи могут быть весьма активны.
 Миновав луг и убедившись, что под сенью деревьев все еще царит тьма, сажусь на подвернувшийся пенек и достаю из сумки прихваченный завтрак. Холодное мясо загадочного гирата тоже весьма вкусно. Надо, кстати, выяснить, что это за зверь такой. А то встречу и оставлю без внимания.
 Из зарослей выскакивает Мизгирь и что-то верещит. Наверное, недоумевает, чего это я тут уселся вместо того, чтобы сопровождать его на охоте?
 - Ну ты, блин, без няньки уже и поохотиться не можешь, - ворчу поднимаясь.
 И правда, чего я тут расселся? Если какой-нибудь гигантский змей захочет меня сожрать, прежде чем впасть в дневную спячку, то он легко может сделать это и на опушке.
 Начинаю углубляться в заросли вслед за летуном, но, подумав, останавливаюсь и прикручиваю шипы поочередно на все дротики. Последнее время привык использовать их лишь как колотушки. Древам удара шарообразным набалдашником вполне хватало, но здесь, говорят, частенько встречаются и весьма крупные их сородичи.
 Ввинтив последний шип, бросаю взгляд на торжище и вижу направляющиеся сторону леса пять фигур. Это еще кто такие? Тоже решили поохотиться с утра пораньше, или из числа желающих поглазеть на охоту Мизгиря? Что-то не хочется устраивать представление.
 Разворачиваюсь и поспешно удаляюсь в лес, забирая к северу. Решаю пройти выше по течению Лабы и вернуться через северные ворота.
 Навстречу проламывается сквозь кусты летун. В хоботе небольшой древ, передняя половина тела которого буквально измочалена ударом шипастой булавы. Помня об укусе, благодаря которому чуть не лишился конечности, Мизгирь теперь бьет своим оружием змеев сразу, как только те окажутся в зоне досягаемости хвоста.
 Хвалю питомца, похлопывая по панцирю, и надрезаю шкуру древа, чтобы охотнику удобнее было пожирать внутренности. Под шуршание срезающих плоть сухопутной пиявки челюстей прислушиваюсь, не слышно ли тех пятерых? Слышно только одинокое кваканье чем-то обеспокоенного чика, и чириканье каких-то мелких животных в кронах деревьев.
 Охота оказалась неважной. Я так и вообще за час не обнаружил ни одного древа. Даже парящие в воздухе глаза хита ни разу не попались. Мизгирь временами ухитрялся выдергивать из кустов небольших пиявок, размерами еще меньше первой. Вероятно сказывается нахождение рядом большого количества любящих плотно покушать сторов. Хотя, они же не охотники, а торговцы. Что-то не видел я, чтобы Гоат с сынулей хоть раз на охоту ходили. И если окрестный лес столь пуст, то от кого тогда торжище отгорожено высоким плетнем и широгой полосой плима? Оп-па, а не потому ли здесь мало мелкой дичи, что встречаются огромные монстры. Ни разу не видел гигантского змея. И не могу сказать, что в данный момент хочу его увидеть. Не готов я к такой встрече. Вот отслужу в местной армии лет пятьдесят, наберусь боевого опыта, тогда и… А это кто такой?
 На стволе поваленного дерева сидит стор. Нижняя пара рук уперта в бока, верхняя сложена на груди. На лице добродушный оскал, не оставляющий сомнений в том, что ждет этот товарищ именно меня.
 Оглядываюсь. Мизгиря не видно, носится где-то в поисках дичи. Зато замечаю еще двоих сторов, расположившихся под деревьями слева и справа от первого.
 Сзади хрустнула ветка. Оглядываюсь и понимаю, что окружен.
 А ребятки-то знакомые – болотные рудодобытчики. Значит это они вышли вслед за мной с территории торжища. Нетрудно догадаться, что этим парням нужно. И что теперь делать? Как доходчиво объяснить, что Мизгирь не продается? Да и купить ли они хотят? М-да. Вот тебе, Леег, и гигантский змей.
 - Приветствую тебя, Избранный Создателями, - продолжая скалиться, говорит сидящий.
 - Приветствую и я тебя, неизвестный стор, - поднимаю кулак в ответном жесте. – Что заставило тебя в столь ранний час придавить задом это поваленное дерево?
 Оскал с лица стора на несколько мгновений исчезает, и он непонимающе опускает взгляд на ствол. Но губы тут же снова расползаются, обнажая крупные крепкие зубы.
 - Я Фликстр, бригадир рудодобытчиков. Меня и моих парней здесь все знают.
 - Здесь? Все? – с деланным изумлением осматриваю окрестные заросли. – Ты имеешь ввиду этого чика, который квакает не переставая все утро? Или того карликового древа, которого только что сожрал мой стах? Или кто еще вас здесь знает?
 - Ты, Избранник, ведешь себя дерзко в надежде на покровительство Создателей? Или ты действительно не знаешь, кто мы такие? – продолжая скалиться вопрошает Фликстр.
 - А кто вы такие?
 - Ну что ж. Похоже Поут забыл прошлогодний урок и решил, что мои слова можно безнаказанно игнорировать. Так значит он тебе ничего не говорил?
 - О чем? Мы много о чем разговаривали с Поутом. Но ни о каких рудодобытчиках, пользующихся известностью у местных чиков, он мне не сообщал. А должен был?
 - Эй, Фликстр, - не выдерживает один из его товарищей, низкорослый но широкоплечий стор, подпирающий дерево справа от меня. – Может, хватит тянуть? Видно же, что эта деревенщина нормальных слов не понимает.
 - Заткнись, Варстр, - огрызается бригадир и вновь обращается ко мне: - Ты новичок на торжище и, возможно, поэтому мало что о нас знаешь. Мы, люди болот Локсена, не верим в каких-то Создателей. Мы верим только в себя. Стор сам является создателем своей судьбы. Но, тебе этого не понять. В данный момент для тебя, Избранник, важно понять, что нам плевать на твою якобы избранность. Ясно? Ты для нас в лучшем случае обычный плут, ухитрившийся воспользоваться подходящим моментом. В худшем – идиот. Я даже не прошу явить какое-нибудь чудо, дабы доказать избранность…
 - Короче, Склифосовский, - прерываю разошедшегося оратора. – Постарайся как можно быстрее изложить основную цель своего визита и можешь быть свободен.
