Владимир Огнев.
Питирим. (Повесть)
Любимому учителю, профессору и фронтовику Анатолию Жукову посвящается.
Дьякон Питирим служил в одном из питерских храмов. Прихожане звали его не иначе, как отец Питирим. Сказывалось уважение к его могучей внешности и раскатистому басу, от которого мурашки бегали по коже. Студенты-вокалисты, так те - просто приходили в церковь послушать удивительной мощи и красоты голос. Поучиться. В консерватории таких голосов не было. Педагоги сплошь народные, а учить — пшик! Даром, что звания! Хоть и пели сами неплохо. Когда же Питирим выходил на амвон и произносил: «Миром Господу помолимся!», то у людей, кто впервые заходил в эту церковь, возникало желание снова услышать этот неземной голос и помолиться соборно с местной паствой. Наверное, ещё и потому, что наш дьякон очень хорошо знал и понимал службу. Всё произнесённое им было полно сокровенного смысла и божественной значимости. Возникало ощущение какой-то особой православной торжественности и величия. А храм, как будто специально был воздвигнут для этого голоса. Казалось, что пространство под сводами только и ждёт, когда Питирим воздаст хвалу Господу и сделает это напрямую, без посредников. Каким-то своим способом, доступным лишь ему, Питириму.
Не то, чтобы он всегда служил дьяком, нет, конечно! В «прошлой жизни» он был воспитанником детского дома в Тогучине, это под Новосибирском. Как туда попал — не помнил. А мама Нина (так её все называли) не рассказывала. Никто и не знал, что имя Питирим малышу дала мама Нина, когда обнаружила однажды зимой на крыльце маленький сверток. Внутри оказался мальчик, судя по всему, месяцев шести - семи от роду. Нина Фёдоровна Светлова - в прошлом монахиня старообрядческой обители, разорённой местными комсомольцами. Когда монастырь окончательно уничтожили, она решила служить Богу таким вот образом. Конечно же, она была не единственным воспитателем в детдоме, однако, авторитет её был непререкаем. За ней чувствовалась какая-то особая высшая власть. И все воспитатели негласно признавали за ней это первенство. Районное начальство не раз предлагало ей должность директора детского дома, но женщина всегда отказывалась, ссылаясь на малограмотность. Мама Нина жила здесь же, в детдоме. У неё была комнатка рядом с кухней, где она спала и тайком молилась. Своего дома у неё не было. Впрочем, православному везде дом Божий.
Воспитанников в детдоме с каждым годом прибавлялось. Но мама Нина помнила всех поимённо! Ведь они были ей родными душами. Молилась о них. Наверное, так может любить только русская женщина.
Зимой в детдоме, конечно, скучно. Зато летом — раздолье! Из животных — три кошки, черепаха Фрося да четыре собаки — Барсик, Жучка, Зося и Шарик. Если не считать соседских коров, коз и овец. Шарик слушался исключительно Питирима и на то была причина. Щенка подбросили в день, когда у Питирима и еще шести воспитанников был пятый День рождения. На календаре значилось 15 июля. (Дни рождения воспитатели объединяли в круглые даты. Все рождённые в июле могли рассчитывать на кусочек праздничного пирога). Появление подброшенного щенка Питирим воспринял как личный подарок (должен же быть у человека личный подарок!) и сразу же принялся отчаянно заботиться о новом друге, который и впрямь был похож на лохматый белый шарик. Собакам запрещалось находиться в помещении, они несли сторожевую вахту. Однако, Питирим смастерил для Шарика под окном, в спальне, с внешней стороны удобные ступеньки из старых ящиков. Когда окно открывалось, Шарик без труда со двора взбирался по этим ступенькам и нырял прямо в кровать к Питириму. Кошки поначалу фыркали, но потом всё же приняли щенка в свою компанию и более не шипели. Прохладными ночами все три кошки укладывались рядом с Шариком. Так вместе и спали. С Шариком всегда тепло. Шерсть у него густая и длинная. Мама Нина вычёсывала собак и из этой шерсти вязала ребятишкам носочки и варежки. — «Собачья шерсть самая тёплая» — говорила она.
Когда Питириму исполнилось семь, он решил искупать Шарика в реке и заодно показать своему другу заветное место, где можно делать секретики. Секретик — это такая ямка, куда под стекло прячутся фантики или камешки. Ну, вообще, что захочешь... Да и Шарик стал уже совсем взрослым псом с голубыми умными глазами. Ему уже можно было доверить секреты. Заранее припасенная бельевая верёвка стала поводком. Ошейник Питирим справил Шарику еще в прошлом году на их общий День рождения. Позаимствовал у одной знакомой собаки из Банковского переулка. Он ей всё равно ни к чему! (Питирим почему-то был уверен, что у Шарика День рождения тоже 15- го числа.) После обеда, получив свою законную котлету из хозяйского кармана, Шарик был готов к выходу в свет! Привязав верёвку к ошейнику, которая оказалась длиннее, чем следовало бы быть поводку, сунув в карман кусок хозяйственного мыла, мальчик притянул Шарика к себе и друзья двинулись в путь. Через заветную дырку в заборе они прошмыгнули на стройку нового детдома, оттуда на улицу и весело побежали к реке. Шарик заливисто лаял и подпрыгивал - уже учуял воду! До реки было полкилометра пологого склона — любимое место нашего мальчугана. Он называл его полем. По весне здесь разливается целое море, а летом весь луг усыпан полевыми цветами. Питирим отпустил верёвку и побежал вслед за другом. Через минуту Шарик уже плюхнулся в тёплую летнюю Иню. Но вот беда — верёвка запуталась в водорослях, и Шарик стал плавать по кругу. С каждым новым витком пёс всё быстрее загребал лапами, но это лишь усугубляло его положение. Собака поняла, что находится в западне, но было поздно. Верёвка, обвитая вокруг крепких водорослей, тащила на дно. Питирим, увидев это, кинулся к Шарику, однако до реки было ещё далеко. Сердце ребёнка колотилось — «Только бы успеть!». Питирим вспомнил, как мама Нина однажды, по большому секрету поведала, что если вдруг придёт беда, нужно сейчас же помолиться Богу и он обязательно поможет! Только просить нужно всем своим сердцем. Питирим видел лишь глаза Шарика - они то скрывались в воде, то вновь появлялись, полные паники и собачьего ужаса.
«Дорогой Боженька! Помоги не утонуть Шарику! Пожалуйста!» - взмолился Питирим. Сандалии его едва касались земли, - « Шарик! Я сейчас, подожди!» - крикнул мальчик.
Наконец, Питирим домчался до реки и бросился в воду. Он схватил пса. Однако, водоросли оказались прочнее, чем предполагал спаситель. Размотать верёвку было невозможно. Тогда мальчик отчаянно рванул бечёвку вверх, стараясь держать собачью голову над водой. Водоросли не поддавались.
