Работа не шла, не хватало запчастей, чтобы закончить ремонт двигателя, и мужики, махнув на все рукой, решили сообразить. Мастер отсутствовал, и надзора особого не было. Один лишь Петр, как всегда, не поддержал компании. Он стал раскладывать инструменты, думая о чем-то своем. Мужики уже привыкли к тому, что Петр отказывался с ними посидеть, отпускали в его сторону сальные шуточки, стараясь поддеть. Да только он на это никак не реагировал. Петр, в общем-то, никому не мешал, начальству не докладывал, если что, но в то же время был обособленным в бригаде. Поэтому мужики не очень его жаловали, считая Петра белой вороной, и называя меж собой - «лохом».
Петр и с виду-то отличался от всех в бригаде. Не очень высок, всегда аккуратен, не было в нем показушной мужицкой удали, размашистых движений, крутого гонора. У Петра и философия была на все своя. Он не любил болтунов и лоботрясов. Когда мужики заводили разговор о бабах, то Петр лишь поправлял, как бы невзначай: «не бабы, а женщины» и отходил в сторону, продолжая какое-нибудь дело. И лишь однажды высказал свое мнение:
- Мне без разницы какие у женщины ноги – длинные или нет, блондинка она или брюнетка, лишь бы она была моей женщиной и ничьей больше.
Такая философия мужиков рассмешила и долго еще они по этому поводу язвили в адрес Петра, мол ничего ты в жизни не понимаешь, да и где уж тебе с твоими чопорными манерами.
Петр лишь молчал, считая, что объяснять этим людям – терять время зря. Его удивляло, как могут мужики большую часть своего времени проводить в разговорах за бутылкой, рассуждая ни о чем, да пошло и зло шутить.
Может так каждый и остался при своем мнении, если бы не несчастный случай с Петром.
При ремонте одного агрегата, Петру одной из железяк придавило ногу. Была раздроб-лена кость, и он оказался в больнице. Мужики, сидя в очередной раз за бутылкой, решили навестить Петра, так – от нечего делать. Дымов по этому поводу даже изрек:
– А что, мужики, хорошая идея, пусть он и «лох», но все же человек.
В больнице Петра не оказалось, и мужики направились к нему домой, заодно они решили удовлетворить свое любопытство – своими глазами увидеть, как же живет Петр. Дымов, ухмыляясь, по дороге говорил:
– Посмотрим, такой ли у него аккуратненький дом, как он сам?
Двор у Петра был большой. Не ожидая увидеть такие постройки, вся бригада, как бы приостановилась, и Дымов прикусил язык. С одной стороны дома были гараж, хлев, с другой – огород, да аккуратненьким рядком грядки. Ко всему была приложена хозяйская рука.
Встретил Петр свою бригаду дружелюбно. Он все еще пока передвигался с помощью костылей, но был весел.
Дымов произнес:
– Вот тебе и раз, мы думали, ты тут лежишь, умираешь и своей кислой физиономией мир, да нас проклинаешь.
Петр рассмеялся:
– Ладно вам, проходите, у нас пироги сегодня. Кстати зашли.
Мужики слегка стушевались. Проходить, не проходить, да и наверняка один чай будет.
Но тут Дымов скомандовал:
– Раз зовут – грех отказываться!
– Вот и хорошо – обрадовался Петр и крикнул жене, которая была на кухне:
– Ирина, собирай стол, гости пришли!
Часа три мужики пробыли дома у Петра. Сами того не ведая, они попали на семейное торжество – двадцать лет семейной жизни Петра с женой Ириной.
По дороге назад Дымов сказал:
– Вот Вам и лох. С виду – смотреть не на что, а такую усадьбу отгрохал!
А жена, какая красавица! Пироги печет - объедение! Я то, думал у него замухрышка какая-нибудь, да и вообще…
Бригада лишь поддакивала Дымову, который продолжал рассуждать о Петре.
– И ведь пьет же, собака! Ишь, как щедр был, а на работе ни-ни. Надо бы подумать над его жизненной философией.
Озадаченные мужики разошлись по своим домам, думая каждый о своем.
А Петр, обнимая жену, говорил, что когда избавиться от костылей, то он обязательно свозит её к морю. Ирина, прижимаясь к плечу мужа, думала, как все же ей в жизни повезло, что у нее есть такой Петр, сильный и надежный, и как чудесно сидеть вот так вдвоем и знать, что это и есть счастье.