 Пока наглый рудодобытчик переваривает услышенное, пытаюсь сообразить куда делся Мизгирь? Увлекся охотой и забрался так далеко, что его не слышно? Не могли же эти местные рэкетиры поймать его? Каким образом? Да нет, даже если они и сумели бы его поймать, то вряд ли это произошло бесшумно.
 -  Вот, это более чем щедрая плата, - стор поднимает какую-то темно-серую ноздреватую штуковину, формой и размером похожую на банан, и, повернув голову к широкоплечему коротышке, вероятно открывшему рот для возражения, бросает: - Заткнись, Варстр.
 - Что это за засохшее дерьмо? – с удивлением смотрю на предложенный мне предмет. – Я конечно люблю всякую экзотическую пищу, но не до такой же степени.
 - Я так и думал, - вздыхает Фликстр. – Ты, Избранник, обычный идиот. Пожалуй, ты даже глупее Варстра. Заткнись, Варстр! А это плохо. Лучше бы ты был хитрецом. С идиотом сложно договориться. Но, я терпеливый. Да, Варстр, я терпеливый. И именно поэтому бригадир я, а не ты…
 - Ладно, ребята, не хочу быть свидетелем ваших семейных разборок. Приятно было познакомиться, но мне уже пора, - делаю шаг, показывая стремление покинуть поляну, но, как и ожидал, окружившие меня рудодобытчики сразу выступают из-под деревьев, плотнее сжимая кольцо.
  - Не спеши, Леег, - главарь впервые называет мое имя. В голосе, вопреки заявлению о терпеливости, звучит явное раздражение. Он снова поднимает перед собой странный предмет неэстетичного вида. – За этот кусок болотного грома любой деревенский кузнец будет год бесплатно выполнять все твои заказы.
 - Наш кузнец не употребляет дерьма, - огрызаюсь машинально, но смотрю на ноздреватую штуковину уже с интересом.
 В ответ на мою реплику Фликстр тяжело вздыхает, как бы сокрушаясь, что приходится иметь дело с таким непроходимым идиотом. Еще раз вздохнув, словно набираясь терпения, продолжает:
 - Нам нужен твой летун. Тебе об этом должен был сообщить Поут. Но, либо он не внял моим словам, либо до тебя не дошел смысл. Но болотный гром я даю тебе не за летуна. Летуна ты подаришь за наше к тебе благорасположение.
 - Да?
 - Да, - вновь оскаливаясь кивает наглый рудодобытчик. – Но есть один маленький пустячок. Ты должен научить меня управляться со стахом. Расскажи, что надо делать, чтобы эта тварь слушалась, и болотный гром твой.
 - Да что ты тычешь мне это дерьмо? – искренне возмущаюсь, прикидывая свои шансы в драке с пятеркой наглецов.
 Угла, в котором можно вынудить их нападать поодиночке, здесь нет, и это резко снижает мои шансы практически к нулевой отметке. А если эти черти решатся на убийство, то с помощью дротиков в двадцать рук вмиг превратят меня в ежика, и подходить близко не будут. Но и отдавать Мизгиря нельзя. Он этого не поймет. Да и сам я себя уважать после такого предательства перестану. И что делать?
 - Послушай, Варстр, - делаю шаг в сторону коренастого коротышки. – Я вижу, ты более адекватный стор. Помоги мне пожалуйста объяснить твоему странному товарищу, что прирученный стах никогда не покинет своего хозяина, даже если тот будет его гнать.
 - Да? – удивленно поднимает брови Варстр.
 - Да, - киваю, подходя ближе, и дружески кладу руку парню на плечи. –
Ты же, судя по всему, неглупый стор. А потому должен понимать, что стах – зверь. А звери, в отличие от сторов, не способны на предательство. Они если признали тебя другом, то будут верны до конца. И если надо, умрут вместе с тобой. Понимаешь? Ты, Варстр, когда-нибудь слышал песню про лебединую верность? Нет? Ты никогда не был на Священном Острове? У вас поют только на Священном Острове? Только жрецы? Ну, брат Варстр, тебя кто-то намеренно ввел в заблуждение.
 - Язык у тебя, Леег, подвешен не в пример лучше, нежели у Стика, - раздается знакомый голос, и из зарослей за спиной Фликстра появляется массивная фигура Тарама.
 Так вот оно оказывается, кто тут главный. Да, проблема гораздо серьезней, чем я думал.
  Меж тем здоровяк подошел к бригадиру рудодобытчиков и опустил руку ему на загривок.
  - Значит ты не оставил свою затею, Фликстр? – Тарам слегка хлопнул  парня по спине, от чего тот соскочил с поваленного дерева.
 - Аккуратнее, Тарам, - Фликстру явно не понравилось такое отношение к собственной персоне. – А ты, я вижу, все-таки решил присоединиться к нам?
 - Я решил проследить, чтобы вы не обидели сына моего друга. Но, похоже, помощь ему не требуется, - стор снова хлопнул Фликстра по загривку, и тому, чтобы не упасть, пришлось шагнуть вперед.
 Смотрю на происходящее с полным непониманием. Получается, что Тарам не заодно с рудодобытчиками? И он знает, что я сын Стика? Он назвал меня сыном друга? Но, судя по фразе Фликстра, у них с Тарамом был какой-то предварительный разговор, не приведший к согласию. И почему громила сказал, что мне не требуется помощь?
  Вдруг глаза Фликстра расширяются, словно он увидел за моей спиной нечто из ряда вон выходящее. Руки его тут же выхватывают дротики. В следующее мгновение слышится сухой треск и в руках бригадира остаются только короткие обрубки. Тарам вставляет топоры в петли с таким видом, с каким втыкают револьверы в кобуры отстрелявшиеся ковбои из голливудских вестернов.