«Господи, помоги!» - шептал мальчуган.
По горло в воде, Питирим схватил ненавистные водоросли и рванул их на себя с такой силой, что кожа на пальцах затрещала. Вырвав кусок травы, ему, наконец, удалось освободить часть поводка. Обхватив собаку, мальчик собрал все свои силы и потащил её на мель. Было слышно, как внутри тяжёлого собачьего тела стучит сердце, готовое вот-вот выпрыгнуть. Кое-как малышу удалось освободить собаку от ошейника и уложить на траву. Шарик не шевелился и не открывал глаз. Питирим лёг рядом с собакой, не зная, чем помочь. Так прошло несколько минут. Вдруг Шарик приоткрыл свой голубой левый глаз. Питириму показалось, что в нём блестела слеза. Потом собачье тело содрогнулось, и из пасти хлынула вода. Наконец, пёс громко и часто задышал. Друзья лежали на берегу, обессиленные и мокрые, прижавшись друг к другу.
«Я тебя больше не буду привязывать. Прости меня, пожалуйста!» - как бы говорили глаза Питирима.
Пёс смотрел прямо в глаза своему спасителю и, казалось, понимал каждое слово. Потом вдруг начал с визгом облизывать лицо мальчика. Он благодарил своего верного друга!
«Нам нужно сделать одно важное дело. Это будет наш общий секрет!» - поделился своими мыслями с собакой малыш.
Оглядевшись, Питирим нашел подходящую палку и стал ею работать, как лопаткой. Когда всё было готово, мальчик взял ошейник, ненавистную верёвку и положил в приготовленную ямку.
«Вот видишь, Шарик, это мы оставим здесь. Тебе это больше не понадобится. Теперь ты снова свободен. Как и я» - сказал своему другу Питирим.
Присыпав ямку землёй, малыш для верности потоптался на этом месте, а сверху положил камень.
Обратно друзья шли не спеша. Шарик и не думал бежать впереди, как это было обыкновенно. Теперь он двигался так, чтобы своим правым боком чувствовать ногу Питирима. «Жаль, мыло размокло! – печалился мальчик.- Ладно, всё равно без стирки не обойтись! Ох, и задаст нам с тобой сейчас мама Нина! А знаешь, я тебе открою одну тайну! Когда увидел, что ты тонешь, я Богу молился. И Он помог. И почему мы раньше с ним не разговаривали? Теперь не пропадём! Мы чуть не утонули, зато научились с Богом разговаривать. А ты тоже молился?» - говорил и одновременно спрашивал своего ненаглядного четвероногого друга Питирим.
Дядя Коля, местный пастух, был от рождения немым. Ребятишки постарше прозвали его Герасимом. Казалось, он никогда не покидает своего гнедого Орлика. Вслед за конём, как змея, извивался длинный бич, которым пастух мастерски управлял. Питирим частенько наведывался с Шариком на поле у берёзовой рощи, где дядя Коля пас местных коров. Шарик, завидев Барбоса, (верного спутника дяди Коли, которого добрые мальчишки окрестили Му-му), с радостным визгом бросился к нему, чем вызвал лёгкое смятение у парнокопытных. Один из бычков тревожно заголосил — му-у! Питирим тут же подхватил: замычал, подражая ему. Получилось очень похоже. Герасим беззвучно засмеялся, подставляя вечернему солнцу свои редкие зубы.
«Дядь Коль! Здорово! Знаешь, я с тобой посоветоваться хотел. Мне Наташка нравится. Может, жениться на ней, как думаешь? А ещё я скоро переезжаю. В школу-интернат, учиться. Ты уж присматривай за Шариком. Только не привязывай его. Я ему обещал!» - сразу выпалил Питирим пастуху.
Дядя Коля притормозил Орлика, достал папиросу и спешился. Привязав коня к берёзе, сел на траву и закурил. Малыш тоже сел рядом по-турецки. Шарик, до этого игравший с Барбосом, подбежал к малышу. По частому дыханию было понятно, что собака хочет пить. Переместив беломорину губами в угол рта, пастух открыл бывалую сумку, достал алюминиевый бидон. Открутив высокую крышку, Герасим отлил в неё немного воды и подвинул собаке. Пёс с жадностью, осыпая брызгами обоих своих благодетелей, начал хлебать. Весёлые и хитрые глаза Шарика смотрели то на пастуха то на мальчика, словно спрашивали: ну как я вам?!
«Позаботишься о нём?» — серьёзно спросил Питирим.
Мужчина улыбнулся и похлопал мальчугана по плечу. Затем вдруг закинул голову и, свернув губы трубочкой, стал колечками выдувать папиросный дым, тыча своим корявым пальцем в Питирима.
«Ты хочешь, чтобы я ещё помычал?» — засмеялся малыш.
Пастух по-детски закивал, сменив указательный палец на большой.
Му- у-у-у!
На этот раз мальчуган долго пропел на какой-то неестественно низкой ноте для семилетнего ребёнка, а потом рванул голос резко вверх, как это часто делают коровы, срываясь на фальцет. Герасим был в восторге!
«Ладно, нам пора, дядь Коль! Скоро ужин, а я обещал Шарику ещё комбайн показать. В общем, я буду приходить, только не часто. Школа, сам понимаешь» - с самым серьезным видом попрощался мальчик.
Выпускной в детдоме был назначен на тридцатое августа. Каково же было удивление ребятишек, когда им представили классного руководителя 1а.
«А это, ребятки, ваш учитель Надежда Степановна» — сказала мама Нина.
Тётю Надю, соседку, детвора знала очень хорошо по подсолнухам, гороху и сладостям, которые всякий раз доставались проходящим мимо её дома беспризорным воспитанникам.
После вкусного ужина мама Нина с тётей Надей долго сидели на кухне, разговаривали. Выпускникам же было позволено поиграть дольше обычного. Это хорошо, ведь летние вечера - любимое время у детворы...
«Смотри, Шарик, Бог опять нам помогает» — шептал на ухо своему верному другу
Питирим. — Хорошо, что тётя Надя учить нас будет! Она добрая. И дядя Коля за тобой присмотрит. Ты, главное, береги себя! За машинами не бегай. И на мотоциклы не лай. А то они задавить могут, как Барсика, помнишь? А хочешь секрет? Мама Нина сказала, что завтра мне подарит что-то очень важное, только об этом говорить никому нельзя. Я тебе завтра расскажу, ты ведь никому не проболтаешься? Ладно, спать пора!»
Мальчик обнял пса, поцеловал его в голову и направился в корпус. Шарик заскулил, не желая расставаться со своим другом. Было уже темно и звёзды, то и дело, падая, чертили по небу свои таинственные знаки.
