Автор: Hedgehog2008
Название: Неправильная ситуация номер три
Disclaimer: права на персонажей принадлежат Такахаши Румико
Рейтинг: R
Предупреждение: AU во второй части
Пейринг: Нараку/Кикио
Жанр: ангст
Описание: Как повели себя персонажи в оригинальной истории? Что бы было с ними, живи они в наше время? Две части. Два контраста. Правильная и неправильная ситуации. Где какая – решать вам.
***
Сила и обязательства предопределяют судьбу.
Кикио безучастно уставилась в звёздное небо. Пятьдесят лет назад небо ночью выглядело точно так же, но, кажется, тогда оно имело значение.
Я была жива.
Теперь ни небо, ни звёзды не интересовали воскрешённую мико. Всё её существование отныне было подчинено одному: мести.
После смерти мир воспринимается иначе, чем при жизни.
Иногда на некогда проповедовавшую всепрощение Кикио накатывала всесокрушающая злоба. Ей хотелось чувствовать кровь злейшего врага под своими ногтями, ощущать, как от ненависти плавится глина, из которой сделано её тело. В такие минуты Кикио разрывалась на части: одна половина молила о расправе здесь и сейчас, а другая взывала к праведным чувствам и просила подождать ещё. И Кикио ждала, потому что понимала, что тёмная половина – лишь побочный эффект после неудачного воскрешения, а, значит, следует бороться. Но с каждым разом делать это становилось всё труднее. Чтобы гнев не вырвался наружу, Кикио уходила далеко в лес и смотрела, смотрела в небо. Ненадолго жар, иссушавший томящуюся душу, унимался. После того, как волну ненависти удавалось подавить, приходило оцепенение. Ничто не волновало мико в этот момент. Никто не смог бы её потревожить, даже если бы очень захотел. Так было и в эту ночь.
Нараку выбрал правильное время, чтобы диктовать условия. Он не собирался оставлять мико в живых, но для осуществления коварного плана надо было держать её в поле зрения, а прежде неплохо было бы получить в её лице сильного союзника, попользоваться, пока её песенка не будет спета, и в самый последний момент добить собственными руками. Именно так Нараку поступал в большинстве случаев.
Она должна согласиться. У неё просто нет выбора.
Конечно же, Кикио заметила знакомую ауру, которая ощущалась с каждой минутой всё острее, но она не могла пошевелиться: оцепенение приковывало её к месту, где она сидела, делало тело слишком тяжёлым, чтобы можно было дотянуться до колчана со стрелами, не говоря уж о том, чтобы выстрелить. В другое время подобная ситуация разозлила бы Кикио не на шутку. Уж она бы собрала все силы и покончила бы со всем одним выстрелом! Но не сегодня, не сейчас… Превосходное время подгадал Нараку.
Когда Нараку появился на поляне, когда перестал опасаться внезапного нападения, видя бессилие мико, он направил свои стопы прямиком к дереву, под которым сидела та, что занимала все его мысли тёмными ночами, и начал плести паутину лукавства:
- Какая встреча, Кикио! Не думал, что найду тебя здесь, - подошёл ближе.
Нет ответа.
- Ты ведь теперь, вроде как, восставшая из мёртвых, и тебе приходится прибегать к демоническим методам, чтобы сохранять жизнь в своём временном теле.
Нет ответа.
- Единожды ступив на эту дорожку, не свернёшь с неё вовеки. Ты теперь служишь силам тьмы. Я чую, как ненависть кипит в твоей крови. Почему же ты ещё не прикончила Инуяшу? Неужели, поверила? Или тоже ждёшь удачного момента? Я бы мог тебе помочь в этом…
Услышав имя Инуяши, Кикио встрепенулась. Оцепенение начинало спадать.
- Онигумо, - сколько невысказанной злобы вложено в это имя! – ты ведь и так знаешь, как всё было на самом деле. Мы оба знаем. Если ты пришёл меня убить, то отчего же не нападаешь? Или боишься чего?