 Видя так оскорбительно обезоруженного командира, на помощь к нему устремляется Варстр, выхватывая на ходу топоры. Машинально придерживаю его за ремень. Коротышка локтем отбивает мою руку, поворачивается и падает, получив в лоб удар булавой. Судя по тому, как Мизгирь пробивает насквозь тела змеев, вгоняя в землю их челюсти, лоб у Варстра крепости необычайной. Кость явно не пострадала. Лишь быстро вздувается приличная шишка, украшенная красными крапинками пробоин от коротких шипов.
 Мизгирь, деловито скрежеща челюстями, начинает опутывать ноги коротышки нитью.
 Тем временем Тарам влупил ладошкой по Фликстровому загривку с такой силой, что тот упал на колени. Одновременно могучий стор метнул топорик в парня, стоявшего под деревом слева, который уже доставал из-за спины дротики. Лезвие топора воткнулось в ствол впритирку к уху бойца. Топорище при этом ударило по запястью одной из правых рук, выбив дротик.  Парень скосил глаза на торчащее у его лица оружие, перевел взгляд на подмигнувшего ему Тарама, подбрасывающего в руке еще один топорик, и оставшиеся три дротика упали на землю.
 Наконец до меня доходит, что я тоже могу кидаться всеми этими дротиками и топорами, а потому стоять истуканом, когда другие дерутся, не только неприлично, но может оказаться и вредным для здоровья. Выхватываю дротики и оборачиваюсь назад, ища глазами тех двоих, что находились за спиной. Однако никого не видно. Сбежали? А кого там увидел Фликстр, когда так страшно пялился в эту сторону? Не сожрал ли их гигантский змей? Так змеи днем не охотятся. А что это болтается в просвете меж близко растущих стволов?
 Отвлекает шуршание под ногами. Бесчувственное тело Варстра движется вперед ногами, увлекаемое нитью, переброшенной через толстую ветку, под которой расположился Мизгирь. Вот связанные ноги стора оторвались от земли. Летун уперся передними лапами в ствол и обхватил хвостом ближайший куст, чтобы самому не взмыть вверх и продолжил втягивать нить. Когда тело повисло в воздухе, паук прилепил конец нити к стволу и удовлетворенно пискнул.
 А не процедуре ли подвешивания соратников так удивлялся Фликстр?
 - Ты пожалеешь об этом, Тарам, - слышу от бригадира рекетиров классическую фразу обиженных всех времен и миров, и поворачиваюсь в сторону поваленного дерева.
 Фликстр уже стоит по другую сторону ствола, предпочитая держаться дальше от грозного стора, который, несмотря на отсутствие одной руки, способен управиться не только с ним, но и со всей его компанией.
 - Ты угрожаешь мне, слизь болотного хита? – Тарам подбросил топор, и Фликстр шустро скрылся под стволом. Здоровяк усмехнулся и пнул поваленное дерево. – Не бойся, не буду я пачкать топор о всякое дерьмо.
 - Ты пожалеешь об этом, - снова прошипел бригадир, выбираясь из-под дерева. Фраза прозвучала хоть и тише, но голос рудодобытчика буквально кипел злобой.
 Не обращая больше на Фликстра внимания, Тарам направился к парню, рядом с чьим ухом торчал его топор. Молодой стор при приближении здоровяка побледнел и закрыл глаза, вероятно ожидая как минимум нехилой оплеухи. Но старый воин лишь выдернул из дерева свое оружие и, обернувшись ко мне, произнес:
 - Если твой летун не будет пожирать пойманную дичь, то зови его и пойдем отсюда. Нам есть о чем поговорить.
 - А это? – указываю на висящего Варстра, не сообразив, что именно его с двумя другими товарищами и имел ввиду Тарам, говоря про дичь.
 - Лучше оставить, - с вполне серьезным видом говорит здоровяк. – Не советую тебе приучать зверюгу к мясу сторов. Тем более, что этими болотными хитами он может отравиться.
 - Да Мизгирь и лесных-то хитов не ест. Только древов и других змеев.
 Сопровождаемый восьмилапым другом, двигаюсь вслед за Тарамом. Проходя мимо Фликстра, останавливаюсь и говорю:
 - Не забудь поснимать с веток своих друзей. А то, если долго провисят вниз головой, получат переизбыток крови в мозг и станут слишком умными. И займет Варстр бригадирское место.

 Плоский голыш, несколько раз подпрыгнув по поверхности воды, скрывается в речной ряби.
 - Ловко, - одобрительно кивает Тарам и, нагнувшись, выбирает подходящие камешки. Кидает он от живота, выбросив вперед одновременно три руки, и три голыша прыгают, расходясь веером. Когда средний минует середину реки, из воды выпрыгивает нечто похожее одновременно на крокодила и на рыбу, и, схватив камень, плюхается обратно.
 - Кто это был? – таращусь на то место, где только что видел речного монстра.
 - Я не рыбак, потому в сырой рыбе не разбираюсь, - пожимает плечами стор. – Вот если ее зажарить, то по вкусу сразу скажу скрупач это или речной хлоп. Хотя, судя по размеру, это мог быть и малакир. Эх, утреннюю трапезу мы уже пропустили, а Тсодар отлично умеет запекать рыбу в листьях донного плащевика.
 Тарам садится на гальку, отталкивает хобот назойливого Мизгиря, обнюхивающего нового знакомого, и без всяких вступлений и переходов меняет тему разговора:
 - Я ведь понимаю, что не было другого способа спасти меня. Понимаю… Но как вот так взять и отрубить руку другу, а? Вот кто я такой теперь с этим обрубком? – стор поднимает заштрихованную шрамами культю. – Лучше бы он оставил меня там…
 Ошарашенный таким поворотом в разговоре, какое-то время молчу, соображая что ответить. Наконец спрашиваю:
 - Что бы ты сделал на месте моего отца? Неужели бросил бы товарища погибать, лишь бы не попортить его драгоценное тело?
