Я всегда ждала этих позывных: «Тра-ля-ля...», в которых явственно угадывалась мелодия всем известной «Мы едем, едем, едем в далекие края...», и следующей за ними неизменной фразы, произносимой бархатным баритоном далекого человека: «Здравствуй, дружок!» Эти слова звучали так проникновенно и адресно, что я, стесняясь себя, отвечала шепотом: «Здравствуйте...» тому неизвестному человеку.
Радио висело на стене, имело черный корпус с белой решеточкой спереди, и я внимательно следила за чистотой дома, в котором жил этот ГОЛОС, протирая пыль сверху, и промывая белоснежную ребристую поверхность фасада старой зубной щеткой.
Я пыталась представить себе этого добродушного человека, который всегда находил время, чтобы рассказать мне очередную сказку, задать несколько вопросов и ответить на бесконечные «почему» неведомых мне продвинутых детей, что писали ему письма. Даже мама не всегда уделяла мне столько внимания.
Мне казалось, что человек этот похож то на соседа деду Яшу-маленького и хрупкого, улыбчивого и предупредительного, то на доброго безымянного дедушку, что возил хворост по нашей улице и непременно останавливался около колонки, долго пил воду, а потом, утерев лицо рукавом, подмигивал и спрашивал: «Ну шо, нихто не забижае?»
Я не знала, как выглядит тот человек, но уверена была в одном: он, конечно же, дедушка. Несмотря на моложавость голоса. Как же везет его внукам, которым он рассказывает, ясное дело, множество сказок...
И только во время просмотра фильма «Золушка», когда на экране появился добрый волшебник, тот самый, который залил уши воском, дабы не слышать бесконечных просьб назойливых людей, я внутренне ахнула: «Да вот он же он!»
Да, теперь мне стало понятно, что свои сказки он рассказывает, сидя в глубоком кресле, а перед ним на большом столе лежат толстые книги с картинками. Он надевает круглые очки, поправляет бархатный колпак с мерцающими звездами, укутывается в свой широкий шуршащий плащ, открывает нужную страницу и говорит в микрофон: «Здравствуй, дружок!»
А в ответ слышит ребячий хор: «Здравствуйте, дедушка!»
В этом многоголосье звучит и мое приветствие и, может так статься, он даже видит нас: всех и каждого, например, меня. Он ведь волшебник...
Голоса жили и в большом приемнике с зеленым глазом.
Этот деревянный приемник имел несколько тайн. Одна из них-проигрыватель под крышкой наверху. Сломанный. А рядом с крутящейся тарелкой для пластинок-маленький эллипсовидный пластмассовый «утюжок» с бархатной подошвой. Им протирали пластинки от пыли.
Толстая тяжеленькая черная пластинка вращалась на круге, и стоило на нее опустить слегка изогнутую цвета топленого молока ручку с тоненьким жалом на конце, именуемым иглой, как звучал либо марш, либо песня, а то и Гимн Советского союза, в котором мы все жили: "Союз нерушимый..."
По приемнику я любила слушать шорох и трески эфира.
«Берлин» было написано на стекле, я подводила палочку бегунка к этому названию, и слышалась рубленная немецкая речь, «Пекин»-и шумел мяукающий, состоящий из одних гласных, незнакомый язык.
Глубокими вечерами, когда хорошие дети должны видеть сны, я тихонько включала приемник на уже настроенную папой волну и слушала радиоспектакли.
В моей небогатой событиями жизни появлялись необычные герои, бушевали шторма, журчали весенние ручьи, ржали рыцарские кони, скрипели колеса цыганской кибитки, страшно ревел раненый слон, далекий корабль разбивался о скалы, маленький страусенок звал маму, рвались снаряды и комбат хрипло отдавал команды, девушка, очень красивая, судя по голосу, убегала вдаль и звонко кричала: «Догоняй!» красивому, судя по голосу же, молодому человеку...
Я засыпала, а голову кружили далекие ветра и незнакомые звуки.
