13
Снова потянулись тягучие госпитальные будни. Я исправно ходил на процедуры, но улучшения пока не было. Настроение на нуле, делать ничего не хотелось, поэтому Дремову я так и не написал и Ломоносову не позвонил. Да и в столовой с соседями так и не познакомился. К тому же, двое из них уже поменялись. Просто мне было – все равно! Почти все время я лежал на койке, тупо уставившись в потолок. С одной стороны, это было и хорошо, потому что Цапля видел мое состояние и больше не цеплялся. Но иногда я ощущал на себе его злобный взгляд загнанного в угол хорька. Бесись, бесись, поганец! Теперь-то я уверен, что никакой болезни у него нет, а есть у него особое задание. Вот и пускай позлится, может быть, какая-нибудь зараза к нему и прицепится.
Полковник Крестовский временами пытался меня расшевелить, но я на это не реагировал. Вот тогда он, похоже, и пожаловался медсестре Маше, а та, соответственно, своему профессору. Вообще-то, после первого приема я его больше не видел, а сегодня, шестого ноября, он приказал Маше привести меня к себе. Профессор даже поздороваться не удосужился, а начал прямо с порога:
- Что же это вы, голубчик, а? ведь вы же так никогда не поправитесь. Негоже так себя вести! Вы же фронтовик, боевой офицер, а поступаете, как кисейная барышня!
Было непривычно видеть, как этот тихий, интеллигентный человек гневается. Мне стало даже интересно, когда он вскочил со стула и принялся размахивать руками, все больше распаляясь:
- Ишь, развел тут сопли! Сам себя жалеет, чуть не хныкает. Люди на фронте насмерть бьются, а он выздоравливать не желает, спрятался тут от войны! Нашел место! Трус!!!
А вот это уже слишком! Да ты кого трусом обозвал, коновал несчастный? Я скрипнул зубами, но ничего не сказал. Только развернулся и молча ушел. Уже в коридоре меня догнала Маша, вцепилась за рукав и увела на процедуры, по пути успокаивая меня:
- Сам виноват. Чего ты, и правда, скис? А профессор не со зла на тебя накричал, он добра желает. А по-другому ты не понимаешь. Ты еще должен прощения у него просить.
Ну, дела! Я еще и прощения просить должен. Не дождетесь, гиппократы! Но процедуры утренние все же прошел. Вернулся в палату на взводе, но, похоже, профессорская истерика пошла мне на пользу. У меня вдруг заиграла кровь в жилах и я почувствовал интерес к жизни. К тому же, завтра праздник всенародный – двадцать четвертая годовщина Великого Октября, а сегодня в госпитале должен быть концерт. Настроение мое резко полезло вверх, и я был уже благодарен профессору за устроенную мне встряску! Старый хитрый лис, вот молодец! Жизненного опыта никакие университеты не заменят, знал, на что надавить, эскулап! Я мысленно ему поаплодировал.
В палате полковник Крестовский сразу заметил, что вернулся я с процедур совсем другим человеком:
- Вы узнали что-то хорошее, Виктор?
Я удивился:
- С чего вы взяли, товарищ полковник?
- Да вид у тебя больно радостный! Гитлера, что ли, прибили? Или, на худой конец, Геббельса?
Я даже засмеялся:
- Да вы что, Николай Иванович! Просто один хороший человек преподал мне такой урок, который я не забуду всю оставшуюся жизнь.
- Это был Казимир Казимирович? Я правильно тебя понял, Виктор?
- Так точно, товарищ полковник! Он меня своими словами так размазал по стенке, что сначала я хотел его, просто-напросто, убить. Хорошо, что сдержался вовремя.
- Да, и наломал бы дров! Тут бы уже и Цапля не понадобился. И загремел бы ты куда-нибудь в Заполярье. Или, вообще, под расстрел. Ты молодец, что успокоился.
И только сейчас до меня дошло, что могло бы быть. Даже холодный пот прошиб. Нет, все-таки профессор палку-то перегнул, надо было ему поаккуратнее высказываться. Но, с другой стороны, и нужного эффекта могло не быть! Тьфу ты, вот и разберись. А полковнику я ответил, нисколько не смущаясь и сам в это веря:
- Да, наверное, есть у меня ангел-хранитель. Остановил мою руку.
Полковник на это ничего не сказал. Промолчал, но сделал это понимающе.
Потом мы слушали по радио доклад Сталина о причинах наших временных неудач, о том, что фашисты еще превосходят нас в танках и авиации, и что необходимо ликвидировать это преимущество врага. Еще Сталин говорил о сущности национал-социализма и гитлеровской фашистской партии. Она была представлена, как партия врагов демократических свобод, партия средневековых погромов и черносотенной реакции.