Питирим учился хорошо. В пятом классе он стал инициатором создания музыкального ансамбля. Это случилось спонтанно, но баловство оказалось кстати. Инструменты, конечно, были ещё те! Пионерский барабан, расстроенное пианино, горн и две гитары. Учитель пения возглавил эту банду и на Новый год ансамбль исполнил несколько известных песен. Догадываетесь — кто был солистом? Директор интерната выхлопотал у области деньги на недорогой усилитель и ударную установку. Когда аппаратура прибыла в интернат, это было событие, которое можно было сопоставить лишь с полётом Гагарина! Вероятно, это во многом и определило судьбу Питирима. Вообще, педагоги-воспитатели делали всё, чтобы воспитанники не чувствовали себя брошенными. Вместе с детьми они построили спортплощадку. Зимой заливали каток, по весне обновляли теплицу, сажали цветы. Яркие цветные клумбы окружали здание школы, которое для многих было домом. Единственным домом. А учитель биологии и ботаники, Александра Ильинична - олицетворением всего домашнего. Надо было видеть, с каким удовольствием малыши сажали цветы и деревца под руководством этой сострадательной женщины, которая всю свою жизнь посвятила тому, чтобы дети в интернате чувствовали себя, как дома. Малышей вовсе не нужно было заставлять. Они ухаживали за растениями так, как хотели бы, наверное, чтобы их собственные родители заботились о них подобным образом. Ведь, если честно, у большинства детей родители были живы, да только родителям их дети были не нужны. Алкоголизм — страшная штука! Даже бедствие. Горе.
Директор Михаил Александрович в войну дошёл до Берлина, потеряв на фронте руку. Тем не менее, он весьма лихо управлялся со своим стареньким «Москвичом». Сколько раз эта машина была вынуждена направляться в самые разные районы Новосибирской области! Побеги в интернате были привычным делом. Сюжет был один: ребёнок (обычно ночью, после отбоя) собирал свои вещи и шел на вокзал или на трассу в направлении дома. Там на попутных машинах добирался до ближайшего знакомого места и - бегом домой! Заставал мать, как правило, в состоянии глубокого опьянения. Мать, слегка протрезвев, начинала бить. Так могло продолжаться несколько дней. Потом приезжал директор или воспитатели из интерната, забирали несчастного ребёнка и везли обратно в интернат. Сюжет заканчивался. До следующего побега.
Драки в школе, конечно, тоже случались. Обычно это происходило на почве оскорбления родителей. Стоило кому-то из детей сказать: «Да у тебя мать пьёт, ты ей не нужен!» — разгоралась настоящая война. Ведь для каждого ребёнка его родители самые лучшие! Это был закон, и нарушение его жестоко каралось. Ребятишки каким-то первобытным чутьём чувствовали людей. Как животные, которые точно знают, кто перед ними — добыча или опасный враг. Впрочем, за этот талант каждый из детишек заплатил слишком дорогую цену.
Бывало, что издевались над педагогами. Редко, но бывало. Однажды в интернат по разнарядке из города направили студентку пединститута преподавать математику. Это была молодая особа, начитавшаяся Макаренко. На первом же уроке в 4а её романтические взгляды претерпели кардинальные изменения. Когда арсенал из кнопок и мела у класса был израсходован, в дело пошла коллективная психологическая атака. Хамство одного несознательного субъекта стерпеть можно, но когда весь класс, как по команде, начинает вдруг чихать или кашлять — здесь любой с ума сойдёт! Это был тест, который учительница не прошла. Просто она была из другой стаи — молодая, домашняя, из благополучной семьи. Ненавистный и далёкий идеал для большинства воспитанников.
Потрясением для всех в школе стала внезапная смерть отличника, всеобщего любимца Володи Белова. Спокойный, уравновешенный, спортивный юноша. В его глазах светилась врожденная мудрость и доброта. Он не раз вместе с воспитателями ездил за однокашниками-беглецами. Помогал новичкам адаптироваться в новой среде. Вообще, был замечательным парнем. Приближался выпускной. Май уже вовсю заявил свои права, в интернате кипела жизнь. Вдруг кто-то крикнул: «Белов повесился!». Володьку вытащили из петли, обернули простынёй, положили в кузов грузовика и отвези в морг. Что случилось? Почему он пошёл на этот отчаянный шаг? Зачем? Никто не узнает теперь.
Выручало ещё ДОСААФ. Всё-таки, это была реальная возможность получить профессию водителя. Некоторые даже умудрялись записаться в программы, чтобы прыгать с парашютом. Можно было ещё пойти в спорт, у кого имелась предрасположенность. Педагог по физкультуре в интернате не церемонился с учениками. Это был единственный монстр, которого опасались даже учителя. Решив, однажды, что он великий тренер и окажет большую услугу государству, если воспитает несколько чемпионов, физрук принялся за дело. Многим загубил здоровье, заставляя всех без разбору бегать по 45 минут. Те, кто падал, считались непригодным сырьём, дохляками. Ну а тех, кто не сошел с дистанции, ожидали годы изнуряющих тренировок. После каждого урока физкультуры приходилось отстирывать майки и трико от следов модной спортивной обуви физрука-фанатика. Впрочем, возможно, такая жёсткая дисциплина для кого-то оказалась спасительной, ведь местная публика далеко не подарок. Это уж точно!
Однако настоящей отдушиной для детей было участие в районном смотре художественной самодеятельности. Участвовали все школы города. Это был настоящий фестиваль! Сводный хор интерната насчитывал 80 человек! Солировала Наташа Парфёнова. Наташа пела «Прокати нас, Петруша, на тракторе». Она была одной из самых красивых девочек в школе. Голос у неё был звонкий-звонкий. Как колокольчик! Нежный и беззащитный, но чувственный и завораживающий. Воспитатели между собой говорили, что Наташа поёт душой! Питирим в тайне боготворил Наташу. Он любил её голос и учился у неё. Ведь ей удавалось своим пением рассказывать целые истории!
После восьмого класса нужно было как-то определяться с поступлением. Государственная программа опеки на этом заканчивалась. Дальше — сам. Если до седьмого класса день выпуска был самым долгожданным днем для большинства учеников, то восьмой класс — сплошным раздумьем, а для некоторых и серьёзным стрессом. Многие и вовсе не представляли себе жизнь вне стен интерната. Кто знает, возможно, именно это обстоятельство и подтолкнуло восьмиклассника Володю к страшной черте, за которой — тишина...
