После обнаруженной резистивности сверхпроводящих обмоток тороидальной магнитной системы при испытаниях на комплексе СИМС, встал вопрос о контроле этих величин непосредственно в установке. Было принято предложение о создании т.н. «дополнительной диагностики», которую я предлагал строить на основе пяти разностных измерений на каждый квадрант магнитной системы, дополненных измерением суммарного сигнала на шести блоках. Кроме того, из арсенала, работающего на СИМС, на установке было решено применить также удачно работающую систему измерения акустической эмиссии. Сооружение обеих систем велось параллельно с продолжающимися испытаниями на СИМС, и монтажом Т-15. Акустическую систему реализовывал Стариков Владимир Игоревич, дополнительную диагностику – Лебедев Александр Александрович. Существенный вклад в создание обеих систем внес Алексей Леонидович Климченко.
В это время работы на установке начали приобретать все более политическую окраску, «наверх» уже отрапортовали об «удачном осуществлении физического запуска установки», физическая актуальность работ стала спадать. Никто не говорил, но все знали, что в сверхпроводящей магнитной системе тороидального поля находится явный, серьезный дефект. Теплопритоки (как внешние, так и внутренние) оказались существенно выше расчетных величин, что не позволяло получить даже заданную температуру проводника, не говоря уже о достижении величины индукции магнитного поля на проводнике обмотки, соответствующей номинальному режиму.
Так завершились многолетние схоластические споры – что лучше «намотка-отжиг», либо «отжиг-намотка», и каким гелием охлаждать «двухфазным или закритическим», какой должен быть «температурный запас», и какова стабильность к «срыву плазмы». На деле же сработала простая недостаточность обоснования технологии изготовления проводника, недостаточная экспериментальная проверка, в результате чего не был обнаружен технологический дефект, приведший к браку всего изготовленного проводника. Что и требовалось доказать! Не я ли даже у Моносзона в кабинете неоднократно вставал и предлагал усилить экспериментальное обоснование проекта?
В это время произошло любопытное, но типичное явление – вместо выяснения причин неудачи объявили о начале нового крупнейшего термоядерного проекта в СССР – «ИТЭР» - Интернациональный Термоядерный Экспериментальный Реактор, который является вечным и продолжается до сих пор. Начались разворачиваться работы по ИТЭР, сооружаемые системы Т-15 стали передавать эксплуатирующим службам, интерес падал…
Позже я видел действующую дополнительную диагностику, идея оказалась верной и работа даже была опубликована в виде тезисов на каком-то ИПТР. Акустическая система, к сожалению, не заработала на Т-15, и для меня это до сих пор является тяжелым воспоминанием. Видимо, не удалось получить надежного механического контакта пьезокерамики с корпусами блоков. Я подозреваю эбонит, который я согласился применить в качестве промежуточного материала. Но, возможно, дело обстояло и не так. Не было достаточно времени для проведения полноценных измерений. До «токовых» испытаний тогда было еще далеко, а темп захолаживания на Т-15 был гораздо меньше, чем на СИМС. Поэтому, теоретически я не исключаю, что система работала, но просто не хватило сил и времени для получения результата.
Обслуживающий персонал токамака Т-15 продолжал попытки «прорваться» к рабочей температуре. Это продолжалось несколько лет. Мы перестали ездить, началась перестройка, финансирование резко сократилось, и уже в начале 90-ых работы на Т-15 прекратились вообще. А с 2001 года начал обсуждаться проект Т-15М, подразумевающий разборку сверхпроводящей системы и замену ее на «теплую». К этому времени ведущих специалистов там уже не было. Аликаев умер, Посадский ушел, Стависский уже давно получил свои два инфаркта…
Где-то на границе 90-х академик И. Глебов организовал конференцию в своем, тогда еще процветающем институте ВНИИ Машиностроения. На конференции собрались все мы, наиболее активные участники проектов СИМС и Т-15. В один из вечеров мы собрались в ресторане «Висла», что на Гороховой, рядом с Бончем. Были Лелехов, Лебедев, Якубовский, Климченко и многие другие. Мы пытались обсуждать дальнейшие перспективы токамакостроения, в частности – участие в проекте ИТЕР. Не удивительно, что сразу после завершения двух крупных практических программ мы, основные экспериментаторы, были полны наивных надежд и энергии, и не подозревали о действительных перспективах, касающихся как всех нас, так и проектов…
Полученных на СИМС результатов с лихвой хватило мне на кандидатскую диссертацию по методам и средствам диагностики крупных сверхпроводящих магнитных систем, которую я и защитил 23 мая 1991 года в ученом совете НИИЭФА. Записи об этом имеются в семейном архиве.
Писал диссертацию я в течение зимы, а затем начался период предзащитной подготовки. Это – проведение семинаров, оформление диссертации, поиск оппонентов, подготовка отзывов и т.д.