Нараку метнулся вперёд, стремительно сократив расстояние. Кикио осталась неподвижна. Она чувствовала, что он не способен поразить её сейчас. Его лицо находилось в десяти сантиметрах от её лица. Кикио ощущала на своей коже его зловещее дыхание. Внезапно ей в голову пришла отчаянная идея. Белые рукава взметнулись вверх, притягивая врага ещё ближе, заставляя его смотреться в своё отражение на дне потемневших от несветлых мыслей глаз бывшей мико, побуждая его желать прикосновения её губ, на которых тотчас заиграла усмешка. Нараку не сопротивлялся. Он преследует какой-то свой тонкий расчёт, но ему меня не переиграть, подумала Кикио. Но когда Нараку в ответ стиснул её в грубом объятии, ей на секунду показалось, что всё реально, и нет здесь притворства. Всего на секунду она потеряла бдительность, а он уже шепчет на ухо ядовитые слова:
- Ну чего же ты медлишь? Хотела ведь прикончить меня заряженной стрелой, которую держишь за пазухой? Так почему не бьёшь, а, Кикио? – и сложно уже понять, то говорила ненависть или отчаяние обречённого. А, может, всё это была искусная игра?
Кикио действительно желала убийства и была близка к нему как никогда. Тогда что мешало ей в тот момент достать злополучную стрелу и воткнуть прямо в сердце врага?
Странное чувство, доселе не знакомое, постигло мико, которая при жизни так и не успела толком побыть женщиной: даже сквозь глиняную оболочку она ощущала тепло, исходившее от тела Нараку. И тепло это жило отдельно от своего обладателя. Она прикрыла глаза, чтобы удостовериться, что ничего не изменилось. И ничего не изменилось. Кикио ощущала жизнь, не тлен, который, как она предполагала, должен исходить от человека, продавшего душу демонам – это бы только придало ей уверенности. Всего она ожидала, но не тепла.
- Не могу, - выдохнула Кикио и разжала объятия. Он не удерживал. Она поднялась с земли, опершись о крепкий ствол дерева, и побрела на запад. Стрела осталась ждать своего часа. Кикио не сомневалась, что однажды этот час настанет. Просто сейчас её постигла минутная слабость. В следующий раз она не станет медлить. В следующий раз она костьми ляжет, чтобы ощутить его предсмертный вздох.
Нараку торжествовал. Он заставил её колебаться! Ему удалось сорвать покров гордыни. И пусть всё тело трясёт, пусть глаза горят лихорадочным огнём, пусть ему хочется вернуть чертовку, а вместе с ней и то незабываемое ощущение. Пусть он меньше демон сейчас. В следующий раз он попробует её уничтожить. В следующий раз у него обязательно будет шанс.
***
Женщина, которую, наверное, любил Нараку (он никогда бы в этом не признался, впрочем), обладала роковой аурой. Казалось, она не просто жила - неслась вперёд на гребне невидимой фаталистической волны. Из-за этого она была по-своему несчастна, потому что люди, не выдерживая её невероятного духа, который не только исцелял и наполнял свежими силами, но подчас и угнетал, делал жизнь невыносимой, обходили её стороной. И только он, Нараку, не мог найти в себе сил избавиться от мистического очарования, которая умела дарить эта женщина. Кикио. Так её звали. По слухам, она происходила из рода потомственных служителей буддийского культа. Поговаривали также, что её роду принадлежала известная средневековая мико, прославившаяся своими священными силами на всю Японию. Можно ли верить этим слухам, Нараку не знал. Но силой Кикио обладала несомненно. Кроме того, за душой у неё находилось приличное состояние, тайна возникновения которого также была окутана мраком. Так или иначе, Кикио регулярно тратила значительную часть богатств на так называемые «добрые дела», о которых Нараку ничего не было известно. В дни, которые Кикио проводила, творя «добрые дела», она покидала его дом. И почти всегда она была одна. Только пару раз довелось ему увидеть, как Кикио разговаривает с людьми, но к нему она всегда заявлялась в одиночестве. Более того, он не знал, чтобы у неё были друзья, родственники или коллеги – она не любила распространяться о себе. Всё, что Нараку знал о своей, по всей видимости, любимой женщине, было получено либо из третьих рук, либо не имело столь большого значения, чтобы это скрывать. Впрочем, его она тоже ни о чём не расспрашивала, но у Нараку было подозрение, что ей и так всё известно. А ещё она его использовала. Нараку никогда никому не позволял себя использовать: в определённых кругах он был достаточно известен, и каждый, кто знал его имя, произносил его вслух с содроганием. Кикио же, казалось, не было до всего этого дела. Она приходила, когда хотела, брала то, что считала нужным, и так же легко исчезала из его жизни. Ещё с этим можно было смириться, если бы не её мистический дух. Даже когда Нараку не виделся с ней месяцами, дух Кикио преследовал его везде, наполнял его быт и полностью овладевал его помыслами. Ни на минуту не ослабевало его действие. Одним словом, Нараку люто ненавидел свою, по всей видимости, любимую женщину открыто. Каждый раз, когда она заявлялась к нему домой, он встречал её такими словами:
- Ад ещё не разверзся, чтобы пожрать твою душу? Ты снова пришла грызть мою?