Восемь лет в интернате пролетели, как один миг. Питирим прилежно учился и занимался спортом. Любимым же его занятием было пение в ансамбле и чтение книг. Предпочтение отдавал художественной литературе и научной фантастике. К восьмому классу он уже перечитал большую часть имеющихся в библиотеке книг и весьма неплохо освоил ударную установку. Частенько навещал маму Нину и Шарика. Дядя Коля обучил юношу верховой езде. Орлик был хоть и немолодым, но ещё крепким конём. Питирим без труда мог запрячь лошадь по всем правилам конного дела.
Выпускной прошёл и весело, и грустно. После бала Питирим с Наташей забрались на крышу и вспоминали, как их принимали в октябрята, потом в пионеры. Как строили теплицу и спортплощадку... Ночной ветер трогал Наташины волосы, будто перелистывал страницы недавнего прошлого. Прошлого, которого уже никогда не вернуть. Сверху казалось всё маленьким и игрушечным, а впереди была жизнь. Совсем не игрушечная. Самая что ни на есть всамделишная. Настоящая взрослая жизнь.
Питирим уже давно решил поступать в новосибирское музыкальное училище. И каким-то чудом ему это удалось. На его счастье, в тот год на дирижерско-хоровое отделение был недобор ребят и голосистого паренька охотно приняли на подготовительные курсы. Это означало два года обучения по музыкальным дисциплинам перед зачислением на основной курс. Своего общежития у училища не было, однако, ректор консерватории в особых случаях предоставлял ежегодно для училища несколько мест в консерваторском общежитии. По-видимому, голос Питирима и оказался тем самым «особым случаем».
Юному музыканту пришлось чуть ли не с самых основ постигать премудрости теории музыки. Он неделями сидел в классе за фортепиано и в библиотеке, изучая сольфеджио. Фактически, юноше необходимо было освоить за два года программу музыкальной школы. Вечером бежал в театр, послушать оперу (по студенческому билету), а ночью разгружал вагоны на вокзале. Его развитое тело требовало нагрузки, а организм — пищи. (Вообще, вокзал для любого беспризорника - второй дом. А иногда и первый.)
Просыпаясь, абитуриент каждый раз благодарил Бога за всё происходящее. В мыслях постоянно молился он за маму Нину, за Шарика, за дядю Колю и Наташу. Наташа. Где она сейчас? Что с ней?.. Питирим бережно хранил подарок мамы Нины — маленькую иконку с образом Спасителя. Это и было то самое — «что-то очень важное»... Секрет, о котором знал только сам Питирим, мама Нина и Шарик.
Через два года Питирим успешно сдал экзамены и поступил на первый курс Новосибирского музыкального училища дирижёрско-хорового отделения. Кроме того, юноша начал заниматься вокалом с Анатолием Галактионовичем Жуковым. Вокалисты завидовали молодому крепышу, который запросто тремя пальцами мог согнуть в подкову старую пятикопеечную монету. Этому приёму его научил Анатолий Галактионович — во время второй мировой он воевал под Сталинградом. В пехоте. Был награждён орденами и медалями. После войны служил в Новосибирском Оперном. Будучи тенором, за двадцать девять сезонов спел все главные партии обширного в то время репертуара театра. Несмотря на свой почтенный возраст, педагог каждое утро начинал с пробежки на городском стадионе, затем приступал к физическим упражнениям. Питириму не хотелось отставать от прославленного фронтовика. Утренние занятия физкультурой в любую погоду прочно вошли в режим студента.
Вознесенский Кафедральный собор находился на одной улице с консерваторией. В субботу вечером, когда студенты отправлялись пить пиво, Питирим шёл на вечернюю. Хор пел весьма недурно, а дьякон Леонтий своим тенором плёл кружева, исполняя Сугубую. Заслушаешься! Здесь всегда можно спокойно помолиться без лишних глаз или просто помолчать.
На втором курсе Питирим уже явно выделялся на фоне остальных студентов. Его могучее телосложение лишь подчёркивало «теловычитание» его сокурсников. К этому времени он преуспел в учёбе, всерьёз увлёкся вокалом и гармонией. Его абсолютный слух на занятиях по хору чувствовал себя не очень комфортно. Фальшивое звучание студенческого хора больно резало уши. Однако на уроках гармонии эти же уши верно служили своему хозяину и после первого проигрывания педагогом гармонической последовательности, у силача-музыканта диктант уже был готов.
Надо ли говорить, что Питирим был постоянным участником местных «капустников» и КВНов? Вот где пригодилась его способность к пародии! Когда студент, изменяя свой голос, подражал манере разговора педагогов — тут уж начиналось настоящее веселье! Но не всем это нравилось и однажды откликнулось самым неожиданным образом.
На одной из вечеринок наш герой познакомился с удивительным человеком. Звали его Валерий. У него были очки с толстыми стёклами и двенадцати-струнная гитара. Его образ был настолько полным и законченным, что без этих своих атрибутов бард выглядел нелепо. Запомнилась песня «Переведи меня через Майдан». Это было, даже не исполнение, а скорее, исповедь. Или проповедь. В тот вечер Питирим с Валерием долго разговаривали о Боге, о вере, о Христе. Между прочим, Валерий упомянул, что его родная сестра поёт в православном храме и может похлопотать, если будет желание... Эту встречу Питирим воспринял, как знак. На следующей неделе в субботу, надев костюм-тройку, купленный в «Берёзке» по случаю своего семнадцатилетия, ровно в 17-00 студент второго курса НМУ перешагнул порог «спевочной» — так певчие называли репетиционное помещение. Партия басов поражала своим многообразием: инженер, йог, спортсмен, два пенсионера и студент. С этого дня жизнь Питирима начала стремительно меняться. Можно было отказаться от ночных работ на станции Новосибирск-главный и сосредоточиться исключительно на своей профессии, тем более, что платили в храме достойно. На первую церковную зарплату новоиспечённый бас купил пуховую шаль и отправил бандеролью маме Нине в детдом, приложив письмо, где вкратце изложил последние события своей жизни. В ответном письме мама Нина умоляла юношу быть осторожным; она хорошо помнила, как комсомольцы рубили иконы и сжигали священные книги, которые достались ей ещё от деда старовера.
А через год произошло именно то, чего так опасалась мама Нина. Кто-то из педагогов, (впрочем, это мог быть и очередной комсомольский рейд) одним словом, какая-то добрая душа увидала Питирима в храме, о чём, не мешкая сообщила руководству училища. Руководство обязано было отреагировать на сигнал. Вот тут и припомнили нашему пародисту все его «творчества» и «капустники». И имя какое-то не советское, и волосы, как у битлов... Это был наспех собранный показательный суд над несознательным элементом, отщепенцем и богомольцем.
«Может, ты ещё и крест носишь?!» — кричала одна из преданных партии и правительству просветительниц.
- Ношу — простодушно ответил студент.
- Ну, знаете ли, это переходит все границы!