 - Я? – и без того красная морда Тарама кажется краснеет еще больше. В огромных кулаках сдавленно хрустит галька.
 - А как ты так вовремя оказался в лесу? – спешу в свою очередь сменить тему разговора.
 - В каком лесу? – сбитый с толку собеседник непонимающе смотрит на меня.
 - Здесь, - указываю в сторону опушки. – Я, кстати, благодарен тебе за то, что окоротил этих наглых парней.
 - А-а, ты про это. Так Фликстр еще вчера предлагал мне выманить тебя в лес, чтобы показал, как охотится летун, и отобрать зверя. А я-то сразу, как только тебя увидел, понял, что ты сын Стика. Стик конечно в кости шире, но на лицо ты вылитый отец. Да и пришел вместе с толстяком Гоатом. А Гоат из одного селения со Стиком. В общем-то, поэтому и взъелся на тебя поначалу. Но когда этот болотный прохиндей пристал со своим предложением, до меня дошло, что ты-то никаким боком к моему увечью не причастен, - Тарам снова продемонстрировал обрубок. – А Фликстеру я сразу ответил, что если еще раз обратится ко мне с подобным предложением, то будет всю жизнь жалеть об этом.
 Увидев утром, как компания этих болотных хитов выходит из ворот, подумал, что они возвращаются в свои края. Но потом удивился, что рудодобытчики отправились налегке, и решил задать пару вопросов парню, несшему ночной караул у южных ворот. От него-то и узнал, что незадолго до ватаги Фликстра торжище покинул ты со своим зверем. Вот и решил пройтись, посмотреть.
  - А летун твой настоящим стахом оказался, - после небольшой паузы продолжает стор. – Видел я однажды селение, через которое прошли гонимые степняками стахи. Все жители были парализованы ядом и развешены по деревьям. Вероятно, твари всегда так оставляют свои жертвы, когда не успевают сожрать сразу.
 - Мизгирь никого раньше не подвешивал. Да и охотились мы в основном на древов. Честно говоря, я даже сомневался, сможет ли он напасть на стора, если случится такая необходимость. Слишком уж дружелюбен летун к нашим односельчанам. А с детворой так и вообще  любит возиться, пожалуй, даже больше, чем охотиться. А после вчерашнего обморока, что произошел с ним, когда нас окружили торговцы, мои сомнения в его бойцовских качествах только усилились. 
 
Мы просидели на берегу почти до полудня. Тарам расспрашивал о том, как сложилась жизнь у отца. Удивлялся моей потери памяти после укуса водяного стаха. Не понимал решения привести пойманного летуна в селение. Неопределенно хмыкал, когда я рассказывал о некоторых своих нововведениях. Но явная заинтересованность на лице старого воина проявилась после того, когда я упомянул о планах поимки и приручении других летунов с последующим воспитанием из них ездовых и боевых стахов.
 - Ездовые стахи! Надо же до такого додуматься? А боевые? Нет, но я же сам видел, как этот восьмилапый орудует булавой. Не видел бы, ни за что не поверил бы. Может, это и не слухи вовсе, что ты, Леег, избран Создателями, а?
 - Хорошо бы еще узнать, для чего избран? – пожимаю в ответ плечами.
 - Для того, чтобы изменить жизнь сторов, - не задумываясь отвечает здоровяк. – Виданное ли дело, чтобы стах, пусть даже и всего лишь летун, вот так спокойно топтался рядом со сторами? А то, что он еще и возит грузы? Говорят, Гоат привез на торжище вдвое больше против обычного. А еще говорят, что летун мог бы притащить гораздо больше, будь лесная тропа шире. Это правда?
 - Да, дороги здесь оставляют желать лучшего, – согласно киваю. – Если налаживать гужевое сообщение, то придется заняться их приведением в надлежащий порядок.
 - Чего? – густые брови Тарама лезут кверху.
 - Да это я пока только мечтаю, - отмахиваюсь от вопроса. – Главная проблема не в дорогах, а в невозможности поймать летунов. Я-то своего поймал случайно. Можно даже сказать, что Мизгирь сам меня поймал. И даже если удастся каким-то образом напасть на летуна, то как избежать смертоносного шипа?
 - Шипа? Не вижу проблемы, - стор пожал плечами и достал топорик. – Нужно просто отрубить шип, как это сделал ты. Разве это сложно?
 В следующее мгновение топорик со стуком вонзился в ствол одинокого дерева, предварительно срубив ветку толщиною в руку.
 Укоротить хвост летуну не составит проблемы для владеющего оружием стора, - комментирует Тарам свои действия. – Взрослому стаху конечно так просто хвост не срубить. Но взрослые нам, как я понял, и не нужны.
 - Нам?
 - Нам, Леег, нам. Или ты думаешь, что я отпущу вас без присмотра в южные земли? Я вообще удивлен, как это толстяк Гоат решился на такую авантюру. Тем более в такое время, когда там происходят какие-то странные вещи. Он же в случае чего от хита отбиться не сможет. И сына своего так же воспитывает. Да все они торговцы такие. Если бы не это, он снова продемонстрировал обрубок руки, - ни за что бы не связался с этими торгашами. 

 Через три дня после прибытия на торжище мы погрузились на две лодки и отправились вверх по течению Лабы.
 С рыбаками договорился Тарам. Он же помог распродать товары Гоата, а вернее уговорил управляющего торжищем купить основную часть оптом. В итоге вместо седмицы толстяк управился за два дня. Так как обратный путь должен был пролегать опять через торжище, то закупленные товары оставили на хранение здесь же.
 С нами в поход на юг отправились двое ткачей – Скарос и старший из сыновей Клитоса Протикс.