Я писал и защищал «по честному». Я мог бы защититься гораздо раньше, но счел необходимым дождаться завершения работ на СИМС и общественного признания результатов. Никаких возражений против моей защиты не было ни от ОФТТ, ни от ОФП, где я проводил положенные семинары. Моим научным руководителем был Наум Абрамович Моносзон, оппонентами – Игорь Васильевич Мозин и Евгений Юрьевич Клименко.
Банкет состоялся где-то на Ленинском проспекте, рядом с домом Лебедева Саши, он и организовывал. Там были все - и текущие, и будущие….
2-го июня того же года, мне, как известно, исполнилось 40 лет. Отмечали в ресторане «Метрополь», в отдельном кабинете – я с женой, сестра Лариса - Дига, Эфендиевы Альберт и Надежда, Лебедевы Саша и Света, Якубовский Виктор и Олег Филатов с Лориной. Клянусь памятью собачки Тиночки, я не имел никаких карьерных мыслей, когда приглашал Филатова, только что ставшего начальником отделения вместо Моносзона, отправленного на пенсию после запуска Т-15. Но окружающая научная общественность оценила это по-другому, тем более что вскоре я был назначен начальником лаборатории в отделе сверхпроводимости.
В лабораторию вошли:
Александр Александрович Лебедев - электрические измерения,
Алексей Леонидович Климченко – намотка, сборка, координация,
Андрей Анатольевич Ланцетов – автоматизация эксперимента,
Владимир Игоревич Стариков – акустические измерения,
Игорь Юрьевич Родин – калориметрические измерения,
Татьяна Ивановна Бондаренко – оформление документации,
Галина Юрьевна Кардонова - секретарь.
«…Пришло махом, ушло прахом…».
Post Scriptum:
Попалась мне тут недавно (Май 2017) на глаза докторская диссертация П.П.Хвостенко – Петя Хвостенко из Института Атомной Энергии, который был тогда в конце 80-х в начальной команде людей, принимавших элементы токамака Т-15 на монтажную площадку, включая и блоки сверхпроводящей обмотки тороидального поля, которые мы испытывали на комплексе СИМС. Они мне тогда отзыв писали на мою кандидатскую диссертацию в 89-м коду. Сама его диссертация написана лишь в 2015-м году «по – нииэфовски» - собраны в кучу описания всех подсистем установки, включая и мои УОНФ (который потом сгорел) и СДД (система дополнительной диагностики) и все протоколы испытаний, затем этот материал переплетён и выдан за своё. Ура! Вот так у нас докторов штампуют. Ну, Бог с ним, у меня к Пете претензий нет, мужик он хороший, но речь не об этом.
Пишет Пётр Павлович в своей диссертации о том, что в кампанию 89-93 годов они, все – таки, достигли номинального режима по тороидальному полю и вовсю проводили плазменные эксперименты, включая влияние срыва тока плазмы на тороидальную обмотку. Удивительно это, и странно…. В те года еще были живы отцы - основатели сверхпроводящей обмотки тороидального поля токамака Т-15 - А.И.Костенко, Г.В.Трохачёв и Г.Ф.Чураков. Ещё вовсю нами руководил, ну или только закончил – Наум Абрамович Моносзон. Я был на вершине славы – фактически руководил программой по измерению потерь энергии в образцах проводника ИТЭР, и многими другими, участвовал во всех совещаниях, поддерживал контакты с московскими коллегами… и мы все не знали, что в ИАЭ полным ходом идут работы на Т-15? Никто не знал, а они там уже с плазмой работали? Ой, странно это… Трохачёв с Чураковым подавали документы на защиту докторских диссертаций в форме научного доклада по результатам сооружения Т-15, и им отказали, так как результата нет, установка стоит из – за отсутствия финансирования, и все мы знали что так оно и есть… А в это время в ОФП активно велись работы, и главное – они вышли на номинальный режим – 3.5 Тесла на оси плазмы, или 6.7 Тесла на проводнике…? Это удивительно! Зачем было скрывать, если это было? Секретность? От кого? От нас, создателей установки? Я до 2002-го года работал в НИИЭФА и был уверен, что Т-15 стоит. И москвичи молчали… Да ну! Крику было бы на весь мир, если бы они получили номинальный режим. Не верю! Что – то тут не так.
А зачем было так срочно разбирать и выбрасывать установку, работающую в номинальном режиме? Если предыдущий токамак Т-7 славно продали китайцам, то и этот могли каким-нибудь монголам втюхать? Странно… А почему защита диссертации состоялась через почти 25 лет после получения славного результата? Если товарищ Хвостенко вывел уникальную установку на номинальный режим, то тут не докторской пахнет, а членкорром. Да и публикаций тех лет не видно как-то. Непонятно все это…
Петя еще пишет, что результаты представлялись в Марселе на 20-м СОФТ в 98-м году. Но именно на этом симпозиуме я был лично. Я не видел. Не знаю… Странно… Сомневаюсь… Но если так, то здорово! Молодцы! И мы молодцы! Но не верю…