В этот вечер я ждала веселого рассказа, ведь в прошлый раз был грустный. Да и баба Катя была настроена на веселый, “уморной”, как она говорила, лад. Только мы “угнездились” на печи, как пришел Алексаня, брат мой старший.
Прямо с улицы, холодный и мокрый, встал на приступку и потребовал:
- А ну-ка, бабаня, дай-ко мне пимы, вон там, в углу лежат.
Баба Катя как-то подозрительно глянула на него и спросила: “А зачем они тебе?” - Не подозревая подвоха, Алексаня выложил, как на духу: “Пойду на озеро, на коньках покатаюсь, ребята уж дожидаются”. - “На озеро?! - Взвилась бабаня. - В новых-то пимах?! Да ты их, черт кудлатый, совсем доканаешь, веревками протрешь за одну зиму, в чем тогда в школу ходить будешь? Отцу опять новые придется покупать? Он и так один на всю ораву шею гнет, а вы его не жалеете...”
Алексаня хотел было ухватить пимы сам, слова бабы Кати не особо на него подействовали, но сухонькая баба Катя цепко ухватила валенки и уселась на них, и на все вопли и мольбы внука оставалась непреклонной.
Я забилась в угол и молчала, зная, что достанется и мне, если буду сейчас заступаться за него.
Чем бы закончилась эта перепалка, если бы не мама. Баба Катя ценила невестку за спокойный нрав, за уважительность, за то, что та везла на себе всю тяжесть домашней работы: обмывала, обшивала и обстирывала всю свою большую семью, и никто из домашних никогда не слышал от нее жалоб.
- Хватит ругаться, - едва глянув на печь, сказала она и прошла за занавеску в куть. - Отдай ему пимы, пусть идет. Вспомни себя, как в сорок лет ходила зимой рыбу удить. Прорвет пимы - будет дома сидеть.
Продолжая что-то делать по хозяйству, добавила: “Ну, прямо дети, что старый, то малый”.
Баба Катя, молча приподнялась, вытянула из-под себя валенки и сунула из Алексане. Тот мигом схватил их, надел и умчался на улицу.