 Наверняка нашлось бы больше желающих, но в последние несколько седьмиц никто не приходил на торжище с юга. Это было странно и настораживало. Сторы терялись в догадках о причинах. Даже если предположить самый неожиданный набег степняков, то все равно кто-нибудь вырвался бы и предупредил о напасти. Да и не могло быть такого, чтобы степняки блокировали все заставы и пограничные селения, из которых на торжище приходили торговцы. А ведь никто не появлялся и из более удаленных от порубежья селений.
 Узнав об этом, Гоат сначала даже решил отложить поход на юг до прояснения ситуации, и раздумывал отправляться ли в северные селения, или закупить все необходимое здесь? Однако, услышав, что Тарам изъявил желание присоединиться к экспедиции, лавочник все же решил рискнуть. Решающим фактором в этом вопросе было заявление воина, что он берется сопровождать искателей приключений совершенно бесплатно.
 - Надоела мне эта торговля. Брюхо вон какое уже выросло. Скоро толще тебя стану, - ткнул он Гоата в живот так, что тот гукнул и некоторое время молчал, восстанавливая дыхание. – Пройдусь, пожалуй, с вами на юг, посмотрю что там нынче творится. Я же, как… к-хм, как с воинской службы ушел, ни разу в тех краях не был. Заодно и за сыном друга присмотрю. А может, ха-ха, и себе летуна поймаю. Нет, ну надо же было такое выдумать, а? Ведь не поверил бы, если бы сам не увидел.
 В тот же день Тарам договорился с рыбаками, чтобы те отвезли нас вверх по Лабе. Старшина селения, расположенного на противоположном берегу, некогда служил на той же заставе, что и Стик с Тарамом. Правда, когда те появились там еще юношами, Ледив был уже опытным воином и некоторое время обучал новобранцев. Но случилось так, что при очередном патрулировании отряд порубежников схватился с бандой степняков, и Ледив получил серьезное ранение в колено, после чего нога перестала сгибаться. Вот и пришлось ему покинуть заставу, и вернуться в родное селение на берегу полноводной Лабы. А через четыре с лишним десятка лет он, посетив от безделья торжище, увидел здоровенного красномордого стора, у которого не хватало одной руки, и чье лицо показалось знакомым. Так вновь встретились бывший десятник порубежной стражи, а ныне старшина рыбацкого поселка, и некогда молодой воин порубежья, а ныне заслуженный ветеран, списанный из-за увечья. Тарам тогда впервые прибыл на торжище с лавочником из своего селения в качестве его компаньона.
 И сейчас, когда Тарам обратился с предложением нанять пару лодок, Ледив заявил, что как раз собирался отправить сыновей к Семи Водопадам, чтобы те половили там гигантских малакиров, а потому будет рад заодно помочь добраться до тех мест Тараму и его друзьям, и не возьмет за это ни единой чешуйки с хобота стаха. После чего старшина намекнул, что был бы не против посмотреть на диковинного летуна, который дружит со сторами, и познакомиться с Избранником Создателей. А если бы Избранник еще показал, как прирученный им летун охотится с булавой на древов, то он (старшина) был бы просто счастлив.
  Но кроме всего прочего Ледив предостерег Тарама забираться на юг дальше Семи Водопадов, пока не появится хоть кто-нибудь из тех мест и не прояснит ситуацию. И тут же посетовал на свою изувеченную ногу, из-за которой не может бросить опостылевшее старшинство и отправиться вместе с нами на поиски приключений.

 Как только лавочник узнал о том, что ценой за проезд на двух лодках будет всего лишь представление для сельского старшины с участием Мизгиря и Избранного Создателями, то отринул последние сомнения. Ради такой халявы он готов был отправиться даже в нору к стахам. Правда при условии, что первым туда спустится могучий Тарам, убедится в безопасности предприятия и позовет следовать за собой его – храброго и мудрого торговца Гоата.
 И вот теперь нам с Мизгирем предстояло с утра отправиться устраивать шоу на том берегу. Сперва мне эта затея не очень понравилась, но, устав за день от навязчивого любопытства публики торжища, к вечеру уже с нетерпением ждал завтрашнего дня, чтобы покинуть это беспокойное место. Возможно, рыбаки окажутся менее надоедливыми сторами. К тому же, так как вопрос с реализацией принесенного нами товара практически решился, Ваал и Боат вызвались сопровождать меня, и я надеялся, что товарищи возьмут на себя часть любопытных, ежели рыбаки все же окажутся не менее назойливыми, чем торговцы.
 Да и провизией для питомца следовало запастись. Охота на этом берегу оказалась не совсем удачной, если не считать троих подвешенных на деревьях рудодобытчиков. Но по заверениям Тарама на том берегу дичи должно быть не в пример больше.
  Фликстра с компанией я больше не видел, хоть и высматривал их специально. Но то ли они покинули торжище, то ли старались не попадаться мне на глаза.

 Селение рыбаков оказалось огорожено таким же высоким плетнем, как и торжище. Дома расположены прямыми улицами, как и в нашем родном поселке. Но дворы друг от друга не отгорожены, что создает впечатление какой-то необжитости. Словно поселок только что вырастили, помещения в плодах зуха уже вырубили, но больше ничего сделать не успели.
 Кое-где между домов растянуты рыболовные сети. Все же удивительно, почему при таком масштабном применении нити стахов до сих пор не одомашнили и не заставили производить нить в промышленных масштабах. Такое ощущение, что прогресс на Сторане намеренно тормозится. А раз так, то не привлеку ли я внимание какой-нибудь бодрствующей сущности? И способна ли моя нынешняя сущность противиться воле местных создателей? Впрочем, нет смысла думать о том, чему нельзя найти ответ самостоятельно.
  От ворот поселка навстречу шагает компания рыбаков. Среди них выделяется высокий светловолосый стор, заметно хромающий из-за несгибающейся ноги. Вероятно, это и есть старшина. Все никак не могу привыкнуть к тому, что сторы, достигнув зрелого возраста, практически не меняются до самых последних лет жизни. Зная, что поселковый старшина на полвека старше Тарама, ожидал увидеть старика. Приближающийся же к нам сухощавый мужчина выглядит, пожалуй, даже моложе Тарама. И если бы не его хромота, вряд ли я понял, что он и есть Ледив.