Я слушал доклад и думал, думал, думал. Идет жестокая битва, в которой решается судьба Родины. Враг у ворот Москвы, но в ней все равно проводится торжественное заседание, посвященное годовщине Октября. О чем это говорит, как не о нашей силе. Несмотря на патриотизм, мне эта речь показалась немного напыщенной. Но для поднятия боевого духа, вообще-то, годится.
Ближе к вечеру приехали артисты. Все, кто мог ходить, собрались в большом актовом зале госпиталя, а во всех палатах двери раскрыли нараспашку, чтобы и тяжелораненые могли хоть что-то услышать. Артисты старались вовсю, это и понятно, ведь искусство - дополнительное лечение для израненных людей. Песни, пляски, музыка – все было очень интересно!
Потом все разошлись по палатам, но еще долго обсуждали и доклад Сталина, и сам концерт. Тем же занялись и мы с полковником Крестовским, благо, что Цапли в палате не было. Полковник задумчиво произнес:
- Мне кажется, что Сталин не до конца знает положение на фронтах.
- Почему вы так решили, товарищ полковник?
Немного подумав, он ответил:
- Видишь ли, Виктор. Положение наше намного хуже. Не хватает, буквально, всего – войск, техники, боеприпасов, еды и той не вволю. Я не понимаю, как фронт еще не рухнул. Все держится на людях, на их героизме. Да, что я тебе рассказываю, сам все знаешь, даже получше меня.
- Все это так, товарищ полковник. Но кажется мне, что для немцев готовится сюрприз. Я не верю, что у нас закончились все резервы и ресурсы. По-моему, все это незаметно собирается в кулак, а потом этот кулак врежется в фашистское рыло. И этому поганому рылу придется отсюда убираться. Причем, быстро перебирая ножками и часто приседая!
Полковник даже хохотнул:
- Вот это сказанул, лейтенант. Как раз в самую точку!
- Конечно, товарищ полковник, а как же иначе.
- Вот именно, Виктор. Ладно, давай спать!
- Спокойной ночи, Николай Иванович!
Он пожелал мне того же самого, и мы утихомирились.
А на завтра был праздник, Седьмое ноября. Погода хоть и стояла мерзопакостная, но настроение было приподнятым, и ощущение праздника, все же, присутствовало. Мы поздравили друг друга, даже Цаплю не удалось обойти, он, как на зло, торчал сегодня в палате.
Шагая на процедуры, я думал о том, как бы инее не встретиться с Казимиром Казимировичем. Мне было стыдно смотреть ему в глаза, главным образом от того, что это я довел больного пожилого человека до состояния истерики. Хорошо, что в процедурную имелся отдельный вход, и можно проскользнуть, минуя кабинет профессора.
Маша проделала все процедуры молча, и лишь в конце сказала:
- Тебя просил зайти Казимир Казимирович. И без всяких возражений!
Опустив голову, я молча пошел к профессору. Через силу взглянул на него и поздоровался:
- Здравствуйте, Казимир Казимирович. С праздником. Вы меня…
Профессор мягко перебил меня:
- Здравствуйте, Виктор. Вас также с праздником. Проходите, присаживайтесь. Мне надо кое-что вам сказать.
Я уселся на предложенный стул напротив профессора и хотел было продолжить, но профессор приложил палец к губам, достал из ящика стола какую-то медицинскую склянку и две граненые стопки. И еще половину соленого огурца на блюдечке. Все происходило в полной тишине. Потом он налил по половине стопки, мы чокнулись, выпили и смачно захрустели огурцом, опять же молча. Через короткое время профессор повторил процедуру, воровато поглядывая на двери. И только после всего произнес:
- За Победу, лейтенант.
Я тихо повторил за ним:
- За Победу, Казимир Казимирович.
Профессор немного помялся и виновато проговорил:
- Вы знаете, Виктор, вчера…
Но спирт уже ударил мне в голову:
- Это вы простите меня, профессор! Я был не прав! И никакие ваши извинения я не приму, потому что извиняться вам не за что. Напротив, я вам благодарен. Вы вывели меня из полуобморочного состояния, в котором я находился. Спасибо вам большое, Казимир Казимирович! Вот как-то так!
Профессор просто опешил от такой речи и попытался что-то сказать, но я не дал ему этого сделать:
- Не надо, профессор, не надо! Я знаю, что вы хотите сказать. Но я уже все сказал.
Я быстро поднялся, крепко пожал профессору руку и выскочил из кабинета. Просто нельзя было допустить, чтобы пожилой человек извинялся передо мной, зеленым сопляком.
А еще через некоторое время произошло неожиданное событие. На Красной площади состоялся парад частей Красной Армии! Невозможно было поверить, чтобы в осажденной столице произошло такое! Но это случилось! Все, кто мог, кричали от радости. Я в это время находился в коридоре, а когда зашел в палату, опешил от увиденного. Крестовский и Цапля крепко обнимались и похлопывали друг друга по плечам. В это было трудно поверить, но я это видел собственными глазами. В то же время я понимал, что это происходит от избытка чувств, и воспринимать по настоящему это дело никак нельзя. Просто парад войск, проходящий под носом у врага, сблизил совсем разных людей. И еще долго госпиталь гудел, как пчелиный улей, переваривая это событие.