Питириму внезапно стало скучно и почему-то вспомнилось «Приглашение на казнь» Владимира Набокова. Роман, который ему не так давно дал почитать Валерий.
Документы бывшему студенту НМУ выдали на следующий день вместе со справкой, где значилось, что он прослушал лекции двух полных курсов дирижёрско-хорового отделения. Всё-таки советская власть окончательно не уничтожала. Давала шанс на исправление. Однако провинившийся перед властью этой возможностью так и не воспользовался. Можно было, конечно, обратиться к педагогу-фронтовику, но впутывать в свои проблемы Питириму никого не хотелось. К тому же, это могло навредить учителю. Хуже было другое: необходимо было освобождать общежитие. Сергей Сергеевич, регент храма, узнав о случившемся, попросил отца Бориса поговорить с владыкой Гедеоном по поводу Питирима. Митрополит на то и митрополит, что всегда поможет. Он предложил Питириму комнатку на территории епархиального управления. По сути, это был дом-гостиница для паломников с кельями для молитвы. Наконец-то теперь можно было немного передохнуть и спокойно помолиться.
Кто воевал под Сталинградом, того победить невозможно.
«Что произошло? Почему ты не ходишь на занятия? «— сквозь сон услышал знакомый голос Питирим.
Фронтовик стоял в плаще, держа в руках свою шляпу. Видеть героя войны здесь, в епархии, было, по меньшей мере, странно.
- А... А... Анатолий Галактионович! А как Вы здесь?.. Как Вы меня нашли?
- Поговорить бы.
- Я сейчас...
- Хорошо, жду во дворе.
Юноша тотчас оделся и вышел во двор. Подсев на скамейку к учителю, ученик виновато улыбнулся.
- Ну, судя по тому, что ты здесь, не трудно догадаться, почему. Значит, так: будем заниматься у меня дома. Там твои дирижёры тебя точно не достанут. Согласен?
- Спасибо! А...
- Ты согласен?
- Да...
- Вот адрес, — ветеран протянул листок, на котором красивым ровным почерком был указан адрес, — завтра в 11-00 жду без опозданий. С 13-00 у меня уже уроки в консерватории.
- Спасибо...
- Учитель на минуту задумался, словно взвешивая, стоит ли говорить.
«...На фронт я ушёл мальчишкой. В семнадцать. С собой у меня всегда была иконка с образом Пречистой, которую подарила мама. Однажды, перед обстрелом мне приснилось, что осколок от мины вонзился в ногу. Перед боем я уже точно знал, что и как будет. Всё так и произошло. Всё точно, как во сне! И ещё я знал наверняка, что выживу. Много ещё чего было за войну, всего не рассказать, но с тех пор для себя уяснил одну вещь — чему суждено сбыться, то и будет. А мы можем лишь молиться, да делать то, что в наших силах. И запомни, сынок, русские своих не бросают!»
Фронтовик встал и бодрым шагом покинул расположение отнюдь не воинской части.
В течение года Питирим делал большие успехи, занимаясь с Анатолием Галактионовичем. Голос обрёл объём и силу. Настоятель же, тем временем, благословил красавца-баса на чтение канона и псалмов. Послушник быстро схватывал мудрёности службы. Диакон Леонтий с удовольствием передавал свой многолетний опыт молодому брату во Христе. Так, в учениях и дожили до Пасхи. А там и Троица. И лето!
Восемнадцать лет — для любого человека событие. Это уже гражданин, что называется, в полный рост! Со всеми вытекающими правами и обязанностями. Именины с братией наш бородач отпраздновал, как полагается, первого сентября. Это что касаемо права. А что до обязанности, то пора было сбривать бороду и топать в Советскую Армию.
Учебка. Кабул. Кандагар, сверхсрочная... С первых дней в армии к Питириму прочно прилипло «Петрович». Он и не возражал. Тем более, что в паспорте так и значилось: Питирим Петрович Светлов. Ну а потом пошло-поехало: ст. сержант, разведрота, первое ранение, второе. Потом эта мина! Душманы, шайтан их!..
Орденов Петрович не носил. Об Афгане впоследствии никогда никому не рассказывал. Да и что вспоминать? Как бача на мины завёл? Может, и не хотел он, но кто ж разбираться с ним будет! Афганский суд — самый быстрый суд в мире! Или как Сашка Гуревич за неделю до своего дембеля собой прикрыл? Сашка на гражданке пианистом был. Училище музыкальное закончил. Вот такой дембельский аккорд у парня получился. И как теперь прикажете жить с этим? Если бы не Сашка...
Такие времена были! Душманы — нас, мы — их! Кто первый — тот и выиграл. На кону жизнь. Бесценная. Бесценная, потому что цены она не имеет. Один маленький кусочек железки — груз 200 обеспечен. Такие цинковые посылки на Родину Петрович собирал не раз. Да ну их, эти воспоминания! Хотя куда денешь безвременье кромешного ада! И что самое ужасное, привыкаешь к нему. Война есть война. А ты солдат СА, который присягал на верность перед лицом своих товарищей и всё такое...
Операцию уже в Ташкенте делали. Медкомиссия постановила — не годен. Без ноги много не навоюешь. Вариантов, собственно, было не много, а точнее, два: напиться-забыться или чего-нибудь придумать. Но вначале Петрович, конечно, честно запил. И сделал это абсолютно осознанно, подготовившись к этой процедуре по всем правилам контрразведки. Для начала, нужно было найти подходящую гостиницу. Это не составило особого труда. Затем войти в контакт с надёжным человеком, сотрудником гостиницы. Этим человеком оказался расторопный паренёк-администратор, по имени Серёга. Он как-то сразу приглянулся проницательному разведчику. Питирим дал ему кое-какие безделушки и пару чеков. Серёга уже к вечеру каким-то своим фирменным способом перевоплотил это добро в денежные знаки.
- Пойдём, будешь жить как министр! В триста пятом — это для своих. Серый сказал — Серый сделал! Зайдем с пожарного входа, у меня ключ есть. Не хочу, чтобы твои костыли здесь примелькались. Заходи! Стой, свет включу, а то грохнешься ещё! Ага, теперь по лестнице.
- А чего это ты мне помогать взялся? Я вроде как чужой тебе.
- Есть причина. Потом расскажу. Так, сейчас тихо! Тут я командую. Ага, это третий. Стой на площадке, я проверю коридор и дверь в номер открою. Как дам знак - шкандыбай, только потише.
- Иди, я покурю пока.
- Ладно, я добро твоё в номер занесу, давай рюкзак.
Серёга скрылся с поклажей. Сунув в рот сигарету, Питирим прикуривать не стал. И точно, не прошло и минуты, как расторопный администратор уже замаячил в конце коридора. Придерживая дверь, боец тенью проскользнул вдоль номеров к своему новому пристанищу. Закрыв за собой дверь, разведчик осмотрелся. Номер состоял из коридора, комнаты с телевизором, холодильником, шкафом с посудой и туалета с душем. Опираясь на костыль, Питирим сел на стул и, наконец-то, закурил.