 Перевожу взгляд на невысокого юношу, шагающего рядом со старшиной. Никогда ранее не видел сторов с длинными волосами. И руки у него какие-то нежные и тонкие. Ё-мое, так это же девушка! Девушка в мужской одежде. И односельчанки, и встреченные на торжище женщины носили платья с длинными рукавами, скрывающие руки по запястья. Поэтому вид девушки с обнаженными руками поражает меня примерно так же, как если бы я увидел посреди земного города девушку в пляжном бикини. Интересно, все рыбачки так ходят?
 Следующее, на что обращаю внимание - длинные ноги, подходящие под земные стандарты. Вероятно, из-за второй пары рук туловища сторанцев длиннее, чем у землян, и ноги из-за этого кажутся непропорционально короткими, естественно, на взгляд землянина. И меня, как сущность землянина, сей факт отчасти угнетал. Теперь же ко мне приближается идеал, практически эталон женского совершенства! Обтягивающие бриджи и высокие сапоги-чулки подчеркивают стройность ног. И даже вторая пара рук не смущает. На лицо, кстати, тоже вполне привлекательная. Есть схожие черты с Ледивом. Наверняка его дочь.
 Кроме девушки старшину сопровождают трое парней. Или все рыбаки подобно китайцам на одно лицо, или все они родственники.
 Наши группы сближаются. Тарам и старшина приветственно хлопают друг друга по предплечьям. Завязывается разговор.
 Стараюсь вникнуть в то, что говорят, но мысли вместе с глазами, словно магнитом притягивает фигура белокурой красотки. Хорошо еще, что внимание всех собравшихся приковано к Мизгирю, и никто не замечает того, как я пялюсь на девушку.
 Впервые за время пребывания в этом мире думаю о сексе. Представляю за какие части женского тела смогу взяться одновременно четырьмя-то руками. Наверняка и у партнерши лишняя пара рук без дела не останется. Все-таки местные Создатели те еще пройдохи в сравнении с земными. Вона какие многорукие оболочки себе подготовили, маньяки сексуальные… М-да.
 Машинально отвечаю на хлопки по предплечьям. Кажется, увлеченный своими фантазиями, я пропустил знакомство.
 - А это моя внучка Ледива, - старшина обнимает девушку за плечи и добавляет: - По ошибке Создателей родилась не парнем.
 Вот оно как, оказывается не дочка, а внучка. И зовут ее так же, как самого старшину – Ледива. Какая приятная у нее улыбка! Это ж она мне улыбается. О чем-то спросила и с улыбкой ждет ответа. А я стою как идиот… Вот о чем она спросила?
  - Он ничего не помнит из того, что было до выздоровления, - отвечает за меня Боат.
 - Совсем ничего? – девушка округляет глаза.
 Виновато развожу в ответ руками.
 - Он даже с нами заново знакомился, - снова поясняет товарищ. – Словно заново родился. И, надо сказать, Леег действительно стал будто бы совершенно другим.
 - Ага, - поддерживает друга Ваал. – Леег раньше другой был.
 - Да ладно вам, - решаюсь наконец-то вставить слово. – Какой был, такой и остался.
 - Ой, он трогает меня хоботом, - произносит Ледива в полголоса, словно боясь спугнуть Мизгиря. – А можно мне тоже его потрогать?
 - Можешь даже погладить, - разрешаю снисходительно, испытывая одновременно и облегчение от того, что внимание переключилось на восьмилапого, и некую ревность от того, что девушке более интересно потрогать этого мигающего короной глаз монстра, нежели меня. Хотя, странно было бы, наверное, если бы она вдруг заявила о желании потрогать меня…
 После того, как Ледива и ее родственники поочередно погладили пищащего от блаженства Мизгиря, церемония знакомства заканчивается, и мы, не заходя в поселок, направляемся вдоль окаймляющей ограду полосы плима к опушке леса.
 Теперь начинаются расспросы о поимке летуна и о процессе его приручения. Похоже, в отличие от меня Боат с Ваалом ничуть не устали от непрерывных потоков одних и тех же вопросов за два дня пребывания на торжище, и теперь в очередной раз рассказывают обо всем с таким азартом, будто делают это впервые. Я же стараюсь больше помалкивать, и лишь утвердительно киваю, когда Ледива обращает на меня свои большие изумрудные глаза, ища подтверждения услышанным невероятным вещам.
 Странно, что Мизгирь так сразу проникся доверием к внучке рыбацкого старшины. Семенит рядом с ней в ожидании очередного поглаживания по хитиновой спине. Так он вел себя только с Гоатом и Ваалом, да и то не с первых дней знакомства. А может, он разделяет мои отношения к параметрам женской красоты? Пожалуй, скорее всего чувствует мое отношение к Ледиве.

 Направляясь вместе со всеми в лес, думал, что будет обычная охота – Мизгирь будет вышибать булавой челюсти древам, вызывая восхищенные возгласы зрителей. Поначалу все именно так и началось.
 Мы углубились в лес шагов на двести, когда летун заскрежетал челюстями и рванулся к одному из деревьев. На бегу он плюнул в гущу веток нитью и, в попытке выдернуть жертву, сам повис в воздухе, смешно перебирая конечностями и размахивая вооруженным булавой хвостом. Сообразив, что так просто змея не оторвать, стах вытравил нить и, утвердившись на земле, начал пятиться, взрыхляя лапами лесной грунт.
 Рыбаки окружили Мизгиря, пытаясь высмотреть в ветвях его жертву. Тарам, тоже впервые видя такую охоту, решил вдруг помочь летуну и, ухватившись за нить сразу тремя руками, принялся тянуть. Удивленный стах непонимающе пискнул, ослабил нить и отошел в сторону, предоставив стору напрягаться в одиночку. Тот, кряхтя от усилия, даже не заметил, что остался один, так как находился спиной к летуну.