Обычно на это Кикио никак не отвечала, но иногда усмехалась и говорила, что тоже желает ему всего хорошего.
На прощание Нараку неизменно восклицал: «Да чтоб ты сдохла!». Но Кикио всегда возвращалась цела и невредима, и проклятье оборачивалось против самого Нараку.
Нет, он тоже был не лыком шит. Он тщетно пытался изгнать её дух из своей жизни, вырвать сердце с корнем и отрастить новое, уже без её духа внутри, но каждый раз всё шло прахом. Однажды он даже попытался её убить. Зарезать ножом. О, как тщательно Нараку точил тот нож! Сколько сил он вложил в это дело! Казалось, нож был заточен самой ненавистью, но и этого оказалось мало. Кикио с лёгкостью разгадала его намерения и не только не испугалась, но долго и самозабвенно смеялась (единственный раз, когда Нараку видел её смеющейся). После этого она сказала нечто следующее:
- Ты собрался меня убить, Онигумо? Не имею ничего против. Мне самой от себя противно. Только отчего-то мне кажется, что у тебя кишка тонка, - на последних словах она понизила тон своего голоса до полушёпота и снова сделалась по-видимому равнодушной ко всему происходящему. Нараку мог бы достать нож и исполнить задуманное, но ненавистное имя из прошлой жизни - «Онигумо», произнесённое её устами, а также спокойствие, с которым она стала заваривать чай на кухне, лишили расправу всякого смысла. А может быть, Нараку просто понял, что Кикио права: ему никогда не избавиться от её присутствия. В добавок впервые она так открыто высказала нечто, что заинтересовало Нараку, а именно то, что Кикио сама себя терпеть не может.
«Давно ли?» - подумал Нараку.
Сегодня день не задался. На улице шёл проливной дождь, небо всё было покрыто серыми разводами, и дул мерзкий осенний пронизывающий до костей каждого, кто не утеплился заранее перед выходом на улицу, ветер. А ещё вернулась она. Кажется, даже счастливая. Видимо, «добрые дела» наконец поглотили пол её состояния, не иначе. Как-то Кикио обронила фразу насчёт того, что деньги её угнетают.
Она сидела вполоборота к окну, неторопливо ведя расчёску вдоль длинных чёрных волос, о чём-то крепко задумалась. За стеклом по подоконнику стучали прозрачные капли, в которых отражалось угрюмое серое небо. Нараку проследил за её взглядом: она наблюдала за тем, как капли разбиваются о железное покрытие подоконника. Донн. Донн. Донн…
В такие моменты Нараку ненавидел её больше всего, потому что Кикио была так беззащитна, но он и пальцем не мог пошевелить, потому что невольно любовался ею. Он любовался ею, когда ему представлялась уникальная возможность обхватить её стройную шею и давить, давить, давить, пока женщина, которую он, по всей видимости, любит, не испустит дух! Потом он бы сжёг её труп: пепел оставляет меньше улик.
«Если её вообще будут искать», - подумалось Нараку.
И всё же он сидел неподвижно, не смея двинуться с места и изредка отпивая чуть-чуть из фарфоровой чашки крепкий чёрный чай. Тот был горек, как и вся его судьба.
Внезапно она отложила расчёску в сторону и устремила взгляд прямо на него и, немного помедлив, произнесла:
- Спасибо за то, что не уходишь никуда.