- План, значит, такой, запоминай! — Петрович говорил чётко, глядя в глаза, словно отдавая приказ. Это деньги на оплату номера за неделю вперёд. А вот на эти купишь закуски какой-нибудь и водки.
- На все?! Тут же на ящик, не меньше!
- Да, запивки какой-нибудь, только не сладкой. И сигарет прихвати. И главное, хлеба нашего. Не лепёшки, а простого чёрного хлеба. Я бы сходил, да на костылях из меня не шибко ходок...
- Не вопрос. Только мне за раз всё не принести. Раза три придется. Да я мигом, тут рядом. Есть одно фартовое место!
- В субботу, часиков в 12, завари чайку покрепче. Только покрепче!
- Сделаем.
- Ну вот, вроде бы и всё. Да, кто будет спрашивать — сам знаешь, что сказать.
- Не боись! Моряк ребёнка не обидит!
-А это откуда нахватался?
Питирим вдруг встал, опираясь рукой на стол, и начал пристально вглядываться в лицо Сергея.
- Так братуха говорил, Сашка. Он вообще, юморист был, как что скажет! Только убило его под Кандагаром. За неделю до дембеля, прикинь? Я как узнал, сразу из Одессы сюда. Его груз здесь почему-то формировался, сортировка, что ли... Пацаны сказали — лучше сюда ехать, а то это катавасия долгая. Ну а как похоронили, я отомстить хотел, да только по возрасту еще не берут — рано, мне семнадцать. Слышь, я смотрю у тебя магнитофон козырный! Хочешь, записей классных подкину? «Абба» есть, «Земля, ветер, огонь» — Сашке сильно нравилось. Тут двери двойные, можно спокойно врубать, не слышно. Я фарцую потихоньку, но наше тоже есть: «Мираж», Боярский, «Ласковый май», Розенбаум. А? Я вот в одно не врублюсь — зачем пианистов и балетных в армию гребут? Это ж вся профессия коту под хвост! Э-э-э! Ты чего?
Питирим вдруг потерял равновесие и рухнул на кровать.
- Эй, боец! Ты что! Тебе плохо?
- ...Чего там, говоришь, брату нравилось?
- «Земля, ветер, огонь». У них там солист — Филипп Бейли, во мочит! Улёт! Сашка, вообще, фанк уважал. А мне больше «Пинк Флойд» нравится. Я «Пинков» тоже захвачу. Ты как?
- Нормалёк. Тащи.
- Слышь, а куда столько водки? Может, кто собирается к тебе, так это проблема.
- Не боись!.. Никого я не жду. Это для меня.
- Ну ты л-л-лось! Ну, в смысле, здоровый, как лось... Ладно, я за провизией. Ключ у меня есть, так что сам закрою, второй ключ у тебя на тумбочке. Отдохни пока, а то падаешь уже! Я свет вырублю. Костыли в коридоре поставлю.
Хлопнула дверь. Питирим погасил сигарету. Теперь он понимал, почему его внимание сразу привлёк этот паренёк. Вылитый брат! Вот это встреча... Ныла ампутированная ступня. Фантомная боль. Всё. Спать! «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой...».
Питирим снова карабкался на скалу. Подтянувшись на руках, закинул левую ногу на выступ и, наконец, опрокинулся на ровную поверхность «высоты». Разведгруппа постепенно стягивалась в назначенный пункт. Шагах в пятнадцати, Сашка уже перематывал изолентой автоматные рожки, скрепляя их.
- Сань, закурить есть?
- Мальборо, сэр? — Сашка шутил, даже сейчас, когда хрен знает, чем закончится вся эта долбаная операция.
- Как думаешь, когда начнётся? — спросил Петрович, затягиваясь.
- Ну, если сейчас не долбанут, у нас будет шанс, сэр. Да не дрейфь ты, прорвёмся! Не впервой!
- Только бы Михалыч с вертушкой подоспел...
Серёга с покупками, поднявшись на третий этаж, прислушался — вроде, тихо. Осторожно, чтобы не разбудить инвалида, достал ключ и тихонько вставил в замочную скважину. В эту же секунду, нарушив тишину, в дверь что-то глухо стукнуло. Сергей открыл дверь, внёс в коридор пакеты и сумки.
«Что, костыль упал?» — спросил Серёга, озираясь по сторонам.
Во внутренней двери, похожий на вешалку, торчал чёрный метательный нож.
- Прости. Рефлекс. Среагировал на звук. Приснилось...
Питирим сидел на кровати, карман камуфляжа был расстёгнут.
- Э, ты кончай мебель портить! И меня чуть не угрохал! А ножик, что надо!
- Трофейный, американский. У одного душмана позаимствовал. Нравится? Забирай. И мне, и тебе спокойнее будет. Возмещение за моральный ущерб.
- Класс! Спасибо. А у тебя, часом, пулемёта с собой нет? А то наделаешь делов!
- Нее, только гранатомёт. Но у меня на него есть разрешение — засмеялся сержант.
- Шутник ты! Ну прям, как Сашка. Был... Короче, я всё притаранил, только в холодильник засуну. Фруктов тоже захватил — деньги остались. У меня знакомый узбек на Алайском рынке торгует. И записей, как обещал. Там на лестнице ещё два пакета! Сейчас принесу. Только ты не засыпай, а то опять воевать начнёшь!
- Хорошо — Питирим виновато улыбнулся.
- Ох, горе мне с тобой — вздохнул одессит.
Наконец, Серёга ушёл, прихватив свой подарок. Звучала музыка. Музыка, которую слушал Сашка до армии. — Помянем!
Питирим взял стакан, дунул зачем-то в него, зубами откупорил бутылку. Зарядил пушку и залпом осушил её.
...Вертушки всё не было. Боеприпасы на исходе, командир Земцов тяжело ранен. Бой затянулся. Командование разведгруппой пришлось принять на себя сержанту Светлову. Теперь оставалось только одно преимущество. Высота. И его надо было максимально использовать, чтобы продержаться до вертолёта. Когда магазин в АК опустел, хоть и стрелять приходилось одиночными, послышался знакомый и долгожданный рокот вертушки. «Михалыч!
Всем приготовиться!» — крикнул хриплым басом Петрович. — Раненых грузим в первую очередь! Но быстро! У кого остались патроны — прикрывают!»
Исчирканная пулями «ми-шка» заходила на посадку под таким углом, что, казалось, машина падает — фирменный почерк Михалыча. Едва касаясь земли, Ми-8 завис над поверхностью. Ещё минута, и машина с бойцами уже набирала высоту.
