Всякий раз, когда слышу о войне, особенно, в канун празднования очередного Дня победы, даю слово, что соберу всю возможную информацию о моем воевавшем дяде – Станиславе. Он погиб.
На той войне был и еще один мой дядя – Вацлав, мамин брат. К счастью, он вернулся. Умер совсем недавно, в преклонном возрасте. Последний раз я видел его за год-два до смерти: маленький, сухонький, сгорбленный мужчина. Не могу назвать его стариком. Он не выглядел стариком.
Дядя Вацлав был, как и все Сломинские, высоким, статным, красивым. По-моему, он еще был и не прочь покрасоваться. Или это был присущий не только ему гонор, который он просто не хотел прятать? Помню пожелтевшую его военную фотографию: в форменной фуражке, офицерская гимнастерка, портупея. Рука – на ремне. По-моему, говорили, что в эту руку он был ранен. В общем, герой, красавец!
А дядю Станислава я никогда не знал. Но много слышал. Он был старшим маминым братом, и она его очень любила. О маминой семье говорить можно много. И нужно говорить. Но это я сделаю в другой раз. Если уж для дяди Вацлава, о котором я практически ничего здесь и не сказал, понадобилась почти страница, то сколько же уйдет на описание дяди Марьяна, тети Владзи? А еще дядя Саша (Вулесик – как его ласково называла мама), Анеля, Юзя… Сейчас уже остались только тетя Анеля и тетя Юзя. Они – в Казахстане. Нет и моей мамы. Кто похоронен в Казахстане, кто – на Украине, кто – в Москве… А дядя Станислав – в Польше. Он один вернулся на землю предков. И она не отпустила его от себя.
Оказалась большая семья Сломинских, как и многие другие поляки с западных территорий «отечества», в Казахстане в 1936 году, в соответствии с указом Сталина. Освобождали от ненадежных «элементов» приграничную зону. А еще говорят, что к войне не готовились.
Мама до конца своих дней, нет-нет, да и вспоминала, что как раз в это лето впервые зацвели вишни в их саду в покидаемой навсегда Малой Волице.
Моей маме было в ту пору 20 лет, Станиславу – 23. Они были старшими в этой многодетной многострадальной семье. Рано, в родах, умерла мать. Им, старшим, пришлось выхаживать оставшегося маленького Марьяна. Но вскоре отец привел в дом молодую женщину, которая должна была заменить мать. И во многом заменила. Родилось еще четверо детей. Большая семья. Много рук. Много земли. А работать хотели и могли. Но наступил 1936 год.
Станислав успел получить образование зоотехника, которое пригодилось и в казахстанском колхозе.
Приехали (привезли), кое-как обжились. Кто постарше, уже до войны успели завести семьи. Вышла замуж мама – она была старшей в большой семье. Женился Станислав. И надо же, женой Стасика стала родная сестра моего отца – красавица Каролина. Вот такая двойная связь.
Возможно, поэтому единственная дочка от брака Стасика и Кароли – Галя, для меня самая родная из всех двоюродных сестер и братьев, которых почти два десятка. Но это еще и потому, я уверен, что в ней, в ее характере, очень много такого, что я хотел бы иметь и сам, но по различным причинам не имею. Это отдельный разговор. Кто-то однажды назвал ее «матерью Терезой». И в этом, поверьте, нет ни малейшего кощунства.
Да, Станислав Сломинский не вернулся с войны. Он погиб. Никто из родных не посещал его могилу. Неизвестно было, даже где он погиб, где захоронен. И все же Галя нашла. Она обращалась в архивы, нашла его сослуживца, который был очевидцем последних дней жизни отца…
Воевавший в одном с ним пулеметном расчете Антон Брезинский все послевоенное время проживал рядом, в одном из казахстанских райцентров. Галя сразу сблизилась с этой семьей, часто у них бывала, много слушала, дорисовывала услышанную картину о последних днях родного отца, о его смерти. Она проявила невиданную настойчивость и добилась того, что имя Станислава Сломинского появилось на памятном обелиске, установленном в целинных Шортандах к одной из годовщин Победы, хотя и уходил на фронт не из этих мест.
К началу войны Станислав, уже семейный человек, работал в колхозе зоотехником. Село было преимущественно польским. Позднее в Барышевку доставили чеченцев. Мне, родившемуся здесь же, но позднее – через 6 лет после окончания войны, запомнилось несколько картинок, всегда приходящих на память, если речь заходит о чеченцах: шумная толпа женщин в шароварах и широких платьях, с медными узкогорлыми кувшинами, с которыми они приходили к колодцу у нашей хаты; бегущая толпа гортанно кричащих мужчин, на плечах несущих умершего в белом саване… Рамзан, Резван – отдельные имена чеченских детишек, ходивших в школу.
