Свою мать Валерка любил. Она казалась ему самой красивой неземной женщиной. С раннего детства он не переставал ею восхищаться и мог часами наблюдать за нею. Это было его самое любимое занятие. Особенно Валерке нравились её густые волнистые волосы, разбросанные по плечам. Иногда она поднимала пряди вверх и закалывала красивым зажимом, который дарил когда - то отец. Отца он не понимал… Почему этот угрюмый лихой горный красавец оставил его мать в рассвете сил, ничуть не подумав о трёх неугомонных карапузах, беззаветно преданных главе семейства? Может быть, поэтому Валерка стал подозрительно смотреть на седеющих мужиков. Иногда он их просто ненавидел, когда тяжёлая мужская рука жестоко касалась женского тела. Он умел заступаться за девчонок, умел набить морду любому, кто способен был оскорбить. Его мать – первая красавица далёкого горного селения очень любила своих детей: непокорного, не по возрасту рассудительного, старшего Валерку, белобрысого, с хитрой лукавинкой в глазах, неугомонного Володьку, и, похожую на неё, смуглянку Танюшку, которая на правах младшей требовала к себе особого внимания…
Клавдия Алексеевна работала учителем физкультуры. Она любила свой предмет и как – то особо сочеталась с ним. Стройная, подтянутая, красивая, в неизменно синем спортивном костюме с белой отделкой… Ученики любили её, ценили и уважали за умение понимать их и находить общий язык… Почти всегда она была одна. Только изредка к ней заходила учительница литературы Зоя Евгеньевна, такая же одинокая, воспитывающая маленького сынишку. На школьных вечерах Клавдия Алексеевна в своём чёрном платье с кружевом выглядела всегда королевой, только её тёмные красивые глаза грустно смотрели в окно. В такие минуты Валерка готов был целовать её следы, но чтобы она ему только улыбнулась…
В субботний вечер семидесятого старший сын Клавдии Алексеевны попал в очередную потасовку. Драться он мог, недаром пропадал рядом с мамою в спортивных залах. Именно тогда свернул челюсти трём противникам. И хотя по существу он был прав, его осудили, тем более, что вину он полностью взял на себя, лишь бы не подставлять младшего брата, из – за которого собственно и началась групповая драка.
На свидании в КПЗ Клавдия Алексеевна сына не узнала, а когда поняла, что это он, упала в обморок. Его чёрные, волнистые, густые пряди до плеч, были теперь сбриты, а гордый взгляд больших любимых глаз печально смотрел на неё: «Прости, мама… Уверен был, что стану тебе опорой…» Со слезами на глазах мать тихо произнесла: «Сынок, помни, что у тебя есть дом, где тебя всегда ждут…» Дом был казённый. Его дали Клавдии по решению сельсовета, как учителю и матери- одиночке, воспитывающей трёх детей…
Валерка тоже попал в казённый дом, только в другой… И голубое бездонное небо он теперь видел через решётку. Лагерные законы не подлежат осуждению, особенно когда тебе только восемнадцать… Руки не раз покрывались волдырями от бензопилы, запах тюремной камеры и баланды помнит до сих пор. Однажды их бригада заблудилась в тайге. Машина за ними не пришла, и они двинулись с лесоповала в сторону лагеря пешком. Сами не поняли, где оказались. Вместе с двумя конвойными петляли семь суток. Наткнулись на киржаков. Те предложили остаться с ними, тем более что высокая температура свалила всех… Их в тайге отпоили настоями хвои. Двое лагерников и конвой похоронили, те не перенесли холод и обморожений. Когда добровольно вернулись в лагерь, срок добавили вдвое… Состряпали дело, как побег. Слушать оправданий не стали… Свидетелей не было…
За долгие годы вынужденной разлуки Валерка научился играть в карты, «ботать по фене», играть аристократа, получил язву и знание литературы, потому что читал всё, что попадалось, а, к счастью, попадалось много чего интересного. Он научился шить великолепные костюмы и обувь, валить лес, внимательно слушать собеседника, запоминать происходящее. Но самое главное: он научился ценить мгновения жизни… Тоска по родному дому была превыше всего…
Они встретились через семнадцать долгих лет: он и Клавдия – его дорогая, любимая всеми фибрами души, мама… Наконец – то Клавдия могла обнять и поцеловать Валерку… За эти годы она стала совершенно белой… Дочь вроде бы удачно вышла замуж, но врачи категорически запрещали ей рожать. Таня их не послушала… Поздней осенью Клавдия с зятем похоронили Танюшку с новорождённым под большим старым дубом сельского кладбища…
Белобрысый Вовка до армии влюбился в сероглазую соседку Наташку. Она родила очаровательную малышку Машеньку. А Вовка начал службу в танковой дивизии. Ровно через год был награждён медалью и поощрён отпуском. Прибыл он неожиданно и застал жену в объятьях бывшего друга. Как в руках оказался топор, он не помнил… За убийство жены и её любовника ему дали десять лет… Маленькая Маша умерла на руках бабушки от воспаления лёгких…
…Трясущимися руками Клавдия Алексеевна гладила во время их встречи голову родного, почти сорокалетнего сына… Слов у неё не было. Говорить им было трудно, и почти не о чем… Горькие слёзы пролились за все эти годы…
Седого, стройного, начитанного Валерия новое поколение принимало за профессора. Никто даже не мог предполагать, что его сногсшибательные костюмы и лаковые модные туфли шил он сам… А глубокие знания русской литературы получил в хорошей лагерной библиотеке…
Мамы, его любимой, хорошей, доброй, красивой мамы скоро не стало. Тайный её воздыхатель нашёл Клавдию Алексеевну накануне дня её рождения в бессознательном состоянии в постели. Бросив букет алых роз, и поставив бутылку шампанского с коробкой конфет на стол, он тут же вызвал скорую… Спасти после обширного инфаркта её не удалось…
Именно в тот день и час Валерия дома не было. Он случайно встретил высокого седовласого старика на рынке, который со слезами на глазах сказал ему: «Сынок…» Сердце Валерки, годами чувствующего только стужу, ощутило тепло. Оттаивающие капли крови наполняли израненную душу… Ему хотелось жить среди родных и близких … Оставаться в казённом доме мамы после её похорон он больше не мог…
Вскоре он переехал жить к заведующей складом – одинокой, бойкой, смазливой бабёнке, которая на него не могла надышаться…
Счастлив ли он теперь? Не знаю… Щемящая тоска блуждает в его потухшем, затуманенном взгляде, когда он одиноко сидит в парковом кафе, уныло глядя на улыбающиеся лица. Он никогда не просит официантку принести ему пачку сигарет или водку и кофе… Этого не позволяет затянувшаяся язва.
Работать на чужого дядю он тоже не хочет. Его жизнь когда –то заставила сделать свой выбор. Может, он ошибся, кто знает? Профессор зоны вздрогнул на воле только один единственный раз, когда на площади в летний зной у фонтана за своей спиной услышал громкое: «Как дела, Клавдия Алексеевна?» И образ матери, до боли знакомый и близкий, начал опять вырисовываться в поющих брызгах, теряясь и растворяясь в одурманивающем запахе цветущей июньской липы – первой красавицы знойного южного лета, о которой он вспоминал на вонючих лагерных нарах…
Июнь 2012