 - А ну, дай-ка, - к Тараму присоединился Ледив. – Давай, дружище, рывками. Оп. Ага-ага! Еще раз! И-и оп!
 Окончательно отбросив нить, Мизгирь переминался с ноги на ногу, неистово мигал глазами, пищал и гугукал в хобот, будто бы в азарте наблюдая за интересным представлением.
 Молодые рыбаки топтались вокруг упирающихся сторов, пытаясь тоже ухватиться за нить, но свободное место было слишком высоко.
 - И-и оп! – скомандовал Ледив для очередного рывка.
 В ветвях чмокнуло. Нить резко ослабла, заставив свалиться Тарама и старшину. Из листвы вырвалась огромная буро-зеленая масса и сбила с ног молодых рыбаков.
 Оказывается, Мизгирь заарканил не древа, а более крупную дичь – змея длиной более метра. И теперь этот монстр извивался между тел сбитых им сторов. Присоска раскрылась, и из нее показались страшные челюсти. «Хрясь», - от топора, которым поспешно прикрылся поднявшийся на четвереньки один из юношей, осталась срезанная на косую половинка топорища. Кинув ею в пиявку, парень кувырком ушел в сторону.
 В следующее мгновение в тело змея с чавканьем стали втыкаться дротики. Еще миг, и лесной монстр напоминает то ли невероятно длинного дикобраза, то ли гигантскую мохнатую гусеницу. Из всех собравшихся на поляне не метнул в него дротики только я. Ну и, естественно, Мизгирь. Тот восторженно верещал, требуя повторить небывалое зрелище. Боюсь теперь, заарканив очередного змея, он будет предлагать сдернуть его кому-нибудь из нас. М-да…
 Чувство неловкости и даже какой-то неполноценности овладевает мной, когда замечаю, что даже Ледива послала в зверя все свои дротики. Пытаясь как-то оправдать свою нерасторопность, подхожу к затихшему змею и, покачав головой, вздыхаю:
 - Э-эх, такую великолепную шкурку испортили.
 И тут охотников словно прорывает. Нервно похохатывая и перебивая друг друга, они начинают обсуждать происшествие.
 - Я как увидела челюсти змея перед лицом Валада, так подумала – все. Остался братец без носа, - хлопает юношу по плечу Ледива.
 - Ага, я тоже так подумал, - кивает тот. – А видали, что от моего топора осталось? Это ж он мог мне и руку срезать по самое плечо.
 Все непроизвольно посмотрели на Тарама. Но тот не слышал слов парня, так как хохоча обсуждал со старшиной нюансы сдергивания змеев с деревьев. 
 - У вас всегда охота проходит так весело? – обращается ко мне прелестная рыбачка.
 Пока развожу руками, соображая, что бы такое умное сказать, за меня отвечает Боат:
 - Нет. Только когда в охоте принимают участие Тарам с твоим дедом.
 - А разве вы с моим дедом уже охотились?
 - Нет. Сегодня первый раз.
 Девушка заливается звонким смехом. Похоже, блондинки всех миров одинаковы…
 К истыканному дротиками змею подходит забытый всеми Мизгирь и с непониманием, выражающемся в протяжном попискивании, разглядывает жертву охотничьего беспредела. К нему присоединяется Ваал. Здоровяк выдергивает дротики, отбирая свои и откладывая чужие в сторону.
 После того, как ажиотаж стихает, скармливаем Мизгирю кусок добычи и двигаемся дальше. Теперь все предупреждены, что если хотят увидеть, как охотится летун, то вмешиваться в процесс не стоит.
 - Если только попадется по-настоящему крупный змей, тогда можно, - уточняю на всякий случай. Мало ли на какого гиганта нарвемся. Не зря же местные жители так основательно огораживают свои селения.
 Не прошли мы и полсотни шагов, как Мизгирь рванулся вперед, скрывшись из виду. Через секунду выскочил обратно, проверещав о чем-то, и снова исчез в зарослях.
 - Что это с ним? – спрашивает Тарам.
 - Не знаю, - пожимаю плечами.
 До нас доносится глухой удар, будто по дереву врезали огромной кувалдой.
  - Что это? - Теперь спрашиваю я.
  В ответ местные жители разводят руками и пожимают плечами.
 - Мне кажется, что мы можем пропустить что-то интересное, - слова Боата звучат командой к общему старту.
 Ломясь вперед сквозь заросли, думаю о том, что пошло оно все интересное куда подальше – лишь бы с Мизгирем ничего не случилось. А то, судя по звуку, таким ударом можно размолотить всмятку любой панцирь.
 Выбегаем из чащи на свободное пространство. Перед нами на довольно большом расстоянии друг от друга растут огромные раскидистые деревья, напоминающие земные вековые дубы. Вокруг одного из них носится привязанный нитью к стволу зверь, похожий на африканского носорога. Нить быстро наматывается на ствол, и наконец монстр с глухим ударом врезается в дерево. От сотрясения на землю обрушивается град коричневых плодов размером с яблоко, осыпаются сухие ветки и планируют сбитые плодами листья.
 Под таким же деревом справа слышна возня и похрюкивание. Оборачиваюсь и вижу еще одного монстра, скребущего короткими хитиновыми лапами по стволу, в попытке освободиться от прилипшей к панцирю нити.
 Раздается восторженный крик рыбаков. Смотрю в том направлении, куда они показывают, и вижу, как Мизгирь приклеивает к стволу очередную нить, на другом конце которой беснуется еще один зверь. Пока нить не была приклеена, летун выпускал ее по мере передвижения гигантского жука. Но вот нить закреплена. Резкий рывок, и пойманный монстр переворачивается на спину. Неуклюже перевалившись и встав на ноги, он начинает бег по кругу.
 Мизгирь, убедившись, что все идет как положено, устремляется дальше и вновь скрывается из вида.