Еще помню, что у чеченцев были автомашины: две новеньких «Победы» - бежевая и красная, по-моему. Как будто бы, один раз даже меня на ней куда-то везли. Но это не точно. Хотя отношения с чеченцами были хорошие. Отец даже как-то вспоминал, как они ему помогли, когда нужно было срочно возместить какую-то пропажу (он работал бригадиром). Наверно, это было очень важно. Поляки находились под особым надзором. Я помню, например, коменданта в длинном брезентовом плаще – он приходил что-то отмечать. Слово это – комендант – почему-то врезалось в память. Наверно, потому что родители при его появлении вели себя как-то скованно, придавлено. Был страх.
Как и многие казахстанские поляки, Станислав был призван в 1942 или 1943 году в армию, точнее, в 1-ю дивизию имени Тадеуша Костюшко польской армии, сформированной в 1942 году под командованием бывшего узника Лубянки генерала Андерса. А дивизией командовал Зигмунд Берлинг. Эта дивизия формировалась в Казахстане, в Алма-Ате. Вот в нее и попал Станислав вместе с другими молодыми поляками, многих из которых он знал как по Украине, так и по последним казахстанским годам. С осени 1943 года они были на фронте.
Историки утверждают, что дивизия имени Костюшко стала ядром 1-й армии Войска Польского, вошедшей с советскими войсками в Берлин.
Никаких писем, документов о том, как воевал Станислав, что пережил на фронте, что думал, не сохранилось. Есть только отрывочные воспоминания однополчанина, находившегося уже в преклонном возрасте. И эти воспоминания, полученные Галей, хочется сохранить пусть и в форме этого, не во всем достоверного рассказа.
Мы очень редко, к сожалению, с ней встречаемся. Не виделись вот уже больше пяти лет. Недавно попросил ее по телефону рассказать немножко об отце, так как хотел начать этот рассказ. Галя говорила взволнованно. В разговорах об отце она волнуется всегда.
В целом, обстоятельства его гибели я знал. Что-то дополнилось. Что-то не совпало со сложившимися представлениями. Но для себя (и для этого рассказа) нарисовал следующую картину.
Это произошло поздней осенью 1944 года. Были уже на польской территории. Где-то недалеко Варшава. Но об этом не думалось, так как фашисты непрестанно бомбили с воздуха, обстреливали минами. Пулеметный расчет из четырех русских поляков уже несколько дней не мог покинуть спешно вырытый окоп. Да еще разбомбили кухню.
Дядя Антон вспоминал, как он нестерпимо захотел есть и попросил у Стасика чего-нибудь пожевать.
- Господи, как ты еще о еде думать можешь?! – с какой-то тоской в голосе Станислав вытащил из мешка свой паек и протянул его Антону. А сам попросил листок бумаги для письма. Хотел написать домой, жене, маленькой дочке – Гале. Но не написал…
Начался очередной налет.
Одному солдату, вспоминал Брезинский, пуля или осколок попала в шею. Отец, который как опытный зоотехник не боялся крови, бросился на помощь, приготовил бинт, вытащи пулю, но из раны хлынула кровь, солдат резко выдохнул кровавой пеной и умер. Это был русский парень. Но там было как-то все равно – русский ты, поляк…
В этом бою погиб и Станислав. Мина разорвалась прямо возле их окопа. Ему почти оторвало ноги. Когда обстрел закончился, его доставили в госпиталь, но помочь не смогли.
Так 24 октября 1944 года погиб рядовой 2-го полка 1-й польской дивизии имени Тадеуша Костюшко Станислав Юзефович Сломинский. Было ему чуть больше 30 лет.
Похоронен он был у небольшого польского городка Зеленка, недалеко от Варшавы. В 1950 году в Варшаве был создан целый воинский мемориальный комплекс – Cmentarz Mauzoleum Zolnierzy Radzieckich, куда было перезахоронено более двадцати тысяч красноармейцев, погибших в 1944-45 годах при освобождении Варшавы в ходе Варшавско-Познанской операции. Здесь же сейчас покоится прах и Станислава Сломинского.
Узнала обо всем этом, после упорных поисков в архивах, дочка дяди Стасика Галя, моя двоюродная сестра.
А вот моему старшему брату Николаю довелось побывать на могиле дяди. Он был в составе нижегородской делегации в командировке в Варшаве, где ему помогли найти и нужное кладбище, и крест над дядиным прахом. Он привез фотокарточки. Стройные ряды аккуратных крестов среди зеленой травы. Похожее кладбище недавно я увидел в фильме Спилберга «Спасти рядового Райана».
Совсем недавно в Праге я попал на русское воинское кладбище. Там тоже меня встретили стройные ряды солдатских могил, могил погибших советских воинов. Красивое кладбище, ухоженное. Спасибо чехам!
Когда-то один из моих племянников, Володя, филолог по образованию, написал и даже опубликовал в городской газете трогательное стихотворение «Я погиб под Варшавой». Так он его, по-моему, озаглавил.
Оно было написано в связи с Праздником Победы и было посвящено, естественно, деду Стасику. Название, несомненно, было навеяно Твардовским. А зарифмованное содержание представляло собой как бы то ненаписанное письмо. Здесь было и о любимой жене, и о милой дочке, и о Польше, до которой он вот так нечаянно добрался…
Да, он погиб под Варшавой.