У нас еще не было телевизора, и прослушанные спектакли давали возможности разыграться детской фантазии.
Все менялось, когда «передавали футбол». Папа то сидел у приемника, то вскакивал и нервно ходил по комнате, то хватал сигарету, то стучал кулаком по столу.
«Мяч у Месхи, он передает его Асатиани, Хурцилава идет по левому краю, инициативу перехватывает Метревели, он выходит один на один с вратарем...»-частил комментатор, а папа кричал в полной тишине страшным голосом: «Тихо всем! Метревели пошел в атаку!»
«Удар! Гоооол!»-крик из деревянного приемника с зеленым глазком сливается с восклицанием папы: «Дуся! Гооол! Я так и знал! Это же Метревели!..»
Да-да, мой папа был заядлым болельщиком. И футбольным, и хоккейным.
Много футбольных имен звучало в моем детстве, но почему-то запомнились именно они, фамилии знаменитых игроков тбилисского «Динамо».
А еще-Лев Яшин.
Со стрижкой, как у папы. Стройный, высокий, с непропорционально большими и тяжелыми на вид руками во вратарских перчатках. Тот, кто доставал безнадежные мячи. МАСТЕР. Таким я увидела его в последствие по телевизору. Поначалу же мне казалось, что он и похож должен быть на льва: гривастый и рыкающий. Я была недалека от истины, потому что его называли «черной пантерой». Так что почти угадала.
А еще-Николай Озеров.
Он так звонко кричал: « Гооол!», так легко жонглировал именами игроков, что создавалась полная иллюзия присутствия слушателя на стадионе. Слушатель превращался в зрителя.
И еще одно имя: Синявский.
Великий Вадим Синявский, первый спортивный радиокомментатор, о котором ходили легенды. Папа утверждал, что даже Озеров не столь эмоционален, нежели Синявский, которого, якобы, сняли с эфира по причине употребления крепкого выражения в пылу матча. Не сдержался заядлый и азартный болельщик, и это нашло понимание в сердцах его многомиллионных коллег....
Конечно, я представляла, что такое футбол, ворота, судья. И немудрено: мальчики и юноши моего детства гоняли мяч в любую свободную минуту, из дворовых команд вырастали будущие игроки сборной великой страны.
Те пацаны не были толстячками-домоседами. Они носились на велосипедах, лазали по деревьям, вертели "солнышко" на турниках, прыгали в длину и в высоту и состояли из крепких скелетных костей, обтянутых эластичными мышцами. Они умели все: разжечь костер одной спичкой, достать заветную абрикосу с самой верхушки высоченного дерева, прыгнуть в овраг...
В самом начале лета их стригли налысо, волосы постепенно отрастали, и первого сентября в строю мальчишки стояли непривычно аккуратно одетые. Короткая свежая стрижка открывала незагорелые участки кожи, обрамляющие загорелые лица светлым ореолом.
А как они играли в футбол! Команды создавались стихийно, вопрос формы решался легко: одна команда оставалась в майках или рубашках, а вторая просто сбрасывали их. Свистка тоже не было, и наскоро выбранный судья свистел в свои пальцы. Карточки предупреждения отсутствовали, а игрок, нарушивший правила, сделавший, например, подсечку, имел все шансы явиться домой с бланшем.
Иногда игроков не хватало, и в команду приглашали девочек. Что греха таить, это вносило в серьезную мужскую игру чуждые ей неспортивные элементы: длиннокосый игрок мог запросто расплакаться с досады или просто удалиться с поля, гордо подняв голову, если что-то его не устроило: то ли счет, то ли судья, то ли оторванный от платья бантик, то ли непонятная мальчишескому разуму и неподвласная логике причина: ПРОСТО НАДОЕЛО!!!
Однажды случилось редкое лето, когда папа не только привез меня в Одессу, но и побыл там со мною несколько дней.