«Главное, чтобы стингером не саданули — подумал Питирим. Слава Богу, все живы!»
Михалыч, вытянув назад руку, показывал большой палец — значит, всё в порядке.
Суббота у Серёги выдалась напряжённая. Необходимо было разместить спортивную команду из Ленинграда, заполнить анкеты на заселяющихся и навестить ветерана-отшельника. К часу дня, покончив с делами, заварив чай в большом чайнике, Серёга отправился на третий этаж. Подойдя к двери с номером 305, он предусмотрительно постучал.
- Открыто! — услышал он знакомый бас.
Сергей с опаской приоткрыл дверь.
- Заходи, не бойся!
Питирим сидел на стуле за столом, гладко выбритый, с ещё мокрой головой после душа. Вдоль стены гирляндой сверкали пустые бутылки. Серёга насчитал их восемь. На телевизоре стояла икона Спасителя (подарок мамы Нины), а рядом с образом фотография, взглянув на которую Сергей сразу же узнал своего брата в компании Питирима и ещё двух бойцов.
«...За неделю до Сашкиного дембеля мы получили задание. Я был против, чтобы Сашка участвовал, но приказ есть приказ. В той группе нас было пятеро. Те, что на фото и ещё Димка-белорус. Поставленную задачу выполнили чётко и в срок, но когда возвращались, наткнулись на душманов. Мы начали отстреливаться, они окружать. Я одного проморгал, а Сашка его заметил и прикрыл меня справа. В итоге, душманов мы положили, а Сашку потеряли. Такие дела, Гуревич! Сразу не мог тебе сказать. Прости».
- Водка осталась?
Сергей медленно сел на заправленную кровать.
Питирим достал из шкафа три стакана, из холодильника очередной поллитровый снаряд и закуски. Разлив горькую по стаканам, на один из них положил сверху кусок хлеба. - За Сашку! Мужчины молча выпили.
- Что делать будешь?
Сергей сидел, обхватив руками голову, глядя перед собой в никуда.
- В Ленинград поеду. Протез закажу. Потом поступать буду.
- Куда?
- В семинарию. Раньше я думал в консерваторию попробовать, на вокальное. В театре петь. Как мой учитель. Но какой из меня теперь артист? Без ноги. А петь хочется. Хотя бы в церковном хоре, как раньше. А если протез нормальный будет, возможно, и служить возьмут. Часовню хочу построить, чтобы молиться за пацанов, за Саню, за всех, кто не вернулся. Так вот решил.
- Понятно. Да, это... Тут спортсмены из Ленинграда заселились. С ними врач — Сан Саныч из Военно-Медицинской Академии. Я с ним утром разговаривал. Мировой мужик! Он номер просил получше, так я его тоже на третий поселил. Слышь, может узнать у него за протез?
- Серёж, спасибо тебе. Потом. Всё потом. Не сегодня. Спасибо тебе! Прости... За Саню прости. Не сберёг я его.
Ленинград поразил Питирима своей красотой и величавостью. Прямо с вокзала Светлов направился в Военно-Медицинскую Академию к Санычу. Позвонив с КПП по указанному в визитке добавочному номеру, Питирим услыхал в трубке знакомый голос: «Петрович! Молодец, что приехал! Я сейчас, подожди!». Через минуту, Саныч в белом халате поверх военной формы, спускался по лестнице, отдавая по ходу какие-то распоряжения сотрудникам. Увидев Питирима, Саныч развёл руки, чтобы обнять гиганта. «Не гоже такому красавцу на костылях ходить!» — заявил Саныч, поправляя халат, из под которого выглянул полковничий погон.
«Товарищ полковник!?» — Питирим замешкался.
Видя неловкость Светлова, полковник скомандовал: «Товарищ сержант!». Питирим выпрямился по стойке смирно. Полковник по-свойски добавил: «Спирт будешь?».
Экзамены в семинарию Питирим сдал хорошо. Если бы не трость, никто бы и не обратил внимания на лёгкую хромоту семинариста. Однако, Саныч рекомендовал первый год ходить с палкой, чтобы привыкнуть к протезу и снять с ноги лишнюю нагрузку.
Учиться Питириму нравилось. По крайней мере, здесь не отчисляли за веру. И можно было отпустить бороду... Преподавали же в семинарии, действительно, уникальные люди. Не только имеющие крепкую веру, но и учёные степени: признанные философы и историки, филологи и лингвисты.
Питирим регулярно переписывался с Анатолием Галактионовичем, отцом Леонтием, мамой Ниной и Серёгой. Серёгу наконец-то призвали в Армию. Однако, по иронии судьбы, его направили в Ансамбль Песни и Пляски, хоть он и рвался в Афган. Возможно, военком посчитал, что довольно одного груза-200 с одной семьи. И, безусловно, был прав.
Мама Нина продолжала трудиться в детдоме, правда, уже в новом здании. Анатолий Галактионович по-прежнему воспитывал новые голоса, отец Леонтий готовился к хиротонии. (Хоть и не хотелось митрополиту лишаться такого дивного диакона!) Словом, жизнь продолжалась. Питирим успешно окончил семинарию, поступил в академию, честно служа по благословению своих наставников в храмах северной столицы. На Рождество был рукоположен в диаконы. Молитва стала для Питирима смыслом и сутью, а храм — родным домом. С каждой литургией, с каждой всенощной его молитва становилась всё более проникновенной и чистой. ...О здравии рабов Божиих: Нины, Николая, Сергия, Сергия, Надежды, Александры, Леонтия, Наталии...
После вечерней службы разговор с о. Иоанном затянулся. Духовник заметно волновался:
- Владыка в Новосибирск летит по приглашению, на освящение нового храма. С дьяконами. Тебя тоже благословил.
- Меня?
- Тебя. Тебя, брат. Ступай! Тебе собраться надо. Матушке Нине от меня подарочек передашь. Отслужишь с владыкою и в отпуск на неделю. Завтра после литургии в бухгалтерию зайдёшь — командировочные получишь и билет.
- Спаси Господи, отче! Это Вы владыку попросили за меня?
- Ничего я не просил! И вообще, нечего меня пытать, иди с Богом.
Питирим припал к руке своего духовного отца и быстро зашагал прочь из давно опустевшего храма. Летний вечер был тёплым, и Питирим всем своим существом ощутил его дыхание: «Всякое дыхание да хвалит Господа!»
Быть дьяконом совсем не просто. Дьяконы совершенно особенный народ. Со своим распорядком, обязанностями и привилегиями, имеющие свой профессиональный сленг и шутки. Поскольку у многих хронический недосып, то бывает, что и прикорнёшь сидя, где-нибудь под присмотром коллеги иподьякона, когда есть свободная минутка-другая. Брат всегда разбудит, чтобы вовремя подать возглас. Тронет за плечо, а ты уж возглашаешь во всё своё дьяконское горло: «Миром Господу помолимся!».