 - Сразу три гирата! Это ж… Это… А вы уже придумали, как будете ловить летунов? – обращается Ледив к Тараму, и я понимаю, что кроме ткачей к нашей экспедиции присоединятся и представители рыбацкого селения.

 Рыбацкие суденышки не рассчитаны на комфортную перевозку пассажиров и не имеют какого-либо подобия кают. Все пространство под палубой десятиметровой лодки предназначено для пойманной рыбы и благоухает сопутствующими ароматами. Для команды имеется только низкий навес в носовой части, защищающий от дождя или солнца. Вся команда состоит из восьми гребцов и кормчего. Кормчими оказались двое младших сыновей Ледива, те, что сопровождали нас на охоте – Редил и Лапит.
 Тарам, Гоат с сыном и ткачи погрузились на одну лодку, я с друзьями, в число коих теперь входил и Роам, на другую. Мизгирь, естественно, со мной.
 В трюм нашей лодки спустили два тюка мяса набитых на вчерашней охоте змеев, предназначенного для кормления нашего восьмилапого друга. Продолжительные остановки не предполагались. Поэтому возможности поохотиться в пути не предвиделось, а растущему организму летуна требовалось регулярное питание. Он, кстати, заметно подрос с момента нашего знакомства, и я теперь мог гладить его хитиновую спину не присаживаясь. Панцирь стаха перестал быть идеально гладким, покрылся ощущаемыми пока только на ощупь пупырышками и слегка помутнел.
  Перед самым отплытием два дюжих селянина принесли завернутую в шкуру свежезажаренную тушу одного из пойманных Мизгирем гиратов. Вчера, когда мои спутники начали сообща забивать одного из гигантских жуков, я поинтересовался у Ледива, почему они не хотят приручить этих животных? Старшина искренне удивился вопросу, заявив, что никому из их селения даже в голову не могла прийти такая глупая идея. Однако когда я рассказал, что приручение летуна мои односельчане в свое время тоже считали глупой идеей, он задумался.
 - Но стах – охотник. А еще Тарам говорил, что ты хочешь ездить верхом на стахе и даже создать отряд воинов, которые будут сражаться верхом на этих зверях. Это невероятно, но на сегодняшней охоте я стал свидетелем не менее невероятных событий, - ответил тогда Ледив. – До сегодняшнего дня никому не удавалось поймать живого гирата – приходилось на ходу забивать ударами топоров. Но для чего приручать этих жирных тварей?
 - Ну, например для того, чтобы под рукой всегда была свежая еда, за которой не надо гоняться по лесу. А если приучить их перевозить грузы, то получатся неплохие вьючные животные. Представляешь, сколько груза может тащить этот носорог?
 - Носорог? Я никогда не слышал, чтобы гирата называли носорогом, - удивился старшина, после чего распорядился, чтобы двоих из четырех пойманных Мизгирем жуков, оставили в живых.
 - Ты хочешь их отпустить? – не поняла деда Ледива.
 - Нет. Леег сказал, что если ты будешь кормить пойманных гиратов плодами чиндрагора, то когда-нибудь они станут такими же послушными, как его летун, и позволят тебе ездить на их спинах.
 - Да-а? – блондинка перевела взгляд на меня. – А зачем мне ездить на их спинах? 
 - Ну-у, - пытаюсь найти какое-нибудь объяснение, ловя ухмыляющийся взгляд старшины. – Ну-у… Ты никогда не слышала о скачках на гиратах? Нет? После охоты расскажу.
 - Обязательно расскажешь, - не спросила, а утвердительно заявила Ледива. – А этих гиратов можно использовать для скачек?
 - Честно говоря, не знаю. Конечно, для приручения лучше поймать маленьких зверюшек…
  - Каких таких маленьких зверюшек, - перебил тоже заинтересовавшийся старшина.
 - Ну, маленьких гератов.
 - Где ты видел маленьких гиратов? – присоединился к допросу Тарам.
 Я осмотрел собравшихся вокруг сторов и понял, что сморозил какую-то нелепость.
 - Ну, не помню, если честно. Видел где-то бегали маленькие такие, шустренькие. А что? Вы же знаете, что у меня с памятью не все в порядке. Разве гираты маленькими не бывают? Они что, сразу большими рождаются? Или вылупляются?
 - Гираты сразу такими и выводятся из личинок, которые три года развиваются в речном иле, куда самки откладывают яйца, - пояснил Валад. – А я смогу ездить верхом на гирате?
 - Ты сможешь, - заверил я самого молодого из рыбаков.

 Наконец лодки отчалили и под мерный плеск синхронно опускающихся в воду весел двинулись против неспешного течения. Держались ближе к берегу, где течение практически не ощущалось.
 Проходим место впадения Гута. Здесь чистая вода притока заметно разбавляет мутные воды Лабы. Даже у противоположного берега можно разглядеть неглубокое дно. Но чуть выше вода вновь приобретает свой мутновато-желтый цвет.
 С интересом смотрю на проплывающий мимо берег. Когда-то любил так же смотреть из окна вагона на проплывающие мимо бесконечные земные леса. Только сейчас не мелькают столбы, и вместо стука колес более степенный всплеск опускающихся в воду весел.
 Вот деревья на берегу стали реже, но с более массивными стволами. Узнаю раскидистые чиндрагоры и машинально начинаю высматривать пасущихся гиратов. Однако вместо гигантских жуков-носорогов замечаю стоящих под одним из деревьев сторов. Лиц с такого расстояния различить невозможно, но одна низкая коренастая фигура кажется знакомой. Вероятно встречались на торжище. Пытаюсь вспомнить, кто же это такой, но отвлекает девичий смех, раздавшийся с соседней лодки. Обращаю удивленный взгляд на плывущее впереди суденышко и вижу Ледиву, расположившуюся на корме в компании с Поутом и Протиксом.  Кормщик Редил, положив на весло одну руку, остальными активно жестикулирует, рассказывая о чем-то молодежи. Заметив, что я смотрю в их сторону, девушка приветливо машет правыми руками.