Мама часто повторяла, что в войну люди были гораздо добрее, чем сейчас.
Без денег, без вещей мама добиралась дальше. В Горьком ей выдали мыло и манную крупу для ребенка. Два незнакомых офицера провезли их в своей каюте на теплоходе. Каким-то чудом она оказалась в поезде, ехавшем в Ташкент. Не доезжая, поезд остановили в пустыне. Женя уже болел дизентерией. Какая-то серцебольная туркменка пыталась покормить его сухими белыми шариками, местным сыром.
В Ташкенте был в эвакуации и отец Громова детский врач Михаил Константинович. Он помог быстро восстановить здоровье Женьки. Жизнь в Ташкенте запомнилась не только маме, но и брату, а их рассказы и мне.
Все московские знаменитости жили в коттедже в Ботаническом саду города Ташкента. Там же жили Пешковы Екатерина Павловна и Надежда Алексеевна с внучками Марфой и Дарьей. И нашли маленькую комнатку маме с Женькой. Ему исполнилось два года, и он был очень смешной. Однажды, проснувшись утром, все обитатели дома не могли найти тапочки. Оказывается, самой ранней пташкой был маленький Женька. Проснувшись, он обрадовался, что за ним никто не следит, и заходил в каждую комнату дома, забирал тапочки и бросал их в бассейн во дворе. Комнаты никто не закрывал. Были и другие «шкоды». Например, открывал кран для полива помидор и устраивал потоп. За все это получил прозвище у знаменитых соседей – «Женька-Жменька».
Домой вернулись только, когда внучкам Горького, дружившим со Светланой Аллилуевой, она позвонила по телефону и сообщила: «папа сказал можно возвращаться в Москву». Громов прислал «Дуглас» и мама впервые летела на самолете. Самолет был военный и для пассажиров поставили деревянную скамью. Кроме пассажиров в салоне стояли ящики с виноградом.
Отец демибилизавался раньше конца войны из-за контузии. Но пострадал не только этим. После первых боев, когда поняли, что у него отсутствует боковое зрение настолько, что не видит, когда ему подают руку, его оставили при штабе. Человек штатский в войну он дослужился до майора и был начальником отдела кадров. По роду деятельности, через него шли все награды и повышения в чине, и он должен был всех поздравлять. Среди запомнившихся с войны был и известный деятель с бровями, который, как сказал отец, сделал карьеру, женившись на племяннице Мехлиса.
Отец был человеком компанейским и потому он заработал некоторую наклонность к питию. Для нашей семьи это было ужасно. Мама, можно сказать комсомолка, выросла в семье старообрядцев и впитала глубочайшее отвращение к пьянству. Поэтому все мое раннее детство шла война родителей между собой. Когда я пошла в школу, родители окончательно разошлись на десять лет. Мои школьные годы прошли со званием безотцовщины. Таких тогда было большинство. Мужчин не хватало и детей заводили, не смотря ни на что.
Я из послевоенного поколения. О войне знаю только со слов. Помню, что после войны все одевались плохо вплоть до появления первых «стиляг». Я уже была подростком, когда стояла на мостике в ГУМе, и смотрела на московскую толпу. Стояла потому, что мама заняла какую-то очередь, а меня поставила в стороне, чтобы не задавили. Я смотрела и думала, как плохо одеты москвичи. Мои родственники жили получше, бывали за границей и меня снабжали импортными тряпками. Помню, что вся квартира Громовых благоухала духами «Шанель №5». Этот запах до сих пор воспринимаю, как символ сытой жизни. Впрочем, жизнь на Арбате была не такая уж безнадежная. Еще сохранились остатки «бывших», прежнего населения дорогого района. Ранней весной на бульвар выходили и сидели на скамьях старушки в светлых шелковых блузках. На плечах их лежал слой пудры, как перхоть. Иногда они организовывали так называемые группы, то есть собирали несколько ребятишек на бульваре и обучали их хорошим манерам. За небольшую плату. И располневшие от хорошей жизни тетки пролетарского происхождения охотно им платили. Всякие культурные революции кончаются за несколько лет. И победившие революционеры начинают подражать тем, кого старались уничтожить.
Сразу после войны было много бандитов, но это время я не помню. Зато лет через десять вернулись из тюрьмы члены банды нашего двора. Один из них, отсидевший за убийство генеральский сын, все время со мной заговаривал. Он женился и у него был маленький ребенок. Он определенно завязал с бандитским прошлым, но когда-то он дружил с моим сводным братом Борисом и ко мне относился покровительственно. Я точно знала, бывшие бандиты меня не обидят.
Мой сводный брат Борис оставался в Клинцах во время немецкой оккупации. Он все эти годы жил со своей бабушкой Аграфеной. В Москву он приезжал где-то на короткое время, но успел подружиться с местной бандой.
И еще особенность арбатской жизни тех времен: дворниками работали исключительно татары. Когда наш дворник напивался, он «гонял» своих женщин с криками и руганью. Сам он был маленького роста, а жена и дочери были высокие дородные блондинки. Почему они его боялись – никто не понимал. Жили арбатские дворники в подвалах. Кстати сказать, позже они хорошо вписались. В нашем классе была маленькая, худенькая вшивая девочка татарка, одетая хуже всех. Однако детки дворников получили среднее образование, и пошли работать в основном в обслугу. И квартиры давали в первую очередь жильцам из подвалов. Следующее поколение уже росло и училось не хуже остальных. Многие получили высшее образование. В отличие от многих других в нашей необъятной, для них не было зазорным работать и не было трудным учиться.
Живя сейчас с больной старухой, я вынуждена постоянно обращаться к дворнику. Мама несколько раз в неделю падает. Происходит это тихо, без криков, как правило, ночью. Поднять я ее не могу совсем – она любит покушать и, хотя ее уже 96 лет, она не худенькая.
Сначала я вызывала скорую помощь. Двенадцать лет назад у нее был перелом шейки бедра. Ей тогда сделали очень сложную операцию. И, когда первый раз она упала, я думала - разошлись крепления. Но кости срослись крепко. Она продолжает регулярно падать уже полгода. И все это время мне помогает ее поднимать дворник таджик. Он вежливый мальчик, хорошо говорит по-русски. Мне хочется думать, что он приживется у нас.