Питирим в самолёте задремал. Во сне здание детдома плавно перетекало в интернат, с множеством коридоров. Гарцующий Орлик с головой Шарика пел голосом Филиппа Бейли — дьякон заснул в наушниках. Полная громкость плеера только способствовала крепкому богатырскому сну мужчины. Его волнистые чёрные волосы свисали с упавшей на грудь головы, а длинная борода упиралась в приготовленный столик. (Почему-то, обед в самолёте подают именно тогда, когда более всего хочется спать!) Стюардессы Марина и Наталья обслуживали пассажиров эконом-класса. Дошла очередь и до нашего дьякона. Увидев, что пассажир заснул, стюардесса тихонько тронула того за плечо. Питирим, мгновенно вскочив с места и набрав в грудь воздуха, при этом больно ударившись о верхнюю панель для ручной клади, с трудом продирая глаза, возопил: «Паки и паки, миром Господу помолимся!». Те, кто спал, решили, что это катастрофа! Женщины взвизгнули, дети захныкали. Те же, кто уже приступил к обеду, застыли с набитыми ртами, выворачивая глазницы на бедолагу, потирающего затылок и смущённо озирающегося по сторонам.
«Прости Господи! В смысле, простить прошу покорно» — пробасил Питирим.
В эту самую минуту, прямо перед собою, он увидал Наташу. В форменной одежде авиакомпании, с подносом, который, впрочем, уже благополучно падал на пол. Питирим едва успел подхватить стюардессу, прижав её к своей могучей груди. Публика зааплодировала.
- ...Ты?! — Наташа ещё не совсем пришла в себя.
- Наташка!
- А мне сказали, что ты в Афганистане погиб.
- Жив я. Жив! Только немножко подкоротили меня.
- Господи! Борода! Ты что, поп теперь?!
- Диакон я. С владыкой лечу в Новосибирск. Я так рад, что встретил тебя!
- И снова мы высоко над землёй! — улыбнулась Наташа.
Стоит ли говорить о том, как встретила Питирима его православная братия! Праздничная служба прошла замечательно. Гостей было множество по случаю открытия нового храма. Отец Леонтий, будучи священником, стал совсем сентиментальным и не мог сдержать слёз радости, глядя на Питирима. Леонтий (морпех семидесятых), как никто понимал своего брата во Христе. (Надо сказать, что о. Леонтий никогда не расставался со своей армейской тельняшкой. Об этой тельняшке ходили легенды. Она была предметом постоянных замечаний со стороны владыки. Однако, всякий раз оказывалась под подрясником Леонтия.)
Хор пел, как всегда слаженно и вдохновенно. Владыка благословил Питирима просолировать «Утверди Боже». Никогда ещё диакон не пел с таким вдохновением, с такой верою и силою, с такою нежностью и проникновением. То была истинная молитва, благодарность и хвала Господу за каждый прожитый день, за счастье служить Ему, за веру Православную, за всё, что было и даже за то, что ещё не произошло...
На следующий день Питирим уже в девять утра стоял у пригородных касс с букетом ромашек — любимые цветы Наташи. В электричке Наталья поведала о себе:
«Муж, двое детей — близнецы. Я очень счастлива»
- Это даже хорошо, что всё так. И мне меньше искушений — улыбнулся Питирим.
- Да и мне! — засмеялась девушка.
Друзья без умолку проговорили все два часа.
«Кудрино», следующая «Тогучин» — объявил машинист.
Мост через Иню уже другой - новый. А ведь когда-то он был деревянным, большим и нелепым, но таким родным! Они шли по Садовой, по поляне с секретиками, к их общему дому. Приближаясь к интернату, с каждым шагом волнение возрастало, однако, дойдя до ограды, они вдруг остановились.
- Может быть, не пойдем? — робко произнесла Наташа.
- Идём в детдом, к маме Нине — борясь с комком в горле, пробасил Питирим, тоже не в силах переступить черту, разделяющую время.
Они побрели вдоль забора, стараясь не смотреть на детишек, которые с любопытством разглядывали прохожих.
«Будто смотришь на себя со стороны — Наташа уткнулась в плечо Питирима, скрывая внезапную слезу - жалко их. Сильно жалко...»
Матушка Нина помогала накрывать обед для ребятишек, когда увидала в столовой Питирима и Наташу. Они обнялись, так и простояли в обнимку втроём, пока мама Нина не заговорила:
«Слава Богу! Вот счастье-то! На старости лет мне радость такая! А бородища-то!»
- Мам Нин, тут тебе подарки! От меня и отца Иоанна.
- И от меня! — Наташа протянула пакет маме Нине.
- Что же мы стоим-то? Устали, небось, с дороги-то?
- Мам Нин, а Шарик...
- Как в армию тебя забрали, он сильно сдал. Старый уже был. Задние лапы совсем слабы стали. Коля — Герасим ходил за им, да потом и cхоронил. Хоть и не положено это...
- А дядя Коля как?
- А чего ему сделается? Слава Богу, жив, здоров! Он каждый вечер молоко нам на телеге возит. После вечерней дойки. Так что сегодня и повидаетесь.
- Место-то найдется переночевать?
- У нас теперь места много. Вон какой дом отгрохали! А самое плохое — ребятишек в нём меньше не стало. Вот ведь беда! И войну какую страшную пережили, и Сталина, а деток беспризорных всё больше!
После отбоя в беседке друзья соорудили импровизированный стол. Дядя Коля держал в одной руке дымящуюся папиросу, в другой стакан с кагором. Изображал богатого капиталиста, чем потешал всю компанию; то и дело посматривал на новые часы — подарок Питирима. Женщины сидели обнявшись, их глаза блестели. Дьякон вдыхал родной воздух, медленно и долго втягивая в себя смесь знакомого «Беломора» и долгожданного сибирского вечера. А звёзды всё чертили свои знаки в вечности, намекая на предопределённость.
На сим я закончу повествование о Питириме. Добавлю лишь, что ныне служит он священником в одном из сибирских храмов. В пасхальную неделю по обыкновению навещает детдом и интернат. И хоть своей семьи у него нет, зато он стал частью огромной православной братии. Многим людям помогла его горячая молитва. И о нём молятся многие. Так и живут православные: молясь друг о друге и прося Господа не за себя; за каждого, с кем Господь свёл когда-то. Потому и судьбы такие непростые. По Промыслу.
Однако ежели усердно молиться с чистым сердцем, то и будет так, как должно. Ибо только Господь всё ведает - так думал монах, глядя в синеву, где возвышался православный крест нового храма, отражая свет солнца.