Но праздник закончился, все пошло по-старому. Снова одно и то же, но я уже не позволял себе хандрить, помня отповедь профессора. Но, к сожалению, состояние мое оставалось на прежнем уровне, никакого улучшения. И, когда прошло две недели, профессор пригласил меня в свой кабинет и с горечью сказал:
- Я очень сожалею, Виктор. Но все наши усилия не привели к положительному результату. Я консультировался с другими специалистами, и они предлагали такое же лечение. Но оно оказалось неэффективным, а другого предложить мы, увы, не можем. Так что придется вас выписывать, вы уж меня извините, пожалуйста!
Я был готов к такому повороту событий:
- Не корите себя, профессор. Вы сделали все, что могли. И я вам за это благодарен. А что касается лечения, то есть у меня запасной вариант.
Профессор все равно был в подавленном состоянии:
- Я все понимаю, Виктор, но чувствую себя виноватым.
Я успокоил Казимира Казимировича, как только мог, получил бумаги, переоделся и зашел попрощаться в палату. К счастью, Цапли там не оказалось, а с Крестовским простились очень тепло.
Нужно было еще дозвониться до военкомата, но это мне не удалось. Вот, черт, не везет, так не везет! Я махнул рукой и вышел на улицу, добрался до Ярославского шоссе, и только к вечеру оказался в тыловом городке.
Военкомат находился на улице Красноармейской, но где искать эту улицу я не имел ни малейшего представления. Поэтому я направился в госпиталь и первым делом заглянул к Ваньке и увидел настоящее чудо, тот сидел на кровати. Он первое время меня не узнал, просто скользнул взглядом по фигуре военного в длинной кавалерийской шинели и отвернулся. Я улыбнулся и остался стоять на месте. Ваньку все же что-то зацепило, он снова посмотрел на меня и увидел пограничную фуражку, а затем внимательно всмотрелся и в лицо. Через некоторое время спросил хриплым голосом:
- Витька?
Я радостно ответил:
- Так точно, товарищ капитан! Следую к месту новой службы!
Я подошел к нему и уселся рядом, а Ванька смотрел на меня и улыбался:
- А тебя и не узнать, лейтенант. Морду вон какую наел на столичных харчах. Ну, а здоровье как твое?
Я с усмешкой ответил:
- Сам не сдохни!
Ванькино лицо озарилось улыбкой, но я, уже серьезно, добавил:
- Ничего не получилось, Иван. Все осталось по-прежнему.
Он даже растерялся:
- Как же так, Витя? Там ведь Москва, врачи!
- Да там не только врачи, Ваня, а профессора! Но и они сделать ничего не могли, осталась последняя надежда.
- Какая же?
- Да подсказали мне, что живет в этом городе знахарка одна. Многим людям помогла, попробую к ней обратиться, хоть во все это не очень и верю.
- Нет, надо верить, Витя!
- Это все так, но я же комсомолец. А ну, как узнают и попрут из комсомола поганой метлой!
Ванька только головой покачал:
- Слушай, Вить, а что тебе дороже? Здоровье или комсомол?
После некоторого раздумья я ответил:
- Конечно, лучше быть беспартийным, но здоровым.
И перевел разговор на ванькины дела:
- А вот тебе, Ваня, лечение на пользу идет. Я рад за тебя!
- Да, вроде бы, начал очухиваться, вчера Володьке Дремову письмо написал. Немного, несколько строчек всего.
- Вот и молодец, а я так и не удосужился. Хотя времени было – вагон! Слушай, Вань, а вставать не пробовал еще?
- Нет, доктор сказал, что рановато. Через несколько деньков можно будет пробовать.
- Это же хорошо. Ой, Вань, ты извини, мне позвонить нужно!
Но он меня остановил:
- Погоди, Вить! Ты говорил про какую-то службу. А как же рука?
- Да здесь я буду, рядышком! В военкомате местном. Вот туда мне и нужно брякнуть. Я зайду еще, Вань.
Я нашел телефон и дозвонился до военкомата с первого раза. Но бесполезно, там был один только дежурный, который сказал, что все уже разошлись. И решать свои вопросы мне придется с утра. Вот гадство, и переночевать негде! Придется здесь искать местечко, в госпитале. Я обратился к дежурной медсестре, та отослала меня к дежурному врачу, и тот, после долгих размышлений, разрешил мне остаться на ночь. Раскладушку поставили в коридоре, но я и этому был рад. Потом зашел к Ваньке, мы поговорили еще немного, и я отправился спать. Вещмешок под голову, шинель сверху, и отбой!