- Что за глупости? – Нараку не сразу пришёл в себя, чтобы ответить в известно едкой манере. – Ты сама приходишь ко мне, где бы я ни находился!
- Неправда. Были люди, которые уходили, - тихо произнесла в ответ Кикио. – Они больше не возвращались. Никогда. И я не искала.
Нараку не знал, к чему она клонит и зачем вообще было начинать этот разговор, но продолжал внимать, ибо не мог иначе.
- Если бы ты пожелал, то мог бы уйти сейчас же. Впрочем, ты всё ещё не отказался от мыслей придушить меня, а Онигумо? – при звуках имени из прошлого Нараку встрепенулся. – Но это тебе вряд ли удастся.
- С чего ты взяла, а Кикио? – передразнил он её.
- С того, что у тебя было море шансов, включая сегодняшнее утро, но ты их не использовал.
- Что ты хочешь этим сказать? – Нараку был готов кинуться на ведьму прямо сейчас.
- Только то, что уже сказала. Я благодарна тебе. Это дорогого стоит, поверь.
И вдруг Нараку осенило:
- Я что, одно из твоих грёбаных «добрых дел», да? Ты меня хочешь «наставить на путь истинный»? Ведь так, да?
Её глаза заблестели, и Нараку показалось, что он наконец-то докопался до правды, но лишь на секунду.
- Ты ошибаешься, - тихо произнесла она, - я не пытаюсь изменить людей. Это не «доброе дело». В этом нет ничего доброго. Но поистине великое, славное дело – дарить свою жизнь тому, кто тебя любит. Ты так не находишь, Онигумо?
Нараку сидел словно громом поражённый. Никогда она не позволяла себе говорить об этом так прямо, так резко и в лицо, хотя, безусловно, она давно была в курсе его душевных метаний.
- Ты слишком много болтаешь, Кикио, - злобно усмехнулся Нараку.
- Возможно. Я лишь хотела, чтобы ты понял одно: уйди я сейчас и твоя жизнь… Во что бы она превратилась? Был бы в ней смысл?
- А ты думаешь, сейчас во всём в этом есть смысл? – его глаза горели безумным огнём.
- Есть. Мы живём друг для друга.
- Нееет, Кикио, ты ошибаешься. Это я живу для тебя, ведьма.
Кикио долго молчала, прежде чем сказать:
- Ты тоже мне нужен. Никогда не задумывался об этом? Я бы могла бросить тебя, как бросала других. Знаешь, как они обычно заканчивали свою жизнь? Впрочем, не мне тебе об этом говорить… Так уж сложилось, что во мне живёт неведомая сила. Не думай, что я торжествую сейчас! – предвосхитила Кикио следующий возглас, готовившийся слететь с губ Нараку. – Это нелёгкая ноша. Но ты всё это время помогал ей быть чуточку легче. Я не оправдываюсь, ведь у тебя действительно есть право желать моей смерти. Но ты не сможешь воплотить своё желание в жизнь. Однако, чтобы скрасить твою печаль, я, как и прежде, могу предложить тебе себя и своё тело на это утро… Думаю, ты не откажешься. Я права, Онигумо?
Прикасаясь к белой коже, вдыхая аромат её чёрных жёстких волос, чуя её прерывистое дыхание, ощущая жар изнутри, вкушая сладость её губ, владея её телом, Нараку думал о том, как всё неправильно выходит в этой жизни. Неужели он был не до конца жесток в этой жизни, чтобы не чувствовать ничего? Или это, наоборот, преждевременная расплата за содеянное?
Завтра она уйдёт. Вернётся ровно через месяц. Постучится в дверь, он откроет с привычными проклятьями, она снова пропустит всё мимо ушей и пойдёт заваривать это кошмарный зелёный чай с мятой. Потом всё повторится опять. Он попытается её забыть в сотый раз, но это же Кикио – она вернётся. Её душа сковала его свободу навеки, и нет способа вызволить её из того тёмного и глубокого места, где она похоронена.
Кикио обязательно вернётся, а он будет ждать. И проклинать тот час, когда она переступит порог его дома. И будет любить её до потери пульса. И это будет неправильно, неправильно, неправильно.