Утром мы отправились на «Привоз». У папы в руках сумка, я взялась за нее рукой, и мы вышли из двора. Маршрут нашего следования неожиданно изменился: мы повернули направо на первом же повороте.
«Мы сейчас подойдем к стадиону,-сказал папа.-Просто посмотрим, кто с кем играет, а потом - сразу на «Привоз».
Как-то так сложилось, что через некоторое время мы уже сидели на неудобных деревянных скамейках громадного чашеобразного сооружения, где вверху-синее небо, внизу-зеленое поле, а вокруг-люди. Много людей. В основном-мужчины.
Позади нас устраивался большой и толстый дядька в широких полосатых штанах. Судя по вместительной авоське с пустыми кефирными бутылками, он тоже зашел сюда по дороге в магазин. На минутку. Как и мы.
Стоял шум, напоминающий шелест листвы, люди переговаривались друг с другом, а дядька сверху все никак не мог усесться, гремел своими бутылками и давал бесконечные пояснения своему спутнику, очевидно, приехавшему из глубинки: «Леня! Это усе-стадион. Вот начнется маЧт, и ты поймешь, ще такое-одесский «Черноморец»!»
Неожиданно наступила тишина. Раздались звуки музыки, что-то громко объявили по радио, и на поле выбежали люди. Они стали напротив друг друга, и папа тихо произнес: «Сейчас ты увидишь настоящий футбол.»
Я смутно помню матч, я быстро устала наблюдать за маленькими фигурками на поле. Похоже, что равнодушной к игре здесь была только я.
Стоял страшный шум, дядька над моей головой громко кричал: «Судью на мыло! Куда ж ты бьешь, разве так надо бить! Леня, посмотри, да у него ноги деревянные!», оглушительно свистел, бутылки угрожающе звенели, а когда по стадиону раздавался рев: «Гол!» дядька вскакивал во весь свой громадный рост, забирался обеими ногами на скамейку и кричал это самое дорогое для каждого болельщика слово громче всех.
Папа опасливо косился на активного болельщика и на всякий случай пересадил меня на свое место.
Кричали и свистели со всех сторон. Как бы ни играли футболисты, все было неправильно. Что и как надо делать знали люди на трибунах. Мне было странно, что те, кто играет, постоянно ошибаются, а те, кто пришел поболеть, изучили все тонкости игры. Это они знали, как, когда и куда надо бить, кому отдать передачу, у них был верный глаз и крепкие ноги. Эх, им бы на поле!... Уж они бы показали класс!
«Не, ну куда он пасует! Передай мяч направо!»-орали с одной стороны.
«Ты просто адиет,-кричали с другой стороны.-На какое право, когда надо налево!»
«Да они сегодня не играют, а спят на ходу!-отчаивался дядька сверху.-Куда пасуешь! Не, никакого здоровья не хватит на это смотреть!»
«Леня, пошли отсюдова!-звенел бутылками толстый. -Мине за них перед тобой стыдно. Человека привел, а они играют, как парАличные...»
В какой-то момент стадион стих, а потом по нему пронеслось единым дыханием: «АааааОооооУууу...»
Турки забили первый гол в ворота «Черноморца»...
Над стадионом повисла зловещая тишина, казалось, все во вселенной замерло, и вдруг в этом беззвучье раздались жидкие хлопки, и слабый голос с трибуны напротив тоненько крикнул: «Гооол! Молодцы!»
«Кто это сейчас кричал и хлопал? -спросил страшным голосом на весь стадион толстый дядька с бутылками. –Леня, это ще, здесь есть кто-то, кто болеет за турков? Против «Черноморца»? Или я ще-то не понимаю?!...»
Наверное, человек на трибуне напротив был нетрезв и просто спутал, кто кому забил мяч.
Однако дядька с бутылками желал расправы. Он схватил свою авоську и стал ею размахивать над нашими головами: «А ну, дайте мне его сюда, этого крикуна! Я ему кое-что втолкую!».
«Гооол! Молодцы!-не унимался нетрезвый голос.-Это кто там мине будет что объяснять? Иди сюда, поговорим!»
«Щас я приду, и ты будешь бедный!»-оглушительно закричал полосатый дядька и сделал попытку продраться к возмутителю спокойствия.
Стадион взвыл.
И тогда папа взял меня за руку и повел к выходу.
«Все и так ясно,-сказал он, тяжело вздыхая.-Туркам не отыграться. Так что пойдем отсюда.»
Чего стоило ему, страстному болельщику, покинуть стадион до конца игры, я поняла гораздо позже.
А тогда мы вышли со стадиона и пошли на «Привоз».
Дальнейшее путешествие в памяти не отложилось, а азарт болельщиков оставил яркий след в моей жизни.
Как относится к футболу одессит независимо от принадлежности к полу и возрастному уровню? Не знаю. НО! Я со всей ответственностью заявляю, что каждый одессит, нынешний или бывший, легко объяснит Вам, что лучшая команда на свете-это не "Ювентус" или какой-то там «Аякс»», а «Черноморец». Потому что он-одесский.
ОДЕССКИЙ "ЧЕРНОМОРЕЦ"!!!
И если он не участвует в первенстве страны, то... просто звезды на небосклоне не так разместились, не сошелся спортивный пасьянс или виноваты происки недоброжелателей. А скорее всего-все вместе мешает лучшей на свете команде занять то самое место, которое она заслуживает. Первое. И тогда на Земле восторжествует справедливость.
Кстати, Вы когда-нибудь видели, чтобы справедливость торжествовала? Нет? Во-во, именно поэтому одесский «Черноморец» до сих пор не значится в первых позициях.
Так что будем ждать, надеяться и верить! У Черного моря...
В моем детстве была игра «Я знаю пять имен...» девочек, мальчиков, названий цветов, книг и прочего, прочего. Стукнув мячом о землю нужно было произнести имя, например, мальчика. Сколько хлопков мячом, столько имен.
Интересно, кого назовут современные девочки на вопрос «Пять имен футболистов» ?
Роналдо-раз. Знаем-знаем, высокий португалец, красавец с безукоризненным пробором в смоляных волосах.
Рональдиньо -два. Зубастенький такой бразилец, улыбчивый, волосы кудряшками...
Бэкхем-три. Вроде, англичанин. На поле давненько не блещет, все больше одежду рекламирует, детей рожает. Серьги еще в ушах у него, а с серьгами какая игра...
Марадона-четыре. Ну-ну, толстенький бесстрашный крепыш из Аргентины. Такого не остановишь!
Зинедин Зидан-пять. Этот из Франции. Бритый, харизматичный, результативный...
Ну, а наши-то, наши?! Хоть кто-нибудь!
«Нуууу, -тянут девочки,- этот, как его, что чипсы рекламирует. Улыбается все время. Хохочет даже. Чипсами хрустит, еще огурцами они пахнут!»
Фамилию, девочки, фамилию!
Нет ответа. Пожимают плечиками. Чипсы помнят, а с фамилией-загвоздка!
Вот тебе и раз.
А теперь, девочки, слушайте и запоминайте.
Илья Цымбаларь, Вагиз Хидиятуллин, Ринат Дасаев, Эдуард Стрельцов, Валерий Воронин, Олег Блохин...
Что, уже больше пяти?
Ну, так они стоили этого!
И играли, как в последний раз в жизни, и после их матчей оставалась гордость от сознания, что эти футболисты-наши, русские, а не неприятное послевкусие, как от тех самых чипсов человека без фамилии, который их рекламирует...
Впрочем, как и от его игры.
Так что слушайте, девочки, слушайте: Виталий Старухин, Геннадий Логофет, Федор Медвидь, Анатолий Пузач, Владимир Мунтян, Анатолий Бышовец...
Запомните имена этих игроков!
Что?
Опять больше пяти?!
Ну, так они стоили того!..